Смотреть коней было любимым делом Халиля. Глядя на их непокорную вольную стать, он и отдыхал от походной суеты, и думал о чем-нибудь, о чем некогда было подумать среди соратников, - не торопился он и сейчас. Лишь по временам он покрикивал, тыча плеткой в сторону коней, в мгновенно петля аркана, взвизгнув, обвивала шею намеченной лошади.
Наконец он тихонько ударил своего коня и с сожалением поехал назад к стану, еще оглядываясь на успокоившийся табун, который, покорно откликаясь на ржанье лошадей, отбитых для Халиля, отходил к предгорьям.
Парной запах утренней еды и сырой шерсти юрт окружил его, едва он въехал в тесноту стана. Караульные, скатывая одеяла или войлоки, готовились к смене ночной стражи: после гибели гонцов Тимур приказал страже строже нести охрану стана, чаще проверять караулы и все становье окружить рвом, насыпью и обставить большими щитами.
Халилю встречались толпы людей из недавних пленных, взятых в войско, спешивших на рытье рвов, как крестьяне на поля, с мотыгами, закинутыми на плечи, в подоткнутых халатак. Многие шли босые.
"Никогда из этого сброда не выйдет воинов!" - думал Халиль, поглядывая на худые, тонкие ноги, на костлявые руки невольных вояк.
У гонецких юрт он заметил оживление и, узнав среди толпы нарядного Султан-Хусейна, хотел было незаметно проехать мимо. Но его внимание привлекла необычная торжественность, с какой Султан-Хусейн восседал в красном высоком седле на разукрашенном коне, и Халиль остановился поодаль.
У юрты стоял Хатута, бледный и дрожащий не то от страха, не то от утренней свежести, казавшейся с устани [так] всегда ознобной. Лицом он повернулся к Султан-Хусейну, но смотрел куда-то под копыта царевичева коня, словно видел земные недра, попираемые конем, или обдумывал трудную задачу, слыша над собой слова Султан-Хусейна:
- Милостью нашего повелителя дарован тебе вольный путь. Ступай куда хочешь.
Отпуск пленника на волю был такой редкостью, что воины сбрелись сюда, как на праздничное зрелище, и, притихнув, все слушали волю Меча Справедливости.
- Ступай, радуйся, славь милосердие повелителя. Живи как знаешь. А отпускаем тебя не как злодея из темницы, а как гостя, - дарим тебе халат. Носи; где пойдешь в этом халате, везде тебе путь открыт.
Из толпы вышли двое слуг. Один поднес плотно сложенный халат, другой быстро снял с Хатуты старую потертую шапку, надел ему на голову новую, с расшитым донышком, и помог поверх бедного халата надеть дареный - алый, с широкой зеленой полосой вдоль спины, с широкими зелеными полосами поперек рукавов. Тут же Хатуту опоясали зеленым платком и поддержали под локти, дабы он устоял, кланяясь царевичу за величайшую милость.
Но Хатута не знал, что надлежит поклониться, забыл ли, растерялся ли. В алом лощеном халате столь приметный, что даже издали все видели его, он не поклонился, а только спросил:
- Можно, значит, идти?
Султан-Хусейн насмешливо кивнул:
- Ладно, иди... Только у нас на дорогах тревожно. Тебе спокойней, если попутчика найдешь. Ступай, ступай.
- Ну что ж... А попутчика... Где ж их искать? Как-нибудь и сам дойду.
Уже ничего не отвечая ему, Султан-Хусейн повернул коня и тут же увидел Халиля, тоже тронувшегося прочь.
Съехавшись, царевичи направились в глубь стана.
Султан-Хусейн спросил:
- Мухаммед-Султана вызвали! Слыхал?
- Вызвали - так, верно, приедет.
- Попадет ему тут от дедушки! За самоуправство, за расправу. Искандер такой же внук деду, как и сам Мухаммед-Султан. Правитель самаркандский!
Халиль отмолчался.
Султан-Хусейн настаивал:
- Правитель правителем, а тут ему не Самарканд! Чем виноват Искандер? Повоевал? Да ведь с победой! Крутоват правитель. Сохрани бог, когда такой над нами останется, когда дедушка... того... этого самого...
Халиль повернулся к нему, ожидая, что скажет он еще.
- Этого самого... Предстанет пред престолом всевышнего. Для дальнейших собеседований с пророком божиим.
- Ты что же, за дедушку сам судишь?
- А ты... поскачешь пересказать мои слова дедушке? Я же с тобой как с братом. Ну ладно, ну перескажи! Я же не против тебя. Ты что? Ты - как мы все. А я тебе о правителе самаркандском. Он уже и наследник, уже и на деньгах имя его чеканят, уже и войско ему свое дано. Сорок тысяч! А зачем? А чтобы любого из нас усмирить, когда из нас явятся несогласные с волей дедушки. Он вон какой, правитель самаркандский! А тут его цап-царап да к ответу, на суд к дедушке!
- Завидуешь?
- Чему? Что на суд вызвали?
- Что судить его не за что.
- Ты, значит, за него?
- Я за дедушку.
- А я думаю: пора посмотреть, кому из нас с кем будет легче. Я считал, нам с тобой делить нечего. Пора, подумай, с кем кому быть. Дедушке-то вот-вот семьдесят исполнится. А ведь и сам пророк столько не прожил!
- Дедушка перед всем Великим советом зовет наследником Мухаммед-Султана. Не мы с тобой вселенную завоевали. Не нам с тобой и делить ее.
- А то смотри, сорок-то тысяч и у меня наберется!
- Я в Шемаху еду. Мне некогда. Люди небось давно заждались. Прощай.
Халиль, не дожидаясь ответного прощанья от Султан-Хусейна, повернулся и поскакал узкой тропой между юртами.
В это время утренние лучи расстелились по протоптанной земле стана. Юрты зарозовели.
Вскоре он увидел завьюченных лошадей и сидевших перед юртой своих попутчиков. Усевшись в кружок над желтым шелковым лоскутом, они с нарочитой бесцеремонностью резали холодное мясо и ломали лепешки. Разговаривали, не прожевав еды, чему-то смеялись громче, чем обычно. Такой завтрак запросто перед дорогой сближал их и радовал этой близостью, предвкушением неведомых радостей предстоящего пути.
Все они при появлении Халиля встали, но принялись усердно указывать ему его место в их кругу, на чьем-то сложенном халате. И он сел, говоря:
- Ну, запасных лошадей я отобрал. А то конюший мог нам таких сбыть, что и... Подарки-то шаху хорошо увьючены?
- Еще бы! В паласах завернуты; в случае чего не промочит ни дождем, ни на реке, буде где вброд поедем. На самых высоких лошадей навьючили. Как надо!
- Гонцов я уже послал, чтобы оповестили в Шемахе. Велел им, чтоб по дороге нам везде все подготовили.
Низам Халдар, любитель похозяйничать в дружеских поездках и пирушках, мастер и плов приготовить, и освежевать барашка, и даже спеть, когда взгрустнется, повеселел, засмеялся, разламывая лепешку:
- Кушайте, кушайте - дорога впереди.
Вдруг появился Аяр. Он ждал у юрты повелителя, чтобы, приняв письма, ехать. Но повелитель, приказав всем гонцам быть наготове, не посылал никого. Он ждал вестей от конницы, оцепившей места, где накануне погибли двое гонцов.
Увидев Аяра, повелитель послал его глянуть, вышел ли в путь караван Халиля.
Выслушав вопрос дедушки, пересказанный Аяром, Халиль ответил:
- Скажи повелителю: садимся на коней. А сам ты далеко ль, гонец, скачешь?
- По воле повелителя - в Самарканд.
Халиль отпустил Аяра, но, когда гонец уже собрался в дорогу, его около лошадей окликнул Низам Халдар:
- Эй, гонец! Царевич кличет.
- Мне бы ведь пора... Как бы повелитель чего не сказал. Вон моя охрана - вся уж в седле! - объяснялся Аяр, дабы собеседник понимал, что одному лишь повелителю подвластен царский гонец, но тут же торопливо расправлял редкие волоски незадачливой бородки, чтобы предстать перед царевичем в достойном облике.
Халдар провел его за юрты, за шатры, где, уже сидя на своем стройном коне, гонца ждал Халиль-Султан.
Когда Аяр приблизился, Халиль склонился в седле так низко, что деревянная лука почти коснулась его груди, и тихо сказал:
- Тайное дело исполни, гонец. В Самарканде.
- От повелителя нашего какие тайны? - из осторожности возразил Аяр.
- А мне услужить не хочешь?
Аяр устыдился своего притворства и от души сознался:
- Кто же из нас не молит бога о ниспослании счастья и удачи милостивейшему из царевичей!
- Будешь в Самарканде, зайди, гонец, к тиснильщику... Знаешь?
- Знаю, еще бы!
Халиль улыбнулся: знает тиснильщика, - значит, и всю историю Халилевой любви знает!
- И дочери его отдай этот маленький подарок. И скажи: у мирзы Халиля не только крепка рука, рукоять булата держа, но крепче булата слово и сердце мирзы Халиля. Запомнил?
- Истинно: крепче булата слово и сердце...
- А это на дорогу тебе, купишь сластей своим красоткам.
И Халиль дал Аяру узенький, длинный кисет мелких денег.
Когда, отогнувшись от луки, царевич пустил коня, Аяр, возвращаясь к своим лошадям, задумчиво покачивал головой и грустил:
- Ведь и мне бы пора найти твердость сердца, твердость слова: сказать ей. А ее уж и не сыщешь теперь, где там! Степь! Степь широка...
Он бережно пощупал завернутый в шелковый лоскуток подарок. Браслет. Два одинаковых браслета.
Не смея развернуть лоскуток, он запрятал его глубоко за пазуху.
Узнав, что Халиль уже в седле и ждет их, спутники Халиля, заметавшись, поспешили к лошадям. Все вдруг вспоминали что-то, что еще надо бы было здесь сделать, кому-то что-то бы сказать...
Но дорога на Шемаху вскоре развернулась перед ними, а день, как и надо было, оказался погож.
***
Хатута брел к Мараге.
Древняя дорога то протягивалась пустырями, то переваливала через голые холмы, - она казалась шрамом на земле, втоптанная в красноватую почву, втоптанная за сотни лет сотнями тысяч прохожих и проезжих путников, караванов, посохами паломников и полчищами нашествий. Кое-где у самой тропы лежали каменные завалы, ограждавшие чью-то усадьбу, сад или поле. Местами над дорогой свешивались деревья садов, покрытые листвой, еще молодой, а уже отягощенной бурой пылью.
Листва на деревьях выглядела черноватой с багровым отливом - не то что чистая зелень Шемахи. Мутное небо казалось густым, хотя день был так светел, что алый халат пылал на Хатуте.
Дважды его обогнали всадники, ехавшие в город из стана. У одних всадников оружие висело поверх одежды, у других оно виднелось под халатами. Хатута шел, помахивая, прутиком, подобранным на тропе.
Всадники проехали, обрызгав пешехода тяжелой маслянистой пылью. Никто не сказал ни приветствия, ни доброго напутствия путнику, как заведено по исконным обычаям. Но и за то слава аллаху, что не задержали, не обидели, - боязно одинокому пешеходу на далеких дорогах, когда повсюду шарят Тнмуровы люди и воины или шляются одичалые головорезы, отбившиеся от своих войск. О, благодарение за милостивый дар повелителя, за дорогой халат: видно, он и вправду бережет беззащитного человека.
Стало легче на душе, когда возникли стены древнего города, повидавшего на своем веку и опустошительное нашествие сельджуков, разрушивших город, растерзавших безоружных жителей; и грабежи Тохтамыша; и первый приход Тимура, напомнившего повадки и нрав своих предшественников.
Но лет за полтораста до Тимура Марагой правил хан Хулагу, внук Чингиз-хана. Марага была его столицей. Отсюда он повелевал своим царством, раскинувшимся от Хорасана до гор и озер Великой Армении, от побережий Персидского моря, от горячих долин Месопотамии до азербайджанских берегов Каспия.
Сын младшего из сыновей Чянгиз-хана, Хулагу, занимаясь делами своего удела, ждал часа, когда, пережив старших наследников деда, станет великим ханом над всеми уделами, над всеми ордами, над всеми царствами, подвластными потомству Чингиза. Когда умер великий хан, Хулагу пошел в Монголию. Но путь от Мараги по Монгольским степям долог, Хулагу опоздал: его брат Хубилай, явившись из Китая, уже занял юрту великого хана. Он пожаловал Хулагу лишь титулом ильхана - владыки народа. Ильхан Хулагу вернулся в Азербайджан и пошел на Сирию. Египетский султан двинул против полчищ Хулагу сильное войско и отогнал монголов. Хулагу снова вернулся в Марагу. Здесь он затаил свои воинские мечты и предался наукам: он всю жизнь помнил, как гордились перед ним своей ученостью шахи и шейхи, одоленные его силой, но неодолимые в их надменности. Хулагу тоже собрал ученых; ему повезло: между ними оказался Насир-аддин Туси, математик, астроном, геометр. Хулагу знал, сколь высоко ценит Насир-аддина сам халиф Ал-Мустасим в Багдаде, знал, как хотел бы халиф переманить к себе прославленного ученого. Хан пожелал досадить халифу и построил в Мараге Дом Звезд, щедро наполнив его всеми приборами, известными в те времена, приказал собрать сюда рукописи и книги со всего своего обширного царства. В помощники Насир-аддину Туси он дал многих ученых.
Двенадцать лет Насир-аддин изучал небо над Марагой и составил списки звезд, названные в честь Хулагу Ильханскими. Подобных и равных им не было ни в Азии, ни во всем мире; точность их, даже много веков спустя, удивляла звездочетов всех стран.
Насир-аддин перевел труды Эвклида и Архимеда, Менелая и Птоломея [так], Гипсикла и Автолика. Его "Изложение Эвклида" помогло многим грядущим поколениям ученых, его книги о числах, о звездах, об углах, о камнях, о лечении болезней долго жили, как и труды его сотрудников, работавших в тихих кельях Дома Звезд в Мараге.
Среди городских строений еще виднелась полуразвалившаяся башня Дома Звезд, поднимались стройные, как свечи, минареты, своды бань и галереи мечетей, горбились купола над базарными перекрестками, когда Хатута увидел Марагу. Он приостановился:
"Какой из них Купол Звездочетов?"
И повторил тайные слова своего ганджинского наставника: "А случится в тех краях бывать, помни: Купол Звездочетов, там спросить старика Али-зада, медника. Ты ему скажешь: хозяин, мол, здешней земли. Он отзовется словом "медь". Ты ему тоже скажи: медь. Запомнил? Он тебе покажет дорогу к нашим людям, если дело будет..." Марага, Тебриз, Султания - везде были свои люди, но Хатута легче бы умер, чем назвал бы их чужим ушам.
Хатута пришел сюда, ибо Марага была ближе других городов от стана, где повелитель народов, Щит Милосердия, Меч Справедливости, Тимур Гураган даровал милость и свободу своему ничтожному пленнику.
На узких улицах города там и сям между приземистыми домами горбились холмы, поросшие лохматыми рыжими сорняками. Из глинистых обвалов торчали обтесанные камни руин. Сюда соседи сносили свой мусор - валили в кучи золу, кости, тряпье. Улицы показались Хатуте более тихими, чем дорога между садами, которой он пришел. Там шумели на вольном ветру деревья, там журчали ручьи, а здесь безмолвствовали дома, молчаливо шли прохожие, облаченные в линялое тряпье или в поношенные халаты.
Базар тоже был тих: крестьяне, расторговавшись, разъехались, купцы еще сидели в приземистых лачугах под холщовыми навесами, - видно, лишь из торгашеского упрямства, а не в надежде на покупателей.
Длинный араб в черном бурнусе переходил безлюдную площадь, ведя за собой десяток верблюдов, ступавших столь бесшумно, словно все они двигались, как туман, не касаясь земли.
Хатута пошел следом, догадываясь, что араб направляется к постоялому двору вьючить караван.
Вечерело. На западе, над озером Урмией, висело лиловое, почти черное облако, снизу позлащенное уходящим солнцем.
На постоялом дворе, сложенном, видно, еще в давние годы из тяжелых камней, в одной из раскрытых келий сидели тесным кружком поджарые арабы, молча пережевывая скудный ужин. Верблюдов отвели к вьюкам, занимавшим большой угол двора.
Хилый старик в коротенькой одежонке, не достигавшей голых колен, всунул тоненькие ноги в огромные кожаные туфли и, волоча эти туфли по уложенному круглыми плитами двору, отвел Хатуту в отдаленную келью, где валялось какое-то тряпье, гостеприимно предоставляемое постояльцам.
Когда Хатута шел через двор, все, кто обитал здесь, выглядывали и провожали его взглядами: нарядный, яркий халат влек к себе все взоры, как пламя светильника в ночной темноте.
Следом за Хатутой на постой прибыли воины Тимура. Десяток, возглавляемый громкоголосым десятником, кричавшим через весь двор указания конюху. Воины привели с собой на длинном аркане рыжего барана и вскоре принялись свежевать его, готовясь к ужину.
Они громко разговаривали и грубо подтрунивали над одним из своих, который стыдливо отмалчивался. Они корили его, что когда-то, еще в прошлое лето, он проиграл свое ухо и столько времени не смог его отыграть. Он только отмахивался, возражая:
- Отыграюсь, еще есть мое право. Отыграюсь! Что ж, какая мне жизнь без уха! Ухо непременно надо вернуть. Уж это правда!
И, отвечая так, он все время, по привычке, прикладывал ладонь к тому месту, где прежде у него было ухо.
Когда перед сном Хатуте пришлось пройти мимо этих загулявших воителей, ни один из них даже глазом не повел в сторону алого халата, словно никто и не прошел мимо.
Хатуте в эту первую в жизни ночь, когда он остался один, свободный и как бы возмужавший, захотелось полного покоя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147