Тело покрылось потом, сердце бешено застучало в груди, словно он рывком пробудился от кошмара, того самого кошмара, который преследовал Беккера из ночи в ночь, – безымянного ужаса во мраке. В снах его преследовало наводящее смертельный страх чудовище – он сам, он сам превращался в ужас из своих кошмаров, сам становился причиной своего страха, сам был худшим из своих страхов; сознание этого из года в год все сильнее и сильнее мучило его. Беккер не просто боялся темноты, он чувствовал в ней неизбежность собственной судьбы.
Однако сейчас у него не было ни времени бороться с ужасом, ни света, чтобы разогнать его, ни женского тела рядом в постели, в котором он мог бы найти спасение, и теперь он умрет, заливаясь потом и трясясь от страха. Бахуд, конечно, слышал вздох и теперь ищет его, держа оружие наготове. Беккер до боли сжал челюсти, чтобы не стучали зубы. Его грудь непроизвольно вздымалась – легкие жадно требовали кислорода. Как можно шире раскрыв рот, он втянул в себя побольше воздуха в надежде подавить судорожные вдохи, которых требовало вышедшее из-под контроля тело. С сердцем, грозившим выпрыгнуть из грудной клетки, он ничего не мог поделать.
Беккер понимал, что производит слишком много шума и что через несколько секунд, если так пойдет и дальше, Бахуд прикончит его, но рожденный его собственным сознанием ужас сковывал его крепче любых цепей, не позволяя даже пошевелиться.
* * *
Бахуд слышал звук, похожий на пыхтение крошечного существа, словно рядом часто-часто дышала мышка. Однако рядом находилась не мышка, а смертельно опасный противник. Он повернул пистолет с фонариком на несколько сантиметров влево и нажал кнопку.
Она не сработала. Бахуд снова нажал кнопку, потряс фонарик и нажал в третий раз. Лампочка, наконец, зажглась, но слишком поздно.
* * *
Ужас еще не полностью отпустил Беккера, когда зажегся свет и щелкнул пистолетный выстрел. Пуля свистнула у него над ухом за долю секунды до того, как грохот выстрела оглушительным ревом отразился от стен.
Слившиеся почти воедино вспышки фонарика и выстрела молнией разорвали чернильную тьму, осветив обоих мужчин. Беккер заметил движение Бахуда, прежде чем тот зажег фонарик, и, оказавшись снова во мраке, он видел оставшийся на сетчатке негативный отпечаток мелькнувшей перед глазами сценки. Однако, несмотря на временную слепоту и дезориентацию в пространстве, вызванные резкой сменой освещения, Беккер был уже другим человеком: простой рефлексивный испуг при выстреле подавил парализующий ужас. Заметив движение Бахуда, он инстинктивно отпрыгнул в сторону и перекатился, ударившись плечом о стену. На ноги он поднялся собранным и готовым к действию. В момент, когда сработал спасший ему жизнь инстинкт, он перестал бороться с ужасом, сдался и открылся перед своим страхом, в мгновение ока превратившись в чудовище из своих снов. Трясущийся и исходящий потом от страха человечек на протяжении одного удара сердца видоизменился в человека, которого он только что боялся до судорог: на протяжении одного удара сердца Беккер перестал быть мальчиком, которого мучили в темноте, и сам исполнился духа своего мучителя.
* * *
Выстрелив, Бахуд, следуя своему Плану, мгновенно двинулся вперед, но на первом же шаге понял, что промахнулся. Услышав сзади, где по его представлению находилась стена, скребущий звук, он снова выстрелил в том направлении. Пуля, с визгом отрекошетив несколько раз от пола и труб, окончательно завершила свой путь, впившись в стену в тридцати сантиметрах от его головы, и Бахуд осознал, что оружием пользоваться бесполезно и опасно: отскакивающие, как резиновые шарики, от стен пули могли с легкостью убить его самого.
Время тонких маневров прошло. Сунув пистолет за пояс, Бахуд быстро шагнул к стене, вытянув перед собой руку словно слепой. Другой рукой он достал из кармана и сжал в кулаке заостренную палочку из маникюрного набора. Пальцы свободной руки коснулись холодного бетона стены, и, согнувшись по-крабьи, Бахуд двинулся влево, пока рука не угодила в свободное пространство двери. Он притаится с другой стороны и прикончит своего преследователя, когда тот перешагнет через порог. Деваться Беккеру некуда: другого пути нет. Все будет кончено через несколько секунд.
Сразу же за дверью Бахуд понял, что совершил ужасную ошибку. Он мгновенно почувствовал рядом присутствие другого человека, поджидающего его словно хищник в пещере. Бахуду почти явственно представился радостный оскал на лице Беккера и рвущийся из его груди яростный смех победителя.
Беккера выдало не шум или удар, а тепло – живое тепло его тела.
Бахуд слепо ударил перед собой, попав в пустоту. Мгновенно развернувшись он махнул рукой позади себя и опять поймал только воздух. Он знал, что противник совсем недалеко: волосы на его затылке встали дыбом от предельной близости чужого присутствия, однако он не мог обнаружить Беккера, хотя чувствовал, что тот где-то совсем рядом – на расстоянии вытянутой руки, и, что самое страшное, смеется над ним.
Беккер лежал на полу под машущими руками Бахуда, чутко прислушиваясь к шуршанию его ступней о бетон. Точно определив, где находится жертва, он приподнялся и ловко подсек Бахуду ноги. Бахуд упал на спину, стукнувшись головой об пол. Даже в падении он пытался достать своего противника, хотя безуспешно. От удара перед его глазами вспыхнули разноцветные искры, но и лежа он продолжал протыкать воздух вокруг себя деревянным колышком.
Почувствовав, что рядом с головой опустился ботинок, Бахуд перевернулся на живот и получил сильный удар в бок. Он быстро откатился в сторону и поднялся на ноги, борясь с головокружением. Он ожидал следующего удара, но ничего не произошло. Слушая собственное участившееся дыхание, Бахуд вдруг понял: Беккер играет с ним как кошка с мышью – прижмет когтями, отпустит и снова прижмет.
Следующий удар пришелся ему по правому колену, продемонстрировав подавляющее преимущество противника в ситуации, куда он сам себя загнал, но не вызвав немедленной боли. Инерция удара отбросила Бахуда к стене. Он постарался повернуться в том направлении, откуда пришелся удар, одновременно понимая, что Беккер уже переместился, и поэтому поспешно отступил в сторону, но поврежденное колено подогнулось, и он со стоном повалился на пол.
Беккер жестоко ударил его ногой по шее, и Бахуд въехал лицом в бетон. Ступня противника на секунду задержалась на его затылке, пригвождая к полу. Бахуд услышал смешок, короткий и презрительный, затем нога Беккера исчезла. Ругнувшись, Бахуд попробовал ее поймать и промахнулся.
Бахуд понял, ему нужно что-то немедленно придумать: с каждым последующим ударом он будет терять силы и возможность к сопротивлению, как мышь в лапах кошки, которая через какое-то время даже не пытается бежать, впав в болевой шок, и кошка, продолжая игру, сама подбрасывает безвольное тельце, имитируя его движение.
Очередная атака последовала, когда Бахуд подтянул под себя ноги и поднялся на четвереньки. Хотя удар, пришедшийся по почкам, наполнил тело пронзительной болью, Бахуд сообразил, что противник реагирует на его движения. Его противник так же, как и он, не видел в темноте и ориентировался на шум, следовательно, его единственный шанс в том, чтобы поступать точно также.
Исходя из этого, Бахуд остался неподвижно лежать лицом вниз на том месте, где упал. Пистолет за поясом сильно врезался ему в живот. Он решил воспользоваться оружием, пусть даже с риском для самого себя. Поднявшись на ноги, он достанет пистолет из-под комбинезона, но сейчас он должен лежать абсолютно неподвижно, притворяясь мертвым. Пусть кошка сама подойдет поближе, чтобы еще разок поиграть с мышкой, и тогда окажется, что мышка-то еще жива!
Прождав столь долго, что у него едва выдержали нервы, Бахуд, наконец, услышал шаги прямо перед собой.
Он вскочил, и, использовав для толчка неповрежденную ногу, ринулся в непроглядную тьму, почти сразу коснувшись кончиками пальцев одежды своего противника. Ухватившись за нее левой рукой, он дернул на себя, и оказавшись вплотную с противником, ударил снизу вверх своим импровизированным деревянным оружием. Однако, Беккер непостижимым образом заблокировал атакующую руку и затем нанес Бахуду сильнейший удар коленом в грудь и костяшками пальцев по бицепсу вооруженной руки. Рука сразу отнялась. Бахуд охнул от боли, но продолжал бороться, на этот раз ударив колышком вниз, и почувствовал, как тот глубоко вонзился в бедро противника.
Беккер по-звериному зарычал и перехватил его запястье, одновременно резко рубанув ребром ладони другой руки Бахуда по шее. Бахуд осел. Колено противника врезалось ему в подбородок, и его голова отлетела назад, с размаха ударившись о бетон пола, однако сознания он не потерял и вогнал пальцы левой руки Беккеру в глаза. Тогда Беккер обрушился сверху всем весом ему на грудь, вышибив из него дыхание. Левая рука Бахуда вновь взметнулась к лицу противника, наткнувшись на рот.
Беккер отбил его пальцы и потянулся к горлу. Затем он надежно прижал коленом к полу правую ладонь Бахуда и с рычанием выдернул из бедра деревянный колышек.
Бахуд завопил от невыносимой боли в придавленных пальцах, но жесткая хватка на горле быстро задушила крик. В последнем, отчаянном усилии он выгнулся и пинком здоровой ноги сбросил с себя Беккера, ощутив, как тот тяжело грохнулся и покатился по полу. Все, он свободен, он может дышать! Теперь ему никто не мешает! С трудом поднявшись, он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил наугад, никого не увидев перед собой при вспышке. Бахуд начал разворачиваться, но пистолет с дикой силой выкрутили из его пальцев, и он глухо брякнулся об пол. Беккер зажал сзади его горло и, пока Бахуд пытался лягнуть противника, нанес сокрушительный удар в лицо.
Бахуд на несколько мгновений провалился в беспамятство. Придя в себя, он почувствовал легкое прикосновение к мочке уха папочки из апельсинового дерева.
– Сюда? – нежно промурлыкал рядом мужской голос, низкий и напевный, будто пробившийся сквозь толстые слои ваты и долгие годы. – Ты сюда воткнул ее своему папочке?
Палочка проникла внутрь уха. Дыхание Беккера щекотало Бахуду шею.
– Сюда?
Услышав торжествующий смех, Бахуд закричал.
Эпилог
Карен не ожидала такого наплыва посетителей, и если с Финни ей было легко и просто – они были сверстниками и в своем роде друзьями, – то вслед за ним потянулись агенты много старше ее по возрасту, едва знакомые девушке по недолгой совместной работе в Нью-Йорке. Несмотря на внешнюю бесстрастность, они все явно стесненно чувствовали себя в больничной обстановке и еще больше смущались в присутствии хорошенькой молодой женщины, особенно хорошенькой молодой женщины с повязкой на лице, прикрывавшей сломанный нос. Они совсем не умели вести больничные разговоры и с натугой бормотали слова сочувствия. В общем, Карен уставала от них раньше, чем они уходили, ссылаясь на неотложные дела. Хотя все они говорили очень мало, Карен прекрасно понимала – они хотели поздравить ее с завершением дела, хорошо проделанной работой и, скорее всего, с тем, что ей повезло и она осталась в живых.
Самое тяжелое впечатление произвел на девушку Хэтчер, поскольку визит вежливости, очевидно, был ему в тягость. Погремев наручниками за поясом и разгладив складки на брюках, он сел около постели Карен, и, просидев словно на иголках ровно десять минут, неуклюже откланялся и ушел, умудрившись в течение всего визита сохранять вид человека, которому делают колоноскопию, очень несчастного, но решившего стоически вытерпеть всю неприятную процедуру до конца.
Маккиннон единственный из всех посетителей принес девушке цветы. Личный визит при его высоком положении в табели о рангах заставлял предположить, что это не просто официальная дань вежливости. Директор вел себя галантно и предупредительно, был очаровательно любезен, но все же держался несколько натянуто, и Карен поняла, что его любезность проистекает скорее от ощущения собственной власти и покровительственного отношения, чем из сексуального влечения. Сначала подобные тонкости не всегда легко различимы.
– Доктора клятвенно заверили меня, что вскоре вы встанете на ноги, – сказал Маккиннон после того, как долго развлекал Карен шутками и смешными историями из своей практики. – Насколько я понимаю, вы будете добиваться перевода на постоянную работу в мой отдел?
– Я еще не уверена, сэр, – ответила Карен с поразившей ее саму искренностью.
– По-моему, вам была по душе эта идея.
– Да, сэр, была. Даже очень. Но после всего случившегося... я не знаю, сэр.
– Ну что вы, не берите в голову. Обычно такого не происходит. Вам просто по случайности пришлось работать с Беккером, а так у нас маленький сплоченный коллектив нормальных спокойных людей. – Маккиннон иронически усмехнулся каким-то своим мыслям. – Не волнуйтесь, вам больше не придется работать с Беккером.
– Почему?
– Он снова перевелся, – пояснил Маккиннон.
– А... – Карен постаралась, чтобы голос не выдал ее разочарования. – И куда?
– В какое-то из множества федеральных агентств. По его профилю – работы непочатый край... Кстати, он очень рекомендован мне вас, мисс Крист.
– В самом деле?
– Он сказал, у вас имеется чутье к нашей работе.
Карен, засмеявшись, осторожно прикоснулась к повязке на носу.
– Едва ли теперь у меня осталось какое-либо чутье, – невесело сказала она. – Хотя, может быть, я и сгожусь для бумажной работы.
– Красота преходяща, мисс Крист, характер – навсегда. Если хотите знать, сломанный нос только облегчит вам ремесло агента. Как вы, должно быть, замечали, в присутствии хорошенькой женщины мужчины чувствуют себя неудобно, а другие женщины проявляют злобу и агрессивность. Красота действует на людей отталкивающе, вызывает зависть, тогда как для работы агента очень важно нравиться людям с первого взгляда, по крайней мере, располагать к себе людей, внушать доверие.
– Ваши слова меня здорово успокоили, сэр, – уныло проговорила Карен.
– Возраст тоже играет немаловажную роль, – продолжил Маккиннон. – Мои лучшие агенты – люди с заурядной внешностью и среднего возраста.
Карен не удержалась и громко рассмеялась.
Маккиннон болезненно улыбнулся.
– Как видите, ваши лучшие годы еще впереди. И я надеюсь, вы проведете их в отделе по борьбе с терроризмом.
После его ухода Карен долго разглядывала потолок, пытаясь прочитать по переплетению трещин в побелке свое будущее.
* * *
Майра тонула в бреду, вызванном действием болеутоляющих лекарств, и, выныривая иногда на поверхность сознания, с трудом отличала сны от яви. Вокруг нее постоянно суетились очень внимательные люди, проявлявшие трогательную заботу о ней, ее здоровье и удобствах, и желавшие с ней поговорить. Она не всегда была в состоянии отвечать на их вопросы, но слышала их надоедливые голоса, настойчиво добивавшиеся от нее ответов: чувствует ли она то, чувствует ли это? Люди требовали смотреть на свет, им в глаза, следить за их пальцами, назвать им свое имя, сказать им, какой сейчас день и год, и где она находится.
Майра не имела представления, где она находится. Впрочем, это волновало ее меньше, чем незнание того, что с ней случилось. Последним ее воспоминанием перед нынешним состоянием прерывистого сознания был Кейн, смотрящий в телескоп, и она сама в центре гостиной. После этого что-то произошло, знала Майра и очень хотела вспомнить, что именно. Она что-то сделала, это точно. Сделала нечто, оставившее у нее очень приятные ощущения, что бы это ни было: хорошее или плохое, удачно или неудачно, но, не сомневалась девушка, она сумела выйти из эмоционального ступора, куда звал ее Кейн, и она что-то сделала. Если учесть, что любой шаг в сторону от безучастности являлся для нее прогрессом, Майра удовлетворилась бы даже малым, однако чувствовала – она сделала нечто большое. И хорошее, потому что она, определенно, нравилась самой себе и гордилась собой.
Иногда лица окружавших ее людей приобретали более четкие очертания, и тогда она узнавала некоторых из них. Несколько раз приходил Говард и сидел рядом с ее постелью, сжимая руку Майры в ладонях. Однажды Майре показалось, она заметила слезы на его глазах, но затем он быстро повеселел. В каждый свой приход он старался убедить сестру, что с ней все будет хорошо. Это Майра поняла, однако она по-прежнему не имела представления, что с ней не так.
Однажды рядом появился человек, которого она тоже видела раньше: не так давно он расстроил ее сообщением о смерти мистера Хэнли. Майра не смогла вспомнить его имя. В последний раз она видела его лежащим ничком на полу в прихожей, как раз перед тем, как она сделала то, что она сделала.
Человек не пытался разговаривать с ней. Он вообще ничего не говорил, а только смотрел на ее с улыбкой, в которой смешались теплота и озабоченность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Однако сейчас у него не было ни времени бороться с ужасом, ни света, чтобы разогнать его, ни женского тела рядом в постели, в котором он мог бы найти спасение, и теперь он умрет, заливаясь потом и трясясь от страха. Бахуд, конечно, слышал вздох и теперь ищет его, держа оружие наготове. Беккер до боли сжал челюсти, чтобы не стучали зубы. Его грудь непроизвольно вздымалась – легкие жадно требовали кислорода. Как можно шире раскрыв рот, он втянул в себя побольше воздуха в надежде подавить судорожные вдохи, которых требовало вышедшее из-под контроля тело. С сердцем, грозившим выпрыгнуть из грудной клетки, он ничего не мог поделать.
Беккер понимал, что производит слишком много шума и что через несколько секунд, если так пойдет и дальше, Бахуд прикончит его, но рожденный его собственным сознанием ужас сковывал его крепче любых цепей, не позволяя даже пошевелиться.
* * *
Бахуд слышал звук, похожий на пыхтение крошечного существа, словно рядом часто-часто дышала мышка. Однако рядом находилась не мышка, а смертельно опасный противник. Он повернул пистолет с фонариком на несколько сантиметров влево и нажал кнопку.
Она не сработала. Бахуд снова нажал кнопку, потряс фонарик и нажал в третий раз. Лампочка, наконец, зажглась, но слишком поздно.
* * *
Ужас еще не полностью отпустил Беккера, когда зажегся свет и щелкнул пистолетный выстрел. Пуля свистнула у него над ухом за долю секунды до того, как грохот выстрела оглушительным ревом отразился от стен.
Слившиеся почти воедино вспышки фонарика и выстрела молнией разорвали чернильную тьму, осветив обоих мужчин. Беккер заметил движение Бахуда, прежде чем тот зажег фонарик, и, оказавшись снова во мраке, он видел оставшийся на сетчатке негативный отпечаток мелькнувшей перед глазами сценки. Однако, несмотря на временную слепоту и дезориентацию в пространстве, вызванные резкой сменой освещения, Беккер был уже другим человеком: простой рефлексивный испуг при выстреле подавил парализующий ужас. Заметив движение Бахуда, он инстинктивно отпрыгнул в сторону и перекатился, ударившись плечом о стену. На ноги он поднялся собранным и готовым к действию. В момент, когда сработал спасший ему жизнь инстинкт, он перестал бороться с ужасом, сдался и открылся перед своим страхом, в мгновение ока превратившись в чудовище из своих снов. Трясущийся и исходящий потом от страха человечек на протяжении одного удара сердца видоизменился в человека, которого он только что боялся до судорог: на протяжении одного удара сердца Беккер перестал быть мальчиком, которого мучили в темноте, и сам исполнился духа своего мучителя.
* * *
Выстрелив, Бахуд, следуя своему Плану, мгновенно двинулся вперед, но на первом же шаге понял, что промахнулся. Услышав сзади, где по его представлению находилась стена, скребущий звук, он снова выстрелил в том направлении. Пуля, с визгом отрекошетив несколько раз от пола и труб, окончательно завершила свой путь, впившись в стену в тридцати сантиметрах от его головы, и Бахуд осознал, что оружием пользоваться бесполезно и опасно: отскакивающие, как резиновые шарики, от стен пули могли с легкостью убить его самого.
Время тонких маневров прошло. Сунув пистолет за пояс, Бахуд быстро шагнул к стене, вытянув перед собой руку словно слепой. Другой рукой он достал из кармана и сжал в кулаке заостренную палочку из маникюрного набора. Пальцы свободной руки коснулись холодного бетона стены, и, согнувшись по-крабьи, Бахуд двинулся влево, пока рука не угодила в свободное пространство двери. Он притаится с другой стороны и прикончит своего преследователя, когда тот перешагнет через порог. Деваться Беккеру некуда: другого пути нет. Все будет кончено через несколько секунд.
Сразу же за дверью Бахуд понял, что совершил ужасную ошибку. Он мгновенно почувствовал рядом присутствие другого человека, поджидающего его словно хищник в пещере. Бахуду почти явственно представился радостный оскал на лице Беккера и рвущийся из его груди яростный смех победителя.
Беккера выдало не шум или удар, а тепло – живое тепло его тела.
Бахуд слепо ударил перед собой, попав в пустоту. Мгновенно развернувшись он махнул рукой позади себя и опять поймал только воздух. Он знал, что противник совсем недалеко: волосы на его затылке встали дыбом от предельной близости чужого присутствия, однако он не мог обнаружить Беккера, хотя чувствовал, что тот где-то совсем рядом – на расстоянии вытянутой руки, и, что самое страшное, смеется над ним.
Беккер лежал на полу под машущими руками Бахуда, чутко прислушиваясь к шуршанию его ступней о бетон. Точно определив, где находится жертва, он приподнялся и ловко подсек Бахуду ноги. Бахуд упал на спину, стукнувшись головой об пол. Даже в падении он пытался достать своего противника, хотя безуспешно. От удара перед его глазами вспыхнули разноцветные искры, но и лежа он продолжал протыкать воздух вокруг себя деревянным колышком.
Почувствовав, что рядом с головой опустился ботинок, Бахуд перевернулся на живот и получил сильный удар в бок. Он быстро откатился в сторону и поднялся на ноги, борясь с головокружением. Он ожидал следующего удара, но ничего не произошло. Слушая собственное участившееся дыхание, Бахуд вдруг понял: Беккер играет с ним как кошка с мышью – прижмет когтями, отпустит и снова прижмет.
Следующий удар пришелся ему по правому колену, продемонстрировав подавляющее преимущество противника в ситуации, куда он сам себя загнал, но не вызвав немедленной боли. Инерция удара отбросила Бахуда к стене. Он постарался повернуться в том направлении, откуда пришелся удар, одновременно понимая, что Беккер уже переместился, и поэтому поспешно отступил в сторону, но поврежденное колено подогнулось, и он со стоном повалился на пол.
Беккер жестоко ударил его ногой по шее, и Бахуд въехал лицом в бетон. Ступня противника на секунду задержалась на его затылке, пригвождая к полу. Бахуд услышал смешок, короткий и презрительный, затем нога Беккера исчезла. Ругнувшись, Бахуд попробовал ее поймать и промахнулся.
Бахуд понял, ему нужно что-то немедленно придумать: с каждым последующим ударом он будет терять силы и возможность к сопротивлению, как мышь в лапах кошки, которая через какое-то время даже не пытается бежать, впав в болевой шок, и кошка, продолжая игру, сама подбрасывает безвольное тельце, имитируя его движение.
Очередная атака последовала, когда Бахуд подтянул под себя ноги и поднялся на четвереньки. Хотя удар, пришедшийся по почкам, наполнил тело пронзительной болью, Бахуд сообразил, что противник реагирует на его движения. Его противник так же, как и он, не видел в темноте и ориентировался на шум, следовательно, его единственный шанс в том, чтобы поступать точно также.
Исходя из этого, Бахуд остался неподвижно лежать лицом вниз на том месте, где упал. Пистолет за поясом сильно врезался ему в живот. Он решил воспользоваться оружием, пусть даже с риском для самого себя. Поднявшись на ноги, он достанет пистолет из-под комбинезона, но сейчас он должен лежать абсолютно неподвижно, притворяясь мертвым. Пусть кошка сама подойдет поближе, чтобы еще разок поиграть с мышкой, и тогда окажется, что мышка-то еще жива!
Прождав столь долго, что у него едва выдержали нервы, Бахуд, наконец, услышал шаги прямо перед собой.
Он вскочил, и, использовав для толчка неповрежденную ногу, ринулся в непроглядную тьму, почти сразу коснувшись кончиками пальцев одежды своего противника. Ухватившись за нее левой рукой, он дернул на себя, и оказавшись вплотную с противником, ударил снизу вверх своим импровизированным деревянным оружием. Однако, Беккер непостижимым образом заблокировал атакующую руку и затем нанес Бахуду сильнейший удар коленом в грудь и костяшками пальцев по бицепсу вооруженной руки. Рука сразу отнялась. Бахуд охнул от боли, но продолжал бороться, на этот раз ударив колышком вниз, и почувствовал, как тот глубоко вонзился в бедро противника.
Беккер по-звериному зарычал и перехватил его запястье, одновременно резко рубанув ребром ладони другой руки Бахуда по шее. Бахуд осел. Колено противника врезалось ему в подбородок, и его голова отлетела назад, с размаха ударившись о бетон пола, однако сознания он не потерял и вогнал пальцы левой руки Беккеру в глаза. Тогда Беккер обрушился сверху всем весом ему на грудь, вышибив из него дыхание. Левая рука Бахуда вновь взметнулась к лицу противника, наткнувшись на рот.
Беккер отбил его пальцы и потянулся к горлу. Затем он надежно прижал коленом к полу правую ладонь Бахуда и с рычанием выдернул из бедра деревянный колышек.
Бахуд завопил от невыносимой боли в придавленных пальцах, но жесткая хватка на горле быстро задушила крик. В последнем, отчаянном усилии он выгнулся и пинком здоровой ноги сбросил с себя Беккера, ощутив, как тот тяжело грохнулся и покатился по полу. Все, он свободен, он может дышать! Теперь ему никто не мешает! С трудом поднявшись, он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил наугад, никого не увидев перед собой при вспышке. Бахуд начал разворачиваться, но пистолет с дикой силой выкрутили из его пальцев, и он глухо брякнулся об пол. Беккер зажал сзади его горло и, пока Бахуд пытался лягнуть противника, нанес сокрушительный удар в лицо.
Бахуд на несколько мгновений провалился в беспамятство. Придя в себя, он почувствовал легкое прикосновение к мочке уха папочки из апельсинового дерева.
– Сюда? – нежно промурлыкал рядом мужской голос, низкий и напевный, будто пробившийся сквозь толстые слои ваты и долгие годы. – Ты сюда воткнул ее своему папочке?
Палочка проникла внутрь уха. Дыхание Беккера щекотало Бахуду шею.
– Сюда?
Услышав торжествующий смех, Бахуд закричал.
Эпилог
Карен не ожидала такого наплыва посетителей, и если с Финни ей было легко и просто – они были сверстниками и в своем роде друзьями, – то вслед за ним потянулись агенты много старше ее по возрасту, едва знакомые девушке по недолгой совместной работе в Нью-Йорке. Несмотря на внешнюю бесстрастность, они все явно стесненно чувствовали себя в больничной обстановке и еще больше смущались в присутствии хорошенькой молодой женщины, особенно хорошенькой молодой женщины с повязкой на лице, прикрывавшей сломанный нос. Они совсем не умели вести больничные разговоры и с натугой бормотали слова сочувствия. В общем, Карен уставала от них раньше, чем они уходили, ссылаясь на неотложные дела. Хотя все они говорили очень мало, Карен прекрасно понимала – они хотели поздравить ее с завершением дела, хорошо проделанной работой и, скорее всего, с тем, что ей повезло и она осталась в живых.
Самое тяжелое впечатление произвел на девушку Хэтчер, поскольку визит вежливости, очевидно, был ему в тягость. Погремев наручниками за поясом и разгладив складки на брюках, он сел около постели Карен, и, просидев словно на иголках ровно десять минут, неуклюже откланялся и ушел, умудрившись в течение всего визита сохранять вид человека, которому делают колоноскопию, очень несчастного, но решившего стоически вытерпеть всю неприятную процедуру до конца.
Маккиннон единственный из всех посетителей принес девушке цветы. Личный визит при его высоком положении в табели о рангах заставлял предположить, что это не просто официальная дань вежливости. Директор вел себя галантно и предупредительно, был очаровательно любезен, но все же держался несколько натянуто, и Карен поняла, что его любезность проистекает скорее от ощущения собственной власти и покровительственного отношения, чем из сексуального влечения. Сначала подобные тонкости не всегда легко различимы.
– Доктора клятвенно заверили меня, что вскоре вы встанете на ноги, – сказал Маккиннон после того, как долго развлекал Карен шутками и смешными историями из своей практики. – Насколько я понимаю, вы будете добиваться перевода на постоянную работу в мой отдел?
– Я еще не уверена, сэр, – ответила Карен с поразившей ее саму искренностью.
– По-моему, вам была по душе эта идея.
– Да, сэр, была. Даже очень. Но после всего случившегося... я не знаю, сэр.
– Ну что вы, не берите в голову. Обычно такого не происходит. Вам просто по случайности пришлось работать с Беккером, а так у нас маленький сплоченный коллектив нормальных спокойных людей. – Маккиннон иронически усмехнулся каким-то своим мыслям. – Не волнуйтесь, вам больше не придется работать с Беккером.
– Почему?
– Он снова перевелся, – пояснил Маккиннон.
– А... – Карен постаралась, чтобы голос не выдал ее разочарования. – И куда?
– В какое-то из множества федеральных агентств. По его профилю – работы непочатый край... Кстати, он очень рекомендован мне вас, мисс Крист.
– В самом деле?
– Он сказал, у вас имеется чутье к нашей работе.
Карен, засмеявшись, осторожно прикоснулась к повязке на носу.
– Едва ли теперь у меня осталось какое-либо чутье, – невесело сказала она. – Хотя, может быть, я и сгожусь для бумажной работы.
– Красота преходяща, мисс Крист, характер – навсегда. Если хотите знать, сломанный нос только облегчит вам ремесло агента. Как вы, должно быть, замечали, в присутствии хорошенькой женщины мужчины чувствуют себя неудобно, а другие женщины проявляют злобу и агрессивность. Красота действует на людей отталкивающе, вызывает зависть, тогда как для работы агента очень важно нравиться людям с первого взгляда, по крайней мере, располагать к себе людей, внушать доверие.
– Ваши слова меня здорово успокоили, сэр, – уныло проговорила Карен.
– Возраст тоже играет немаловажную роль, – продолжил Маккиннон. – Мои лучшие агенты – люди с заурядной внешностью и среднего возраста.
Карен не удержалась и громко рассмеялась.
Маккиннон болезненно улыбнулся.
– Как видите, ваши лучшие годы еще впереди. И я надеюсь, вы проведете их в отделе по борьбе с терроризмом.
После его ухода Карен долго разглядывала потолок, пытаясь прочитать по переплетению трещин в побелке свое будущее.
* * *
Майра тонула в бреду, вызванном действием болеутоляющих лекарств, и, выныривая иногда на поверхность сознания, с трудом отличала сны от яви. Вокруг нее постоянно суетились очень внимательные люди, проявлявшие трогательную заботу о ней, ее здоровье и удобствах, и желавшие с ней поговорить. Она не всегда была в состоянии отвечать на их вопросы, но слышала их надоедливые голоса, настойчиво добивавшиеся от нее ответов: чувствует ли она то, чувствует ли это? Люди требовали смотреть на свет, им в глаза, следить за их пальцами, назвать им свое имя, сказать им, какой сейчас день и год, и где она находится.
Майра не имела представления, где она находится. Впрочем, это волновало ее меньше, чем незнание того, что с ней случилось. Последним ее воспоминанием перед нынешним состоянием прерывистого сознания был Кейн, смотрящий в телескоп, и она сама в центре гостиной. После этого что-то произошло, знала Майра и очень хотела вспомнить, что именно. Она что-то сделала, это точно. Сделала нечто, оставившее у нее очень приятные ощущения, что бы это ни было: хорошее или плохое, удачно или неудачно, но, не сомневалась девушка, она сумела выйти из эмоционального ступора, куда звал ее Кейн, и она что-то сделала. Если учесть, что любой шаг в сторону от безучастности являлся для нее прогрессом, Майра удовлетворилась бы даже малым, однако чувствовала – она сделала нечто большое. И хорошее, потому что она, определенно, нравилась самой себе и гордилась собой.
Иногда лица окружавших ее людей приобретали более четкие очертания, и тогда она узнавала некоторых из них. Несколько раз приходил Говард и сидел рядом с ее постелью, сжимая руку Майры в ладонях. Однажды Майре показалось, она заметила слезы на его глазах, но затем он быстро повеселел. В каждый свой приход он старался убедить сестру, что с ней все будет хорошо. Это Майра поняла, однако она по-прежнему не имела представления, что с ней не так.
Однажды рядом появился человек, которого она тоже видела раньше: не так давно он расстроил ее сообщением о смерти мистера Хэнли. Майра не смогла вспомнить его имя. В последний раз она видела его лежащим ничком на полу в прихожей, как раз перед тем, как она сделала то, что она сделала.
Человек не пытался разговаривать с ней. Он вообще ничего не говорил, а только смотрел на ее с улыбкой, в которой смешались теплота и озабоченность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37