– Да как ты смеешь делать такое! – встает она и прислоняется к стене, словно без ее поддержки упадет.– Я ничего не делаю. Я говорю о своих чувствах. – От слез мое лицо начинает чесаться. Папа дает мне свой платок.– Тебе должно быть стыдно! Вот как ты должна себя чувствовать!– Баста , Клаудия. Баста . Ты не видишь, что Лючия и так расстроена? – тихо говорит папа.– Вы, синьор, не имеете никакой власти в вашем доме, – шипит она папе.Мама смотрит на папу, сдерживаясь, чтобы тут же не рассмеяться; никто еще не говорил с ним в таком тоне. Потом миссис Де Мартино поворачивается ко мне:– Лючия Сартори, ты молода, и поэтому много парней за тобой увивается. За тобой! Самой красивой девушкой Гринвича. Я все время только и слышу: «Лючия Сартори, Bellissima !» Конечно, в это трудно поверить, пока не увидишь тебя собственными глазами. Всякий хороший итальянский парень хотел бы жениться на тебе. Но ты не станешь хорошей женой! Ты слишком упорная, – кричит миссис Де Мартино.Мой отец встает, подходит к Клаудии и спокойно говорит:– В этом доме никто не смеет оскорблять мою дочь. В возмущении мама качает головой.– Забери кольцо! – велит миссис Де Мартино своему сыну.– Вы хотите получить кольцо? – не могу я поверить своим ушам.– А ты, Данте, не хочешь… не хочешь забрать кольцо? – Миссис Де Мартино протягивает руку и ждет, пока я не положу в нее кольцо.Я поворачиваюсь к Данте, но он смотрит на свою мать:– Мама, перестань.– Она, – презрительно усмехаясь, говорит миссис Де Мартино, – любит свою работу больше, чем тебя.– Это неправда, – мягко говорит Данте.– Забирайте. – Я снимаю кольцо с пальца и отдаю Данте: – Кажется, это твое? – Потом поворачиваюсь к его матери: – Или оно принадлежит вам?– Вообще-то, мне, – встает мистер Де Мартино и берет кольцо. – Это я его купил.Миссис и мистер Де Мартино идут в прихожую и берут свои плащи.– Это безумие, – умоляет меня Данте. – Давай все обсудим.– О, Данте.Я знаю, что должна все исправить, пойти вслед за его родителями и просить у них прощения. Мне так хочется обнять Данте, сказать ему, что нам надо уехать, сбежать, снять собственную квартиру, начать все заново. Разве бывает такое, чтобы такой чудесный день так паршиво закончился? Чтобы все пошло прахом?– Лючия, я позвоню позже, – бормочет Данте и плетется к двери вслед за родителями.Как только они исчезают, у меня начинает болеть живот.Входит Эксодус, за ним Анджело, Орландо и Роберто.– Мы пришли к десерту, – объявляет Эксодус. – Куда это они собрались?– Домой, – шепчет мама.– Кажется, они рассержены, – говорит Анджело.– По пути к машине миссис Де Мартино так громко топала, будто пыталась потушить кучу окурков, набросанных вдоль дороги, – вступает в разговор Орландо.– Что ты им сказала? – спрашивает меня Роберто.– Что хочу продолжить работу в магазине, а им, видите ли, это пришлось не по вкусу. Мистер Де Мартино даже забрал у меня обручальное кольцо.– Я же говорил тебе, что они болваны, – пожимает плечами Эксодус.– Хочешь, мы вернем тебе кольцо? Мы можем его побить, – предлагает Орландо.– Мальчики, – предупреждает мама.– Ну, он заставил нашу сестренку плакать.– Нет, это ваша сестра заставила плакать его, – наливая в бокал вина, говорит папа.– Они успели поесть? – интересуется Роберто.– Да, но очень много еды осталось, – приглашает их к столу мама.Мои братья ведут себя так, словно ничего не случилось, словно я не отдала только что свое бриллиантовое кольцо, ввязавшись в спор с миссис Де Мартино, и тем самым не изменила свою судьбу.– Как вам кусок в горло лезет? – возмущаюсь я.– А что нам остается делать, – с набитым булочками ртом говорит Роберто. – Голодать только потому, что Де Мартино идиоты?Не могу поверить глазам своим. Я будто через окно наблюдаю за чужой семьей с Коммерческой улицы. Если вы выросли в большой семье, то воспринимаете всех своих братьев и сестер так, словно они – часть тебя самого. Представьте себе осьминога: его щупальца двигаются в разные стороны, но все равно они являются частью единого целого. Роберто старший, поэтому он – глава; Анджело, второй по счету, – миротворец; Орландо, средний ребенок, – мечтатель; Эксодус, самый младший, – своенравный, непредсказуемый буян. А следом за ними я – малышка. И неважно, сколько у меня седых волосков, я навсегда останусь их малышкой. Потому что я – девушка, мамина помощница и служанка в собственном доме. Это я в субботу, в свой выходной, отпарила каждую салфетку, которая лежит сейчас на столе. Мои братья работают в лавке, и пока они не женятся, или пока я не выйду замуж, я вынуждена прислуживать им.Мама берет тарелки с сушилки и протягивает их братьям. Орландо накладывает себе bracciole .– Невероятно, что ты потратила такое превосходное мясо на этих Де Мартино, – ворчит он. Орландо высокий и худой, хотя ест больше всех. У него интеллигентное треугольной формы лицо, красивые темные глаза, и он очень добрый.– Де Мартино вернется, – уверяет Роберто.– Я так не думаю, – тихо говорит папа.– Ой, пап. Милые бранятся – только тешатся. Со всеми бывает, – подмигивая мне, улыбается Анджело.– Если он не вернется, я рыдать не стану, – накладывая себе еду, говорит Эксодус. – Мужчины, они как рыба. Хочешь выйти замуж? Идешь туда, где много парней, забрасываешь удочку с какой-нибудь наживкой Игра слов: автор использует слово bait (англ.), которое можно перевести как «наживка» или «искушение».
и начинаешь вытягивать леску. Зачем возвращать Данте Де Мартино. Ты можешь поймать и получше.– Он выгодная партия, – замечает ему мама.– Нет-нет, это мы – выгодные в Гринвиче партии, – настаивает Эксодус. – Каждая местная девушка мечтает выйти за одного из нас замуж. И заешь, чем мы так хороши? Скажу тебе. Потому что у нашего папы есть «Гросерия» и этот дом, а еще все мы работаем. Это называется соблазнительный аромат денег. Их привлекает наше богатство. Они видят, как все чудесно обустроила мама, и в их головы закрадывается мысль: «Все это может принадлежать мне».– Просто ты не доверяешь людям, – говорит ему Анджело.– Вообще-то он прав. А тебе, – показывает Роберто своей вилкой на меня, – лучше смириться с этим.– Сестренка, не слушай его. Мы в любовных делах не советчики. Никто до сих пор так и не женился, – вздыхает Анджело.– Мама, ну почему я должна подчиняться? Ради чего? Оставить тебя, переехать к востоку на пятьдесят кварталов и делать для Клаудии Де Мартино все, что я делаю для тебя, с той лишь разницей, что я еще и вынуждена буду уволиться с работы. Какой в этом смысл?– Тогда вообще не выходи замуж. Ради семьи мне тоже многим пришлось поступиться. Тебе хорошо известно, сколько у меня забот.– Твоя жизнь действительно так трудна? – смотрит на маму папа.– Нелегка, – смущенно отвечает мама.– Радуйся, Лючия. Тебя освободили от такого тяжкого бремени. От жизни… похожей на нашу! – улыбается Анджело.– По мне так и хорошо, если Лючия вообще не выйдет замуж. Мне нравится, как она стирает белье, – подмигивает мне Роберто.Братья смеются.– Знаете что? Это нисколько не смешно. Попробовали бы сами себе готовить и стирать, вам бы пошло на пользу.– Ой, ну, это уж слишком. Мы ведь только хотим, чтобы ты была счастлива, Лю.– Я не ваша собственность. Вы… да вы просто стая обезьян, по крайней мере, ведете себя не лучше. Все вам шуточки, да?– Мама, кажется, проклятье Катерины все-таки существует, – бормочет Роберто.– Замолчи! – шикает на него мама.– О чем это ты говоришь? – спрашиваю его я. Потом смотрю на маму, испепеляющую взглядом Роберто. – Что за проклятье Катерины?– Роберто. Язык твой – враг твой, – укоряет отец.– Папа, о чем говорит Роберто?– Ни о чем. Так, вздор. Забудь. – Мама отодвигает от себя тарелку и откидывается на спинку стула.Эксодус ставит локти на стол:– Кто-то проклял нашу сестренку? Это венецианец, как папа, или барезец Житель, уроженец города Бари.
, как мама?– Только барезцы знают, как управляться с таким оружием, – говорит Орландо.Снова мои братья смеются. Я смотрю на папу:– Почему ты мне ничего не рассказывал?– Я не позволяла ему, – восклицает мама. – Иногда лучше быть в неведении, чтобы собственными мыслями не привлекать беду.– Лучше уж знать, – возражаю я.– Нет никакой необходимости. От секретов бывает много пользы. Помнишь мою тетю Николетту? У нее одна нога была короче другой. Какая была польза рассказывать об этом жениху до свадьбы. Это могло стать причиной их размолвки. А так они прожили вместе пятьдесят семь лет.– Пусть, но я другая, мама. Я хочу знать.– Какая тебе разница? Проклятье, оно и есть проклятье, – мама делает глоток вина из папиного бокала.– Это все венецианцы, – начинает папа. – Много лет назад мы с моим братом Энцо жили в Годега ди Сант-Урбано – поместье между городом Тревисо и Венецией. Нам было около двадцати, и мы были фермерами. Наше поместье находилось в плодородной долине; весной и летом там можно было выращивать любые овощи. Но у нас была мечта. Мы собирали урожай кукурузы и отвозили его на открытый рынок в Тревисо. Отличный был рынок. Чем там только не торговали: овощами, фруктами, рыбой – всем, что душе угодно. Постепенно мы скопили денег и в 1907 году поехали в Америку. Мы хотели создать собственный рынок, наподобие того, что мы видели в Тревисо. Энцо и я были командой. Приехав в Америку, мы придумали имя нашему рынку. Переделали английское слово на итальянский манер, чтобы даже в названии чувствовалась Италия. «Гросерия». Потом в доме моей кузины я встретил вашу мать, а Энцо в Маленькой Италии Район Южного Манхэттена в Нью-Йорке; традиционное место проживания американцев итальянского происхождения.
познакомился с девушкой по имени Катерина.– Папа, мы знаем все про твоего брата. – Мне не хочется слушать папины истории о прошлом нашей семьи. – Мы знаем, что вот уже много лет вы даже не разговариваете. Мы знаем, что он фермер в Пенсильвании, но никогда не встречались ни с ним, ни с нашими двоюродными братьями и сестрами. И все потому, что вы никак не можете простить друг друга. Но какое это имеет отношение к проклятью?– Мама и твоя тетя…Мама громко возмущается:– Не смей называть ее «тетей». Она не достойна называться нашей родственницей.– Мама с Катериной не ладили.– Пап, это слишком мягко сказано. Я помню, как они надрывались, пытаясь перекричать друг друга, – вставляет Роберто.Папа продолжает:– Нехорошо это было. Из-за этого мы с Энцо и поссорились, и уже не смогли восстановить былые братские отношения. Поэтому мы решили прекратить наше партнерство и бросить жребий. Монету. Победитель получал право выкупить «Гросерию» и этот дом, а проигравший должен был забрать деньги и покинуть Нью-Йорк.Анджело хихикает:– Кошмар, мы могли стать фермерами в Пенсильвании.– Фермер – почетное занятие, – не соглашается с ним Эксодус.– В то время ваша мама была беременна Лючией. Это случилось летом 1925 года. Проиграв, Энцо расплакался. А Катерина пришла в бешенство, начала кричать. Тогда она и наложила на тебя проклятье, – поворачивается ко мне папа.– Я не верю, что кто-то может насылать проклятье. Это какое-то итальянское вуду, – усмехаюсь я.– А что за проклятье, папа? – спрашивает Анджело.– Она сказала, что Лючия умрет от разбитого сердца.– Ненавижу ее, – ворчит мама.– И вы на самом деле верите, что расторжение помолвки – следствие этого проклятья?– Похоже на то, – хмурится Роберто.– Подождите-ка! Я сама ее расторгла. Никто меня не заставлял. Ни одна ведьма не совалась в дверь с отравленным яблоком, ни одной странной птицы не оказывалось на подоконнике, и я ни разу не проходила под лестницей, так что давайте забудем об этом. Проклятье не имеет к размолвке никакого отношения, – делаю я рукой такое движение, словно отгоняю от себя муху.– Но тебе действительно не везет с мужчинами, – ласково говорит Орландо. – Вспомни Монтини, который грозился броситься на машине в океан с моста, ведущего в Джерси.– Я тут ни при чем. Он был ненормальным, – защищаюсь я.– А что произошло с Романом Тальфаччи? – спрашивает Орландо.– Это я его побил. Он оскорбил Лючию, так что это – моя вина, – объясняет Эксодус.Некоторое время мы молчим. Никто не может подобрать слов. У мамы растрепались волосы, а белые ладони закрывают лицо. Папа покачивает бокалом и глоток за глотком пьет вино, как будто по поговорке пытается найти в нем истину. Мои братья откинулись на спинки стульев. Может, они верят в проклятье и гадают, как защитить меня в мире духов и колдовства.Раздается звонок. Роберто идет к телефону и поднимает трубку.– С тобой желает говорить Де Мартино.Мама смотрит на меня умоляюще:– Поговори с ним. Он такой хороший парень.Я иду на кухню и беру у Роберто трубку:– Данте.– Я забрал у отца кольцо, – говорит Данте.Я молчу.– Лючия, мне все еще хочется на тебе жениться. Мама не сдержалась. Она просто погорячилась.Я снова молчу.– Лючия, что случилось? Ты встретила другого?– Нет-нет, ничего такого, – хотя это не совсем правда. Я встретила Данте Де Мартино, ангела во плоти, хорошего настолько, что он не может пойти против воли родителей, потому что для него счастье – угождать им.– Я буду ждать, сколько потребуется, Лючия, – ласково шепчет он.– Знаю.Я и так заставила его ждать слишком долго, но если мне хочется сделать карьеру, я сама должна принимать решения. Со всем соглашаться – это удел домохозяек.– Я хочу на тебе жениться. Ты не считаешь, что уже пора? – говорит Данте.Ну как я могу объяснить ему, что, пока я работаю, время не существует, что у меня впереди еще много всего. Жизнь, наполненная учебой, и мир, в котором нет предела полету воображения. Ему не понять. Я помню его лицо, когда говорила ему о прибавке. Он был рад за меня, но совсем мной не гордился.– Извини, Данте.Он вздыхает так словно хочет что-то сказать, но молчит. Потом желает мне спокойной ночи и кладет трубку. Мы не можем долго сердиться друг на друга, наши размолвки всегда быстро заканчивались. Но почему-то эта ссора кажется мне последней (в смысле, мне кажется, что это конец наших отношений). Я вытираю лоб кухонным полотенцем и иду обратно в гостиную, где мои родители сидят за столом и ждут. Братья ушли.– Лючия, что ты ему сказала? – с надеждой смотрит на меня мама.– Сказала, что не выйду за него. Я просто не могу.Мама всплескивает руками и глядит на папу с нескрываемым разочарованием. В ее глазах я неудачница. Мне посчастливилось встретить порядочного мужчину из прекрасной семьи, но я сама все разрушила. Но как мне сказать ей, что любовь должна вдохновлять меня, а не угнетать. Что любовь должна давать мне силы, а не отнимать их. Как мне объяснить, что я просто не могу, и не важно, насколько сильно мое чувство к Данте. Я не могу выйти за него замуж и жить в его доме, где меня будут ценить только как прачку или кухарку. Именно такой жизнью живет моя мама, и если я все это выскажу, то ей будет очень больно. Слезы наворачиваются мне на глаза от мысли, что за один вечер я причинила боль стольким людям. Чтобы не закатывать сцену, я быстро поднимаюсь к себе.Когда я вхожу в комнату, воротник платья, подаренного миссис Де Мартино, словно кусает меня. Я оттягиваю его, со злостью расстегиваю пуговицы и снимаю платье. Потом надеваю халат, забираюсь в кровать и смотрю сквозь окно на луну. Она, словно серебряный амулет, блестящий в мягком свете свечи. Здесь, в моей мансарде, далеко от земли, мне кажется, что я Рапунцель Принцесса, персонаж немецких сказок.
, хотя я прекрасно понимаю, что никакая я не принцесса. Я отослала принца прочь. Наверное, я просто недостаточно люблю Данте, потому что я могла бы испытывать к мужчине и более сильное чувство. Я беру телефон и звоню Рут. Гудок, еще гудок, и еще. Вспомнив, что она ужинает с родителями Харви, я вешаю трубку. Надеюсь, у нее все в порядке.– Я устала, – услышав стук в дверь, кричу я.– Это я, – говорит папа.Он входит и садится на стул, чтобы утешить меня, как делает всякий раз, когда меня кто-то обидел или я кого-то подвела. Что бы ни произошло в моей жизни, отец всегда находит нужные слова.– Твоя мать переживает, – начинает он.– Прости, пап.– Но я спокоен.Его слова вселяют в меня надежду.– Спокоен?– Да. Ты всегда знала, что делаешь. Если не готова, незачем выходить замуж. Из этого все равно ничего хорошего не выйдет. Я не признаю старого обычая, по которому родители выбирали тебе спутника. Мне тоже выбрали жену задолго до того, как я понял, что вообще означает слово «жениться». Я был обещан девушке из Годеги. Мне не хотелось жениться на ней, но мой отец настаивал.Я сажусь на кровати:– Мне казалось, что ты приехал сюда начать свое дело. Но ты просто бежал, да?– Да.– Так ты меня понимаешь!– Мама думает, что это я вбиваю в твою голову все эти глупости. Она думает, что ты слишком независима. Но мне хочется, чтобы у тебя было все, что есть у моих сыновей, чтобы ты упорно трудилась и прожила интересную жизнь; чтобы ты всегда оставалась независимой, потому что независимость означает, что ты сможешь сама о себе позаботиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
и начинаешь вытягивать леску. Зачем возвращать Данте Де Мартино. Ты можешь поймать и получше.– Он выгодная партия, – замечает ему мама.– Нет-нет, это мы – выгодные в Гринвиче партии, – настаивает Эксодус. – Каждая местная девушка мечтает выйти за одного из нас замуж. И заешь, чем мы так хороши? Скажу тебе. Потому что у нашего папы есть «Гросерия» и этот дом, а еще все мы работаем. Это называется соблазнительный аромат денег. Их привлекает наше богатство. Они видят, как все чудесно обустроила мама, и в их головы закрадывается мысль: «Все это может принадлежать мне».– Просто ты не доверяешь людям, – говорит ему Анджело.– Вообще-то он прав. А тебе, – показывает Роберто своей вилкой на меня, – лучше смириться с этим.– Сестренка, не слушай его. Мы в любовных делах не советчики. Никто до сих пор так и не женился, – вздыхает Анджело.– Мама, ну почему я должна подчиняться? Ради чего? Оставить тебя, переехать к востоку на пятьдесят кварталов и делать для Клаудии Де Мартино все, что я делаю для тебя, с той лишь разницей, что я еще и вынуждена буду уволиться с работы. Какой в этом смысл?– Тогда вообще не выходи замуж. Ради семьи мне тоже многим пришлось поступиться. Тебе хорошо известно, сколько у меня забот.– Твоя жизнь действительно так трудна? – смотрит на маму папа.– Нелегка, – смущенно отвечает мама.– Радуйся, Лючия. Тебя освободили от такого тяжкого бремени. От жизни… похожей на нашу! – улыбается Анджело.– По мне так и хорошо, если Лючия вообще не выйдет замуж. Мне нравится, как она стирает белье, – подмигивает мне Роберто.Братья смеются.– Знаете что? Это нисколько не смешно. Попробовали бы сами себе готовить и стирать, вам бы пошло на пользу.– Ой, ну, это уж слишком. Мы ведь только хотим, чтобы ты была счастлива, Лю.– Я не ваша собственность. Вы… да вы просто стая обезьян, по крайней мере, ведете себя не лучше. Все вам шуточки, да?– Мама, кажется, проклятье Катерины все-таки существует, – бормочет Роберто.– Замолчи! – шикает на него мама.– О чем это ты говоришь? – спрашиваю его я. Потом смотрю на маму, испепеляющую взглядом Роберто. – Что за проклятье Катерины?– Роберто. Язык твой – враг твой, – укоряет отец.– Папа, о чем говорит Роберто?– Ни о чем. Так, вздор. Забудь. – Мама отодвигает от себя тарелку и откидывается на спинку стула.Эксодус ставит локти на стол:– Кто-то проклял нашу сестренку? Это венецианец, как папа, или барезец Житель, уроженец города Бари.
, как мама?– Только барезцы знают, как управляться с таким оружием, – говорит Орландо.Снова мои братья смеются. Я смотрю на папу:– Почему ты мне ничего не рассказывал?– Я не позволяла ему, – восклицает мама. – Иногда лучше быть в неведении, чтобы собственными мыслями не привлекать беду.– Лучше уж знать, – возражаю я.– Нет никакой необходимости. От секретов бывает много пользы. Помнишь мою тетю Николетту? У нее одна нога была короче другой. Какая была польза рассказывать об этом жениху до свадьбы. Это могло стать причиной их размолвки. А так они прожили вместе пятьдесят семь лет.– Пусть, но я другая, мама. Я хочу знать.– Какая тебе разница? Проклятье, оно и есть проклятье, – мама делает глоток вина из папиного бокала.– Это все венецианцы, – начинает папа. – Много лет назад мы с моим братом Энцо жили в Годега ди Сант-Урбано – поместье между городом Тревисо и Венецией. Нам было около двадцати, и мы были фермерами. Наше поместье находилось в плодородной долине; весной и летом там можно было выращивать любые овощи. Но у нас была мечта. Мы собирали урожай кукурузы и отвозили его на открытый рынок в Тревисо. Отличный был рынок. Чем там только не торговали: овощами, фруктами, рыбой – всем, что душе угодно. Постепенно мы скопили денег и в 1907 году поехали в Америку. Мы хотели создать собственный рынок, наподобие того, что мы видели в Тревисо. Энцо и я были командой. Приехав в Америку, мы придумали имя нашему рынку. Переделали английское слово на итальянский манер, чтобы даже в названии чувствовалась Италия. «Гросерия». Потом в доме моей кузины я встретил вашу мать, а Энцо в Маленькой Италии Район Южного Манхэттена в Нью-Йорке; традиционное место проживания американцев итальянского происхождения.
познакомился с девушкой по имени Катерина.– Папа, мы знаем все про твоего брата. – Мне не хочется слушать папины истории о прошлом нашей семьи. – Мы знаем, что вот уже много лет вы даже не разговариваете. Мы знаем, что он фермер в Пенсильвании, но никогда не встречались ни с ним, ни с нашими двоюродными братьями и сестрами. И все потому, что вы никак не можете простить друг друга. Но какое это имеет отношение к проклятью?– Мама и твоя тетя…Мама громко возмущается:– Не смей называть ее «тетей». Она не достойна называться нашей родственницей.– Мама с Катериной не ладили.– Пап, это слишком мягко сказано. Я помню, как они надрывались, пытаясь перекричать друг друга, – вставляет Роберто.Папа продолжает:– Нехорошо это было. Из-за этого мы с Энцо и поссорились, и уже не смогли восстановить былые братские отношения. Поэтому мы решили прекратить наше партнерство и бросить жребий. Монету. Победитель получал право выкупить «Гросерию» и этот дом, а проигравший должен был забрать деньги и покинуть Нью-Йорк.Анджело хихикает:– Кошмар, мы могли стать фермерами в Пенсильвании.– Фермер – почетное занятие, – не соглашается с ним Эксодус.– В то время ваша мама была беременна Лючией. Это случилось летом 1925 года. Проиграв, Энцо расплакался. А Катерина пришла в бешенство, начала кричать. Тогда она и наложила на тебя проклятье, – поворачивается ко мне папа.– Я не верю, что кто-то может насылать проклятье. Это какое-то итальянское вуду, – усмехаюсь я.– А что за проклятье, папа? – спрашивает Анджело.– Она сказала, что Лючия умрет от разбитого сердца.– Ненавижу ее, – ворчит мама.– И вы на самом деле верите, что расторжение помолвки – следствие этого проклятья?– Похоже на то, – хмурится Роберто.– Подождите-ка! Я сама ее расторгла. Никто меня не заставлял. Ни одна ведьма не совалась в дверь с отравленным яблоком, ни одной странной птицы не оказывалось на подоконнике, и я ни разу не проходила под лестницей, так что давайте забудем об этом. Проклятье не имеет к размолвке никакого отношения, – делаю я рукой такое движение, словно отгоняю от себя муху.– Но тебе действительно не везет с мужчинами, – ласково говорит Орландо. – Вспомни Монтини, который грозился броситься на машине в океан с моста, ведущего в Джерси.– Я тут ни при чем. Он был ненормальным, – защищаюсь я.– А что произошло с Романом Тальфаччи? – спрашивает Орландо.– Это я его побил. Он оскорбил Лючию, так что это – моя вина, – объясняет Эксодус.Некоторое время мы молчим. Никто не может подобрать слов. У мамы растрепались волосы, а белые ладони закрывают лицо. Папа покачивает бокалом и глоток за глотком пьет вино, как будто по поговорке пытается найти в нем истину. Мои братья откинулись на спинки стульев. Может, они верят в проклятье и гадают, как защитить меня в мире духов и колдовства.Раздается звонок. Роберто идет к телефону и поднимает трубку.– С тобой желает говорить Де Мартино.Мама смотрит на меня умоляюще:– Поговори с ним. Он такой хороший парень.Я иду на кухню и беру у Роберто трубку:– Данте.– Я забрал у отца кольцо, – говорит Данте.Я молчу.– Лючия, мне все еще хочется на тебе жениться. Мама не сдержалась. Она просто погорячилась.Я снова молчу.– Лючия, что случилось? Ты встретила другого?– Нет-нет, ничего такого, – хотя это не совсем правда. Я встретила Данте Де Мартино, ангела во плоти, хорошего настолько, что он не может пойти против воли родителей, потому что для него счастье – угождать им.– Я буду ждать, сколько потребуется, Лючия, – ласково шепчет он.– Знаю.Я и так заставила его ждать слишком долго, но если мне хочется сделать карьеру, я сама должна принимать решения. Со всем соглашаться – это удел домохозяек.– Я хочу на тебе жениться. Ты не считаешь, что уже пора? – говорит Данте.Ну как я могу объяснить ему, что, пока я работаю, время не существует, что у меня впереди еще много всего. Жизнь, наполненная учебой, и мир, в котором нет предела полету воображения. Ему не понять. Я помню его лицо, когда говорила ему о прибавке. Он был рад за меня, но совсем мной не гордился.– Извини, Данте.Он вздыхает так словно хочет что-то сказать, но молчит. Потом желает мне спокойной ночи и кладет трубку. Мы не можем долго сердиться друг на друга, наши размолвки всегда быстро заканчивались. Но почему-то эта ссора кажется мне последней (в смысле, мне кажется, что это конец наших отношений). Я вытираю лоб кухонным полотенцем и иду обратно в гостиную, где мои родители сидят за столом и ждут. Братья ушли.– Лючия, что ты ему сказала? – с надеждой смотрит на меня мама.– Сказала, что не выйду за него. Я просто не могу.Мама всплескивает руками и глядит на папу с нескрываемым разочарованием. В ее глазах я неудачница. Мне посчастливилось встретить порядочного мужчину из прекрасной семьи, но я сама все разрушила. Но как мне сказать ей, что любовь должна вдохновлять меня, а не угнетать. Что любовь должна давать мне силы, а не отнимать их. Как мне объяснить, что я просто не могу, и не важно, насколько сильно мое чувство к Данте. Я не могу выйти за него замуж и жить в его доме, где меня будут ценить только как прачку или кухарку. Именно такой жизнью живет моя мама, и если я все это выскажу, то ей будет очень больно. Слезы наворачиваются мне на глаза от мысли, что за один вечер я причинила боль стольким людям. Чтобы не закатывать сцену, я быстро поднимаюсь к себе.Когда я вхожу в комнату, воротник платья, подаренного миссис Де Мартино, словно кусает меня. Я оттягиваю его, со злостью расстегиваю пуговицы и снимаю платье. Потом надеваю халат, забираюсь в кровать и смотрю сквозь окно на луну. Она, словно серебряный амулет, блестящий в мягком свете свечи. Здесь, в моей мансарде, далеко от земли, мне кажется, что я Рапунцель Принцесса, персонаж немецких сказок.
, хотя я прекрасно понимаю, что никакая я не принцесса. Я отослала принца прочь. Наверное, я просто недостаточно люблю Данте, потому что я могла бы испытывать к мужчине и более сильное чувство. Я беру телефон и звоню Рут. Гудок, еще гудок, и еще. Вспомнив, что она ужинает с родителями Харви, я вешаю трубку. Надеюсь, у нее все в порядке.– Я устала, – услышав стук в дверь, кричу я.– Это я, – говорит папа.Он входит и садится на стул, чтобы утешить меня, как делает всякий раз, когда меня кто-то обидел или я кого-то подвела. Что бы ни произошло в моей жизни, отец всегда находит нужные слова.– Твоя мать переживает, – начинает он.– Прости, пап.– Но я спокоен.Его слова вселяют в меня надежду.– Спокоен?– Да. Ты всегда знала, что делаешь. Если не готова, незачем выходить замуж. Из этого все равно ничего хорошего не выйдет. Я не признаю старого обычая, по которому родители выбирали тебе спутника. Мне тоже выбрали жену задолго до того, как я понял, что вообще означает слово «жениться». Я был обещан девушке из Годеги. Мне не хотелось жениться на ней, но мой отец настаивал.Я сажусь на кровати:– Мне казалось, что ты приехал сюда начать свое дело. Но ты просто бежал, да?– Да.– Так ты меня понимаешь!– Мама думает, что это я вбиваю в твою голову все эти глупости. Она думает, что ты слишком независима. Но мне хочется, чтобы у тебя было все, что есть у моих сыновей, чтобы ты упорно трудилась и прожила интересную жизнь; чтобы ты всегда оставалась независимой, потому что независимость означает, что ты сможешь сама о себе позаботиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32