Иногда он приказывал схватить богатого мусульманина из того или иного ряда и требовал выкупа со всего ряда или с семьи. Это тоже помогало приумножению доходов, и все это было спокойнее, чем нападать на соседей, тащиться в поход, захватывать города, - ведь захваченное в походе поступало бы в казну, а казне хозяин отец, а не Мираншах. Сборы же с купцов шли Мираншаху: Тимуру не пришло бы в голову требовать дележа столь мелких добыч.
Казна не пополнялась, казна давно опустела, но ведь Мираншах не просил у отца помощи, сам справлялся со своими нуждами!
Мираншах был щедр, но разве щедрость позорит правителя? Нет, историки утверждают, что щедрость и великодушие украшают правителя! И ведь щедр он был лишь с тем, кто заслуживал щедрости, с милыми, веселыми, ласковыми людьми. Со злодеями, с хмурыми христианами, с покоренными народами, даже с мусульманами из пахарей или ремесленников он никогда не бывал щедр, - он помнил порядки отца: снисхождение к таким людям лишь развращает их. За что же гневен отец?
Мираншах жил беззаботно, жалел своих вельмож, не бывал с ними строг или придирчив, но за то и они платили ему преданностью.
Он напугался, когда узнал о прибытии отца, - кто не испугается, когда к дому подкрался тигр! А Тимур - хмурый тигр: никогда не поймешь, чего он хочет. Если б с добрым сердцем шел, не подкрадывался бы. А когда он крадется, кому не страшно?
Но если б он был настоящим, любящим отцом, разве не растрогался бы он, не прослезился бы, видя сокрушенного своего сына, уже вдевшего голову в петлю, покорного, смирного, послушного!
Нет, он не прослезился, - он его скрутил, как барана, пока не очистил для сына этот хлев, а теперь томит сына, царевича, как грузинского харчевника, как азербайджанского рыбника!
Разве это отец?
Мираншах размышлял, то обижаясь на Тимура, то с испугом прощая отцу его заблуждение, но сердце ныло от страха, не переставая, мучительно, во все эти дни одиноких раздумий.
Это сердце внезапно остановилось, укатилось куда-то под ноги, увлекая за собой и Мираншаха, когда он услышал за дверью шаги, которые узнал бы из десятков тысяч других шагов: мимо двери прошел Тимур!
Тимур прошел через весь дворец, а с ним шел дворцовый есаул, неся скатанные трубочкой описи. Но описей Тимур еще не спрашивал, он прошел через весь дворец, до угловой башни, внутри которой был ход вниз, в казнохранилище.
У входа уже ждали начальник города Султании, назначенный Тимуром, и главный казначей владений Мираншаха.
Они спустились в подземелье, и Тимур потребовал у есаула:
- Опись!
- Вот она, великий государь.
- На ней ничего не написано!
- Нечего было писать, великий государь.
Главный казначей повалился к ногам повелителя.
Тимур при шатающемся свете внесенных светильников оглядывал эти крепкие подвалы, сложенные из огромных серых, кое-где заплесневелых глыб.
- Кто ж держит казну в этакой склизи?
- Да уж... Истинно, великий государь.
- Тут хорошо не для казны, а для казнокрадов!
С откровенным удовольствием есаул подтвердил:
- О, истинно, великий государь!
- Кто строил?
- Неизвестно, великий государь. Может быть, тысячу лет держится.
- Много здесь побывало всякого-такого... за этакое время! - сказал Тимур не без сожаления, что в те далекие времена ему не довелось побывать здесь.
Своды, своды... Тяжело нависая, своды удалялись в непроглядный мрак.
- Пойдемте! - позвал Тимур.
- Там ничего нет, великий государь!
- Несите светильники!
И они пошли, углубляясь под эти своды, где шаги их сливались в одну тяжкую, грозную, гулкую поступь.
- Оно будто спускается? - спросил Тимур.
- Сказывали, в давние времена оно уходило под дно моря, выходило наверх в Баку.
Спутникам Тимура было страшно. Об этом подземелье ходили разные предания: сюда заточали узников, и потом от них не находили ни костей, ни клока одежды. Говорили, что брошенный сюда персидский царевич вдруг объявился в Шемахе, а когда его спросили, как он прорвался через ряды врагов, он ответил: "Между Баку и Шемахой никаких врагов нет". - "А разве вы не из Султании?" - "Нет, я из Баку!" - ответил царевич. Сказывают, это было сотни лет назад, но легенды эти жили среди жителей Султании. Другие рассказывали, что в глубине подземелья живет дьявол и заточенных сюда он глотает вместе с одеждой и костями. А теперь все шли при слабом замирающем свете, удивляясь, что пламя как бы прилегает к светильникам, словно кто-то дует на него и вот-вот затушит. Все робели, у всех было тяжело на сердце: "Жаль, что повелитель не знал всяких здешних басен, иначе он не шел бы так решительно дальше и дальше по этому проклятому подвалу!"
Но вдруг Тимур, не оглядываясь, сказал:
- Видно, и казну дьявол сожрал вместе с костями и тряпками!
В одном месте что-то звякнуло под ногой Тимура. Он велел поднять. Это был узкий кинжал без рукоятки.
Тимур провел клинок между пальцами и уверенно сказал:
- Арабский. Из Дамаска.
И снова пошел.
Наконец их дорогу преградила вода. Как они ни протягивали трещавшие, погасавшие светильники, ничего не могли разглядеть, - дальше стояла рыжая мертвая гладь воды, и во мраке казалось, что и своды в глубине сомкнулись.
Тимур долго смотрел, каким странным медным отливом отвечает вода на пламень светильников. Гладь воды была неподвижна, и если и лежало что-нибудь под этой водой, то где-то глубоко, навеки затаено или заколдовано там.
Все продрогли. Один лишь Тимур не замечал сырого, промозглого холода этих стен. Он повернулся и пошел назад, будто с сожалением, будто ему тяжело было расставаться с этим зловещим местом.
- Так вот... Здесь и хранили казну?
- Здесь, государь.
- А из этой воды не было к ней доступа?
- Я велю осмотреть воду, если надо. Перейти ее, высмотреть, откуда она, глубока ли... - сказал есаул.
- Надо. Вели! Только верным людям!
И, пройдя несколько шагов, добавил:
- Людей ты подбери сам. Одного к одному. Чтоб потом сказок не сказывали.
- Подберу, великий государь!
- Чтоб верные были, но чтоб потом о них не жалеть.
- Я знаю, великий государь.
И опять, перед тем как подняться наверх, когда светильники снова разгорелись ярче, Тимур оглянул подвал:
- Пусто!..
И опять казначей хотел упасть к ногам Тимура, но устоял, простонав:
- Я только выполнял указы правителя.
- А почему мне не донес? Не понимал, что казна мне надобна? А?
- Откуда мне знать, - считал, что правитель с вашего согласия... великий государь!
- Врешь! Знал. Я на пиры, на жиры свою казну не трачу. Я горсть возьму, берегу, пока не понадобится для войск. Отдам им эту горсть, они мне взамен тысячу горстей несут. И те не трачу, возьму, берегу, пока не понадобится... для войск!
- Великий государь!..
- Может, за казну я тебя простил бы. Да ты соврал. Ты знал, зачем мне нужна казна. Видел, как она уходит на ветер. Каялся бы, а ты врешь! За это не проси милости. Казна не мне, казна моему царству нужна. Самарканду. Понял?
И Тимур пошел наверх, удивляясь, что казначей, дрожа, звякает ключами, скрипит дверью, замком...
"Зачем? Что запирать? Надо было раньше запирать", - думал Тимур.
***
За все эти дни в комнатах у есаула расспросили немало разных людей - купцов, базарных старост, дворцовых поставщиков, землевладельцев.
Тысячников и темников из войск Мираншаха спрашивал сам Тимур.
Наконец описи были закончены и все имущество не только этого дворца, но и всех остальных дворцов и садов Мираншаха подсчитано.
Городской дворец выглядел нежилым. Залы стали гулки. За дни описи ковры были скатаны к стенам, все вещи составлены в угол, в каждой комнате оставлено то, что оказалось в ней при Мираншахе. Тимур проходил во дворцу, словно вновь завоевал его.
Тимур созвал Великий совет, который был немноголюден. В Малом совете советников было в пять раз больше.
Не в высоких залах, не в парадных покоях дворца, а в тесном углу, у есаула, Тимур собрал Великий совет.
Из гулких зал Тимур вышел во внутренний дворик. За непогожие дни сразу потускнели деревья. Листва их не пожелтела, а побурела, и листья с легким жестяным стуком падали то в прудик у фонтана, то на кусты роз, то на сырую землю.
Тимур загадал, приметив отвалившийся от клена листок. В небе, вновь просиявшем после холодных дождей и ветров, листок падал так медленно, словно раздумывал, не вспорхнуть ли назад, на прежнюю ветку.
Исстари было заведено в Мавераннахре гадание по звездам. Десятки звездочетов служили при дворцах правителей, при мечетях, при базарах. Иные выслушивали вопросы и давали ответы возле почитаемых могил, а то и в нишах около городских бань. Гадал у звездочетов и Тимур, чтобы все видели, что он не пренебрегает небесными знамениями, но для повседневных своих дел он обходился гаданиями, привычными с детства: по сочетанию подброшенных и упавших камушков, по ушам коня в пути, по полету опавшего листка. Он считал, что бог всегда ответит, на любой вопрос даст ответ условленными знаками.
Он загадал:
"На землю упадет - могила; на воду - жизнь сохранить, но обесславить; на куст - оставить на виду, но держать в руках".
Листок, подобный раскрытой ладони, опускался столь медленно в тишине, в синеве неба, что думалось, вот-вот он скроется куда-то в сторону и не ответит Тимуру.
Листок задел за ветку, задержался на ней и, вновь соскользнув, плавно повернулся в воздухе.
Он опустился прямо на зеленый еще куст роз, но, едва коснувшись живых листьев, еще раз повернулся, распластавшись, пролетел над самой водой и упал на середину дорожки.
"Так и я решил! - почти вслух подумал Тимур. - Бог согласен со мной, он сам видит..."
И, облегченный от своих сомнений, повелитель прошел через угловой переход на внешний двор, к есаулу.
Кланяясь, советники раздвинулись, прося Тимура занять обычное место во главе их, на полу, на войлоке.
Но Тимур велел принести ему скамью:
- Нога болит, извините.
Иногда в зимние дни или при смене погоды, на рубеже осени и зимы или зимы и весны, ему трудно было уложить на полу свою негнущуюся, ноющую ногу.
Советники - старшие из темников, первые из амиров - созывались для решения самых больших, самых трудных дел.
Они ждали слов Тимура, прежде чем заговорить самим. Они ждали от него вопроса, хотя каждый знал об этом вопросе и у каждого был готов ответ.
С молчаливым Султан-Махмуд-ханом, с широколицым, приветливым и доброжелательным Шах-Меликом, с угрюмым Шейх-Нур-аддином, даже с уклончивым, отводящим в сторону глава сейидом Береке, не без подношений и не без щедрых посулов, по этому вопросу уже говорили и сама великая госпожа, и любимый всеми Халиль-Султан, и царевна Ширин-бика, жена Мираншаха.
Тимур через своих проведчиков и проведчиц знал о всей той суете, посулах, просьбах и уговорах. Его сердило, что вмешиваются в такие дела, которые до дна он один понимает, но он сильнее рассердился бы, если бы великая госпожа отнеслась безучастно к участи Мираншаха или оказалось бы, что Халиль равнодушен к судьбе своего отца.
Советников удивило, что Тимур допустил на совет дворцового есаула, служившего здесь Мираншаху.
Но Тимур не только призвал есаула, а и посадил неподалеку от себя.
Но обычаю, он попросил сейида Береке прочитать молитву и вслед за ней, едва дав ему договорить последние слова, спросил есаула:
- Твои описи при тебе?
- Здесь, великий государь.
- Оценки при тебе?
- Здесь, великий государь.
И повернулся к своему писцу:
- Наши описи здесь?
- Вот они, государь.
- Возьми у есаула, сличи.
- Сличено; все сошлось, государь.
- Много добра нашли?
- Не меньше, чем из казны пропало. Но притом установлено: многие из сокровищ дворца принадлежали правителю до расхищения казны.
- Мне нужна казна, а не установления.
- Истинно, великий государь.
Тимур опять повернулся к есаулу:
- По моим записям из дворцов здешних вельмож и любимчиков ценности взяты?
- Как мозг из костей, до костей выскоблили, великий государь.
Не все в Великом совете знали, что за немногие дни повелитель не только составил какие-то списки, но и опустошил все знатнейшие дома Султании, а владыки этих домов уже заточены здесь, во дворце, в подвале казнохранилища: Тимур не любил разглашать своих дел, пока дело не сделано.
- И что же? - спросил Тимур есаула. - Много добра?
- Во много раз больше, чем было в казне.
- Еще бы, - у казны здесь один подвал, а у расхитителей подвалов много.
- Истинно, государь.
Тогда Тимур повернулся к Великому совету с облегченным вздохом:
- Вот мы и вернули казну!
И некоторым почудилось, что Тимур показал зубы из-под усов в знак улыбки, - это редко случалось - видеть улыбку повелителя.
Тогда Тимур обратился к совету:
- Если наш слуга украдет казну, доведет лишениями войско до нищеты, воинов разбалует, дозволив им искать себе пропитание вольной работой, помощников отвлечет от дел, рубежи государства оставит открытыми перед сильным, злым, жадным врагом, забудет, что города это крепости, а не базары, доведет стены крепостей до разрушения; если своих купцов станет грабить, а у чужих принимать откупы за поблажки, если вместо полива земель пустит на плодородные земли стада, оросительным каналам дозволит зарасти травой и завалит их мусором, а хлеб станет закупать из соседних стран, - чего заслуживает наш вельможа, если вместо созидания предастся разрушению, вместо накопления - расхищению, вместо повиновения - своеволию? Если свой удел он мыслит не частью единого государства, а...
Гнев нарастал в Тимуре, и голос его пресекся. Перемолчав, он спросил притихших советников:
- Чего заслуживает такой слуга?
Великий совет молчал; и когда Тимур смотрел на этих вернейших людей, на свою опору, на людей, коими он сковал, как обручем, все спицы гигантского колеса - своей империи, - советники опускали глаза, выжидая, чтобы повелителю ответил кто-нибудь другой.
- Молчите? Я скажу сам: казнь!
Он видел, как вздрогнули или как заворочались, все еще не поднимая глаз, эти твердые, безжалостные, суровые люди.
- И такую казнь, чтоб все видели! Чтоб каждому стало страшно!
Лишь Шах-Мелик, подняв строгое лицо, прямо глядя в глаза Тимура, возразил:
- Он вам сын, государь.
Тимур не ждал, что придется спорить. Он не привык спорить. Не бывало такого, чтоб приходилось спорить. Сейчас он мог впасть в такую ярость, что уже ни Великий совет, ни весь этот огромный дворец, ни вся вселенная не остановят его ярости, пока он не сокрушит всего, во что бы ни уперся!
С нарастающим гневом глядя в недрогнувшие глаза Шах-Мелика, Тимур встал со своей скамьи.
Но и Шах-Мелик встал с пола.
Казалось, Тимур накапливает силы для неукротимого, сокрушительного прыжка, выискивая в Шах-Мелике то место, куда вцепиться.
Но, стоя так, он еще раз услышал спокойные, твердые, слова Шах-Мелика:
- Меня можно убить, государь. Не во мне дело. Но вам он сын...
- Таджик! Вы все жалостливы! А мне нужно...
- Не во мне дело. На Меч Ислама ляжет пятно сыноубийства. Будет ли он тогда Мечом Ислама?
- Это не твое дело. Пусть сейид скажет! Ну-ка!
Береке встал:
- Государь! Всякому мусульманину известно, - когда Ибрагим пожелал во имя божие заколоть сына своего Исмаила, сам бог отвел его меч в сторону.
- Я - не во имя божие. Мне надо укреплять государство, а не потакать!..
- Всякое дело, государь, становится известным богу.
- Есть дела, которые бог поручил мне самому здесь решать. Не вы ли, благочестивый сейид, это говорили? Говорили, а?
И, не ожидая ответа от сейида, Тимур осматривал молчащих, но уже не прячущих от него глаз советников.
Неожиданно он спросил есаула:
- Ну? Говори!
И есаул сказал:
- Нельзя, государь. Как можно? Каждый самый жалкий человек скажет: "Повелитель, мол, детей из-за золота убивает, я, скажет, лучше, я хоть и ниш, да детей своих ращу, а не режу!" Тогда что? Царство ваше велико, а вы один. Надо, чтоб... Да что мне говорить, - вы сами своей великой мудростью уже постигли это!
Есаул угадал: Тимур, остывая, уже хотя и неохотно, неумело, но уже отступал от своего намерения. Как всегда торопливо, искал новый путь к сокрушению неподатливого, как горная крепость, вопроса: "Если не казнь, то что же?"
И хмурый, похромав перед скамьей, Тимур сел:
- Ладно.
Советники говорили еще, но их речи, то прямые, то извилистые, лишь повторили сказанное Шах-Меликом: жизнь Мираншаху оставить, навсегда отторгнув его от дел государства. Царство Хулагу отдать тому, кого повелитель сочтет достойным, но, пока сам повелитель здесь, правителю здесь нечего делать.
Тимур все глубже уходил в свои мысли, как всегда, когда говорилось о том, что он уже решил.
Дослушав, он спокойно ответил им:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147