Клод ответил сдержанно, что привело продавца книг в ярость.
Лаватер велел одному из своих помощников зарисовать лицо Клода и, согласно получившейся физиономии, сделал следующий вывод: «Своеобычные, четкие черты лица. Мы не видим поэтичности в форме лба, зато обнаруживаем изобретательность, любознательность и одаренность. Искренний, веселый, приятный мужчина, не пользующийся своим положением. В особенности форма носа говорит нам о развитом, активном, упорном мышлении, работающем лишь во благо. Чудесно выглядит живой и красивый рот».
Ходили даже слухи, правда, так и не подтвержденные архивами королевской семьи, что король подумывал о выплате особого пособия мастеру. Однако истинную честь Клоду оказал тот самый турецкий визирь, с которым был знаком отец механического гения. Визирь, заявил, что сын чтит память своего родителя, и предложил Клоду обменять Говорящего Турка на караван верблюдов. Клод любезно отказался.
Все было замечательно до тех пор. пока в «Журналь де Пари» не появилась маленькая статейка неизвестного писателя. В ней утверждалось следующее: «Говорящая голова горделиво прошествовала по всему Парижу. «Да здравствует король!» – такие
слова произнесли серебряные губы автомата, как и было обещано в проспекте. Но в течение нескольких последующих визитов стало ясно, что голос механического человека ощутимо изменился, будто старый заменили на новый. Честная механика? Возможно. Жульничество? Скорее всего. И только длительное и скрупулезное расследование поможет нам раскрыть обман изобретателя».
Клод был в ярости. Плюмо сделал все, что мог, пытаясь смягчить удар. Он говорил:
– Грубостью они стремятся вызвать ответную реакцию. Тебе ничто не угрожает. Этот писака просто хочет оклеветать твое изобретение! А мы должны найти способ извлечь из этого выгоду.
Плюмо написал ответную статью, где цитировал Дидро и Вольтера. Он также сообщил в ней, что любой желающий может лично осмотреть внутренние механизмы. Стоимость сей услуги – восемь ливров.
На осмотр пришли эксперты, академики и другие седобородые гении королевства, разозлившиеся на изобретение Клода. Статья, заказанная Академией, дала им возможность заподозрить обман. В итоге осаждаемый праздными щелкоперами Клод решил «удариться в бега». Мастер принял предложение отправиться с Турком в турне. Извозчику дали денег, чтобы он мог заказать лучшему краснодеревщику переделку «Люсиль». Теперь она с удобством размещала в своем салоне шесть человек: Клода, Маргариту, Агнес, Пьеро, Плюмо и извозчика. И конечно, седьмого: самого Турка, части которого путешествовали в мягких картонных коробках и покрытых сафьяном ящиках. Его стеклянные глаза, серебряные губы и гортань помещались в ларце, набитом пенькой. И только аббат не смог отправиться в путь. Он был так болен, что ему пришлось общаться с друзьями письменно. Клод переживал из-за разлуки в первые месяцы своего путешествия, но вскоре успех за рубежом притупил чувство вины.
Долгое время Турка выставляли в механической галерее Галлмайра в Мюнхене и в знаменитом зале физики в Вене. Компания колесила по всему континенту, пока окончательно не устроилась в Англии, стране, любезно принявшей французское изобретение. Всего через месяц после прибытия друзей в Лондон Клод и его «Говорящий Турецкий Джентльмен» заручились поддержкой и получили патентную грамоту от его величества короля. Турка выставили в кафе Дона Сальтеро в Челси.
Путешественники устроились в ближайшей гостинице и предались радостям английского гостеприимства. Агнес, завидуя автомату, однажды проглотила его язык, и поэтому пришлось отложить показ до тех пор, пока пищеварительные процессы в организме девочки не завершились. Язычок извлекли и водрузили на место. А так жизнь в Англии текла слишком медленно, в ней не было тех ?v?nements, что потрясали бытие во Франции. Клод бы отказался от своей квартиры в Париже ради «сладкого существования на Альбионе», если б не аббат, чья подагра так разыгралась, что он даже не мог позаботиться о себе. Через десять месяцев путешествий по континенту и трех лет английского «сладкого существования» компания возвращалась в Париж. Они везли с собой Турка и солидное состояние в четырех валютах. Именно тогда встретились слава и судьба Клода.
Примитивная арифметика и зачаточные знания по французской истории – вот все, что нужно для простого открытия: Париж, в который Клод вернулся, был уже совсем не тем Парижем, из которого уезжал. Изменения обнаружились уже у ворот города, где гражданина Пейджа арестовали за государственную измену. Такое обвинение смутило Клода, ведь он вовсе не был знаком с какими-либо государственными деятелями. Политика не то чтобы ему опостылела, нет! Клод вообще никогда ею не интересовался. Во время своего путешествия он даже не задумывался о революционных событиях, происходивших в Париже и детально описанных в лондонских газетах. Кроме того, Клод полагал, что принадлежит к низшему социальному классу. Оказывается, он ошибался.
Клода заключили в Консьержери, самую худшую из всех тюрем Парижа. Ему даже не дали возможности повидаться с аббатом или попрощаться с семьей. В течение нескольких дней механик пытался отвлечься от грустных дум о страданиях своего бывшего учителя, хотя это наводило его на другие, не менее печальные мысли: о жене, дочери и о шаткости его собственного положения. Пока Плюмо и извозчик разузнавали о причинах заключения и возможностях освобождения друга, Клод томился в крошечном подвале вместе с наемным портным, которого обвинили в том, что тот срубил древо свободы, и хозяином таверны, продававшим кислое вино патриотам. Портной хныкал всю ночь, в то время как хозяин таверны, державшийся более стойко, скармливал хлебные крошки крысам. Когда же наконец Плюмо при помощи взяток пробрался в тюрьму и дополнительно заплатил еще двум алчным, якобы сочувствующим надзирателям, то ему удалось перевести Клода в комнату, расположенную рядом с величественными тюремными курантами, самыми старыми часами в городе. Тоненький луч света с набережной освещал новый приют изобретателя. Клод вспомнил, что мастерская Бреге, бежавшего в Швейцарию, находилась совсем рядом – вниз по улице.
Клод покинул Англию, будучи богатым человеком, однако все деньги пришлось потратить на то, чтобы оградить мастера от ужасов тюремного заключения. Плюмо порылся в книгах, свитках, часах и пришел к выводу, к которому Клод и сам мог прийти:
– Я понял, в чем тебя обвиняют. Ты будешь наказан за слова Турка! Обвинителем оказался Дефранж – бойкое перо, виновник нашего путешествия по континенту.
Через неделю ситуация усугубилась.
– Аббату не лучше, – сказал Плюмо. – Говорю прямо, он скоро умрет. Но мы не должны поддаваться соблазну – навестить его нельзя. Священники теперь стали преступниками, врагами государства. Встреча даже с бывшим, умирающим церковником может поставить под удар все.
– И что же мне делать? Без него, без моей семьи, без работы?! – В голосе Клода слышалось отчаяние.
– Мы отложим суд на такой дальний срок, на какой только сможем. Сейчас судьи не слишком милостивы к обвиняемым. Твои друзья – портной и хозяин таверны – были казнены согласно приговору революционного трибунала.
И вновь деньги потекли в карманы продажных надзирателей. Их было достаточно, чтобы Клод смог заняться огромным механизмом башенных часов. Только работая руками, механик мог забыть, хотя и ненадолго, о своих страданиях. Теперь он был заперт в плену у собственного воображения, подобно узнику на гравюре, что стояла в витрине «Глобуса» много лет назад.
В течение нескольких месяцев Плюмо удавалось спасать Клода от смертного приговора. Положение вещей оставляло желать лучшего: либо оправдание, либо смерть. Во время этого мучительного ожидания скончался аббат. Плюмо рассказал Клоду о завещании Оже:
– Он пожелал покоиться в склепе, но чтобы при этом его прах был заключен в песочные часы. К сожалению, суматоха, которая сейчас царит в стране, не позволяет нам выполнить его волю. Кроме того, Пьеро говорит, что толченые кости, возможно, окажутся слишком грубыми и не смогут правильно отмерять время.
На кладбищах также царил хаос, а потому Жан-Батист-Пьер-Роберт Оже, аббат, кавалер королевского ордена Слонов, бывший граф Турнейский, был похоронен без всяких церемоний, в безымянной могиле за пределами города. Только через несколько лет на Пер-Лашез появился памятник с эпитафией «На поиски знаний!» и раковиной наутилуса, вырезанной под годами жизни.
Клод не принял смерть аббата бесстрастно. Хотя мысли, беспорядочно метавшиеся в его голове долгими бессонными ночами, сгладили тихое горе, напоминавшее то, что он испытывал, потеряв мать и сестер. Когда прекрасным июньским днем изобретателя привели в суд, Клод был не в состоянии защищаться. Он утомился и ослабел, сражаясь с демонами прошлого и страдая от ужасов тюрьмы. Глубокая рана пересекала лицо механика – она появилась, когда он бился головой о стены камеры.
Плюмо попытался прийти на помощь измученному другу:
– Гражданин Пейдж не заинтересован в том, чтобы копаться в механизмах королевства. Его интересует скорее королевство механизмов! Граждане, вы должны понимать, что слово «переворот», а точнее, «оборот», относится к вращению колес и шестеренок. Это значит…
Журналиста остановил прокурор:
– Дело слишком серьезное, гражданин Плюмо, чтобы играть словами! Как вам известно, мы уже отказались от предыдущего приговора.
Плюмо попытался еще раз:
– Откуда вы знаете, что Говорящий Турок славит именно Людовика?
Однако прокурор был готов к такому повороту событий:
– Не важно, какого монарха славит механический изменник – французского или испанского, дань ли это уважения Екатерине Великой или Георгу Английскому. Все эти коронованные чудовища сговорились против Республики! – Далее он спокойным тоном процитировал Гебера: – «Каждый свободный гражданин обязан желать смерти королю. И все равно, кто этот гражданин – человек, сам собирающийся стать королем, или же нищий, коим король помыкал».
Плюмо взял Клода за руку и подумал: а не заявить ли суду, что подсудимый стремился обезглавить французского короля еще до того, как это сделал Конвент? В этот миг защитнику посоветовали оставить жалкие попытки оправдания.
Смертного приговора было не избежать. Прокурор напомнил судьям о последнем деле – деле некого Жана Жульена, возчика. Его сначала приговорили к двенадцати годам каторги за то, что он крикнул «Да здравствует король!», ту же самую фразу, что произносил Турок. А затем возчика привезли обратно и казнили.
Дело Клода Пейджа обещало привести к такому же исходу. Однако, к всеобщему удивлению, виновным в преступлении против Республики судьи сочли не самого гражданина Пейджа, а его изобретение. Один революционный журналист заявил: «Говорящая голова больше никогда не заговорит!»
Ирония метода экзекуции заключалась в том, что одно изобретение убило другое. Новое орудие для обезглавливания, придуманное Жозефом Гильотеном, заставило Турка замолчать.
Двумя часами позже вынесения приговора Клода заставили втащить свое творение на эшафот, где Турку оторвали руки и поместили его голову в lunette. He били литавры, не было священника, отпускающего грехи. Лишь капитан легкой кавалерии следил за казнью – капитан и толпа зевак.
Клод попрощался с Турком под крики праздных гуляк. Восьмифунтовое лезвие, притупившееся от частого использования, уверенно описало нужную траекторию вниз по деревянным рельсам и попало в цель. Раздался страшный звук, стон, подобного которому Клод никогда раньше не слышал. Это было последнее, что смог произнести Говорящий Турок. Шея автомата, сделанная из закаленной стали, остановила лезвие. Палач, молодой человек по имени Сансон, обладавший правом на проведение казни с самого рождения, пустил нож по деревянным рельсам еще раз. Вторая попытка удалась. Говорящая голова, отделившись от разряженного в шелка тела, скатилась в плетеный мешок или в корзину из ивовых прутьев (это зависит от того, кому из журналистов, жаждущих наживы, вы склонны поверить).
Клод пытался достать голову, но ее вырвали ярые революционеры, которые набили рот Турка сеном и подбросили высоко в небо. Она подлетела и упала в толпу орущих патриотов. Затем голова снова поднялась в воздух и снова упала, уже в другой части площади, а затем еще несколько раз, все дальше и дальше от хозяина.
Клод перевел взгляд на туловище, оставшееся на эшафоте. Другой патриот решил так усердно поработать над ним, что к тому времени, когда изобретатель смог добраться до гильотины, вышивка бисером оказалась покрыта слоем экскрементов. Клод схватил то, что успел, и побежал прочь, расталкивая на ходу зевак, некогда плативших за вход в его Магиаторий.
Часть X
Пустой отсек
60
Клод вернулся на чердак, где его жена и дочь томились в страшном ожидании. Их радость, ознаменовавшая возвращение изобретателя домой, вскоре поутихла, когда они узнали, что автомат уничтожен. Судебное разбирательство и казнь заставили умолкнуть не только Турка, но и семью Пейджей. Агнес сидела на полу, подогнув под себя ножки, и усердно хныкала, так, как умеют это делать лишь восьмилетние дети.
– У нас нет причин оставаться здесь, – наконец сказал Клод. – Мы должны возвращаться в Англию, пока власти не аннулировали наши паспорта.
В ту ночь, пока Маргарита и Агнес спали, механик с горечью размышлял о трагичной судьбе своего выдающегося изобретения. Разные воспоминания всплывали в его голове, но одно – особенно часто. Это был разговор с аббатом, во время которого Оже рассказал Клоду о «коробке жизни» из таверны, расположенной неподалеку от Сумисвальда. «Причудливый образ», – сказал тогда аббат. И это было действительно так.
Клод осмотрелся. Он надеялся найти лоток для циферблатов, однако все они были распроданы в его отсутствие. Тогда механик взял пустой ящик со стеклянной дверцей, в котором Пьеро однажды демонстрировал экзотических птиц, и поставил его в нишу. Подумал. Заглянул в кукольный домик Агнес. Он был продуман так подробно, что там имелся свой кукольный домик, в котором висела крошечная колыбелька. Клод выудил из домика несколько предметов и долго смотрел на них, размышляя, как они могут отразить определенные периоды его жизни и судьбу его изобретения.
Всю ночь он общался с вымышленным миром и его обитателями. Клод менял положение предметов в ящике сотни раз, пытаясь добиться желаемой гармонии, необходимого баланса – того, что художник назвал бы правильной ordonnance.
Когда лучи солнца коснулись горшков на камине, а свет заиграл на стенах чердака, Клод наконец достиг искомого совершенства. Он поставил банку в первый отсек – болезненное воспоминание об отрезанном пальце. Другие предметы расположились быстро и как-то сами собой: раковина наутилуса, связка сморчков, манекен, жемчужина, коноплянка, часы, колокольчик и простая пуговица с халата растоптанного Турка.
Один отсек оставался пустым. Клод перебирал разные вещи, нерешительно расхаживая по комнате и рассматривая механизмы Турка. Ничего не годилось. Больше часа изобретатель вглядывался в пустой отсек, пытаясь вложить в него хоть что-нибудь. Безрезультатно. В конце концов он решил, что добавление еще одного предмета нарушит цельность, органичную правильность задумки.
Когда Маргарита спросила Клода, почему он не заполнил последний отсек, изобретатель ответил: «Так ведь моя жизнь пока не закончена! Как же это еще передать?»
Эпилог
Клоду удалось пережить революцию, тогда как его величайшему изобретению – нет. Механик бежал в Лондон вместе с семьей, где открыл фабрику по изготовлению недорогих часов и репетиров. Эта деятельность уже не увлекала Клода так, как в молодости; откровенно говоря, вид станков с паровым двигателем часто вызывал у него тошноту. Тем не менее успех предприятия позволил Клоду стать владельцем коллекции уникальных часов и диорам. Некоторое время в его коллекции находились даже grande complication Бреге, сделанные специально для королевы. Клод преуспел настолько, что после его смерти в «Таймс» опубликовали некролог в тридцать строчек. Правда, все события, описанные здесь, уместились там в одном-единственном предложении: «Он добился некоторой популярности еще в молодости, изобретя Говорящего Турецкого Джентльмена – механический автомат, павший жертвой французского террора».
К счастью, достижения Клода были зафиксированы в «Хронике» Плюмо, сохранившей композицию часов. Журналист подогнал свои хронологические изыскания под содержимое «шкатулки воспоминаний» после того, как Турка уничтожили.
Как же объясняет автор то, что вместо двенадцати глав, отмеченных на циферблате часов, здесь представлено лишь десять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Лаватер велел одному из своих помощников зарисовать лицо Клода и, согласно получившейся физиономии, сделал следующий вывод: «Своеобычные, четкие черты лица. Мы не видим поэтичности в форме лба, зато обнаруживаем изобретательность, любознательность и одаренность. Искренний, веселый, приятный мужчина, не пользующийся своим положением. В особенности форма носа говорит нам о развитом, активном, упорном мышлении, работающем лишь во благо. Чудесно выглядит живой и красивый рот».
Ходили даже слухи, правда, так и не подтвержденные архивами королевской семьи, что король подумывал о выплате особого пособия мастеру. Однако истинную честь Клоду оказал тот самый турецкий визирь, с которым был знаком отец механического гения. Визирь, заявил, что сын чтит память своего родителя, и предложил Клоду обменять Говорящего Турка на караван верблюдов. Клод любезно отказался.
Все было замечательно до тех пор. пока в «Журналь де Пари» не появилась маленькая статейка неизвестного писателя. В ней утверждалось следующее: «Говорящая голова горделиво прошествовала по всему Парижу. «Да здравствует король!» – такие
слова произнесли серебряные губы автомата, как и было обещано в проспекте. Но в течение нескольких последующих визитов стало ясно, что голос механического человека ощутимо изменился, будто старый заменили на новый. Честная механика? Возможно. Жульничество? Скорее всего. И только длительное и скрупулезное расследование поможет нам раскрыть обман изобретателя».
Клод был в ярости. Плюмо сделал все, что мог, пытаясь смягчить удар. Он говорил:
– Грубостью они стремятся вызвать ответную реакцию. Тебе ничто не угрожает. Этот писака просто хочет оклеветать твое изобретение! А мы должны найти способ извлечь из этого выгоду.
Плюмо написал ответную статью, где цитировал Дидро и Вольтера. Он также сообщил в ней, что любой желающий может лично осмотреть внутренние механизмы. Стоимость сей услуги – восемь ливров.
На осмотр пришли эксперты, академики и другие седобородые гении королевства, разозлившиеся на изобретение Клода. Статья, заказанная Академией, дала им возможность заподозрить обман. В итоге осаждаемый праздными щелкоперами Клод решил «удариться в бега». Мастер принял предложение отправиться с Турком в турне. Извозчику дали денег, чтобы он мог заказать лучшему краснодеревщику переделку «Люсиль». Теперь она с удобством размещала в своем салоне шесть человек: Клода, Маргариту, Агнес, Пьеро, Плюмо и извозчика. И конечно, седьмого: самого Турка, части которого путешествовали в мягких картонных коробках и покрытых сафьяном ящиках. Его стеклянные глаза, серебряные губы и гортань помещались в ларце, набитом пенькой. И только аббат не смог отправиться в путь. Он был так болен, что ему пришлось общаться с друзьями письменно. Клод переживал из-за разлуки в первые месяцы своего путешествия, но вскоре успех за рубежом притупил чувство вины.
Долгое время Турка выставляли в механической галерее Галлмайра в Мюнхене и в знаменитом зале физики в Вене. Компания колесила по всему континенту, пока окончательно не устроилась в Англии, стране, любезно принявшей французское изобретение. Всего через месяц после прибытия друзей в Лондон Клод и его «Говорящий Турецкий Джентльмен» заручились поддержкой и получили патентную грамоту от его величества короля. Турка выставили в кафе Дона Сальтеро в Челси.
Путешественники устроились в ближайшей гостинице и предались радостям английского гостеприимства. Агнес, завидуя автомату, однажды проглотила его язык, и поэтому пришлось отложить показ до тех пор, пока пищеварительные процессы в организме девочки не завершились. Язычок извлекли и водрузили на место. А так жизнь в Англии текла слишком медленно, в ней не было тех ?v?nements, что потрясали бытие во Франции. Клод бы отказался от своей квартиры в Париже ради «сладкого существования на Альбионе», если б не аббат, чья подагра так разыгралась, что он даже не мог позаботиться о себе. Через десять месяцев путешествий по континенту и трех лет английского «сладкого существования» компания возвращалась в Париж. Они везли с собой Турка и солидное состояние в четырех валютах. Именно тогда встретились слава и судьба Клода.
Примитивная арифметика и зачаточные знания по французской истории – вот все, что нужно для простого открытия: Париж, в который Клод вернулся, был уже совсем не тем Парижем, из которого уезжал. Изменения обнаружились уже у ворот города, где гражданина Пейджа арестовали за государственную измену. Такое обвинение смутило Клода, ведь он вовсе не был знаком с какими-либо государственными деятелями. Политика не то чтобы ему опостылела, нет! Клод вообще никогда ею не интересовался. Во время своего путешествия он даже не задумывался о революционных событиях, происходивших в Париже и детально описанных в лондонских газетах. Кроме того, Клод полагал, что принадлежит к низшему социальному классу. Оказывается, он ошибался.
Клода заключили в Консьержери, самую худшую из всех тюрем Парижа. Ему даже не дали возможности повидаться с аббатом или попрощаться с семьей. В течение нескольких дней механик пытался отвлечься от грустных дум о страданиях своего бывшего учителя, хотя это наводило его на другие, не менее печальные мысли: о жене, дочери и о шаткости его собственного положения. Пока Плюмо и извозчик разузнавали о причинах заключения и возможностях освобождения друга, Клод томился в крошечном подвале вместе с наемным портным, которого обвинили в том, что тот срубил древо свободы, и хозяином таверны, продававшим кислое вино патриотам. Портной хныкал всю ночь, в то время как хозяин таверны, державшийся более стойко, скармливал хлебные крошки крысам. Когда же наконец Плюмо при помощи взяток пробрался в тюрьму и дополнительно заплатил еще двум алчным, якобы сочувствующим надзирателям, то ему удалось перевести Клода в комнату, расположенную рядом с величественными тюремными курантами, самыми старыми часами в городе. Тоненький луч света с набережной освещал новый приют изобретателя. Клод вспомнил, что мастерская Бреге, бежавшего в Швейцарию, находилась совсем рядом – вниз по улице.
Клод покинул Англию, будучи богатым человеком, однако все деньги пришлось потратить на то, чтобы оградить мастера от ужасов тюремного заключения. Плюмо порылся в книгах, свитках, часах и пришел к выводу, к которому Клод и сам мог прийти:
– Я понял, в чем тебя обвиняют. Ты будешь наказан за слова Турка! Обвинителем оказался Дефранж – бойкое перо, виновник нашего путешествия по континенту.
Через неделю ситуация усугубилась.
– Аббату не лучше, – сказал Плюмо. – Говорю прямо, он скоро умрет. Но мы не должны поддаваться соблазну – навестить его нельзя. Священники теперь стали преступниками, врагами государства. Встреча даже с бывшим, умирающим церковником может поставить под удар все.
– И что же мне делать? Без него, без моей семьи, без работы?! – В голосе Клода слышалось отчаяние.
– Мы отложим суд на такой дальний срок, на какой только сможем. Сейчас судьи не слишком милостивы к обвиняемым. Твои друзья – портной и хозяин таверны – были казнены согласно приговору революционного трибунала.
И вновь деньги потекли в карманы продажных надзирателей. Их было достаточно, чтобы Клод смог заняться огромным механизмом башенных часов. Только работая руками, механик мог забыть, хотя и ненадолго, о своих страданиях. Теперь он был заперт в плену у собственного воображения, подобно узнику на гравюре, что стояла в витрине «Глобуса» много лет назад.
В течение нескольких месяцев Плюмо удавалось спасать Клода от смертного приговора. Положение вещей оставляло желать лучшего: либо оправдание, либо смерть. Во время этого мучительного ожидания скончался аббат. Плюмо рассказал Клоду о завещании Оже:
– Он пожелал покоиться в склепе, но чтобы при этом его прах был заключен в песочные часы. К сожалению, суматоха, которая сейчас царит в стране, не позволяет нам выполнить его волю. Кроме того, Пьеро говорит, что толченые кости, возможно, окажутся слишком грубыми и не смогут правильно отмерять время.
На кладбищах также царил хаос, а потому Жан-Батист-Пьер-Роберт Оже, аббат, кавалер королевского ордена Слонов, бывший граф Турнейский, был похоронен без всяких церемоний, в безымянной могиле за пределами города. Только через несколько лет на Пер-Лашез появился памятник с эпитафией «На поиски знаний!» и раковиной наутилуса, вырезанной под годами жизни.
Клод не принял смерть аббата бесстрастно. Хотя мысли, беспорядочно метавшиеся в его голове долгими бессонными ночами, сгладили тихое горе, напоминавшее то, что он испытывал, потеряв мать и сестер. Когда прекрасным июньским днем изобретателя привели в суд, Клод был не в состоянии защищаться. Он утомился и ослабел, сражаясь с демонами прошлого и страдая от ужасов тюрьмы. Глубокая рана пересекала лицо механика – она появилась, когда он бился головой о стены камеры.
Плюмо попытался прийти на помощь измученному другу:
– Гражданин Пейдж не заинтересован в том, чтобы копаться в механизмах королевства. Его интересует скорее королевство механизмов! Граждане, вы должны понимать, что слово «переворот», а точнее, «оборот», относится к вращению колес и шестеренок. Это значит…
Журналиста остановил прокурор:
– Дело слишком серьезное, гражданин Плюмо, чтобы играть словами! Как вам известно, мы уже отказались от предыдущего приговора.
Плюмо попытался еще раз:
– Откуда вы знаете, что Говорящий Турок славит именно Людовика?
Однако прокурор был готов к такому повороту событий:
– Не важно, какого монарха славит механический изменник – французского или испанского, дань ли это уважения Екатерине Великой или Георгу Английскому. Все эти коронованные чудовища сговорились против Республики! – Далее он спокойным тоном процитировал Гебера: – «Каждый свободный гражданин обязан желать смерти королю. И все равно, кто этот гражданин – человек, сам собирающийся стать королем, или же нищий, коим король помыкал».
Плюмо взял Клода за руку и подумал: а не заявить ли суду, что подсудимый стремился обезглавить французского короля еще до того, как это сделал Конвент? В этот миг защитнику посоветовали оставить жалкие попытки оправдания.
Смертного приговора было не избежать. Прокурор напомнил судьям о последнем деле – деле некого Жана Жульена, возчика. Его сначала приговорили к двенадцати годам каторги за то, что он крикнул «Да здравствует король!», ту же самую фразу, что произносил Турок. А затем возчика привезли обратно и казнили.
Дело Клода Пейджа обещало привести к такому же исходу. Однако, к всеобщему удивлению, виновным в преступлении против Республики судьи сочли не самого гражданина Пейджа, а его изобретение. Один революционный журналист заявил: «Говорящая голова больше никогда не заговорит!»
Ирония метода экзекуции заключалась в том, что одно изобретение убило другое. Новое орудие для обезглавливания, придуманное Жозефом Гильотеном, заставило Турка замолчать.
Двумя часами позже вынесения приговора Клода заставили втащить свое творение на эшафот, где Турку оторвали руки и поместили его голову в lunette. He били литавры, не было священника, отпускающего грехи. Лишь капитан легкой кавалерии следил за казнью – капитан и толпа зевак.
Клод попрощался с Турком под крики праздных гуляк. Восьмифунтовое лезвие, притупившееся от частого использования, уверенно описало нужную траекторию вниз по деревянным рельсам и попало в цель. Раздался страшный звук, стон, подобного которому Клод никогда раньше не слышал. Это было последнее, что смог произнести Говорящий Турок. Шея автомата, сделанная из закаленной стали, остановила лезвие. Палач, молодой человек по имени Сансон, обладавший правом на проведение казни с самого рождения, пустил нож по деревянным рельсам еще раз. Вторая попытка удалась. Говорящая голова, отделившись от разряженного в шелка тела, скатилась в плетеный мешок или в корзину из ивовых прутьев (это зависит от того, кому из журналистов, жаждущих наживы, вы склонны поверить).
Клод пытался достать голову, но ее вырвали ярые революционеры, которые набили рот Турка сеном и подбросили высоко в небо. Она подлетела и упала в толпу орущих патриотов. Затем голова снова поднялась в воздух и снова упала, уже в другой части площади, а затем еще несколько раз, все дальше и дальше от хозяина.
Клод перевел взгляд на туловище, оставшееся на эшафоте. Другой патриот решил так усердно поработать над ним, что к тому времени, когда изобретатель смог добраться до гильотины, вышивка бисером оказалась покрыта слоем экскрементов. Клод схватил то, что успел, и побежал прочь, расталкивая на ходу зевак, некогда плативших за вход в его Магиаторий.
Часть X
Пустой отсек
60
Клод вернулся на чердак, где его жена и дочь томились в страшном ожидании. Их радость, ознаменовавшая возвращение изобретателя домой, вскоре поутихла, когда они узнали, что автомат уничтожен. Судебное разбирательство и казнь заставили умолкнуть не только Турка, но и семью Пейджей. Агнес сидела на полу, подогнув под себя ножки, и усердно хныкала, так, как умеют это делать лишь восьмилетние дети.
– У нас нет причин оставаться здесь, – наконец сказал Клод. – Мы должны возвращаться в Англию, пока власти не аннулировали наши паспорта.
В ту ночь, пока Маргарита и Агнес спали, механик с горечью размышлял о трагичной судьбе своего выдающегося изобретения. Разные воспоминания всплывали в его голове, но одно – особенно часто. Это был разговор с аббатом, во время которого Оже рассказал Клоду о «коробке жизни» из таверны, расположенной неподалеку от Сумисвальда. «Причудливый образ», – сказал тогда аббат. И это было действительно так.
Клод осмотрелся. Он надеялся найти лоток для циферблатов, однако все они были распроданы в его отсутствие. Тогда механик взял пустой ящик со стеклянной дверцей, в котором Пьеро однажды демонстрировал экзотических птиц, и поставил его в нишу. Подумал. Заглянул в кукольный домик Агнес. Он был продуман так подробно, что там имелся свой кукольный домик, в котором висела крошечная колыбелька. Клод выудил из домика несколько предметов и долго смотрел на них, размышляя, как они могут отразить определенные периоды его жизни и судьбу его изобретения.
Всю ночь он общался с вымышленным миром и его обитателями. Клод менял положение предметов в ящике сотни раз, пытаясь добиться желаемой гармонии, необходимого баланса – того, что художник назвал бы правильной ordonnance.
Когда лучи солнца коснулись горшков на камине, а свет заиграл на стенах чердака, Клод наконец достиг искомого совершенства. Он поставил банку в первый отсек – болезненное воспоминание об отрезанном пальце. Другие предметы расположились быстро и как-то сами собой: раковина наутилуса, связка сморчков, манекен, жемчужина, коноплянка, часы, колокольчик и простая пуговица с халата растоптанного Турка.
Один отсек оставался пустым. Клод перебирал разные вещи, нерешительно расхаживая по комнате и рассматривая механизмы Турка. Ничего не годилось. Больше часа изобретатель вглядывался в пустой отсек, пытаясь вложить в него хоть что-нибудь. Безрезультатно. В конце концов он решил, что добавление еще одного предмета нарушит цельность, органичную правильность задумки.
Когда Маргарита спросила Клода, почему он не заполнил последний отсек, изобретатель ответил: «Так ведь моя жизнь пока не закончена! Как же это еще передать?»
Эпилог
Клоду удалось пережить революцию, тогда как его величайшему изобретению – нет. Механик бежал в Лондон вместе с семьей, где открыл фабрику по изготовлению недорогих часов и репетиров. Эта деятельность уже не увлекала Клода так, как в молодости; откровенно говоря, вид станков с паровым двигателем часто вызывал у него тошноту. Тем не менее успех предприятия позволил Клоду стать владельцем коллекции уникальных часов и диорам. Некоторое время в его коллекции находились даже grande complication Бреге, сделанные специально для королевы. Клод преуспел настолько, что после его смерти в «Таймс» опубликовали некролог в тридцать строчек. Правда, все события, описанные здесь, уместились там в одном-единственном предложении: «Он добился некоторой популярности еще в молодости, изобретя Говорящего Турецкого Джентльмена – механический автомат, павший жертвой французского террора».
К счастью, достижения Клода были зафиксированы в «Хронике» Плюмо, сохранившей композицию часов. Журналист подогнал свои хронологические изыскания под содержимое «шкатулки воспоминаний» после того, как Турка уничтожили.
Как же объясняет автор то, что вместо двенадцати глав, отмеченных на циферблате часов, здесь представлено лишь десять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43