Шикарный соболь! Королевский горностай! Нарядный леопард! Девушка могла бы блуждать тут вечно и не устать от всего этого великолепия.К моменту, когда я открываю двойную дверь с надписью «Пошив женской одежды на заказ», которая ведет в нашу «святая святых» – большую комнату с длинным столом для кройки, чертежной доской, швейными машинами и паровым гладильным прессом, – я готова приступить к делу. Мой начальник и главный модельер одежды, Делмарр (никаких фамилий, так авангардно), наливает себе чашечку кофе из черно-белого видавшего виды термоса в металлической оплетке. Делмарр выглядит так, словно позирует для статьи «Знаменитости города» в журнал «Джеральд». На нем серый твидовый пиджак с черными замшевыми нашивками на локтях и черные шерстяные брюки. «Безупречный внешний вид – половина успеха», – повторяет нам Делмарр. Он высокий, худощавый, и у него такие широкие ступни, что ему пришлось шить свои замшевые мокасины с кисточками на заказ. Делмарру эти мокасины очень нравятся. «Этот сапожник, должно быть, гений. Чтобы сделать такие стильные и удобные туфли, нужно разбираться в искусстве и знать основы проектирования».У Делмарра открытое лицо с широкими скулами, глубокие ямочки на щеках и волевой подбородок. У него красивое лицо, а в блеске глаз можно увидеть и ум, и мудрость. Делмарр – «любитель все усложнять», как все время твердит моя лучшая подруга Рут. Когда он не занят делом, то проводит время на светских вечеринках, всегда в окружении девушек. Наш начальник – дамский любимчик. В нем удивительным образом сочетается все, что женщины так ценят в мужчинах: он высокий, красивый, неугомонный. Сейчас и всегда его имя будет на страницах модных журналов. Он, кажется, знает всех. Если к нам приходит новая заказчица, он не может успокоиться, пока не выяснит, что, пусть через десятое лицо, но уже знаком с ней. Что же касается вкуса, то он знает, что будет модным, еще до того, как вещи поступят в продажу. Это какое-то особое чутье.– Привет, малышка, – широко улыбаясь, говорит он. – Что нового в Гринвиче?Делмарр достает серебряный портсигар из кармана пиджака, вынимает оттуда сигарету и закуривает.– Хм, первая неделя октября, и яблоки нового урожая уже прибыли.Он откидывает голову назад и смеется. Никто не умеет смеяться как Делмарр; так, будто смех идет откуда-то изнутри.– С такими новостями нам бы лучше жить где-нибудь в Огайо. Что дальше? Пора косить сено в Центральном парке?– Может быть.– Ага, значит, твой папа провел день, художественно выкладывая яблоки пирамидкой. Иногда мне нравится наблюдать за ним, – искренне говорит Делмарр. – Тут нужен особый дар. Это целое театральное представление. Истинный талант.– Я же говорила, что он из семьи искусных фермеров. – Из термоса Делмарра я наливаю себе чашечку кофе и возвращаюсь к своему рабочему месту.Рут Каспиан, моя напарница, выглядывает из-за своего швейного стола:– Почему в темно-синем? Как будто на похороны собралась. Кто-то умер?– Никто, насколько мне известно.– Это платье такое строгое. Ты слишком хороша, чтобы носить строгие платья. От него нужно поскорее избавиться.– Это подарок.– Верни его. – Рут берет розовый мелок и аккуратно подправляет линию низа платья, которую она только что нарисовала.– Не могу. Его подарила мне родственница. Моя будущая свекровь.– Ой, – гримасничает она, соскальзывает со стула и потягивается.Рут стройная миниатюрная девушка, около ста пятидесяти пяти сантиметров ростом. Нам обеим по двадцать пять, но ей можно дать намного меньше. Прекрасные кудрявые каштановые волосы словно кружево обрамляют ее лицо. У нее молочной белизны кожа и карие глаза – отличный контраст с ее любимой ярко-красной помадой.– Понятно. Ты надела его, чтобы поразить миссис Де Мартино. Старую перечницу. Расскажешь потом, как все прошло. Моя будущая свекровь подарила мне зонтик. Может, мне открыть его в комнате и отпугивать им от нее чертей? Она суеверна. Русская.– Миссис Де Мартино была мила со мной. Мне не на что жаловаться.– Счастливица. Гольдфарб помогает мне планировать вечер в честь помолвки и настаивает, чтобы мы устроили его в Латинском квартале.– Может, хотя бы чуточку постараешься сделать радостное лицо?– Нет, – решительно заявляет Рут, но ее тон веселит меня. – Я слишком практична, чтобы тратиться на показуху, ты ведь знаешь. Я не хочу ехать в Латинский квартал ни со своими родными, ни с семьей Харви. Они будут сидеть там как болваны, не зная, как себя ведут в таких местах, словно их занесло дурным бруклинским ветром.– Дай им шанс.– Хорошо, откровенно говоря, я просто не хочу становиться Гольдфарб.Рут сворачивает свой эскиз трубочкой, протягивает его мне, и я кладу его в корзину позади своего стола. Позже мы покажем все наши эскизы Делмарру, какие-то из них он отберет, чтобы показать нашим заказчицам следующей весной.– Но ведь ты любишь Харви, – напоминаю ей я.– Я люблю его. Да, люблю. С четырнадцати лет. Ему тогда было пятнадцать. Мы танцевали в «Морис акрс» в Поконосе, а потом он купил нам по хот-догу. Но мне никогда не нравилась его фамилия. Невероятно, я должна променять Каспиан, фамилию, которая мне так нравится, на… на Гольдфарб!– Не должна, – говорит Делмарр, бросая бланки заказов в корзину, делает последнюю затяжку и швыряет окурок в окно. – На дворе 1950-й год. Сейчас полно женщин, которые оставляют свою фамилию.– Да? Их не старыми девами называют? – ворчит Рут.– Нет, это замужние женщины. Особенно женщины искусства. Актрисы. Знаменитые дамы, которые стали известными прежде, чем вышли замуж.– Кто? – любопытствует Рут.– Ты слышала о Лант и Фонтейн?– Безусловно.– Они не Лант и Лант, так ведь? – пожимает плечами Делмарр и, взяв корзину, уходит в свой кабинет.Рут громко говорит, так, чтобы Делмарр слышал:– Харви ни за что не согласится на Каспиан и Гольдфарб, вот увидишь. Это будет звучать так, будто мы обсуждаем покупки на рыбном рынке на Нижней Ист-Сайд Игра слов: фамилия Каспиан от Каспийского моря; Гольдфарб – «золотая рыбка» (нем.).
.– Ты хотя бы поинтересуйся у него. Может, он и не против.– Маловероятно. И начинать не стоит. Я буду его женой, и хочу взять его фамилию. Давайте больше не будем об этом. Харви все решил еще десять лет назад. Он даже придумал имена нашим будущим детям: сыну – Майкл, в честь его деда Майрона; и дочери – Сьюзан, в честь его бабки Садии.Я вдруг чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Рут говорит о детях и об именах, которые выбрал для них ее будущий супруг, и вообще чего Харви хочет, чего не хочет. А ведь она – великолепная художница и может нарисовать все, что угодно, у нее превосходный вкус, и она действительно разбирается в том, что делает. Делмарр говорит, что когда-нибудь Рут станет знаменитой на весь мир. И вот все эти разговоры о Харви. Мне становится ясно, что этой мечте не суждено сбыться. Неужели Рут не понимает, о чем она сейчас размышляет?– Что? Тебе не нравится имя Сьюзан? – поворачивается ко мне Рут.– Нет, что ты, прекрасное имя.– Тогда в чем дело? – внимательно смотрит на меня напарница.Рут отлично понимает, о чем я думаю, но у меня нет ни малейшего желания с ней спорить. Я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы навязывать ей свое мнение. Я просто улыбаюсь и говорю:– Ни в чем.– Врунишка. – Рут достает черный мелок и начинает делать набросок. – Тебе не на что жаловаться. Де Мартино звучит так же мило, как и Сартори. Тебе повезло.Я гляжу на свою левую руку, на ней – золотое обручальное кольцо с бриллиантиком в один карат. Полагаю, мне действительно повезло. Я помолвлена с хорошим итальянским парнем, которого знаю с самого детства. Он нравится моим родителям. Даже мои братья не возражают.– Данте позволил бы тебе сохранить твою фамилию. Он сделает все, о чем бы ты ни попросила. Не знаю, и как у тебя это получается, Лю. Ты до конца своих дней проживешь с человеком, у которого такое доброе сердце. Таких, как он, мало.– Лючия, Рут, зайдите ко мне, – зовет Делмарр. Мы с Рут переглядываемся. У Делмарра такой строгий тон, а это обычно означает плохие новости.– Хорошо, что мы сделали не так? – входя в кабинет Делмарра, спрашивает Рут. – Миссис Фиссе не поправился воротник на концертном платье?– Нет, как раз наоборот. И именно поэтому я пошел к Хильде Крамер и попросил ее сделать вам прибавку к зарплате.– Прибавку?! – смотрю я на подругу.– И что она сказала? – невозмутимо интересуется Рут.Делмарр улыбается:– Поздравляю. Теперь вы будете получать не сорок шесть семьдесят пять в неделю, а сорок восемь пятьдесят.– Спасибо! – хлопаю я в ладоши.– Спасибо, – серьезно говорит Рут.Она, наверное, еще не до конца осознает случившееся. Это такая великолепная новость.– Вы, девушки, делаете мою работу здесь приятной. Вы упорно трудитесь, берете дополнительные заказы, если я прошу, помнится, как-то даже трудились в выходные. Вы – опытны, умны и с вами всегда есть о чем поговорить. Я рад, что Хильда Крамер согласилась. Я очень счастлив.Мы с Рут смотрим друг на друга. Встаем и подходим к Делмарру, чтобы выразить ему нашу благодарность. Мы понимаем, что нам не следует этого делать. Рут знает мои мысли, а я – ее. Но мы не можем сдерживаться и бросаемся обнимать Делмарра. Он отталкивает нас, как любопытных щенков.– Довольно, малышки. Возвращайтесь к работе. Сартори, пойдем. Нас ждут в примерочной.Я подхожу к своему столу, надеваю на запястье игольницу, беру швейный мелок и иду с Делмарром в примерочную. Наша любимая модель, Ирен Облонски, русская красавица ста восьмидесяти сантиметров ростом, блондинка с лебединой шеей, длинными ногами и острыми коленками, стоит на маленькой деревянной подставке в нижнем белье. В примерочной три зеркала, и в каждом из них она похожа на розу: тонкий стебель с прекрасным бутоном. У Ирен длинные худые руки и округлые плечи, во рту сигарета. Она откровенно скучает.Делмарр осторожно вынимает у нее изо рта сигарету и кладет ее в пепельницу.– Ножницы, – протягивает он руку.Я вкладываю их в его руку, как делала Кей Фрэнсис в роли медицинской сестры в одной из мелодрам. Делмарр туго оборачивает белую подкладочную ткань вокруг талии Ирен и начинает резать. Он отрезает, я закалываю. Я повторяю каждое его движение, вдоль спины, под мышками, по декольте. Потом мы драпируем красивыми складками юбку. И вот Ирен с ног до головы зашита в подкладочную ткань.– Юбку надо сделать уже в области колен. Жак Фат тоже предлагает такое платье, юбка, напоминающая хвост русалки, – входя, говорит Рут. – Юбка для того такая узкая, чтобы девушка передвигалась маленькими шажками.Делмарр одобрительно кивает, и я закалываю юбку так, что это сужение в районе коленей кажется второй шеей на теле Ирен.– Так, подумаем, каким будет верх платья. Нет, только не открытое, надоело.Делмарр отрезает несколько кусков ткани, протягивает их мне. Потом берет большой отрез, складывает его гармошкой и делает пышный воротник. Из тех кусков, что мне передал начальник, мы делаем тугой лиф. Я быстро все закрепляю. В этом платье Ирен кажется еще стройнее. Очень смело, если учесть, что Нью-Йорк уже пережил времена зауженных юбок и корсетов. Но почему-то это платье смотрится современно и впечатляюще.– Готово, – заколов последнюю булавку, отступает назад Делмарр.– Хм, необычно, – говорит Рут.Медленно поворачиваясь, Ирен сначала поднимает руки вверх, потом разводит их в стороны. Потом останавливается и рассматривает себя в зеркало.– Отпад, – пожимает она плечами.– Давайте сделаем такое платье из атласа. Рубиново-красного цвета. Не вишневого, не гранатового, а рубинового. И к нему широкий пояс: около десяти сантиметров, с простой квадратной пряжкой. Ремень будет ровно по талии, из того же материала, потому что я бы не хотел дробить черным ремнем линию платья. Рубин от макушки до самого пола. Сшейте мне его к пятнице.– Есть, сэр!– Элен, Виолетта, – не сводя глаз с Ирен, зовет Делмарр.Элен Ганнон, наша закройщица, стройная рыжеволосая девушка, с такой точеной фигурой, что и сама могла бы быть моделью, впархивает в комнату. Останавливается при виде платья и заявляет:– Ха-ха. Да тут воротник размером с Нью-Джерси. Мило, Делмарр. Но разве матушка не учила тебя: чем проще, тем лучше. У этого платья больше слоев, чем у тюльпана лепестков.– Это называется au courant В ногу со временем (фр.).
, – говорит ей Делмарр. – Виолетта, где же ты?Виолетта Петерс, миниатюрная брюнетка, ответственная за сборку платья, влетает в примерочную.– Здесь я, здесь, – нервно говорит она.Виолетта переживает по любому поводу, но ей не нужно беспокоиться за свою работу. Сам Делмарр учил ее, они друзья. Виолетта разглядывает Ирен:– Трудоемкое платьице.Делмарр не обращает на нее никакого внимания:– Ха-ха.Элен и Виолетта кружат вокруг Ирен, как пчелы, осторожно открепляют подкладочную ткань, раскладывают ее на длинном столе для кройки.Я иду в комнату, где хранятся ткани, и проверяю наши запасы: высокие рулоны с бархатом, шерстью, шелком, габардином, но единственный найденный мною отрез атласа – цвета кофе с молоком, оставшийся от свадебного платья, которое мы шили для одной гречанки из Квинза (сколько сил на него потратили).– К чему такая спешка? – возвращаясь на свое рабочее место, спрашиваю я Делмарра.– Сестры Макгуайр дают новое представление в «Карлайл». И они хотят, чтобы все было как в Париже.– Сестры Макгуайр! Рут умрет, когда я ей скажу.– Сшейте для них сногсшибательные платья, и, возможно, я достану для вас парочку контрамарок.– Пожалуйста. Мой отец обожает их! – говорю я.– А как насчет твоего жениха?– Что такое?– Я думал, ты захочешь пойти с ним, романтический вечер, только ты и Данте.– Он не ходит на вечерние представления. Пекарям приходится ложиться спать в восемь. Тесто для хлеба поднимается к трем часам утра, и они встают вместе с ним.– Когда в следующий раз буду есть булочку с беконом, вспомню об этом. Вспомню о твоем Данте, который отказывается от развлечений во имя выпечки для моего ланча.– Вспомни, – говорю я ему.
Мы с Рут целый день доделывали черное концертное платье (нам нужно отправить его в филармонию на этой неделе), и я очень проголодалась. С момента, когда мы с Данте объявили о нашей помолвке, семьи Де Мартино и Сартори в первый раз встречаются за ужином. В этом не было нужды, потому что мы и так часто видимся с ними. Де Мартино поставляют хлеб и пасту в «Гросерию». Мне кажется, что специально собираться и обсуждать детали свадьбы вообще излишне. Но мама хочет, чтобы все было как положено, чтобы обе семьи высказали свои соображения. «Нужно уважать друг друга, – говорит она. – Когда ты выйдешь замуж, то поймешь: мы собираемся не для того, чтобы поесть, а чтобы выслушать друг друга».Мы с Данте помолвлены вот уже шесть месяцев, пора нам обсудить, как мы будем жить. Это не так-то просто, потому что Данте постоянно занят в пекарне. Слава богу, папа закрывает «Гросерию» на выходные. Когда я предложила мистеру Де Мартино хотя бы на денек закрыть его пекарню, он был искренне возмущен. Он тогда сказал: «Непременно закрою, если ты назовешь мне день, когда люди не хотят хлеба».Прождав какое-то время автобуса, я решаю пройтись до дома пешком. И почему природа не изменяется так же скоро, как витрины нашего магазина? На улице почти нет людей и достаточно тихо, чтобы хорошенько все обдумать, пока идешь несколько кварталов до дома.На Девятой улице я поворачиваю направо к Шестой авеню, иду по широкой улице, выложенной плитами из песчаника мимо окон многоквартирных домов, увитых лавром и украшенных искусно драпированными шторами. На этой улице несколько больших домов с бело-зелеными тентами из парусины, которые натянуты на полированных металлических столбиках над дорожками перед подъездами. Интересно, каково это, жить в одном из таких домов, рядом с которыми стоят элегантные привратники в униформе. Они приветствуют тебя при входе и помогают донести сумки с покупками.Самые красивые дома в Нью-Йорке всегда располагаются рядом с парками, вот и здесь неподалеку – парк Вашингтона. Привратник подмигивает мне, когда я прохожу мимо него. Иногда я подмигиваю ему в ответ. На меня обращают внимание чаще, чем на других, особенно если я надеваю эту шляпку. Видимо есть нечто такое в голубом бархате. Пока я жду, чтобы перейти улицу, рядом со мной внезапно останавливается грузовик.– Садись.– Эксодус, что же ты так кричишь!– Давай, сестренка.Я забираюсь в машину. Эксодус – мой самый невоспитанный брат, вечно он из-за чего-то переживает. У Эксодуса светло-каштановые волосы, папин овал лица и мамины глаза. Его часто принимают за ирландца: высокий, широкоплечий. Но когда он начинает говорить по-итальянски (что случается часто), сразу понятно: он один из нас. Меня всегда восхищала его храбрость. Он честный, но слишком беспокоится из-за того, что думают о нем окружающие. Эксодус умеет хранить секреты, что очень ценно в такой большой семье, как наша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
.– Ты хотя бы поинтересуйся у него. Может, он и не против.– Маловероятно. И начинать не стоит. Я буду его женой, и хочу взять его фамилию. Давайте больше не будем об этом. Харви все решил еще десять лет назад. Он даже придумал имена нашим будущим детям: сыну – Майкл, в честь его деда Майрона; и дочери – Сьюзан, в честь его бабки Садии.Я вдруг чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Рут говорит о детях и об именах, которые выбрал для них ее будущий супруг, и вообще чего Харви хочет, чего не хочет. А ведь она – великолепная художница и может нарисовать все, что угодно, у нее превосходный вкус, и она действительно разбирается в том, что делает. Делмарр говорит, что когда-нибудь Рут станет знаменитой на весь мир. И вот все эти разговоры о Харви. Мне становится ясно, что этой мечте не суждено сбыться. Неужели Рут не понимает, о чем она сейчас размышляет?– Что? Тебе не нравится имя Сьюзан? – поворачивается ко мне Рут.– Нет, что ты, прекрасное имя.– Тогда в чем дело? – внимательно смотрит на меня напарница.Рут отлично понимает, о чем я думаю, но у меня нет ни малейшего желания с ней спорить. Я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы навязывать ей свое мнение. Я просто улыбаюсь и говорю:– Ни в чем.– Врунишка. – Рут достает черный мелок и начинает делать набросок. – Тебе не на что жаловаться. Де Мартино звучит так же мило, как и Сартори. Тебе повезло.Я гляжу на свою левую руку, на ней – золотое обручальное кольцо с бриллиантиком в один карат. Полагаю, мне действительно повезло. Я помолвлена с хорошим итальянским парнем, которого знаю с самого детства. Он нравится моим родителям. Даже мои братья не возражают.– Данте позволил бы тебе сохранить твою фамилию. Он сделает все, о чем бы ты ни попросила. Не знаю, и как у тебя это получается, Лю. Ты до конца своих дней проживешь с человеком, у которого такое доброе сердце. Таких, как он, мало.– Лючия, Рут, зайдите ко мне, – зовет Делмарр. Мы с Рут переглядываемся. У Делмарра такой строгий тон, а это обычно означает плохие новости.– Хорошо, что мы сделали не так? – входя в кабинет Делмарра, спрашивает Рут. – Миссис Фиссе не поправился воротник на концертном платье?– Нет, как раз наоборот. И именно поэтому я пошел к Хильде Крамер и попросил ее сделать вам прибавку к зарплате.– Прибавку?! – смотрю я на подругу.– И что она сказала? – невозмутимо интересуется Рут.Делмарр улыбается:– Поздравляю. Теперь вы будете получать не сорок шесть семьдесят пять в неделю, а сорок восемь пятьдесят.– Спасибо! – хлопаю я в ладоши.– Спасибо, – серьезно говорит Рут.Она, наверное, еще не до конца осознает случившееся. Это такая великолепная новость.– Вы, девушки, делаете мою работу здесь приятной. Вы упорно трудитесь, берете дополнительные заказы, если я прошу, помнится, как-то даже трудились в выходные. Вы – опытны, умны и с вами всегда есть о чем поговорить. Я рад, что Хильда Крамер согласилась. Я очень счастлив.Мы с Рут смотрим друг на друга. Встаем и подходим к Делмарру, чтобы выразить ему нашу благодарность. Мы понимаем, что нам не следует этого делать. Рут знает мои мысли, а я – ее. Но мы не можем сдерживаться и бросаемся обнимать Делмарра. Он отталкивает нас, как любопытных щенков.– Довольно, малышки. Возвращайтесь к работе. Сартори, пойдем. Нас ждут в примерочной.Я подхожу к своему столу, надеваю на запястье игольницу, беру швейный мелок и иду с Делмарром в примерочную. Наша любимая модель, Ирен Облонски, русская красавица ста восьмидесяти сантиметров ростом, блондинка с лебединой шеей, длинными ногами и острыми коленками, стоит на маленькой деревянной подставке в нижнем белье. В примерочной три зеркала, и в каждом из них она похожа на розу: тонкий стебель с прекрасным бутоном. У Ирен длинные худые руки и округлые плечи, во рту сигарета. Она откровенно скучает.Делмарр осторожно вынимает у нее изо рта сигарету и кладет ее в пепельницу.– Ножницы, – протягивает он руку.Я вкладываю их в его руку, как делала Кей Фрэнсис в роли медицинской сестры в одной из мелодрам. Делмарр туго оборачивает белую подкладочную ткань вокруг талии Ирен и начинает резать. Он отрезает, я закалываю. Я повторяю каждое его движение, вдоль спины, под мышками, по декольте. Потом мы драпируем красивыми складками юбку. И вот Ирен с ног до головы зашита в подкладочную ткань.– Юбку надо сделать уже в области колен. Жак Фат тоже предлагает такое платье, юбка, напоминающая хвост русалки, – входя, говорит Рут. – Юбка для того такая узкая, чтобы девушка передвигалась маленькими шажками.Делмарр одобрительно кивает, и я закалываю юбку так, что это сужение в районе коленей кажется второй шеей на теле Ирен.– Так, подумаем, каким будет верх платья. Нет, только не открытое, надоело.Делмарр отрезает несколько кусков ткани, протягивает их мне. Потом берет большой отрез, складывает его гармошкой и делает пышный воротник. Из тех кусков, что мне передал начальник, мы делаем тугой лиф. Я быстро все закрепляю. В этом платье Ирен кажется еще стройнее. Очень смело, если учесть, что Нью-Йорк уже пережил времена зауженных юбок и корсетов. Но почему-то это платье смотрится современно и впечатляюще.– Готово, – заколов последнюю булавку, отступает назад Делмарр.– Хм, необычно, – говорит Рут.Медленно поворачиваясь, Ирен сначала поднимает руки вверх, потом разводит их в стороны. Потом останавливается и рассматривает себя в зеркало.– Отпад, – пожимает она плечами.– Давайте сделаем такое платье из атласа. Рубиново-красного цвета. Не вишневого, не гранатового, а рубинового. И к нему широкий пояс: около десяти сантиметров, с простой квадратной пряжкой. Ремень будет ровно по талии, из того же материала, потому что я бы не хотел дробить черным ремнем линию платья. Рубин от макушки до самого пола. Сшейте мне его к пятнице.– Есть, сэр!– Элен, Виолетта, – не сводя глаз с Ирен, зовет Делмарр.Элен Ганнон, наша закройщица, стройная рыжеволосая девушка, с такой точеной фигурой, что и сама могла бы быть моделью, впархивает в комнату. Останавливается при виде платья и заявляет:– Ха-ха. Да тут воротник размером с Нью-Джерси. Мило, Делмарр. Но разве матушка не учила тебя: чем проще, тем лучше. У этого платья больше слоев, чем у тюльпана лепестков.– Это называется au courant В ногу со временем (фр.).
, – говорит ей Делмарр. – Виолетта, где же ты?Виолетта Петерс, миниатюрная брюнетка, ответственная за сборку платья, влетает в примерочную.– Здесь я, здесь, – нервно говорит она.Виолетта переживает по любому поводу, но ей не нужно беспокоиться за свою работу. Сам Делмарр учил ее, они друзья. Виолетта разглядывает Ирен:– Трудоемкое платьице.Делмарр не обращает на нее никакого внимания:– Ха-ха.Элен и Виолетта кружат вокруг Ирен, как пчелы, осторожно открепляют подкладочную ткань, раскладывают ее на длинном столе для кройки.Я иду в комнату, где хранятся ткани, и проверяю наши запасы: высокие рулоны с бархатом, шерстью, шелком, габардином, но единственный найденный мною отрез атласа – цвета кофе с молоком, оставшийся от свадебного платья, которое мы шили для одной гречанки из Квинза (сколько сил на него потратили).– К чему такая спешка? – возвращаясь на свое рабочее место, спрашиваю я Делмарра.– Сестры Макгуайр дают новое представление в «Карлайл». И они хотят, чтобы все было как в Париже.– Сестры Макгуайр! Рут умрет, когда я ей скажу.– Сшейте для них сногсшибательные платья, и, возможно, я достану для вас парочку контрамарок.– Пожалуйста. Мой отец обожает их! – говорю я.– А как насчет твоего жениха?– Что такое?– Я думал, ты захочешь пойти с ним, романтический вечер, только ты и Данте.– Он не ходит на вечерние представления. Пекарям приходится ложиться спать в восемь. Тесто для хлеба поднимается к трем часам утра, и они встают вместе с ним.– Когда в следующий раз буду есть булочку с беконом, вспомню об этом. Вспомню о твоем Данте, который отказывается от развлечений во имя выпечки для моего ланча.– Вспомни, – говорю я ему.
Мы с Рут целый день доделывали черное концертное платье (нам нужно отправить его в филармонию на этой неделе), и я очень проголодалась. С момента, когда мы с Данте объявили о нашей помолвке, семьи Де Мартино и Сартори в первый раз встречаются за ужином. В этом не было нужды, потому что мы и так часто видимся с ними. Де Мартино поставляют хлеб и пасту в «Гросерию». Мне кажется, что специально собираться и обсуждать детали свадьбы вообще излишне. Но мама хочет, чтобы все было как положено, чтобы обе семьи высказали свои соображения. «Нужно уважать друг друга, – говорит она. – Когда ты выйдешь замуж, то поймешь: мы собираемся не для того, чтобы поесть, а чтобы выслушать друг друга».Мы с Данте помолвлены вот уже шесть месяцев, пора нам обсудить, как мы будем жить. Это не так-то просто, потому что Данте постоянно занят в пекарне. Слава богу, папа закрывает «Гросерию» на выходные. Когда я предложила мистеру Де Мартино хотя бы на денек закрыть его пекарню, он был искренне возмущен. Он тогда сказал: «Непременно закрою, если ты назовешь мне день, когда люди не хотят хлеба».Прождав какое-то время автобуса, я решаю пройтись до дома пешком. И почему природа не изменяется так же скоро, как витрины нашего магазина? На улице почти нет людей и достаточно тихо, чтобы хорошенько все обдумать, пока идешь несколько кварталов до дома.На Девятой улице я поворачиваю направо к Шестой авеню, иду по широкой улице, выложенной плитами из песчаника мимо окон многоквартирных домов, увитых лавром и украшенных искусно драпированными шторами. На этой улице несколько больших домов с бело-зелеными тентами из парусины, которые натянуты на полированных металлических столбиках над дорожками перед подъездами. Интересно, каково это, жить в одном из таких домов, рядом с которыми стоят элегантные привратники в униформе. Они приветствуют тебя при входе и помогают донести сумки с покупками.Самые красивые дома в Нью-Йорке всегда располагаются рядом с парками, вот и здесь неподалеку – парк Вашингтона. Привратник подмигивает мне, когда я прохожу мимо него. Иногда я подмигиваю ему в ответ. На меня обращают внимание чаще, чем на других, особенно если я надеваю эту шляпку. Видимо есть нечто такое в голубом бархате. Пока я жду, чтобы перейти улицу, рядом со мной внезапно останавливается грузовик.– Садись.– Эксодус, что же ты так кричишь!– Давай, сестренка.Я забираюсь в машину. Эксодус – мой самый невоспитанный брат, вечно он из-за чего-то переживает. У Эксодуса светло-каштановые волосы, папин овал лица и мамины глаза. Его часто принимают за ирландца: высокий, широкоплечий. Но когда он начинает говорить по-итальянски (что случается часто), сразу понятно: он один из нас. Меня всегда восхищала его храбрость. Он честный, но слишком беспокоится из-за того, что думают о нем окружающие. Эксодус умеет хранить секреты, что очень ценно в такой большой семье, как наша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32