Палачи ждали.
Расправа приостановилась, и народ, запрокидывая головы, следил за малейшим движением царевича.
Наконец он негромко сказал палачам:
- Этого погодите... Что ж это, самаркандский купец и разбойничает на дорогах? У нас таких купцов не может быть. Попался? А теперь каешься?
Купец не мог собрать слов вместе. Он только бормотал:
- Разбой! На базаре грабите! От товаров увели! Где теперь мой товар? Воры!
- Этого погодите... А тех двоих давай вези!
Две арбы, тронувшись разом, столкнулись колесами и не сразу пошли. Азербайджанец успел крикнуть:
- Я тебе еще покажу!
А писца достаточно было отпустить, чтобы он сам свалился вниз.
Когда арбы, визжа колесами, отъехали, волоча за собой упавших, перед Султан-Хусейном остался один этот самаркандец.
Султан-Хусейн, запальчиво и явно сожалея о своем намерении, велел:
- Э, молодцы! Развяжите его. Пускай идет. Иди! Убирайся отсюда. Торгуй!
Но купец не трогался с места. Только растирал затекшие руки и приговаривал:
- Чем? Сперва ограбил, а теперь "торгуй!" Я еще до повелителя дойду, я спрошу, где мой товар. Чья шайка растащила? Кто в ней атаман? Он тебе объяснит, как со своими купцами обходиться. Он поучит тебя уму-разуму. Еще как поучит!..
Султан-Хусейн быстро сообразил, что уже не просто купца, а свою собственную погибель выпустил на свободу. Он громко, чтобы слышал весь народ, закричал:
- Пожалел человека! А гляжу - разбойника чуть-чуть не упустил! Ну-ка, молодцы, берите его. Ведите назад в яму. Он еще вспомнит разбойников! Я сам поведу его к повелителю. Ему это будет не то что раз помереть!
И поскакал к дому судьи.
Народ хлынул вслед за арбами, волочившими казненных.
Толпа поредела.
Караван опять пошел, погромыхивая колоколами.
***
Караван шел уже далеко от Мараги.
Начинались земли Ширвана, владения Ширван-шаха Ибрагима. Азербайджан, разорванный на княжеские владения, не был един.
В те времена каждый шах, каждый бек, каждый самый мелкий владетель, чванясь друг перед другом, опасаясь друг друга, - все стремились на своем уделе иметь все свое, чтобы не зависеть от соседа, чтобы сосед не посмел ухмыльнутся: "У меня, мол, и ковровщицы свои, и медники свои, и златоделы, и оружейники, и хлопководы, и виноделы, и садовники свои, и что бы ты ни вздумал, все у меня свое, ни в чем я не уступаю соседу". И хотя у одного не мог созревать хлопок, он приказывал сеять и хлопок, чтобы сосед не сказал: "У меня, мол, есть, а у тебя нет!" И хотя у другого не вызревал виноград и вино выходило кислым, как уксус, но его виноградари и виноделы, бедствуя на бесплодной земле, ходили за чахлыми лозами, давили тощие гроздья, чтобы хозяин при случае мог похвастать соседу: "У меня вино свое, и хлопок у меня свой, и пшеница у меня своя". Народ бедствовал, трудясь над делом, доходным в другом месте, но начетистым в этом уделе, а хозяева упорствовали, дробя на части родную страну, боясь друг друга и злобно завидуя, если соседу удавалось что-нибудь такое, чего не было у других.
Шахи, беки, владельцы уделов рвали родную страну на клочья, и Азербайджан не был един. Но един был народ Азербайджана. Едино было сердце народа. Как и всюду, здесь тоже каждый город гордился своими особыми приметами, обычаями, ремеслами, зданиями. Своими героями и событиями прошлых времен. Но мастера, славившие Тебриз или Урмию, славили и Шемаху, и Ганджу, ходили работать из города в город, обмениваясь навыками, радуя друг друга общими мечтами, общими песнями, вместе вспоминая и оплакивая тех, кого вырвал из их семейств и из их содружеств и увел в далекую даль Мавераннахра Хромой Тимур.
Караван шел. Начинались земли Ширвана, оставленные Тимуром под властью Ширван-шаха; не столь часты стали встречи с приглядчивыми разъездами Тимуровых караулов; казалось, воздух здесь легче и земля свежей.
В один из дней каравану Хатуты повстречался караван, охраняемый сильной конницей. Ширван-шах Ибрагим, сопровождаемый Халиль-Султаном, направлялся к Тимуру.
На тонконогом караковом жеребце ехал тяжеловатый для такого легкого коня Ширван-шах. Из-под дорожного суконного армяка, расшитого по синему полю красными полосами, поблескивал то голубым, то лиловым отливом шелковый кафтан.
Ласково и спокойно глядели глаза Ширван-шаха, хотя ехал он к Тимуру и сам, видно, не знал, что принесет ему эта опасная встреча.
Озабоченным и строгим казался Халиль-Султан, о чем-то говоривший с Ширван-шахом.
За ними следовали перемежавшиеся между собой всадники - Халилевы и Ширваншаховы, тоже все на отличных лошадях разных мастей. Двух лошадей - одну пегую, другую соловую - вели в поводах. Ехали не спеша, чтобы не оторваться от нескольких арб с навесами, накрытыми коврами. Видно было, что в арбах кого-то везли, но полосатые паласы, покачиваясь сзади арб, мешали заглянуть внутрь. Гнали табунок лошадей. На нескольких арбах лежала разная поклажа.
Два тюка - длинные, скатанные трубкой черные кошмы - показались странными самаркандцу из каравана Хатуты.
Он не стерпел и отстал, чтобы расспросить встречных возчиков: как идут, какова дорога?
Пока они, съехав с дороги, разговаривали, караваны разошлись. Один - молчаливый и окруженный воинами, неприветливо, дерзко глядевшими со своих седел. Другой - тихой поступью под миролюбивый глуховатый звон.
Пустив осла вскачь, отставший самаркандец догнал свой караван и, опасливо поглядывая во все стороны, поведал, как накануне, когда проходили через небольшое ущелье, караван обстреляли неведомые разбойники и успели скрыться, пользуясь тем, что никакая конница не могла преследовать их среди скал и трещин.
- Отчаянные головы! Вот, обстреляли! А зачем? Взять из этого каравана - ничего не возьмешь, когда он под такой охраной. А пятерых убили. Рядом с шемаханским визирем ехал наш Курдай-бек. Беседовали между собой. И тут - стрела! Курдай-беку в висок, без промашки. И еще две стрелы в него же! И конец! Визирь поскакал, хотел заслониться шахом. И уж он только из-за шаха выглянул - ему стрела в лоб. Видать, это шаху для острастки: берегись, мол. Остальные трое - наши, из охраны. Когда погнались было за злодеями, их и пронзили. Курдай-бека с визирем завернули каждого в кошму, теперь везут с собой. Остальных на месте похоронили. Шайки у них маленькие, как песчинки, но всюду. Всюду! По всей ихней земле. Вся земля у них с таким песком перемешана. Вот какие дела! Попробуй-ка торгуй при таких дорогах! Да и покупать-то тут некому, одна нищета.
"Эх, купцы, - думал Хатута. - Знают, что дороги под стрелами, что народ обнищал, а и на стрелы лезут, ища прибылей даже в этой разоренной стране!"
К вечеру остановились перед караван-сараем, у входа в ущелье. Верблюдов кормить. Предстояла стоянка в небольшом, тихом, безлюдном селении.
Хатута побрел поразмяться среди развалин, среди каменных груд, между обгорелыми или обломанными деревьями покинутых садов. Трава кое-где заглушала кусты роз, в траве валялись черепки глиняных чаш и кувшинов. Пахло тлением и полынью.
Позади двора, на обрыве над речкой, он увидел черную кузницу, где, несмотря на густейшую темноту, еще работали кузнецы.
Хатута, на всем пути пытливо приглядывавшийся ко всем встречным, не упустил и теперь случая посмотреть здешних людей: не одни ведь воины Тимура обитают вокруг караван-сараев - кое-где есть и коренной народ.
Не будь народ един в разорванном на княжеские владения Азербайджане, порвись его единство, начисто опустела бы вся эта земля, обездоленная и обезлюженная набегами Тохтамыша, нашествиями Тимура, десятками тысяч клавших здешних людей в могилы, десятками тысяч уводивших в горький полон. Но уцелевшие, утаившиеся находили убежища в тех областях, где оказывалось тише, а когда пожарище нашествия стихало, возвращались на пепелище, и жизнь их возрождалась на родном месте.
Хатута зашел в кузницу и, хотя никакого дела к кузнецу у него не было, сел у двери.
Кузнецы не разгибаясь ковали подковы.
Наконец, кинув изделие, огненное, казавшееся прозрачным и восковым, в ведро, откуда взметнулась вода и вздыбился пар, кузнец повернулся к Хатуте. Он был почти гол, с одним лишь кожаным фартуком на бедрах.
Обагренный светом раздутых углей, он был велик, плечист. Его плечи, грудь, живот густо обросли черной медвежьей шерстью. Он покосился на Хатуту:
- С караваном?
- Сейчас пришли.
- Издалека?
- Марага.
- Наши?
- Самаркандцы. Купцы.
- А ты?
- Проводником до Шемахи.
- Хромой без проводников все наши дороги знает. А купцы, что ли, не знают? Зря связался.
- Ты тоже на здешнего не похож.
- Армянин.
Хатута, никогда не ходивший дальше Мараги, никогда не бывавший в Армении, усомнился:
- Разве армяне бывают кузнецами?
- Отчего же не быть, если надо?
- Армяне - это купцы.
- Что ж, по-твоему, в Армении лошадей куют не молотком, а кошельком?
- А еще что делают?
- Что здесь, то и там! - усмехнулся кузнец. - Ты тоже не похож... Азербайджанец? А язык у тебя с присвистом, с прищелком. Соловей не соловей, но и не азербайджанец.
- С присвистом? - удивился Хатута. - По роду я - адыгей. Но вырос здесь.
- Как же к ним в караван попал?
- Надо ж кормиться.
- На этот крючок и попадаются. Они тебе крошку хлеба, а ты им взамен - свою голову.
Хатуте показались слишком смелыми такие слова. Он откликнулся:
- Мы хозяева своей земли.
- Тогда другое дело! - ответил кузнец. - Тебе железа надо?
Хатута быстро смекнул, что, когда в Медном ряду откликались медью, кузнецу сподручнее отозваться железом. И повторил:
- Железом верблюдов не куют.
- И так правду сказал! - засмеялся кузнец. - Ну, посиди, посиди. Тебе ничего не надо?
- Надо понять, как дальше быть.
- А ты почему проводником? - переспросил кузнец.
- От Хромого ушел.
- Тогда... Зачем тебе в Шемаху?
- А куда же еще?..
- Надо бы тебе к своим.
- Где их взять! Они на дороге меня не ищут.
- Верно сказал. Считай, что я тебя нашел, - покуда тут укроешься.
Хатута насторожился: первый раз видит человека, как довериться?
А кузнец увещевал:
- Переждешь тут, в горах. У нас там шалаш есть. Как придут наши люди - с ними уйдешь.
Хатута сомневался: "Если б думал выдать меня Тимуру, только свистни: они вон, кругом. Надо, видно, верить, иного ничего не выдумаешь".
Разговор вдруг прервался: неожиданно, откуда-то из тьмы, появился азербайджанец, одетый по-крестьянски, но с длинными, тонкими пальцами горожанина, которыми он пытался развязать неподатливый узел серого башлыка.
Он только взглянул в глаза кузнецу. Армянин, отложив молоток, отошел с ним к стене. Азербайджанец торопливо заговорил:
- Семь лошадей. Две совсем расковались. Остальных - перековать бы. Подковы стерлись, как где камни - оскользаются. А нам это никак не годится, сам понимаешь. Нельзя ли помочь, Арам?
- Сюда нельзя. Караван пришел. Чужого народу много. Где лошади?
- За рекой. Недалеко.
- Вон мой подручный сходит. Не бойтесь. Темно, но свет зря не жгите. Он и в темноте сделает. Справится. Подковы подберет.
Он отошел к углу, где лежала кучка подков, накованных за день. Порылся в них, отбирая всякие, какие могут понадобиться.
Потом отозвал подручного:
- Ступайте. Да потише - там кузницы нет.
- Знаем, Арам. Спасибо.
Вдруг, когда они уже скрылись было в темноте, кузнец крикнул им:
- Стойте-ка!..
И повернулся к Хатуте:
- Ты спрашивал, как дальше быть. Зачем тебе в Шемаху? Иди к этим.
- Наши?
- Хозяева своей земли.
Азербайджанец стоял на самом краю темноты, слабо освещенный отсветом углей. Хатута подошел к нему. Поздоровались.
И тьма закрыла их.
Кузнец вернулся к наковальне. Подвинул светильник поближе. Подозвал другого подручного.
И опять подкова за подковой выходила из-под послушного молота и, как падающая звезда, прочертив золотой след, возмущала воду.
Одиннадцатая глава
СТАН
Утро, поднимаясь из призрачной дымки, озарило юрту повелителя.
Белая теплая кошма, изборожденная черточками теней, чуть колыхнулась, когда Тимур вышел. Он остановился, щурясь, оглядывая широкий стан, уже проснувшийся. Прислушался к равномерному, негромкому гулу голосов. Пригляделся, как трепещут бесчисленные знамена и значки на утреннем ветерке, как взвиваются первые дымки костров. Острые степные глаза Тимура мгновенно подмечали малейшее нарушение обычного порядка - где собралось воинов больше чем следует: "Что там у них?"; где стоит заседланная, понурая, неуместная там лошадь: "Кто туда приехал?"; где завязалась возня у воинов, соскучившихся от однообразия: "Скоро разомнутся!"
- Скоро разомнутся! - проворчал он, отворачиваясь от стана. Не торопясь, похрамывая, минуя караул, зашел он за юрту, откуда виднелись на склоне пригорка новые юрты, поставленные для ожидаемого Ширван-шаха.
Тимур долго стоял, закинув руку за спину, глядя на эти юрты. Может быть, он, повернувшись к ним лицом, уже и не смотрел на них, нечего было рассматривать там так долго.
Но здесь, заслоненный своими юртами от всего стана, он был один. Здесь никто его не видел, кроме, может быть, одного лишь беркута, парившего высоко наверху.
Вся даль, затянутая волнистым маревом, дымилась, согреваясь под первыми лучами солнца.
Ему не хотелось уходить к себе в полутемную юрту. Скоро к нему придут Нур-аддин и потомок Чингиза - Султан-Махмуд-хан, явится Шах-Мелик. Сядут разбирать вести, накопившиеся за ночь от проведчиков, прибывших со всех сторон - из Армении, из городов Баязета Османского, из Сирии, из Мавераннахра, из многих мест.
Хорошо было бы полежать на этой густой, еще не успевшей выгореть траве. Да нельзя: не ребенок, не простой какой-нибудь воин, люди удивятся, если увидят его на траве. А ведь сколько, бывало, спал на голой земле, без всякой подстилки. Порой и травы-то никакой не было - твердая земля да сухие колючки.
Больной ногой он провел по траве, и трава легла широкой полосой: пока тяжела от росы.
Не торопясь, похрамывая, возвратился он к дверям юрты. Постоял около стражей, кругломордых, смуглых, с глазами, спрятавшимися в узеньких щелочках, словно от затаенной улыбки, - барласы. Их пушистые рысьи треухи покрывали всю голову, спускались на спину. Барласы стояли неподвижно - по двое с каждой стороны дверцы, держа остриями вверх короткие копья, не смея дышать, пока он смотрел на них.
Он смотрел на них, но, может быть, он и не видел их, - нечего было рассматривать в них так долго.
Тимура отвлекли трое вельмож, соблюдавшие охрану его юрт и проглядевших его выход. Они бежали снизу, со стороны стана, не чая ничего доброго за свою отлучку.
Но он только сказал:
- Шах приедет, - где принять? А?
И они поняли, что оплошка их не в одной лишь отлучке, а в несообразительности: как не догадаться, когда, за шахом поехал сам царевич, везут шаха с почетом, надо и принять его не в обыденной юрте - надлежало еще до рассвета поставить богатый шатер, чтобы чужой правитель видел не только могущество, но и великолепие Повелителя Вселенной.
А он, больше ни слова не сказав, ушел к себе.
В юрте с двух сторон кошмы были приподняты снизу, чтобы через юрту струился легкий сквознячок. Тимур то поглядывал в эти просветы, то в сторону, откуда поблескивала на солнце трава и доносился ворчливый голосок какой-то степной птицы; то в другую сторону, где виднелись бесчисленные, как деревья в лесу, столбики дымков над очагами, откуда достигал сюда привычный гул стана.
Казалось, это остановилось большое мирное кочевье, остановилось на отдых в приятном месте на берегу многоводной реки. Накануне подошли войска, составленные из хорасанцев. Огромное войско Тимура состояло из десятков тысяч воинов-чужеземцев - их брали в плен, из них отбирали лучшую часть в свое войско, остальных отсылали на работы или сбывали на рынки рабов; если же оказывались пленники, негодные даже для продажи в рабство, таких выводили в степь и уничтожали. Тимур не различал: стадо ли овец, табун ли коней, толпа ли пленников - здоровые оставлялись, слабые и старые уничтожались. В хозяйстве не оставлялось ничего обременительного, ничего бесполезного: Тимур хозяйственно правил своим уделом, вместившим многие страны и десятки царств.
За эти дни в стан пришло много войск, вызванных сюда Тимуром. Едва заняв отведенные им места, едва поставив свои шатры и устроив очаги, они уже ничем не нарушали жизни стана, будней долгой стоянки, хотя хорасанцев пришло не менее тридцати тысяч.
Вчера Шахрух пригнал гонца с оповещеньем, что, получив указ Тимура, собирает свое войско и вскоре сам приведет его под знамена повелителя. Но Тимур решил не ждать Шахруха, послал в ответ сказать, чтобы Шахрух не спешил выступать в поход, а получше бы вооружился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147