Он решил, что если будет выполнять необходимую работу быстрее, то у него появится время на изучение принципов изготовления часов.
Это оказалось нелегкой задачей. Клод прочитал, в основном урывками, полдюжины книг по часовому делу. Он делал заметки так же, как это делал аббат – используя метод перекрестных ссылок, и пометы на полях поднимались вверх, подобно белым флагам капитуляции. Они обозначали абзацы, непонятные Клоду, и их было великое множество. Все осложнялось тем, что многие инструменты, да что там говорить, самые лучшие и важные из них, хранились за дверями часовни, куда мальчику путь был заказан. Он понял, что, если хочет добиться успехов в механике, ему необходимо получить доступ в комнату. Это означало, что нужно составить план очередной атаки на слабую волю и щедрость аббата. Клод стал отчасти строителем, отчасти мыслителем – и его мыслящая половина думала о том, как повлиять на разум аббата.
– Почему он запрещает входить в часовню? – спросил Клод У слуг, собравшихся вокруг стола на кухне. Они намеревались очистить от шелухи устрашающе огромную гору бобов.
– Он никому не позволяет входить туда. Разве это не все, что мы должны знать? – ответил Кляйнхофф.
– Почему это никому? – бросила Катрин.
– Как?! А кому разрешает? – удивился Клод.
– Ей.
Клод снова спросил, пытаясь казаться безразличным:
– Ей?
Судомойка выдала еще одну сплетню о женщине, с которой никто из слуг не был знаком и чье имя аббат однажды упоминал в разговоре.
– Мадам Дюбуа – загадочной незнакомке. Я сама видела ее и аббата в прошлом месяце. Они были там.
– Где там?
– Так и быть, я расскажу. Они издавали такие звуки… Ты мог бы записать их в раздел «Боль и наслаждение», если у тебя, конечно, есть такой раздел в свитке «З».
Мария-Луиза предоставила еще немного сведений:
– А я слышала их неделю назад, в воскресенье. Аббат кричал в своей часовне. Никогда не слышала, чтобы он так кричал. Бедная женщина!
– Мы все их слышали, – в конце концов сказал Кляйнхофф.
– Но почему в часовне? – поинтересовался Клод.
– Ну, ты же знаешь, как он относится к Церкви. Там аббат становится другим. Свирепым, склонным к насилию. Правда, делает он это не со зла.
Клод продолжал настаивать:
– А как же инструменты? Как мне их достать?
– Тебе это никогда не удастся, – ответил Анри.
– Я снова спрошу аббата. Я должен спросить.
– Лучше тебе иметь вескую причину для этого, друг мой, – посоветовал Кляйнхофф.
– О, она у меня будет, – произнес Клод. – Обязательно будет.
12
– Господин, вы здесь? – позвал Клод. Ему сказали, что аббат ожидает его в лаборатории красок, но когда мальчик протиснулся сквозь тяжелую шерстяную штору, то ничего не увидел. В комнате было темно, хоть глаз выколи.
– Входи, входи. Привезли наконец-то. – Аббат стоял возле склянок с красными пигментами.
– Что привезли? – Клод споткнулся о книгу, пока прокладывал себе путь в глубь лаборатории.
– Счетовод разрешил мне потратиться немного, в знак того, что оценил наши старания. Вчера привезли мой заказ от Кулпепера.
Кулпепер был продавцом точного оборудования в Лондоне, к нему аббат обращался, когда хотел потворствовать своим желаниям. Кроме этого, лондонец торговал и электрическими аппаратами. Микроскоп и громоотвод привезли именно от него.
– И что же вы заказали?
– Ты увидишь это очень скоро, обязательно увидишь. – Оже чихнул. – Приготовься к удивительному зрелищу – игре света.
Аббат зажег свечу, и ее свет придал его лицу дьявольское выражение. Глаза Клода постепенно привыкли к темноте, и он разглядел контуры коробки из белой жести, с выступающим толстым «дулом», отверстие которого прикрывала картонная крышка. Аббат покрутил дуло вперед и назад.
– У него две линзы. Двояковыпуклая и выпуклая. Обе выполнены согласно немецким технологиям. – Оже регулировал фитилек свечи, пока пламя не стало ровным и ярким. Затем он снял картонную крышку с дула и торжественно объявил:
– Появление самой жизни!
Аббат достал стеклянную пластинку, разрисованную полупрозрачными картинками, и поместил ее в один из пазов позади лампы.
– Думаю, тебе понравится вот эта.
Неожиданно на стене появилась лодка, в которой сидели пираты.
– А как тебе такое? – Аббат покачал пластинку в коробке, и волны забились о борт лодки. – Есть еще один способ отображения. – Оже положил в жаровню уголь, пропитанный маслом, и поджег его. Картинка появилась на ширме из густого дыма. Комната наполнилась запахом масла грецкого ореха.
– М-м-м, сразу захотелось супчика Марии-Луизы, – сказал Клод.
Аббат вставил пластинку, которая разоблачила истинную причину приобретения проектора. Полупрозрачная парочка совокуплялась на дымчатой стене.
– Счетовод говорит, что ты сможешь лучше работать над этими сценами.
Клод не знал, как противиться этому нововведению в его работе над «Часами любви» и как объяснить аббату, что он хочет заниматься другими исследованиями.
Аббат вставил еще одну пластинку. На стене появились губы. Он покачал картинку, и расплывчатые губы начали шевелиться.
– Перспективное нововведение, не так ли?
Клод кивнул. Он уставился на открывающиеся и закрывающиеся челюсти. Через некоторое время мальчик сам открыл рот:
– Аббат, можно ли нам поговорить?
– Конечно. О чем, мой юный друг?
– Господин, я, безусловно, уважаю вас за то, насколько многогранны ваши интересы…
Челюсть продолжала двигаться.
– Наши интересы, – поправил его аббат. Он управлял движением губ на стене из дыма согласно тому, как двигались губы собеседников.
– Да, – продолжил Клод. – Круг наших интересов столь же широк, как испанский невод. И все же мне необходимо укрепить свои интересы. И мне так необходимо… мне необходимо… движение.
И киномеханик, и зритель упорно смотрели на раскрывающиеся губы, которые напоминали им оракула или предсказателя.
– Ты хочешь путешествовать? Я часто предлагал тебе съездить в Базель, посмотреть на коллекцию Боэна. Или в Л ион. Нам нужно отвезти туда множество заказов.
– Да, было бы неплохо.
– Тогда ты поедешь.
– Спасибо, конечно, хотя это не совсем то, что я подразумеваю под движением.
– Да? – Аббат приподнял одну из пышных бровей.
– Я хочу заниматься часами. Их ходом, то есть механизмами. Я знаю, мы уже говорили об этом раньше, и вы объяснили мне, что нам сейчас невыгодно заниматься механикой… Но я долго думал и понял, как можно совместить приятное с полезным, мой новый интерес и эмалирование.
– Объясни.
– Несмотря на то что я довольно опытный эмалировщик, я получил гораздо больше удовольствия, починив часы моего отца. Поэтому хочу объединить эти занятия. То есть добавить к механическому движению картинки, которые я рисую.
– Ты говоришь о том, чтобы сделать корпус из движущихся деталей? – Аббат покачал головой. – Это очень трудно. Я потратил уйму времени, пытаясь совершить это.
– Возможно, потому это так привлекает меня. Я уверен, у нас все получится, и счетовод тоже будет доволен. Такая работа принесет неплохую прибыль.
Тактика Клода оказалась верной. Аббат захотел ему содействовать и забыл о финансовых проблемах. И все-таки Оже еще сомневался:
– Проблема в том, что я не хочу, чтобы кто-нибудь входил в часовню. А работать ты сможешь только там. Видишь ли, я провожу исследования. И не хочу, чтобы кто-нибудь видел их. По крайней мере пока. Но я подумаю над твоим предложением. Возможно, я смогу скрыть работу за ширмами.
Работу? Клод сомневался, что таинственная мадам Дюбуа назвала бы это так.
Аббат так и не успел вынести окончательного решения по поводу дальнейших действий – Кляйнхофф закричал, что сестра Констанция, совесть всей деревни, явилась в поместье.
– Монашка у ворот, – грубо сказал Кляйнхофф. Не менее грубо через несколько минут в библиотеку ворвалась монахиня, шлепая сандалиями по бетонному полу.
Увидев ее, Клод покраснел. Он никак не мог смотреть на Констанцию, не представляя ее совершенно голой в компании прелата-извращенца, на котором ничего нет, кроме высокого головного убора. Правда, сейчас сестра выглядела как обычно: коричневая мантия и яростное выражение лица. Она принесла с собой cahier и, не теряя времени, сразу начала жаловаться.
Аббат прервал ее:
– У меня нет на это времени. Я думаю о душевном спокойствии своего ученика. Приберегите жалобы для следующего дня собрания.
– Богохульник! Я знаю, что твой ученик не получает религиозного воспитания. Когда он последний раз был в церкви?
– О, любопытно! Мы как раз говорили о его визите в часовню!
– Вы не ответили на мой вопрос. Я знаю, что он не видел отца Гамо с тех самых пор, как пришел сюда.
– Возможно, я слегка отстал от жизни. – Аббат замолчал на несколько минут, потом посмотрел на сестру с таким выражением, будто на него снизошло провидение или его тронула сила, стоящая выше человеческой природы. – Могу заверить, завтра он весь день проведет в часовне, согнувшись над алтарем. Надеюсь, вас устроит такое проявление любви к Всемогущему?
Сестра Констанция посмотрела на аббата и Клода с явным подозрением.
Мальчик подумал, что это лишь отговорка, попытка избавиться от незваной гостьи. Однако, когда сестра ушла, аббат повернулся к Клоду и сказал:
– Ну что ж, я открою тебе комнату. Свою работу помещу в другое место и буду помогать тебе так, как только смогу. Хотя ты должен знать, что мои навыки уже не те. – Он подумал с минуту. – Ты знаешь, я ведь отступник. Впрочем, все равно я считаю, что визит сестры Констанции – не что иное, как божественное вмешательство. Готовься к завтрашнему дню, Клод. Ты встретишься лицом к лицу с гнетом желаний и обязательств, налагаемых твоей новой страстью.
Аббат подвел Клода к дверям, которые были причиной таких долгих и тяжелых раздумий. «Врата рая, врата боли…» – все время напевала Катрин с того самого разговора за кучей бобов. Клод не успел толком к ним присмотреться, как аббат сказал:
– Это не вход! Двери замурованы с той стороны уже много лет.
Они пошли в библиотеку. Граф надавил на один из квадратиков сложного резного украшения, и показался шнур.
– Отойди. – Оже потянул за шнур, что заставило ряд потрескавшихся полок отъехать в сторону ровно настолько, чтобы дать возможность пройти. – Тайный кабинет для тайного времяпрепровождения, – заговорщически прошептал аббат. Он подтолкнул Клода вперед.
В темноте мальчик повторял про себя слова графа, вспоминая раковину наутилуса.
Аббат заговорил, подойдя к входу в комнату:
– Скоро ты увидишь часовню. Как и многие часовни, эта – образец средневековой церковной архитектуры, выполнена она в стиле, популярном в начале прошлого столетия. Я уже давно вынес оттуда почти всю мебель. Исповедальня, превратившаяся в кресло и приводящая сестру Констанцию в бешенство, графинчики, кафедра – все это отсюда. А то, что осталось, я слегка переделал для удобства.
Аббат вновь оттягивал момент открытия комнаты.
– Я должен был понять все из твоих рисунков, Клод. Мельницы и колеса, они явно показывали, что ты интересуешься механикой. Это видно даже из твоих исследований звуков. Сколько ты насчитал различных часовых боев?
– Включая те, что в часах на церкви? – Клод прикинул. – Тридцать два.
– Тридцать два! А я был таким слепцом! То, как ты смотрел на часы, слушал их, прикасался к ним, не оставляло ни малейших сомнений, что ты – сын своего отца!
Аббат открыл дверь, висевшую на хорошо смазанных петлях.
– Шагай внутрь.
Привычка Клода изучать все молча дала о себе знать. В комнате пахло плесенью, зато теплый свет лился сквозь витражи. То, что раньше считалось часовней, теперь превратилось в часовую мастерскую. На столе лежали два режущих станка, один ручной, другой – приводящийся в движение нажатием педали. Рядом висела книжная полка с книгами на соответствующие темы. Там же лежали пилки, отвертки, стрелки, каверномеры, ключи.
Обстановка в часовне свидетельствовала о странных привычках аббата. В алтаре были просверлены дырки, в которых покоились молотки всех размеров и форм. Тиски сжимали вытянутые руки гипсовой Богоматери. Пилы висели на гвоздях, вбитых в изображение какого-то святого. Раскрытая книга – о правильном соотношении колесиков и подшипников – покоилась на стойке для требника. В головном уборе епископа хранились тросики, барабаны, бойки и другие непонятные инструменты для изготовления часов. Клод оказался в царстве крошечных кузнечных инструментов – наковален, которые могли поместиться в ладонь, тиглей размером с ложечку для нюхательного табака, агатовых полировальных лент, свисавших с полок, на которых стояли церковные свечи.
Впрочем, не все приспособления ранее являлись церковной утварью. Четыре теннисные ракетки, оставленные прежним владельцем, были прибиты к стене. Их струны прижимали дюжину шил с грушевидными ручками.
– Тебе предстоит многому научиться, – сказал аббат. – Однако в первую очередь ты должен понять, что, как бы ни развивались твои остальные таланты, ты все равно продолжишь расписывать корпусы. Это понятно?
Клод кивнул.
– И еще одно. Ни в коем случае не заглядывай за ширмы. – Аббат посмотрел на украшенные орнаментом доски, сдвинутые вокруг алтаря. – Ты должен пообещать. Это моя единственная тайна.
И Клод снова кивнул.
13
Часовня, а точнее, ее содержимое, способствовала развитию талантов Клода. Изготовление часов позволило ему отвлечься от ровной поверхности медной пластинки и заняться действующими механизмами под ней. Техническая сторона времени стала тем, в чем Клод разбирался лучше всего.
Сначала он выучил элементарные вещи, то есть полностью осознал семь сил механики: соединяющие свойства отвертки, головокружительные возможности шкива, способность клина расширять пространство, гравитация наклонной плоскости, возможность балансового механизма регулировать точность хода, равномерное движение колеса на оси. И в конце концов Клод освоил потенции рычага, открытие которых привело к изобретению множества хитроумных вещиц. «Овладевший силой рычага овладеет всем миром», – сказал аббат.
Оже оказался замечательным учителем и в этой области. Он обеспечил Клода опекой и независимостью, поощрениями и упреками в нужных пропорциях. Он требовал от мальчика гораздо больше, чем мог бы сделать сам, и лишь чуть-чуть больше, чем мог выполнить Клод.
Ученик почувствовал изменения и заметил, что растет – как в духовном, так и в профессиональном плане. Аббат проверил его знания уравнений начал, провел опыты по использованию простого троса и смоленого, по применению смазки для уменьшения трения. Он научил Клода изготавливать корпусы. Одну за другой Оже давал мальчику книги на соответствующие темы, а тот уединялся под спиралевидной лестницей и, сидя на набитом соломой тюфяке, проводил долгие часы, читая их. В такие моменты Клод походил на юного Рембрандта, только без бороды.
Клод читал много. Он познакомился с книгой Атанасиуса Кирхера «Ars magna lucis et umbrae». Она оказалась одной из немногих вещей, включая «Духовные упражнения», которые связывали аббата с иезуитским прошлым. Клод учился и учился, познавая новое и интересное. Он попотел над латынью, увлекся резьбой по дереву, вспоминая о духе (если не материи) немецких церковных письмен.
Вскоре Клод видел часы повсюду. Раковина наутилуса была похожа на виток ходовой пружины. Взмахи серпа походили на движение маятника. Арочный мост над турнейской рекой напоминал о полукружиях циферблата. Клод несколько изменил известное высказывание Ньютона: «Бог не был часовщиком, это часовщик был Богом».
Есть люди, которые учатся, но никак не могут научиться, есть те, кто может научиться без обучения, а есть и те, которые способны извлечь выгоду из того, что читают, и из того, что чувствуют. Клод относился к последней группе. Именно о таком человеке-мастере писал Дидро, говоря, что подобных людей не существует: сведущих, практичных, способных, умелых и думающих. Хотя если Дидро считал, что мастер не должен допускать в свой разум Веру, то Клод не допускал в свой разум веры в правоту Дидро. Издатель «Энциклопедии» описывал, но не творил. И все же что-то беспокоило Клода, когда он пользовался запутанной библиотекой аббата.
Дело было не в ошибках. Да, кое с чем Клод не соглашался, пока внимательно прочитывал книги. (Например, с Берту, который написал одну спорную заметку о часовом деле.) Не злили его и путаные ссылки на полях, рассказывающие об интересных аббату вещах. Нет, Клода расстраивало что-то зримое, видимое. Все стало понятным, когда однажды он поспорил с аббатом о достоинствах иллюстраций. Клод был против них. Он считал, что иллюстрации не отражают всех трудностей правильного измерения. В качестве доказательства мальчик принес рисунок, сопровождающий статью о плетении гобелена. Впрочем, аббат увидел в иллюстрации иную причину неприязни Клода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Это оказалось нелегкой задачей. Клод прочитал, в основном урывками, полдюжины книг по часовому делу. Он делал заметки так же, как это делал аббат – используя метод перекрестных ссылок, и пометы на полях поднимались вверх, подобно белым флагам капитуляции. Они обозначали абзацы, непонятные Клоду, и их было великое множество. Все осложнялось тем, что многие инструменты, да что там говорить, самые лучшие и важные из них, хранились за дверями часовни, куда мальчику путь был заказан. Он понял, что, если хочет добиться успехов в механике, ему необходимо получить доступ в комнату. Это означало, что нужно составить план очередной атаки на слабую волю и щедрость аббата. Клод стал отчасти строителем, отчасти мыслителем – и его мыслящая половина думала о том, как повлиять на разум аббата.
– Почему он запрещает входить в часовню? – спросил Клод У слуг, собравшихся вокруг стола на кухне. Они намеревались очистить от шелухи устрашающе огромную гору бобов.
– Он никому не позволяет входить туда. Разве это не все, что мы должны знать? – ответил Кляйнхофф.
– Почему это никому? – бросила Катрин.
– Как?! А кому разрешает? – удивился Клод.
– Ей.
Клод снова спросил, пытаясь казаться безразличным:
– Ей?
Судомойка выдала еще одну сплетню о женщине, с которой никто из слуг не был знаком и чье имя аббат однажды упоминал в разговоре.
– Мадам Дюбуа – загадочной незнакомке. Я сама видела ее и аббата в прошлом месяце. Они были там.
– Где там?
– Так и быть, я расскажу. Они издавали такие звуки… Ты мог бы записать их в раздел «Боль и наслаждение», если у тебя, конечно, есть такой раздел в свитке «З».
Мария-Луиза предоставила еще немного сведений:
– А я слышала их неделю назад, в воскресенье. Аббат кричал в своей часовне. Никогда не слышала, чтобы он так кричал. Бедная женщина!
– Мы все их слышали, – в конце концов сказал Кляйнхофф.
– Но почему в часовне? – поинтересовался Клод.
– Ну, ты же знаешь, как он относится к Церкви. Там аббат становится другим. Свирепым, склонным к насилию. Правда, делает он это не со зла.
Клод продолжал настаивать:
– А как же инструменты? Как мне их достать?
– Тебе это никогда не удастся, – ответил Анри.
– Я снова спрошу аббата. Я должен спросить.
– Лучше тебе иметь вескую причину для этого, друг мой, – посоветовал Кляйнхофф.
– О, она у меня будет, – произнес Клод. – Обязательно будет.
12
– Господин, вы здесь? – позвал Клод. Ему сказали, что аббат ожидает его в лаборатории красок, но когда мальчик протиснулся сквозь тяжелую шерстяную штору, то ничего не увидел. В комнате было темно, хоть глаз выколи.
– Входи, входи. Привезли наконец-то. – Аббат стоял возле склянок с красными пигментами.
– Что привезли? – Клод споткнулся о книгу, пока прокладывал себе путь в глубь лаборатории.
– Счетовод разрешил мне потратиться немного, в знак того, что оценил наши старания. Вчера привезли мой заказ от Кулпепера.
Кулпепер был продавцом точного оборудования в Лондоне, к нему аббат обращался, когда хотел потворствовать своим желаниям. Кроме этого, лондонец торговал и электрическими аппаратами. Микроскоп и громоотвод привезли именно от него.
– И что же вы заказали?
– Ты увидишь это очень скоро, обязательно увидишь. – Оже чихнул. – Приготовься к удивительному зрелищу – игре света.
Аббат зажег свечу, и ее свет придал его лицу дьявольское выражение. Глаза Клода постепенно привыкли к темноте, и он разглядел контуры коробки из белой жести, с выступающим толстым «дулом», отверстие которого прикрывала картонная крышка. Аббат покрутил дуло вперед и назад.
– У него две линзы. Двояковыпуклая и выпуклая. Обе выполнены согласно немецким технологиям. – Оже регулировал фитилек свечи, пока пламя не стало ровным и ярким. Затем он снял картонную крышку с дула и торжественно объявил:
– Появление самой жизни!
Аббат достал стеклянную пластинку, разрисованную полупрозрачными картинками, и поместил ее в один из пазов позади лампы.
– Думаю, тебе понравится вот эта.
Неожиданно на стене появилась лодка, в которой сидели пираты.
– А как тебе такое? – Аббат покачал пластинку в коробке, и волны забились о борт лодки. – Есть еще один способ отображения. – Оже положил в жаровню уголь, пропитанный маслом, и поджег его. Картинка появилась на ширме из густого дыма. Комната наполнилась запахом масла грецкого ореха.
– М-м-м, сразу захотелось супчика Марии-Луизы, – сказал Клод.
Аббат вставил пластинку, которая разоблачила истинную причину приобретения проектора. Полупрозрачная парочка совокуплялась на дымчатой стене.
– Счетовод говорит, что ты сможешь лучше работать над этими сценами.
Клод не знал, как противиться этому нововведению в его работе над «Часами любви» и как объяснить аббату, что он хочет заниматься другими исследованиями.
Аббат вставил еще одну пластинку. На стене появились губы. Он покачал картинку, и расплывчатые губы начали шевелиться.
– Перспективное нововведение, не так ли?
Клод кивнул. Он уставился на открывающиеся и закрывающиеся челюсти. Через некоторое время мальчик сам открыл рот:
– Аббат, можно ли нам поговорить?
– Конечно. О чем, мой юный друг?
– Господин, я, безусловно, уважаю вас за то, насколько многогранны ваши интересы…
Челюсть продолжала двигаться.
– Наши интересы, – поправил его аббат. Он управлял движением губ на стене из дыма согласно тому, как двигались губы собеседников.
– Да, – продолжил Клод. – Круг наших интересов столь же широк, как испанский невод. И все же мне необходимо укрепить свои интересы. И мне так необходимо… мне необходимо… движение.
И киномеханик, и зритель упорно смотрели на раскрывающиеся губы, которые напоминали им оракула или предсказателя.
– Ты хочешь путешествовать? Я часто предлагал тебе съездить в Базель, посмотреть на коллекцию Боэна. Или в Л ион. Нам нужно отвезти туда множество заказов.
– Да, было бы неплохо.
– Тогда ты поедешь.
– Спасибо, конечно, хотя это не совсем то, что я подразумеваю под движением.
– Да? – Аббат приподнял одну из пышных бровей.
– Я хочу заниматься часами. Их ходом, то есть механизмами. Я знаю, мы уже говорили об этом раньше, и вы объяснили мне, что нам сейчас невыгодно заниматься механикой… Но я долго думал и понял, как можно совместить приятное с полезным, мой новый интерес и эмалирование.
– Объясни.
– Несмотря на то что я довольно опытный эмалировщик, я получил гораздо больше удовольствия, починив часы моего отца. Поэтому хочу объединить эти занятия. То есть добавить к механическому движению картинки, которые я рисую.
– Ты говоришь о том, чтобы сделать корпус из движущихся деталей? – Аббат покачал головой. – Это очень трудно. Я потратил уйму времени, пытаясь совершить это.
– Возможно, потому это так привлекает меня. Я уверен, у нас все получится, и счетовод тоже будет доволен. Такая работа принесет неплохую прибыль.
Тактика Клода оказалась верной. Аббат захотел ему содействовать и забыл о финансовых проблемах. И все-таки Оже еще сомневался:
– Проблема в том, что я не хочу, чтобы кто-нибудь входил в часовню. А работать ты сможешь только там. Видишь ли, я провожу исследования. И не хочу, чтобы кто-нибудь видел их. По крайней мере пока. Но я подумаю над твоим предложением. Возможно, я смогу скрыть работу за ширмами.
Работу? Клод сомневался, что таинственная мадам Дюбуа назвала бы это так.
Аббат так и не успел вынести окончательного решения по поводу дальнейших действий – Кляйнхофф закричал, что сестра Констанция, совесть всей деревни, явилась в поместье.
– Монашка у ворот, – грубо сказал Кляйнхофф. Не менее грубо через несколько минут в библиотеку ворвалась монахиня, шлепая сандалиями по бетонному полу.
Увидев ее, Клод покраснел. Он никак не мог смотреть на Констанцию, не представляя ее совершенно голой в компании прелата-извращенца, на котором ничего нет, кроме высокого головного убора. Правда, сейчас сестра выглядела как обычно: коричневая мантия и яростное выражение лица. Она принесла с собой cahier и, не теряя времени, сразу начала жаловаться.
Аббат прервал ее:
– У меня нет на это времени. Я думаю о душевном спокойствии своего ученика. Приберегите жалобы для следующего дня собрания.
– Богохульник! Я знаю, что твой ученик не получает религиозного воспитания. Когда он последний раз был в церкви?
– О, любопытно! Мы как раз говорили о его визите в часовню!
– Вы не ответили на мой вопрос. Я знаю, что он не видел отца Гамо с тех самых пор, как пришел сюда.
– Возможно, я слегка отстал от жизни. – Аббат замолчал на несколько минут, потом посмотрел на сестру с таким выражением, будто на него снизошло провидение или его тронула сила, стоящая выше человеческой природы. – Могу заверить, завтра он весь день проведет в часовне, согнувшись над алтарем. Надеюсь, вас устроит такое проявление любви к Всемогущему?
Сестра Констанция посмотрела на аббата и Клода с явным подозрением.
Мальчик подумал, что это лишь отговорка, попытка избавиться от незваной гостьи. Однако, когда сестра ушла, аббат повернулся к Клоду и сказал:
– Ну что ж, я открою тебе комнату. Свою работу помещу в другое место и буду помогать тебе так, как только смогу. Хотя ты должен знать, что мои навыки уже не те. – Он подумал с минуту. – Ты знаешь, я ведь отступник. Впрочем, все равно я считаю, что визит сестры Констанции – не что иное, как божественное вмешательство. Готовься к завтрашнему дню, Клод. Ты встретишься лицом к лицу с гнетом желаний и обязательств, налагаемых твоей новой страстью.
Аббат подвел Клода к дверям, которые были причиной таких долгих и тяжелых раздумий. «Врата рая, врата боли…» – все время напевала Катрин с того самого разговора за кучей бобов. Клод не успел толком к ним присмотреться, как аббат сказал:
– Это не вход! Двери замурованы с той стороны уже много лет.
Они пошли в библиотеку. Граф надавил на один из квадратиков сложного резного украшения, и показался шнур.
– Отойди. – Оже потянул за шнур, что заставило ряд потрескавшихся полок отъехать в сторону ровно настолько, чтобы дать возможность пройти. – Тайный кабинет для тайного времяпрепровождения, – заговорщически прошептал аббат. Он подтолкнул Клода вперед.
В темноте мальчик повторял про себя слова графа, вспоминая раковину наутилуса.
Аббат заговорил, подойдя к входу в комнату:
– Скоро ты увидишь часовню. Как и многие часовни, эта – образец средневековой церковной архитектуры, выполнена она в стиле, популярном в начале прошлого столетия. Я уже давно вынес оттуда почти всю мебель. Исповедальня, превратившаяся в кресло и приводящая сестру Констанцию в бешенство, графинчики, кафедра – все это отсюда. А то, что осталось, я слегка переделал для удобства.
Аббат вновь оттягивал момент открытия комнаты.
– Я должен был понять все из твоих рисунков, Клод. Мельницы и колеса, они явно показывали, что ты интересуешься механикой. Это видно даже из твоих исследований звуков. Сколько ты насчитал различных часовых боев?
– Включая те, что в часах на церкви? – Клод прикинул. – Тридцать два.
– Тридцать два! А я был таким слепцом! То, как ты смотрел на часы, слушал их, прикасался к ним, не оставляло ни малейших сомнений, что ты – сын своего отца!
Аббат открыл дверь, висевшую на хорошо смазанных петлях.
– Шагай внутрь.
Привычка Клода изучать все молча дала о себе знать. В комнате пахло плесенью, зато теплый свет лился сквозь витражи. То, что раньше считалось часовней, теперь превратилось в часовую мастерскую. На столе лежали два режущих станка, один ручной, другой – приводящийся в движение нажатием педали. Рядом висела книжная полка с книгами на соответствующие темы. Там же лежали пилки, отвертки, стрелки, каверномеры, ключи.
Обстановка в часовне свидетельствовала о странных привычках аббата. В алтаре были просверлены дырки, в которых покоились молотки всех размеров и форм. Тиски сжимали вытянутые руки гипсовой Богоматери. Пилы висели на гвоздях, вбитых в изображение какого-то святого. Раскрытая книга – о правильном соотношении колесиков и подшипников – покоилась на стойке для требника. В головном уборе епископа хранились тросики, барабаны, бойки и другие непонятные инструменты для изготовления часов. Клод оказался в царстве крошечных кузнечных инструментов – наковален, которые могли поместиться в ладонь, тиглей размером с ложечку для нюхательного табака, агатовых полировальных лент, свисавших с полок, на которых стояли церковные свечи.
Впрочем, не все приспособления ранее являлись церковной утварью. Четыре теннисные ракетки, оставленные прежним владельцем, были прибиты к стене. Их струны прижимали дюжину шил с грушевидными ручками.
– Тебе предстоит многому научиться, – сказал аббат. – Однако в первую очередь ты должен понять, что, как бы ни развивались твои остальные таланты, ты все равно продолжишь расписывать корпусы. Это понятно?
Клод кивнул.
– И еще одно. Ни в коем случае не заглядывай за ширмы. – Аббат посмотрел на украшенные орнаментом доски, сдвинутые вокруг алтаря. – Ты должен пообещать. Это моя единственная тайна.
И Клод снова кивнул.
13
Часовня, а точнее, ее содержимое, способствовала развитию талантов Клода. Изготовление часов позволило ему отвлечься от ровной поверхности медной пластинки и заняться действующими механизмами под ней. Техническая сторона времени стала тем, в чем Клод разбирался лучше всего.
Сначала он выучил элементарные вещи, то есть полностью осознал семь сил механики: соединяющие свойства отвертки, головокружительные возможности шкива, способность клина расширять пространство, гравитация наклонной плоскости, возможность балансового механизма регулировать точность хода, равномерное движение колеса на оси. И в конце концов Клод освоил потенции рычага, открытие которых привело к изобретению множества хитроумных вещиц. «Овладевший силой рычага овладеет всем миром», – сказал аббат.
Оже оказался замечательным учителем и в этой области. Он обеспечил Клода опекой и независимостью, поощрениями и упреками в нужных пропорциях. Он требовал от мальчика гораздо больше, чем мог бы сделать сам, и лишь чуть-чуть больше, чем мог выполнить Клод.
Ученик почувствовал изменения и заметил, что растет – как в духовном, так и в профессиональном плане. Аббат проверил его знания уравнений начал, провел опыты по использованию простого троса и смоленого, по применению смазки для уменьшения трения. Он научил Клода изготавливать корпусы. Одну за другой Оже давал мальчику книги на соответствующие темы, а тот уединялся под спиралевидной лестницей и, сидя на набитом соломой тюфяке, проводил долгие часы, читая их. В такие моменты Клод походил на юного Рембрандта, только без бороды.
Клод читал много. Он познакомился с книгой Атанасиуса Кирхера «Ars magna lucis et umbrae». Она оказалась одной из немногих вещей, включая «Духовные упражнения», которые связывали аббата с иезуитским прошлым. Клод учился и учился, познавая новое и интересное. Он попотел над латынью, увлекся резьбой по дереву, вспоминая о духе (если не материи) немецких церковных письмен.
Вскоре Клод видел часы повсюду. Раковина наутилуса была похожа на виток ходовой пружины. Взмахи серпа походили на движение маятника. Арочный мост над турнейской рекой напоминал о полукружиях циферблата. Клод несколько изменил известное высказывание Ньютона: «Бог не был часовщиком, это часовщик был Богом».
Есть люди, которые учатся, но никак не могут научиться, есть те, кто может научиться без обучения, а есть и те, которые способны извлечь выгоду из того, что читают, и из того, что чувствуют. Клод относился к последней группе. Именно о таком человеке-мастере писал Дидро, говоря, что подобных людей не существует: сведущих, практичных, способных, умелых и думающих. Хотя если Дидро считал, что мастер не должен допускать в свой разум Веру, то Клод не допускал в свой разум веры в правоту Дидро. Издатель «Энциклопедии» описывал, но не творил. И все же что-то беспокоило Клода, когда он пользовался запутанной библиотекой аббата.
Дело было не в ошибках. Да, кое с чем Клод не соглашался, пока внимательно прочитывал книги. (Например, с Берту, который написал одну спорную заметку о часовом деле.) Не злили его и путаные ссылки на полях, рассказывающие об интересных аббату вещах. Нет, Клода расстраивало что-то зримое, видимое. Все стало понятным, когда однажды он поспорил с аббатом о достоинствах иллюстраций. Клод был против них. Он считал, что иллюстрации не отражают всех трудностей правильного измерения. В качестве доказательства мальчик принес рисунок, сопровождающий статью о плетении гобелена. Впрочем, аббат увидел в иллюстрации иную причину неприязни Клода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43