Затем, почувствовав беспокойство любовника, мадам Хугон подобрала звенящую игрушку и неохотно привязала к внутренним воланам платья.
Клод раздумывал о свидании, потерпевшем фиаско, в то время как Александра собиралась уходить. После перепалки он думал, что с радостью насладился бы еще раз смешанным чувством, оставшимся после любви. Александра же ощущала обратное. Она не готовилась к встрече и теперь хотела избавиться от любовного осадка. Любовь Клода стала болезнью, которой мадам Хугон однажды заразилась, а теперь хотела навсегда от нее излечиться.
Наконец она собралась и высказала все, что думает, делая это с наигранным равнодушием:
– Я надеюсь, ты понимаешь, что наша встреча была последней. Я больше не могу оплачивать твои развлечения, я также отправила письмо с отказом Ливре. Он получит его завтра, если оно уже не попало ему в руки. У меня накопилось слишком много счетов, по которым надо платить. Нужны деньги. Много денег. – Александра развернула листок бумаги, упавший из ее сумочки, и прочитала вслух: «Счет по оплате услуг председателя церковного суда по делу некоего Жана Хугона, обвиняемого женой в импотенции.
– Вызов 29 марта докторов и хирургов к вышеупомянутому Хугону: 12 ливров.
– Отсрочка перекрестного допроса: 24 ливра.
– Отсрочка предоставления различных отчетов: 24 ливра.
– Жалованье докторам и хирургам: 48 ливров.
– Бумага: 10 ливров».
Всего сто восемнадцать ливров. И это только за один визит. А их было несколько. Мне бы очень хотелось сказать, что все счета оплачены, и повесить их на стенку. – Мадам Хугон посмотрела на оклеенную бумагой стену. – Но я не могу. И должна заметить, что есть и другие долги, не отмеченные на бумаге. Взятки, вдвое большие, чем я могла себе позволить. Отныне я не могу платить за тебя, мой маленький механик.
– Неужели я для тебя связан только с растратой денег?
– Не только, конечно, нет. Однако и с тратой тоже.
Клод чувствовал, будто его уволили, словно какого-то наемного рабочего. Он продолжал бороться, отчаянно и слепо возражая:
– Мне сообщили, что с твоим финансовым положением все в порядке, что по решению суда у тебя будет стабильный годовой доход!
– О, ты и это знаешь! Да, возможно, так оно и есть. Ассигнования будут проводиться в строго определенном порядке. Мне разрешили иметь горничную, лакея, а также определили годовое содержание в размере пятисот ливров. Этого недостаточно. Я буду искать состоятельного вдовца, человека с терпимым характером.
Клод чувствовал, что вот-вот разрыдается, а потому старался мыслить логично (последняя надежда отверженного любовника!). Александра продолжала холодным тоном:
– Все кончено. Я ни о чем не сожалею, и, надеюсь, ты тоже. Обидно только то, что я вышла замуж за человека с пенисом размером с бородавку и яичками-горошинами. Ты помог мне забыть об этих недостатках. За это я тебя благодарю. Господи! Ты хоть представляешь себе, каково это – целыми ночами выдерживать такую тушу на своем теле?! Мне было невероятно больно! Тысячи раз мы пытались что-то сделать – начиная от чтения книг, заканчивая грубыми приспособлениями вроде наручников, – и все напрасно! Несмотря на это, он оставил меня такой же, какой взял в жены. И не забывай, от нашей любовной связи только ты получил реальную выгоду. Я дала тебе время и деньги. А теперь мне пора уходить.
Она закончила речь и направилась к выходу. Напоследок она сказала:
– Мы больше никогда не посмотрим в глаза друг другу!
Это еще можно было подвергнуть сомнению, а вот страдания Клода – нет. Поэтому он и корчился на полу под клизмой-фонтаном, задыхаясь от слез. Он плакал так горько, что его рыдания заглушали даже щебет коноплянки.
Пьеро первым узнал о разрыве и попытался утешить Клода, хотя чучельник явно недооценил, насколько глубоко отчаяние соседа. Он сам никогда не был влюблен. Конечно, таксидермист предпринял попытку как-то прокомментировать случившееся, но комментариям недоставало убедительности. Пьеро сбегал к себе и вернулся с яблоком, купленным для вощения, в руках. Он стер с него глину и гипс, а затем предложил другу.
– Я хочу умереть, – сказал Клод.
Пьеро ответил неуклюжей шуткой:
– Сам подумай, тебе сейчас вряд ли удастся это сделать. Мыло слишком дорого. Перекладины чердака не выдержат натяжения веревки. А это слуховое окошко находится не в подходящем месте, если уж ты хочешь добиться драматического эффекта. Даже если и протиснешься в него, Александра уехала, и приземлиться к ее ногам ты не сможешь. Предлагаю кое-что поинтереснее. Сотрудничество. – Пьеро показал Клоду дешевую гравюру с изображением Аваддона, ангела бездны. – Думаю, мы сможем сделать такого из цыпленка, парочки бычьих хвостов и головы лошади, хотя рога будет довольно трудно приставить. Давай попытаемся превратить твою боль в красоту, гнев – в искусство. Это ведь не конец света. А если ты думаешь, что конец, тогда сооруди величественную модель Апокалипсиса. Да! Сооруди Конец света после Страшного суда! Уверен, ты переплюнешь самого Дюрера с его «Четырьмя всадниками Апокалипсиса».
Это было последнее, что Клод хотел услышать. Мысль об огромных лошадиных органах не смогла поднять настроение отверженному любовнику. Не воспламенился в его душе и изобретательский огонь, который задула Александра, хлопнув дверью.
Пьеро попытался отвесить еще несколько комплиментов и шуток. Только комплименты не возымели действия, а шутки казались Клоду плоскими. Он решил покинуть свое жилище. Юноша был подавлен и жаждал побега с места унижения. Он собирался встретиться с Плюмо и извозчиком, чтобы поведать им историю своего воссоединения с Александрой в деталях. А теперь эта встреча началась бы с более печальной ноты.
Выйдя из дома, Клод повстречал кормилицу, пересекающую внутренний двор. Маргарита спросила, что случилось. У Клода не нашлось сил, чтобы бороться с собой, и он все рассказал.
Кормилица ответила:
– Мне кажется, эта женщина могла простить тебе все, что угодно, только не счастье. – Она попыталась утешить Клода, обратив его мысли в ту же сторону, что и Пьеро. – Безусловно, радость творчества поможет забыть о боли.
Юноша покачал головой.
Маргарита хотела обнять Клода, но, обремененная дитятей, дергающим ее за волосы, не смогла. Тогда она открыто, как, бывало, и мать молодого изобретателя, произнесла житейскую мудрость:
– Мальчишки всегда набивают себе синяки, ушибаются и оцарапываются. – (Чадо тем временем пускало слюни.) – Вот здесь теперь остался шрам, какой может быть лишь у настоящего мужчины.
Она дотронулась до места, где находилось сердце Клода. Младенец завопил, и Маргарита протянула палец его крошечной ручке. Ребенок, повинуясь инстинктам, схватился за него.
36
Извозчик и журналист сделали все, что могли, чтобы поддержать своего несчастного товарища. Так как один из них грешил любовью к еде, а другой – к женщинам, они немного поспорили, какой из этих смертных грехов лучше облегчит боль. Извозчик предложил пройтись по кабакам на окраине города, где у него были хорошие знакомые в нескольких тавернах, предлагающих вкусную еду и достойное, не облагаемое пошлинами вино. Плюмо посоветовал отправиться на поиски любовных приключений, которые бы помогли утешиться их оскорбленному другу. В битве между чревоугодием и похотью победило чревоугодие – по крайней мере на первых порах.
Извозчик впряг в «Люсиль» старую клячу и повез друзей в «Рояль Драм», винный магазин за городом. «Рояль Драм» славился на всю округу безвкусными картинами на стенах и помятыми пивными кружками, которые за небольшую плату наполнялись отнюдь не самым плохим вином.
Когда Поль Дом и Плюмо вошли, они тут же стали проявлять всяческий интерес к происходящему в магазине, как обычно это делают искатели дешевой выпивки. Затем Клод и журналист устроились в темном углу, в то время как извозчик решил воспользоваться уже проверенным способом. Подтянув штаны и позвав хозяина, он зачитал ему закон, запрещающий продавать осадок от домашнего вина (разрешается только делать из него уксус). Владелец магазина на удочку не клюнул.
– И не пытайся обвинить меня в том, что пробки в бочках не те, или мерные чашки липовые, или что в глинтвейне содержатся запрещенные специи!!! Я все твои уловки знаю!
Хозяин пригрозил, что не будет их обслуживать, и извозчику пришлось мирно расплатиться за вино и вернуться к друзьям.
Клод подробно рассказал историю своего разрыва с любовницей. Друзья уставились на кружки, перед тем как залпом их осушить и заказать еще по одной. Извозчик не переставал нахваливать Клода, в то время как журналист бесчестил Александру. Получившаяся смесь не внушала доверия, а тем более не помогла юноше утешиться.
Извозчик поднялся со стула и заказал карбонад.
– Давай отведай свининки! Вспомним наш первый ужин в «Свинье на вертеле»!
– У меня нет аппетита, – кротко ответил Клод.
– Друг, она тебя недостойна! Ты слишком хорош для нее! Она страдает хроническим расстройством нервов! Если бы мне подвернулся случай, я бы ее как следует проучил – окунул бы несколько раз в воду, и дело с концом! Я говорю не о том старом морском наказании, когда проституток заставляют идти по толстой доске над водой. Это было бы слишком просто! Нет, я бы заткнул ей рот и привязал цепями к борту лодки! – Журналист показал, что случилось бы дальше. – После нескольких таких нырков она бы точно раскаялась.
– Ну, наш друг придумал бы пытку и помудреней! – сказал извозчик, когда вернулся за столик.
Однако Клод отказался порадовать друзей механическими усовершенствованиями пытки Плюмо.
– Какой смысл придумывать какие-то новые приспособления, если от старых никакого толку? К тому же у меня больше нет ни времени, ни денег, чтобы продолжать изобретать что-либо. Я возвращаюсь к работе в «Глобусе».
– Ты это брось! – сказал извозчик. – С твоими-то талантами! Да люди тебе сами платить будут за изобретения! Забудь о магазине, преследуй цели, о которых ты говорил на лекции.
– Извозчик прав! – согласился журналист. – Богатенькие с удовольствием раскошелятся на твои приспособления, если не почувствуют какого-нибудь подвоха.
– Я никогда раньше этим не занимался. И как, по-вашему, мне бросить «Глобус»?
– Если хочешь уйти оттуда, сделай так, чтобы Ливре тоже этого захотел. Иначе, друг мой, тебе придется всю жизнь пахать на этого скупердяя, грубияна и ворчуна!
Извозчик икнул и закатил глаза.
– Плюмо, дружище! Да тебе за каждое слово надо золотой давать!!!
Трое гуляк теперь вели себя более раскованно. Журналист запел песню собственного сочинения. Она касалась мужа мадам Хугон. Полный текст не сохранился, но заканчивалась песенка так:
О, эти чудные три «Э»!
О, как они приятны мне!
Entrance, эрекция, эякуляция –
Одному не везет, так другому – овация!
Извозчик заржал над каламбуром. Вскоре к гулякам присоединились и другие посетители «Рояль Драм», и теперь целый хор голосов завывал то, что позже будет названо «Балладой импотента». Попойка продолжалась, певцы пили, и пьющие пели до тех пор, пока все посетители не стали выстукивать пивными кружками ритм гимна освобождения от горя, которого так жаждал Клод. Он уставился на бутылки за стойкой. Стекло и фаянс расплывались перед глазами и претерпевали некоторые изменения. Хозяин превратился в толстую, говорливую бутылку бренди, а извозчик – в огромную оплетенную бутыль столового вина. От таких метаморфоз Клоду стало не по себе.
– По-моему, нам надо подышать воздухом, – заплетающимся языком проговорил он.
Три подвыпивших друга попросили счет и потопали к коляске. Рухнув на мягкие сиденья «Люсиль», Клод вновь загрустил:
– Я был частью ее развлечений, но не частью жизни. Как вышло, что переплелись любовь и деньги? Парадокс. Как вышло, что в момент наибольшего презрения к ней я и восхищался ею сильнее, чем когда-либо? Мои чувства – экстаз и ненависть – никогда не достигали такого апофеоза. – Тут Клод высунулся в окно, и юношу стошнило.
– О, я хорошо знаком с этой стадией опьянения! Ты веселился, а теперь почувствуешь себя больным и никчемным – сейчас ты прошел через этап заболевания. Есть только один выход – предаться любовным утехам! – Журналист велел извозчику везти их на улицу позади Пале-Руаяль.
Они прибыли к месту назначения в час, когда ни одни куранты в городе уже не били. Плюмо и Клод выпрыгнули из «Люсиль». Они еле держались на ногах.
– Ты просто в дымину пьян! – сказал извозчик, перед тем как уехать.
Плюмо и Клод, пошатываясь, отправились дальше, хотя сначала выслушали предложения прыщавой проститутки с щелью между зубами и продавца горячей картошки. От обоих соблазнов они отказались. Друзья также остановились у магазина и обильно помочились на ставни. Плюмо порылся в карманах и вытащил оттуда медную монетку. Он вручил ее Клоду.
– Это не простые деньги. Это символ моего пристрастия. И символ кое-чего еще.
В этот момент двое решились на следующий смертный грех.
У Клода были широкие познания, правда, чисто умозрительные, о распутстве и прелюбодеянии. Хотя он и читал многое из того, что было напечатано в самый эротический век, а также лично ознакомился с секцией «Проститутки» Коллекции за Занавеской, все же юноша избегал платить за удовольствия. Кроме того, страх заразиться какой-нибудь гадостью охлаждал его любопытство.
Заведение мадам Роуз располагалось рядом с лавкой мясника, соседство вполне приличное, как полагал Плюмо. Клод слегка протрезвел, когда они вошли в публичный дом. Гостиная была оформлена недурными шелками, и хозяйка, красивая женщина лет сорока, поприветствовала Плюмо с таким видом, будто он старый знакомый (это не оставляло сомнений в его частых посещениях сего дома терпимости). Жрицы любви сидели на диванах в различных позах. Хозяйка, взяв у Клода жетончик, прошептала ему:
– Молодой человек предпочитает горячих крошек?…
– Мадам, прошу вас! – вмешался Плюмо. – Позвольте мне самому познакомить их.
Он начал сообщать noms de lit женщин.
– Это Пони, – сказал писатель о даме, которая откидывала волосы за спину.
– Потому что у нее такая пышная грива? – поинтересовался Клод.
– Нет, тут дело в другом. Она использует в своей работе различные сбруи – отсюда и прозвище.
– А зннннаешь, – сказал Клод, с пьяных глаз вспоминая свою любовницу, – Александра тоже их любила. И еще порошок из шпанских мушек – я его видел в ее шкафчике…
– Твоя женщина не тем пользовалась, – сказала хозяйка. – От мушек появляются волдыри. А ведь есть столько других способов… – Она вытащила пробку из графина и нанесла немного мятного крема на губы.
Плюмо обратил внимание Клода на другую девушку:
– Давай продолжим. Это Краб. Ее так назвали, потому что ее ноги смыкаются за спиной клиента подобно клешням. – Журналист зашептал: – Хотя есть и другая причина. – Плюмо потирал монетку, пока рассказывал. – Вон та, что в углу, – Хищница. Она сразу набрасывается на гениталии клиентов. А вот эту я прозвал Ангеликой. Она вдохновила меня на ту строчку в «Ксанасе», помнишь? – Плюмо процитировал сам себя: – «Ангелика вовсе не была застенчива. Она задирала юбку при каждом удобном случае, и весь мир мог на секунду увидеть ангела». – Проститутка подтвердила сказанное, повторив вышеописанное движение.
В конце концов Клод выбрал вместо всех представленных дам полусвета другую, Плюмо неизвестную, по имени Бретона. Хозяйка сказала, что это новенькая и весьма оригинальная дама. К удовольствию своих клиентов, она разыгрывает сказки, да так убедительно, как и не снилось Лафонтену.
– Через несколько часов, – сказала блудница, – ты будешь счастлив, как никогда.
Она оказалась права. И все же на следующий день Клод проснулся с неприятным осадком, оставшимся после бурной ночи. Он вновь страдал. Ведь Александра отвергла не только его, но и его интересы. Кроме того, наступил понедельник, и Клоду предстояло вновь подчиниться деспотии Ливре.
37
Дело об импотенции получило широкую огласку. Постановления суда, напечатанные крупным тиражом, облепили все доски объявлений вокруг церкви, провисев там почти три месяца. Дешевые водевили следовали традициям «Баллады импотента». Даже если Клод захотел бы забыть об Александре, ему бы это ни за что не удалось. Он больше ни с кем не делился своим горем, но от этого легче не стало. Спустя два месяца после ссоры и заключительного акта любви стойкий запах – пахучая смесь жонкили и пота – все еще витал на чердаке. Клод повсюду находил длинные светлые волосы (принадлежащие как самой мадам Хугон, так и ее парику). Один из волосков даже затянулся вокруг шеи юноши, когда он забылся беспокойным сном. Однажды Клод увидел, как светловолосая женщина, затянутая в тугой корсет, переходит улицу. Он выскочил ей навстречу в безумном порыве – но, увы, лишь для того, чтобы столкнуться со сварливой старушкой, охнувшей от неожиданности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Клод раздумывал о свидании, потерпевшем фиаско, в то время как Александра собиралась уходить. После перепалки он думал, что с радостью насладился бы еще раз смешанным чувством, оставшимся после любви. Александра же ощущала обратное. Она не готовилась к встрече и теперь хотела избавиться от любовного осадка. Любовь Клода стала болезнью, которой мадам Хугон однажды заразилась, а теперь хотела навсегда от нее излечиться.
Наконец она собралась и высказала все, что думает, делая это с наигранным равнодушием:
– Я надеюсь, ты понимаешь, что наша встреча была последней. Я больше не могу оплачивать твои развлечения, я также отправила письмо с отказом Ливре. Он получит его завтра, если оно уже не попало ему в руки. У меня накопилось слишком много счетов, по которым надо платить. Нужны деньги. Много денег. – Александра развернула листок бумаги, упавший из ее сумочки, и прочитала вслух: «Счет по оплате услуг председателя церковного суда по делу некоего Жана Хугона, обвиняемого женой в импотенции.
– Вызов 29 марта докторов и хирургов к вышеупомянутому Хугону: 12 ливров.
– Отсрочка перекрестного допроса: 24 ливра.
– Отсрочка предоставления различных отчетов: 24 ливра.
– Жалованье докторам и хирургам: 48 ливров.
– Бумага: 10 ливров».
Всего сто восемнадцать ливров. И это только за один визит. А их было несколько. Мне бы очень хотелось сказать, что все счета оплачены, и повесить их на стенку. – Мадам Хугон посмотрела на оклеенную бумагой стену. – Но я не могу. И должна заметить, что есть и другие долги, не отмеченные на бумаге. Взятки, вдвое большие, чем я могла себе позволить. Отныне я не могу платить за тебя, мой маленький механик.
– Неужели я для тебя связан только с растратой денег?
– Не только, конечно, нет. Однако и с тратой тоже.
Клод чувствовал, будто его уволили, словно какого-то наемного рабочего. Он продолжал бороться, отчаянно и слепо возражая:
– Мне сообщили, что с твоим финансовым положением все в порядке, что по решению суда у тебя будет стабильный годовой доход!
– О, ты и это знаешь! Да, возможно, так оно и есть. Ассигнования будут проводиться в строго определенном порядке. Мне разрешили иметь горничную, лакея, а также определили годовое содержание в размере пятисот ливров. Этого недостаточно. Я буду искать состоятельного вдовца, человека с терпимым характером.
Клод чувствовал, что вот-вот разрыдается, а потому старался мыслить логично (последняя надежда отверженного любовника!). Александра продолжала холодным тоном:
– Все кончено. Я ни о чем не сожалею, и, надеюсь, ты тоже. Обидно только то, что я вышла замуж за человека с пенисом размером с бородавку и яичками-горошинами. Ты помог мне забыть об этих недостатках. За это я тебя благодарю. Господи! Ты хоть представляешь себе, каково это – целыми ночами выдерживать такую тушу на своем теле?! Мне было невероятно больно! Тысячи раз мы пытались что-то сделать – начиная от чтения книг, заканчивая грубыми приспособлениями вроде наручников, – и все напрасно! Несмотря на это, он оставил меня такой же, какой взял в жены. И не забывай, от нашей любовной связи только ты получил реальную выгоду. Я дала тебе время и деньги. А теперь мне пора уходить.
Она закончила речь и направилась к выходу. Напоследок она сказала:
– Мы больше никогда не посмотрим в глаза друг другу!
Это еще можно было подвергнуть сомнению, а вот страдания Клода – нет. Поэтому он и корчился на полу под клизмой-фонтаном, задыхаясь от слез. Он плакал так горько, что его рыдания заглушали даже щебет коноплянки.
Пьеро первым узнал о разрыве и попытался утешить Клода, хотя чучельник явно недооценил, насколько глубоко отчаяние соседа. Он сам никогда не был влюблен. Конечно, таксидермист предпринял попытку как-то прокомментировать случившееся, но комментариям недоставало убедительности. Пьеро сбегал к себе и вернулся с яблоком, купленным для вощения, в руках. Он стер с него глину и гипс, а затем предложил другу.
– Я хочу умереть, – сказал Клод.
Пьеро ответил неуклюжей шуткой:
– Сам подумай, тебе сейчас вряд ли удастся это сделать. Мыло слишком дорого. Перекладины чердака не выдержат натяжения веревки. А это слуховое окошко находится не в подходящем месте, если уж ты хочешь добиться драматического эффекта. Даже если и протиснешься в него, Александра уехала, и приземлиться к ее ногам ты не сможешь. Предлагаю кое-что поинтереснее. Сотрудничество. – Пьеро показал Клоду дешевую гравюру с изображением Аваддона, ангела бездны. – Думаю, мы сможем сделать такого из цыпленка, парочки бычьих хвостов и головы лошади, хотя рога будет довольно трудно приставить. Давай попытаемся превратить твою боль в красоту, гнев – в искусство. Это ведь не конец света. А если ты думаешь, что конец, тогда сооруди величественную модель Апокалипсиса. Да! Сооруди Конец света после Страшного суда! Уверен, ты переплюнешь самого Дюрера с его «Четырьмя всадниками Апокалипсиса».
Это было последнее, что Клод хотел услышать. Мысль об огромных лошадиных органах не смогла поднять настроение отверженному любовнику. Не воспламенился в его душе и изобретательский огонь, который задула Александра, хлопнув дверью.
Пьеро попытался отвесить еще несколько комплиментов и шуток. Только комплименты не возымели действия, а шутки казались Клоду плоскими. Он решил покинуть свое жилище. Юноша был подавлен и жаждал побега с места унижения. Он собирался встретиться с Плюмо и извозчиком, чтобы поведать им историю своего воссоединения с Александрой в деталях. А теперь эта встреча началась бы с более печальной ноты.
Выйдя из дома, Клод повстречал кормилицу, пересекающую внутренний двор. Маргарита спросила, что случилось. У Клода не нашлось сил, чтобы бороться с собой, и он все рассказал.
Кормилица ответила:
– Мне кажется, эта женщина могла простить тебе все, что угодно, только не счастье. – Она попыталась утешить Клода, обратив его мысли в ту же сторону, что и Пьеро. – Безусловно, радость творчества поможет забыть о боли.
Юноша покачал головой.
Маргарита хотела обнять Клода, но, обремененная дитятей, дергающим ее за волосы, не смогла. Тогда она открыто, как, бывало, и мать молодого изобретателя, произнесла житейскую мудрость:
– Мальчишки всегда набивают себе синяки, ушибаются и оцарапываются. – (Чадо тем временем пускало слюни.) – Вот здесь теперь остался шрам, какой может быть лишь у настоящего мужчины.
Она дотронулась до места, где находилось сердце Клода. Младенец завопил, и Маргарита протянула палец его крошечной ручке. Ребенок, повинуясь инстинктам, схватился за него.
36
Извозчик и журналист сделали все, что могли, чтобы поддержать своего несчастного товарища. Так как один из них грешил любовью к еде, а другой – к женщинам, они немного поспорили, какой из этих смертных грехов лучше облегчит боль. Извозчик предложил пройтись по кабакам на окраине города, где у него были хорошие знакомые в нескольких тавернах, предлагающих вкусную еду и достойное, не облагаемое пошлинами вино. Плюмо посоветовал отправиться на поиски любовных приключений, которые бы помогли утешиться их оскорбленному другу. В битве между чревоугодием и похотью победило чревоугодие – по крайней мере на первых порах.
Извозчик впряг в «Люсиль» старую клячу и повез друзей в «Рояль Драм», винный магазин за городом. «Рояль Драм» славился на всю округу безвкусными картинами на стенах и помятыми пивными кружками, которые за небольшую плату наполнялись отнюдь не самым плохим вином.
Когда Поль Дом и Плюмо вошли, они тут же стали проявлять всяческий интерес к происходящему в магазине, как обычно это делают искатели дешевой выпивки. Затем Клод и журналист устроились в темном углу, в то время как извозчик решил воспользоваться уже проверенным способом. Подтянув штаны и позвав хозяина, он зачитал ему закон, запрещающий продавать осадок от домашнего вина (разрешается только делать из него уксус). Владелец магазина на удочку не клюнул.
– И не пытайся обвинить меня в том, что пробки в бочках не те, или мерные чашки липовые, или что в глинтвейне содержатся запрещенные специи!!! Я все твои уловки знаю!
Хозяин пригрозил, что не будет их обслуживать, и извозчику пришлось мирно расплатиться за вино и вернуться к друзьям.
Клод подробно рассказал историю своего разрыва с любовницей. Друзья уставились на кружки, перед тем как залпом их осушить и заказать еще по одной. Извозчик не переставал нахваливать Клода, в то время как журналист бесчестил Александру. Получившаяся смесь не внушала доверия, а тем более не помогла юноше утешиться.
Извозчик поднялся со стула и заказал карбонад.
– Давай отведай свининки! Вспомним наш первый ужин в «Свинье на вертеле»!
– У меня нет аппетита, – кротко ответил Клод.
– Друг, она тебя недостойна! Ты слишком хорош для нее! Она страдает хроническим расстройством нервов! Если бы мне подвернулся случай, я бы ее как следует проучил – окунул бы несколько раз в воду, и дело с концом! Я говорю не о том старом морском наказании, когда проституток заставляют идти по толстой доске над водой. Это было бы слишком просто! Нет, я бы заткнул ей рот и привязал цепями к борту лодки! – Журналист показал, что случилось бы дальше. – После нескольких таких нырков она бы точно раскаялась.
– Ну, наш друг придумал бы пытку и помудреней! – сказал извозчик, когда вернулся за столик.
Однако Клод отказался порадовать друзей механическими усовершенствованиями пытки Плюмо.
– Какой смысл придумывать какие-то новые приспособления, если от старых никакого толку? К тому же у меня больше нет ни времени, ни денег, чтобы продолжать изобретать что-либо. Я возвращаюсь к работе в «Глобусе».
– Ты это брось! – сказал извозчик. – С твоими-то талантами! Да люди тебе сами платить будут за изобретения! Забудь о магазине, преследуй цели, о которых ты говорил на лекции.
– Извозчик прав! – согласился журналист. – Богатенькие с удовольствием раскошелятся на твои приспособления, если не почувствуют какого-нибудь подвоха.
– Я никогда раньше этим не занимался. И как, по-вашему, мне бросить «Глобус»?
– Если хочешь уйти оттуда, сделай так, чтобы Ливре тоже этого захотел. Иначе, друг мой, тебе придется всю жизнь пахать на этого скупердяя, грубияна и ворчуна!
Извозчик икнул и закатил глаза.
– Плюмо, дружище! Да тебе за каждое слово надо золотой давать!!!
Трое гуляк теперь вели себя более раскованно. Журналист запел песню собственного сочинения. Она касалась мужа мадам Хугон. Полный текст не сохранился, но заканчивалась песенка так:
О, эти чудные три «Э»!
О, как они приятны мне!
Entrance, эрекция, эякуляция –
Одному не везет, так другому – овация!
Извозчик заржал над каламбуром. Вскоре к гулякам присоединились и другие посетители «Рояль Драм», и теперь целый хор голосов завывал то, что позже будет названо «Балладой импотента». Попойка продолжалась, певцы пили, и пьющие пели до тех пор, пока все посетители не стали выстукивать пивными кружками ритм гимна освобождения от горя, которого так жаждал Клод. Он уставился на бутылки за стойкой. Стекло и фаянс расплывались перед глазами и претерпевали некоторые изменения. Хозяин превратился в толстую, говорливую бутылку бренди, а извозчик – в огромную оплетенную бутыль столового вина. От таких метаморфоз Клоду стало не по себе.
– По-моему, нам надо подышать воздухом, – заплетающимся языком проговорил он.
Три подвыпивших друга попросили счет и потопали к коляске. Рухнув на мягкие сиденья «Люсиль», Клод вновь загрустил:
– Я был частью ее развлечений, но не частью жизни. Как вышло, что переплелись любовь и деньги? Парадокс. Как вышло, что в момент наибольшего презрения к ней я и восхищался ею сильнее, чем когда-либо? Мои чувства – экстаз и ненависть – никогда не достигали такого апофеоза. – Тут Клод высунулся в окно, и юношу стошнило.
– О, я хорошо знаком с этой стадией опьянения! Ты веселился, а теперь почувствуешь себя больным и никчемным – сейчас ты прошел через этап заболевания. Есть только один выход – предаться любовным утехам! – Журналист велел извозчику везти их на улицу позади Пале-Руаяль.
Они прибыли к месту назначения в час, когда ни одни куранты в городе уже не били. Плюмо и Клод выпрыгнули из «Люсиль». Они еле держались на ногах.
– Ты просто в дымину пьян! – сказал извозчик, перед тем как уехать.
Плюмо и Клод, пошатываясь, отправились дальше, хотя сначала выслушали предложения прыщавой проститутки с щелью между зубами и продавца горячей картошки. От обоих соблазнов они отказались. Друзья также остановились у магазина и обильно помочились на ставни. Плюмо порылся в карманах и вытащил оттуда медную монетку. Он вручил ее Клоду.
– Это не простые деньги. Это символ моего пристрастия. И символ кое-чего еще.
В этот момент двое решились на следующий смертный грех.
У Клода были широкие познания, правда, чисто умозрительные, о распутстве и прелюбодеянии. Хотя он и читал многое из того, что было напечатано в самый эротический век, а также лично ознакомился с секцией «Проститутки» Коллекции за Занавеской, все же юноша избегал платить за удовольствия. Кроме того, страх заразиться какой-нибудь гадостью охлаждал его любопытство.
Заведение мадам Роуз располагалось рядом с лавкой мясника, соседство вполне приличное, как полагал Плюмо. Клод слегка протрезвел, когда они вошли в публичный дом. Гостиная была оформлена недурными шелками, и хозяйка, красивая женщина лет сорока, поприветствовала Плюмо с таким видом, будто он старый знакомый (это не оставляло сомнений в его частых посещениях сего дома терпимости). Жрицы любви сидели на диванах в различных позах. Хозяйка, взяв у Клода жетончик, прошептала ему:
– Молодой человек предпочитает горячих крошек?…
– Мадам, прошу вас! – вмешался Плюмо. – Позвольте мне самому познакомить их.
Он начал сообщать noms de lit женщин.
– Это Пони, – сказал писатель о даме, которая откидывала волосы за спину.
– Потому что у нее такая пышная грива? – поинтересовался Клод.
– Нет, тут дело в другом. Она использует в своей работе различные сбруи – отсюда и прозвище.
– А зннннаешь, – сказал Клод, с пьяных глаз вспоминая свою любовницу, – Александра тоже их любила. И еще порошок из шпанских мушек – я его видел в ее шкафчике…
– Твоя женщина не тем пользовалась, – сказала хозяйка. – От мушек появляются волдыри. А ведь есть столько других способов… – Она вытащила пробку из графина и нанесла немного мятного крема на губы.
Плюмо обратил внимание Клода на другую девушку:
– Давай продолжим. Это Краб. Ее так назвали, потому что ее ноги смыкаются за спиной клиента подобно клешням. – Журналист зашептал: – Хотя есть и другая причина. – Плюмо потирал монетку, пока рассказывал. – Вон та, что в углу, – Хищница. Она сразу набрасывается на гениталии клиентов. А вот эту я прозвал Ангеликой. Она вдохновила меня на ту строчку в «Ксанасе», помнишь? – Плюмо процитировал сам себя: – «Ангелика вовсе не была застенчива. Она задирала юбку при каждом удобном случае, и весь мир мог на секунду увидеть ангела». – Проститутка подтвердила сказанное, повторив вышеописанное движение.
В конце концов Клод выбрал вместо всех представленных дам полусвета другую, Плюмо неизвестную, по имени Бретона. Хозяйка сказала, что это новенькая и весьма оригинальная дама. К удовольствию своих клиентов, она разыгрывает сказки, да так убедительно, как и не снилось Лафонтену.
– Через несколько часов, – сказала блудница, – ты будешь счастлив, как никогда.
Она оказалась права. И все же на следующий день Клод проснулся с неприятным осадком, оставшимся после бурной ночи. Он вновь страдал. Ведь Александра отвергла не только его, но и его интересы. Кроме того, наступил понедельник, и Клоду предстояло вновь подчиниться деспотии Ливре.
37
Дело об импотенции получило широкую огласку. Постановления суда, напечатанные крупным тиражом, облепили все доски объявлений вокруг церкви, провисев там почти три месяца. Дешевые водевили следовали традициям «Баллады импотента». Даже если Клод захотел бы забыть об Александре, ему бы это ни за что не удалось. Он больше ни с кем не делился своим горем, но от этого легче не стало. Спустя два месяца после ссоры и заключительного акта любви стойкий запах – пахучая смесь жонкили и пота – все еще витал на чердаке. Клод повсюду находил длинные светлые волосы (принадлежащие как самой мадам Хугон, так и ее парику). Один из волосков даже затянулся вокруг шеи юноши, когда он забылся беспокойным сном. Однажды Клод увидел, как светловолосая женщина, затянутая в тугой корсет, переходит улицу. Он выскочил ей навстречу в безумном порыве – но, увы, лишь для того, чтобы столкнуться со сварливой старушкой, охнувшей от неожиданности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43