Ты забываешь, я – распространитель книг. Нет ничего лучше, чем старинная, хорошо сохранившаяся книга. А читаешь ты ее или нет – не важно.
Аббат стоял на своем:
– Это ты несешь чушь! Цена книги в том, сколько раз ее перечитывали! Не важно, есть ли на полях заметки, загнуты ли страницы или, быть может, переплет истрепался… – Оже взял потертый томик Бэтти.
– Такое отношение к книге неприемлемо для меня. Я бы спокойнее смотрел на то, как ребенку ломают шею. А что касается книги с исписанными полями, так это сквернее, чем обесчещенная девственница.
– Ты начитался философских трактатов, – сказал аббат.
Ситуация усугубилась, когда посреди жаркой словесной дуэли Оже случайно задел супницу. Гороховый суп миновал соусницу и солонку и попал прямо на свежевыглаженные манжеты аббата. Оттуда суп добрался до страницы упомянутой выше книги.
Флегмагорл звучно прочистил глотку, не веря в происходящее.
Аббат вытер суп со страницы. Он явно собирался продолжить чтение, но лишь с одной целью – чтобы снять возникшее напряжение.
– У Бэтти я нашел такую мысль… Прекрасное описание наших задач… Где же это? Ах да, вот оно. Слишком долго читать, так что я расскажу суть. Автор считает, что мы – часть общества неутомимых философов, денно и нощно стремящихся к тому, чтобы примирить метафизические противоречия, вычислить длину (ну, это мы уже сделали) и раскрыть Великую Тайну (к этому мы тоже близки), а также использовать все ресурсы нашего организма, каждую его клеточку. Меня расстраивает то, что этими словами Бэтти описывает навязчивые идеи ненормальных, сошедших с ума людей, чей разум полон галлюцинаций и призрачных видений. Неужели и мы относимся к ним, к этой компании слабосильных и умалишенных философов?
– Ты сказал, имя автора – Бэтти?
– Да. Англичанин, эксперт в психиатрии.
– Ага, – интерес Ливре к сказанному возрос, – точно! Еще одно подтверждение тому, сколь значимо имя для жизни человека!
– Как ты сказал?
– Имя – это судьба, мой друг. Я долго изучал этот феномен и теперь точно знаю. Ты удивишься, когда узнаешь, сколько фамилий определило род деятельности их владельцев.
– Есть и другие, кроме Бэтти?
– О да, сотни. Я составляю список, хочу его опубликовать. Мое недавнее открытие – Декарт.
– Ты серьезно думаешь, что он любил играть в карты?
– О нет! Это было бы слишком просто. Но свои геометрические исследования он представил в ходе игры. Я даже видел эти карты Декарта.
В обычной ситуации такое наблюдение сошло бы за неудачный каламбур, однако для Ливре оно было маленькой частью большой теории.
– Да это же просто совпадение и ничего больше! – воскликнул аббат.
– Нет, я настаиваю, что имя – это судьба. Я докажу. Как его зовут? – Продавец книг указал на Клода, который испугался столь неожиданного поворота событий.
Аббат ответил:
– Клод Пейдж.
Ливре подумал немного.
– Тебе нравятся книги, Пейдж?
Клод кивнул.
– Конечно же, они ему нравятся. Это все доказывает. Мальчик должен был учиться у меня, а не у тебя. Кем бы стал продавец книг, не будь у него страниц?
– Да, – согласился аббат. – Ему действительно нравятся книги. Правда, я должен сообщить тебе, что его судьба – в другом. Клод – тот мальчик, что делает Часы. Он гений, талант!..
Ливре прервал Оже. Он потерял терпение и уже чувствовал, как урчит в животе, поэтому решил придраться к выбору слов.
– Мне бы не хотелось возражать, – все же возразил он. – Но я должен сказать, что вы говорите о разных вещах, о разных качествах, мой друг. Совершенно разных. Талант характеризует человека, умеющего что-то делать. Это самое обычное проявление способностей к выполнению действия. Гениальность – это редкий дар, им обладают изобретатели. Таким образом, принято говорить о гениях поэзии и живописи, а не о талантливых писателях и ораторах. Не факт, что те, кто талантлив в часовом деле, гениальны в механике.
– Я не совсем согласен с тобой. А что касается гения этого мальчика, то он у него есть, равно как и талант. Стоит только взглянуть на живую картинку, которую он для тебя починил, и сразу поймешь, что он совмещает в себе то, что ты разделяешь. Гений и талант слились в нем воедино. Когда-нибудь он будет всемирно известен и за то, и за другое. А раз уж мы решили поиграть со словами, то знай, что гений Клода непосредственным образом связан с джиннами из арабских сказок.
Аббат подмигнул Клоду.
Мальчику хватило ума промолчать. Впервые аббат по достоинству оценил его успехи в механике. Пусть эта похвала и была вызвана дотошностью продавца книг, все же Клод с удовольствием ее принял.
Беседа остановилась. Ливре вытащил письменные принадлежности и записную книжку, маленькую, изящную, на замочке и с буквой «Л» на обложке, чтобы записать в нее ссылку на книгу Бэтти «Трактат о безумии» (Лондон, 1758, цена два с половиной шиллинга). Он так разозлился, что поставил кляксу на страницу. От злости Ливре сплюнул в платок. Пятно в блокноте было ужасным оскорблением его персоны. Он достал перфоратор, переделанный ролик гравера. Колесиком сего инструмента книготорговец начал водить вверх и вниз по полям, чтобы иссечь противную страницу. Затем он переписал ссылку, издавая при этом ужасные звуки – их Клод сравнил бы со звуком пилы, распиливающей дерево. Мальчик достал свиток «3», чтобы не забыть записать это созвучие.
– Что это ты там делаешь? – спросил продавец книг.
– Я изучаю звуки, – ответил Клод так покорно, как только мог. – У аббата замечательный чих, а у вас… – Он не знал, как закончить фразу, не показавшись при этом грубым, поэтому решил вообще ее не заканчивать. К счастью, напряжение было снято поданной к столу репой. Ливре раздавил овощ вилкой и понюхал тарелку. Затем попробовал и, что-то пробормотав, неохотно кивнул в знак одобрения.
Ужин длился бесконечно долго, сопровождаемый урчанием и бульканьем желудка Ливре. Все за столом только и делали, что глазели, как гость поглощает репу. Аббат осмотрел углубления, оставшиеся у мягкого основания артишока, и вслух поинтересовался: а не заняться ли ему исследованием человеческого прикуса? Клод хотел узнать, какие заказы привез Ливре, но решил оставить любопытство при себе.
Наконец Ливре закончил. Переваренная репа ублажила продавца книг, и поэтому он согласился отведать груш. «Хотя обыкновенно я не ем сырых фруктов», – отметил торговец. Кляйн-хофф покинул комнату и вернулся с тарелкой превосходных мускусных гибридов. Ливре ел плод, помогая себе ножом и вилкой, и оставил прчти всю сердцевину нетронутой. Аббат и Клод взяли груши в руки и начали аккуратно очищать их от кожуры, проводя ножом по поверхности фрукта с таким вниманием, будто сошли с картины Габриеля Метсю «Дама, чистящая яблоко». Правда, они не решились сравнивать размер груш, как делали всегда, перед тем как съесть плод, потому что понимали – Ливре это не понравится.
Аббат предложил Ливре отведать яблочной водки, производимой в Нормандии. (Токай он решил приберечь для более приятного вечера.) Ливре отказался. Его желудок снова дал о себе знать.
– У меня есть свой напиток. Пейдж, не принесешь ли ты мне маленький шагреневый чемодан?
– У меня тоже есть кое-что, способное успокоить твой желудок, – сказал аббат.
– Я испытал все существующие средства.
– В моем поместье собрана большая коллекция лекарств. Анри может дать тебе обыкновенное средство для улучшения пищеварения или немного китового белого мяса.
– Я пробовал и то и другое. А также ежевичные вливания, лимонные помадки и множество всяких сиропов.
– А клизмы?
– За несколько лет я накачал нутро успокаивающими, слабительными, смягчающими, вяжущими средствами, не говоря уже о ветрогонных. Совсем недавно я попробовал клизму из табачного дыма. Это английское средство, и мне оно не понравилось.
Клод вернулся с чемоданом. Ливре взял его, открыл и достал бутылку с серебряной крышкой. После нескольких глотков и глубокого вдоха он, кажется, воодушевился:
– Нет ничего более эффективного, чем сельтерская вода. – Торговец заткнул бутылку с таким видом, будто это была вовсе не вода.
– В «Известиях» как-то опубликовали статью Патрика Брауна о минеральной воде из Монтсеррата.
– Я не знаком с доктором Брауном. Так что довольствуюсь своей водой, сельтерской, но все равно спасибо.
– Может, вы почитаете «Философские размышления на тему достоинств смоляной воды» епископа Клойнского?
– Читал, благодарю. С меня хватит и сельтерской.
– Ну, тогда выпьем за воды Нидерзельтерса!
Звякнули бокалы. Со стола убрали, и двое мужчин вернулись к заказам порнографического характера, о которых говорилось в части письма, именуемой «Цель визита».
– Ты закончил «Прелюбодействующих лягушек»? – осведомился Ливре.
– Нет, они должны быть готовы к концу месяца, – ответил аббат.
– Надеюсь, этим «должны быть» ты выражаешь не сомнение? Ты задерживал поставку дважды, и мои клиенты недовольны.
Аббат не обратил внимания на последние слова.
– Они скоро будут готовы. Нам нужны новые материалы.
– Я привез заказ на «Потаскушку». Заказанные картинки отмечены на отдельном листе бумаги. И еще есть одно немного странное задание, непохожее на другие. Мужчина, мой постоянный клиент, попал в трудную ситуацию, требующую особого внимания.
Ливре прошептал детали на ухо аббату, и тот сначала удивился, а потом развеселился. Затем продавец книг обратился к Клоду:
– Тебе надо изобразить грязную сцену, какую – можешь придумать сам, но лицо героини должно принадлежать вот этой даме.
Ливре достал маленький сверток из любимой им коричневой бумаги.
– Проверим твои таланты! – сказал он.
– Да, и твою гениальность, – добавил аббат.
Продавец книг положил сверток на стол.
– Это портрет в миниатюре, выполненный на слоновой кости.
Вскоре разговор был закончен, и Ливре, с позволения хозяина, покинул комнату. Он сказал, что уедет завтра же вечером, до заката. Затем торговец отнес в свою комнату несколько книг под общим названием «Парижские тайны».
15
– Кто она? – спросил Клод. Он заинтересовался красивой молодой женщиной на портрете. Свиток «Ч» давал лишь самую поверхностную информацию: «Один корпус из серебра – портрет в миниатюре, любой рисунок, для месье Хугона».
Аббат ответил:
– Ее зовут Александра Хутон. Ливре сообщил мне, что она довольно давно спит с мужем в одной постели, но до сих пор остается девственницей. Часы должны спровоцировать ее на выполнение супружеских обязанностей. Нам предстоит смастерить механизм и корпус, чтобы, как выразился Ливре, «пробудить в ней желание». А она красотка, просто Мадонна без младенца, не так ли?
Клод кивнул. Он никогда раньше не видел такого красивого лица. От него исходила такая сила и привлекательность… Мягкая линия подбородка, пухлые губы, чуть вздернутый носик… Но истинная красота женщины таилась в глазах. Сверкающие глаза, цвета среднего между кобальтом и берлинской лазурью, говорили о неудовлетворенной чувственности. Ощущение усиливалось из-за бровей, которые не просто вздымались, будто арки, над глазами, а дерзко и надменно парили над ними. Лицо окаймляли светлые волосы, скорее всего натуральные, украшенные мелкими полевыми цветами.
Клод взял миниатюру и разглядывал ее под покровом одеяла, лежа на соломенном тюфяке. Приятная волна разлилась по животу, и это, несомненно, выдало бы причину его беспокойства, если бы Анри не спал крепким сном. Желание Клода, стыдливое желание юноши, усилилось тем, что уже долгое время он делал «Часы любви» и добился в этом успеха. Во сне он приставлял лицо прекрасной незнакомки к телам, которые обычно рисовал на табакерках, визитницах или часах. Гениталии Клод воображал грубо, совсем не так, как во время изящной работы днем.
На следующее утро Клод попытался нарисовать то, что видел во сне, приложив лицо к изображению «Потаскушки», однако понял, что не способен на это. Он не мог привить банальным извращениям Люсьена Ливре ту таинственность, что окружала парижскую незнакомку. Хотя с механической частью проблемы юноша справился без труда. Клод смастерил маленький поршень, подталкивающий женское тело в объятия мускулистого краснокожего мавра. (Цвет получился в результате смешивания селитры и купоросного осадка.) А вот нарисовать лицо, что обычно давалось ему так легко, теперь представлялось невозможным. Клод не мог изобразить красоту глаз и бровей женщины. Часами он просиживал в ненадежной позе – поставив пятки на книжную полку, с соболиной кистью в одной руке, и миниатюрой – в другой. Его прежняя неудовлетворенность вернулась. Он мучился, смотрел на портрет и водил по зубам кончиком кисти. После каждого мазка Клод звал Анри и нервно спрашивал:
– Какой бы цвет подобрать для внутренней части бедра?
– Массикот, пожалуй.
– Слишком желт для такой нежной девственной плоти! – страстно возражал Клод.
– У нас есть запас того английского белого графита…
Клод качал головой. Перебранка продолжалась до тех пор, пока они не остановились на сурьме. Когда аббат случайно услышал об их выборе и пошутил по этому поводу (сказал что-то о «языке алхимика на бедре парижской красавицы»), Клод так разбушевался, что всем стало ясно – он страстно влюблен. Аббат отвел юношу в сторону и сказал:
– Ты сейчас в таком возрасте… тебе хочется буйства духа и тела. Я могу помочь тебе в достижении только одной из этих целей, хотя был бы рад помочь во всем.
Клод задал прямой вопрос:
– Вы когда-нибудь любили то, что вам недоступно?
– Недоступное, недосягаемое – это все, что я знал, дорогой визирь. У твоего калифа никогда не было гарема. – Аббат взял Клода за руку, как делал это уже много раз. – Мои эмоции никогда не находили выхода. Ни в работе, ни в любви. Я надеюсь однажды исправить это. Впрочем, позже я тебе все объясню.
– Опять секреты?
– Конечно. Но все эти секреты на самом деле представляют собой лишь одну тайну, и скоро она тебе откроется. Я говорил тебе, что моя жизнь – это череда скрытых комнат. Всегда есть еще одна, куда никто не входил.
– И когда же ваша тайная страсть откроется мне?
– Какая именно?
– Я имею в виду мадам Дюбуа.
– Мадам Дюбуа? – Аббат удивился, что Клод о ней слышал. – Мадам Дюбуа – не страсть, а обуза. И я подозреваю, вы с ней познакомитесь сразу после твоего путешествия в Лион.
Подозрения аббата не оправдались, по крайней мере не полностью. Накануне путешествия, а не после него, произошла встреча Клода с мадам Дюбуа, встреча, момент которой оттягивался изо всех сил. Путешествие в Лион с остановкой в мастерской республиканского часовщика затевалось, дабы расширить познания Клода в механике и научить его ценить «человека, каким бы он ни был, принять любого, обретающегося на земле», как говорил Игнатий Лойола.
– Твое воображение, – добавил аббат, – нужно питать. Ничто не станет для него лучшей пищей, чем поездка.
Счетовод одобрил четырехдневное путешествие только после того, как решили, что Клод отвезет три изделия – одну «Расстриженную монашку» и две «Сельские шалости», прямо-таки классику жанра, – в Женеву, а затем доставит заказы из Лиона. (Недавно предприятие аббата понесло убытки – перевозчик украл «Даму с собачкой на качелях».)
Оже считал, что в Лионе можно найти замечательные образцы того, как простри человек становится волшебником или алхимиком. Весь вечер он разглагольствовал (с бокалом токая в руке) на тему чудес, которые могут продемонстрировать простой кровельщик, переплетчик книг, винокур, шелкокрутильщик, плетельщик корзин. Аббат с энтузиазмом рассказывал о работе торговца свечами, пел дифирамбы глашатаям и продавцам булавок и мыла.
– Только никто из них, даже сапожник, не годится тебе в подметки. Никто не владеет подобным мастерством и талантом.
– Может, нам стоит обсудить маршрут? – перебил его Клод. Он был терпеливым слушателем, но знал, что иногда стоит направлять поток мыслей учителя в нужное русло.
Маршрут оказался довольно простым. До Женевы Клод доедет в повозке. Там он покажется сам и продемонстрирует часы в конторе счетовода, который и оплатит его проезд до Лиона.
Аббат дал Клоду часы и парик, предназначенный специально для путешествий и давно забытый им.
– Это не все, что ты возьмешь с собой, – сказал Оже. Порывшись вокруг себя, он извлек на свет книжку, хранившуюся в глубинах гроба-исповедальни. – Путешествие в Лион обещает быть утомительным, а потому я предлагаю тебе взять с собой вот это.
Книжка размером в 1/8 листа называлась «De Christus Mecanica». На обложке было нарисовано механическое распятие. Книги на латыни не слишком привлекали Клода, но то, что он успел прочитать, могло принести определенную пользу его делу.
Аббат печально произнес:
– Я опубликовал ее в Париже. Это дань одному из моих увлечений, о которых я тебе рассказывал раньше. В ходе ее публикации я и познакомился с Люсьеном Ливре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Аббат стоял на своем:
– Это ты несешь чушь! Цена книги в том, сколько раз ее перечитывали! Не важно, есть ли на полях заметки, загнуты ли страницы или, быть может, переплет истрепался… – Оже взял потертый томик Бэтти.
– Такое отношение к книге неприемлемо для меня. Я бы спокойнее смотрел на то, как ребенку ломают шею. А что касается книги с исписанными полями, так это сквернее, чем обесчещенная девственница.
– Ты начитался философских трактатов, – сказал аббат.
Ситуация усугубилась, когда посреди жаркой словесной дуэли Оже случайно задел супницу. Гороховый суп миновал соусницу и солонку и попал прямо на свежевыглаженные манжеты аббата. Оттуда суп добрался до страницы упомянутой выше книги.
Флегмагорл звучно прочистил глотку, не веря в происходящее.
Аббат вытер суп со страницы. Он явно собирался продолжить чтение, но лишь с одной целью – чтобы снять возникшее напряжение.
– У Бэтти я нашел такую мысль… Прекрасное описание наших задач… Где же это? Ах да, вот оно. Слишком долго читать, так что я расскажу суть. Автор считает, что мы – часть общества неутомимых философов, денно и нощно стремящихся к тому, чтобы примирить метафизические противоречия, вычислить длину (ну, это мы уже сделали) и раскрыть Великую Тайну (к этому мы тоже близки), а также использовать все ресурсы нашего организма, каждую его клеточку. Меня расстраивает то, что этими словами Бэтти описывает навязчивые идеи ненормальных, сошедших с ума людей, чей разум полон галлюцинаций и призрачных видений. Неужели и мы относимся к ним, к этой компании слабосильных и умалишенных философов?
– Ты сказал, имя автора – Бэтти?
– Да. Англичанин, эксперт в психиатрии.
– Ага, – интерес Ливре к сказанному возрос, – точно! Еще одно подтверждение тому, сколь значимо имя для жизни человека!
– Как ты сказал?
– Имя – это судьба, мой друг. Я долго изучал этот феномен и теперь точно знаю. Ты удивишься, когда узнаешь, сколько фамилий определило род деятельности их владельцев.
– Есть и другие, кроме Бэтти?
– О да, сотни. Я составляю список, хочу его опубликовать. Мое недавнее открытие – Декарт.
– Ты серьезно думаешь, что он любил играть в карты?
– О нет! Это было бы слишком просто. Но свои геометрические исследования он представил в ходе игры. Я даже видел эти карты Декарта.
В обычной ситуации такое наблюдение сошло бы за неудачный каламбур, однако для Ливре оно было маленькой частью большой теории.
– Да это же просто совпадение и ничего больше! – воскликнул аббат.
– Нет, я настаиваю, что имя – это судьба. Я докажу. Как его зовут? – Продавец книг указал на Клода, который испугался столь неожиданного поворота событий.
Аббат ответил:
– Клод Пейдж.
Ливре подумал немного.
– Тебе нравятся книги, Пейдж?
Клод кивнул.
– Конечно же, они ему нравятся. Это все доказывает. Мальчик должен был учиться у меня, а не у тебя. Кем бы стал продавец книг, не будь у него страниц?
– Да, – согласился аббат. – Ему действительно нравятся книги. Правда, я должен сообщить тебе, что его судьба – в другом. Клод – тот мальчик, что делает Часы. Он гений, талант!..
Ливре прервал Оже. Он потерял терпение и уже чувствовал, как урчит в животе, поэтому решил придраться к выбору слов.
– Мне бы не хотелось возражать, – все же возразил он. – Но я должен сказать, что вы говорите о разных вещах, о разных качествах, мой друг. Совершенно разных. Талант характеризует человека, умеющего что-то делать. Это самое обычное проявление способностей к выполнению действия. Гениальность – это редкий дар, им обладают изобретатели. Таким образом, принято говорить о гениях поэзии и живописи, а не о талантливых писателях и ораторах. Не факт, что те, кто талантлив в часовом деле, гениальны в механике.
– Я не совсем согласен с тобой. А что касается гения этого мальчика, то он у него есть, равно как и талант. Стоит только взглянуть на живую картинку, которую он для тебя починил, и сразу поймешь, что он совмещает в себе то, что ты разделяешь. Гений и талант слились в нем воедино. Когда-нибудь он будет всемирно известен и за то, и за другое. А раз уж мы решили поиграть со словами, то знай, что гений Клода непосредственным образом связан с джиннами из арабских сказок.
Аббат подмигнул Клоду.
Мальчику хватило ума промолчать. Впервые аббат по достоинству оценил его успехи в механике. Пусть эта похвала и была вызвана дотошностью продавца книг, все же Клод с удовольствием ее принял.
Беседа остановилась. Ливре вытащил письменные принадлежности и записную книжку, маленькую, изящную, на замочке и с буквой «Л» на обложке, чтобы записать в нее ссылку на книгу Бэтти «Трактат о безумии» (Лондон, 1758, цена два с половиной шиллинга). Он так разозлился, что поставил кляксу на страницу. От злости Ливре сплюнул в платок. Пятно в блокноте было ужасным оскорблением его персоны. Он достал перфоратор, переделанный ролик гравера. Колесиком сего инструмента книготорговец начал водить вверх и вниз по полям, чтобы иссечь противную страницу. Затем он переписал ссылку, издавая при этом ужасные звуки – их Клод сравнил бы со звуком пилы, распиливающей дерево. Мальчик достал свиток «3», чтобы не забыть записать это созвучие.
– Что это ты там делаешь? – спросил продавец книг.
– Я изучаю звуки, – ответил Клод так покорно, как только мог. – У аббата замечательный чих, а у вас… – Он не знал, как закончить фразу, не показавшись при этом грубым, поэтому решил вообще ее не заканчивать. К счастью, напряжение было снято поданной к столу репой. Ливре раздавил овощ вилкой и понюхал тарелку. Затем попробовал и, что-то пробормотав, неохотно кивнул в знак одобрения.
Ужин длился бесконечно долго, сопровождаемый урчанием и бульканьем желудка Ливре. Все за столом только и делали, что глазели, как гость поглощает репу. Аббат осмотрел углубления, оставшиеся у мягкого основания артишока, и вслух поинтересовался: а не заняться ли ему исследованием человеческого прикуса? Клод хотел узнать, какие заказы привез Ливре, но решил оставить любопытство при себе.
Наконец Ливре закончил. Переваренная репа ублажила продавца книг, и поэтому он согласился отведать груш. «Хотя обыкновенно я не ем сырых фруктов», – отметил торговец. Кляйн-хофф покинул комнату и вернулся с тарелкой превосходных мускусных гибридов. Ливре ел плод, помогая себе ножом и вилкой, и оставил прчти всю сердцевину нетронутой. Аббат и Клод взяли груши в руки и начали аккуратно очищать их от кожуры, проводя ножом по поверхности фрукта с таким вниманием, будто сошли с картины Габриеля Метсю «Дама, чистящая яблоко». Правда, они не решились сравнивать размер груш, как делали всегда, перед тем как съесть плод, потому что понимали – Ливре это не понравится.
Аббат предложил Ливре отведать яблочной водки, производимой в Нормандии. (Токай он решил приберечь для более приятного вечера.) Ливре отказался. Его желудок снова дал о себе знать.
– У меня есть свой напиток. Пейдж, не принесешь ли ты мне маленький шагреневый чемодан?
– У меня тоже есть кое-что, способное успокоить твой желудок, – сказал аббат.
– Я испытал все существующие средства.
– В моем поместье собрана большая коллекция лекарств. Анри может дать тебе обыкновенное средство для улучшения пищеварения или немного китового белого мяса.
– Я пробовал и то и другое. А также ежевичные вливания, лимонные помадки и множество всяких сиропов.
– А клизмы?
– За несколько лет я накачал нутро успокаивающими, слабительными, смягчающими, вяжущими средствами, не говоря уже о ветрогонных. Совсем недавно я попробовал клизму из табачного дыма. Это английское средство, и мне оно не понравилось.
Клод вернулся с чемоданом. Ливре взял его, открыл и достал бутылку с серебряной крышкой. После нескольких глотков и глубокого вдоха он, кажется, воодушевился:
– Нет ничего более эффективного, чем сельтерская вода. – Торговец заткнул бутылку с таким видом, будто это была вовсе не вода.
– В «Известиях» как-то опубликовали статью Патрика Брауна о минеральной воде из Монтсеррата.
– Я не знаком с доктором Брауном. Так что довольствуюсь своей водой, сельтерской, но все равно спасибо.
– Может, вы почитаете «Философские размышления на тему достоинств смоляной воды» епископа Клойнского?
– Читал, благодарю. С меня хватит и сельтерской.
– Ну, тогда выпьем за воды Нидерзельтерса!
Звякнули бокалы. Со стола убрали, и двое мужчин вернулись к заказам порнографического характера, о которых говорилось в части письма, именуемой «Цель визита».
– Ты закончил «Прелюбодействующих лягушек»? – осведомился Ливре.
– Нет, они должны быть готовы к концу месяца, – ответил аббат.
– Надеюсь, этим «должны быть» ты выражаешь не сомнение? Ты задерживал поставку дважды, и мои клиенты недовольны.
Аббат не обратил внимания на последние слова.
– Они скоро будут готовы. Нам нужны новые материалы.
– Я привез заказ на «Потаскушку». Заказанные картинки отмечены на отдельном листе бумаги. И еще есть одно немного странное задание, непохожее на другие. Мужчина, мой постоянный клиент, попал в трудную ситуацию, требующую особого внимания.
Ливре прошептал детали на ухо аббату, и тот сначала удивился, а потом развеселился. Затем продавец книг обратился к Клоду:
– Тебе надо изобразить грязную сцену, какую – можешь придумать сам, но лицо героини должно принадлежать вот этой даме.
Ливре достал маленький сверток из любимой им коричневой бумаги.
– Проверим твои таланты! – сказал он.
– Да, и твою гениальность, – добавил аббат.
Продавец книг положил сверток на стол.
– Это портрет в миниатюре, выполненный на слоновой кости.
Вскоре разговор был закончен, и Ливре, с позволения хозяина, покинул комнату. Он сказал, что уедет завтра же вечером, до заката. Затем торговец отнес в свою комнату несколько книг под общим названием «Парижские тайны».
15
– Кто она? – спросил Клод. Он заинтересовался красивой молодой женщиной на портрете. Свиток «Ч» давал лишь самую поверхностную информацию: «Один корпус из серебра – портрет в миниатюре, любой рисунок, для месье Хугона».
Аббат ответил:
– Ее зовут Александра Хутон. Ливре сообщил мне, что она довольно давно спит с мужем в одной постели, но до сих пор остается девственницей. Часы должны спровоцировать ее на выполнение супружеских обязанностей. Нам предстоит смастерить механизм и корпус, чтобы, как выразился Ливре, «пробудить в ней желание». А она красотка, просто Мадонна без младенца, не так ли?
Клод кивнул. Он никогда раньше не видел такого красивого лица. От него исходила такая сила и привлекательность… Мягкая линия подбородка, пухлые губы, чуть вздернутый носик… Но истинная красота женщины таилась в глазах. Сверкающие глаза, цвета среднего между кобальтом и берлинской лазурью, говорили о неудовлетворенной чувственности. Ощущение усиливалось из-за бровей, которые не просто вздымались, будто арки, над глазами, а дерзко и надменно парили над ними. Лицо окаймляли светлые волосы, скорее всего натуральные, украшенные мелкими полевыми цветами.
Клод взял миниатюру и разглядывал ее под покровом одеяла, лежа на соломенном тюфяке. Приятная волна разлилась по животу, и это, несомненно, выдало бы причину его беспокойства, если бы Анри не спал крепким сном. Желание Клода, стыдливое желание юноши, усилилось тем, что уже долгое время он делал «Часы любви» и добился в этом успеха. Во сне он приставлял лицо прекрасной незнакомки к телам, которые обычно рисовал на табакерках, визитницах или часах. Гениталии Клод воображал грубо, совсем не так, как во время изящной работы днем.
На следующее утро Клод попытался нарисовать то, что видел во сне, приложив лицо к изображению «Потаскушки», однако понял, что не способен на это. Он не мог привить банальным извращениям Люсьена Ливре ту таинственность, что окружала парижскую незнакомку. Хотя с механической частью проблемы юноша справился без труда. Клод смастерил маленький поршень, подталкивающий женское тело в объятия мускулистого краснокожего мавра. (Цвет получился в результате смешивания селитры и купоросного осадка.) А вот нарисовать лицо, что обычно давалось ему так легко, теперь представлялось невозможным. Клод не мог изобразить красоту глаз и бровей женщины. Часами он просиживал в ненадежной позе – поставив пятки на книжную полку, с соболиной кистью в одной руке, и миниатюрой – в другой. Его прежняя неудовлетворенность вернулась. Он мучился, смотрел на портрет и водил по зубам кончиком кисти. После каждого мазка Клод звал Анри и нервно спрашивал:
– Какой бы цвет подобрать для внутренней части бедра?
– Массикот, пожалуй.
– Слишком желт для такой нежной девственной плоти! – страстно возражал Клод.
– У нас есть запас того английского белого графита…
Клод качал головой. Перебранка продолжалась до тех пор, пока они не остановились на сурьме. Когда аббат случайно услышал об их выборе и пошутил по этому поводу (сказал что-то о «языке алхимика на бедре парижской красавицы»), Клод так разбушевался, что всем стало ясно – он страстно влюблен. Аббат отвел юношу в сторону и сказал:
– Ты сейчас в таком возрасте… тебе хочется буйства духа и тела. Я могу помочь тебе в достижении только одной из этих целей, хотя был бы рад помочь во всем.
Клод задал прямой вопрос:
– Вы когда-нибудь любили то, что вам недоступно?
– Недоступное, недосягаемое – это все, что я знал, дорогой визирь. У твоего калифа никогда не было гарема. – Аббат взял Клода за руку, как делал это уже много раз. – Мои эмоции никогда не находили выхода. Ни в работе, ни в любви. Я надеюсь однажды исправить это. Впрочем, позже я тебе все объясню.
– Опять секреты?
– Конечно. Но все эти секреты на самом деле представляют собой лишь одну тайну, и скоро она тебе откроется. Я говорил тебе, что моя жизнь – это череда скрытых комнат. Всегда есть еще одна, куда никто не входил.
– И когда же ваша тайная страсть откроется мне?
– Какая именно?
– Я имею в виду мадам Дюбуа.
– Мадам Дюбуа? – Аббат удивился, что Клод о ней слышал. – Мадам Дюбуа – не страсть, а обуза. И я подозреваю, вы с ней познакомитесь сразу после твоего путешествия в Лион.
Подозрения аббата не оправдались, по крайней мере не полностью. Накануне путешествия, а не после него, произошла встреча Клода с мадам Дюбуа, встреча, момент которой оттягивался изо всех сил. Путешествие в Лион с остановкой в мастерской республиканского часовщика затевалось, дабы расширить познания Клода в механике и научить его ценить «человека, каким бы он ни был, принять любого, обретающегося на земле», как говорил Игнатий Лойола.
– Твое воображение, – добавил аббат, – нужно питать. Ничто не станет для него лучшей пищей, чем поездка.
Счетовод одобрил четырехдневное путешествие только после того, как решили, что Клод отвезет три изделия – одну «Расстриженную монашку» и две «Сельские шалости», прямо-таки классику жанра, – в Женеву, а затем доставит заказы из Лиона. (Недавно предприятие аббата понесло убытки – перевозчик украл «Даму с собачкой на качелях».)
Оже считал, что в Лионе можно найти замечательные образцы того, как простри человек становится волшебником или алхимиком. Весь вечер он разглагольствовал (с бокалом токая в руке) на тему чудес, которые могут продемонстрировать простой кровельщик, переплетчик книг, винокур, шелкокрутильщик, плетельщик корзин. Аббат с энтузиазмом рассказывал о работе торговца свечами, пел дифирамбы глашатаям и продавцам булавок и мыла.
– Только никто из них, даже сапожник, не годится тебе в подметки. Никто не владеет подобным мастерством и талантом.
– Может, нам стоит обсудить маршрут? – перебил его Клод. Он был терпеливым слушателем, но знал, что иногда стоит направлять поток мыслей учителя в нужное русло.
Маршрут оказался довольно простым. До Женевы Клод доедет в повозке. Там он покажется сам и продемонстрирует часы в конторе счетовода, который и оплатит его проезд до Лиона.
Аббат дал Клоду часы и парик, предназначенный специально для путешествий и давно забытый им.
– Это не все, что ты возьмешь с собой, – сказал Оже. Порывшись вокруг себя, он извлек на свет книжку, хранившуюся в глубинах гроба-исповедальни. – Путешествие в Лион обещает быть утомительным, а потому я предлагаю тебе взять с собой вот это.
Книжка размером в 1/8 листа называлась «De Christus Mecanica». На обложке было нарисовано механическое распятие. Книги на латыни не слишком привлекали Клода, но то, что он успел прочитать, могло принести определенную пользу его делу.
Аббат печально произнес:
– Я опубликовал ее в Париже. Это дань одному из моих увлечений, о которых я тебе рассказывал раньше. В ходе ее публикации я и познакомился с Люсьеном Ливре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43