Идите. Только уважьте вашего старого друга: последняя просьба! Как перед палачом.
И в глазах Батлера вспыхнул холодный огонь. Если бы Филипп это заметил, благоразумный клерк, что сидел в нем, испугался бы. Но Филипп не удостоил жалкого Батлера взглядом вовремя.
– Придите ко мне завтра на вечеринку, – протяжно попросил мистер Батлер. – Будем вы – и я. Славно выпьем. Чтобы развязались наши длинные толстые языки. Я расскажу вам маленькую тайну. А-а?
– Я занят, Чарльз, – ответил горестно Филипп. – Страшный дефицит времени. – Он пристально посмотрел на Батлера. – Может минуточек на тридцать я… к вам… смогу вырваться. – И молодой банкир покровительственно потрепал Батлера по больному плечу.
Ни один мускул не дрогнул на лице Батлера. Хотя он чувствовал, а Филипп знал: боль была адская.
– А при случае, – продолжил Филипп, – те языки, что будут слишком язвительно отзываться о вашем клейме, я – усмирю, – закончил он с милой улыбкой и детским любопытством глядя на Батлера.
– Благодарю, – выдавил Батлер. – Вы так добры!
Он перешел на "вы" и опустил глаза долу.
Филипп посмотрел на него и увидел жалкого клейменного человека, что лежал на кровати и не мог пошевелиться от боли.
– Желаю вам поправиться, Чарльз, – насмешливо протянул юноша, и живо представил как вечером, в клубе – куда его рекомендовал мистер Харвей, он будет рассказать приятелям о Батлере, который стал жалким и покорным, точно ягненок. Филипп чуть не прыснул в предвкушении успеха от спича, которым попотчует друзей, а чтобы этого не произошло, побыстрее выпорхнул за дверь.
Батлер оторвал глаза от ковра и посмотрел на дверь, на которой был вырезан смеющийся сатир. В его глазах горел огонь. В глазах Батлера тоже. Страшный крик разорвал тишину дома.
На шум вбежали обеспокоенные слуги. И остолбенели. Перед ними стоял прежний властелин. Тот, которого они знали всегда: грозный и непримиримый.
– Одежду, – проревел он, – приторочьте к луке седла пистолеты.
Его команды были как камень: холодные и непреклонные.
– Решите: кто из вас поедет со мной на маленькое дело. Поедем в квартал к нищим мустангерам. Сдается мне, там я смогу дознаться о том, кто разукрасил мое плечо. Пока я разговаривал с ЭТИМ, я усмотрел новые связи между мной и Макинтошем.
Слуги побледнели, и все моментально исполнили. Батлер умчался. В голове его созрел один план после трагичного разговора с Филиппом.
Рассказ Макинтоша
Я закончил свой дневной объезд города. Стража была беспокойная. В городе продолжались беспорядки с тех пор, как поползли слухи, что похитили Батлера. Все говорили о том, что это сделала шайка мустангеров, которая промышляет преследованием известных людей штата. Многие хулиганы почувствовали себя в силе и стали дерзить всем, кому только хотели. Макинтошу бесконечно жаловались, что по бедняцким улицам стало небезопасно ездить.
Филипп прекратил кататься на черной карете громадными кругами и добирался домой кратчайшим путем.
Макинтош решил, что на жалобы горожан пора откликнуться.
"Во всяком случае я могу применить силу вполне заслуженно", – думал он, возвращаясь вечером домой.
В квартале нищих, как всегда, он заметил посреди улицы кучу обывателей – обычная история – маленькая потасовка. Макинтош достал плеть со свинцовым наконечником. Хорошее дело.
Солнце светило в глаза. Закат. Маленькие домишки окружали грозного капитана, который на своем коне казался среди них великаном.
Столпившиеся, еще издали учуяли Макинтоша.
Как шавки, закричали из-за углов. – Стервятник едет!
Макинтош знал, что так его прозвали нищие трапперы. Он не обижался, наоборот, было приятно. Боятся – значит уважают.
Капитан с ходу врезался в толпу. Крики, давка, визг. Конь наступил на руку лежащего на земле человека.
"Хорошо!" Толпа бросилась врассыпную.
– Изверг, сволочь, злодей, как ты смеешь поднимаешь на свободных людей копыта своего нечестивого коня, – разорался старикашка Сэмуэль.
Он стал жертвой кобылы капитана. Макинтош захохотал ему прямо в лицо.
– Что? Получил, отребье! Не будешь больше рукой своей размахивать.
Сэмуэль заплакал и по лицу его потекли крупные детские слезы.
Старик, как ребенок, замахал слабой рукой.
– Ты, Макинтош, доездишься на своей кобыле.
Капитан захохотал еще громче и занес над ним руку с плетью. Сэмуэль отскочил в сторону, кругом него стояли люди – они мешали.
Кажется у старика от боли началась истерика. Он крикнул:
– Я тебе покажу, Макинтош! Я все расскажу Батлеру, как ты его уволок, когда он брякнулся оземь.
Капитан окаменел. Руки его опустились. Он через силу заставил себя улыбнуться. Но конь его встал как вкопанный.
– Это все, что ты можешь сказать? – он был доволен своим грозным тоном. – Ты хочешь напугать меня "клейменным"?
Капитан улыбнулся своей, как он думал, остроте. К Батлеру уже пристало это прозвище. Многие за глаза его так величали.
– Нет, не только я это могу сказать, – завопил Сэмуэль.
"Право, я не буду с ним больше церемониться", – решил Макинтош.
"Найду где-нибудь на обочине пьяным, свяжу, и отвезу за город. Пусть шакалы съедят".
Старик не унимался.
– Ты думаешь, я не знаю, почему его конь на дыбы взвился? Мне Пит вчера рассказал, как ты его заставил засунуть колючку под хвост жеребца Батлера. Ты ему сказал, что хочешь посмеяться над Батлером, как он посмеялся над тобой, когда заставил бегать по порту в поисках несуществующих трупов. Мне Пит сказал, что он тебе не простит, что ты его заставил обмануть Батлера. Потому что Батлер его благодетель. Если он тебя в аду встретит, – а больше ему с тобой встретится негде, – он тебе обязательно накостыляет.
Может быть этот монолог более всего раздосадовал Макинтоша. Не то, чтобы ад замаячил перед ним в ближайшей перспективе и ему стало страшно. Просто плохо было то, что мерзавец Сэмуэль кричал об этом днем и открыто. Волной могли пойти слухи.
"Я пристрелю его, – подумал Макинтош. – Или затопчу конем. Насмерть. Чтобы крови больше выдавилось."
Сэмуэль кажется понял, что пора накладывать в штаны. Толпа вокруг него разбежалась.
– Испугались шакалы?! Все равно задавлю.
Сэмуэль побледнел и стал пятиться, пробуя добраться до стены дома, чтобы обезопасить себя с тыла.
Макинтош поднял лошадь на дыбы.
"Теперь ему уже не придется пить любимый виски. Я ударю ему копытом в лицо".
Конь прыгнул на Сэмуэля. И его копыто опустилось на ногу старика. Глаза Сэмуэля вылезли из орбит.
"Похоже он понял, что теперь ему смерть. Близкая".
Макинтошу понравилось, что напоследок Сэмуэль испугался.
"В рай он уже не попадет. Во всяком случае местный священник так об этом говорит".
"Кто перед смертью боится – попадает не вверх, а вниз".
– Не будешь мерзавец языком трясти, – пробормотал Макинтош.
И тут что-то обожгло его глаза. И он не сразу понял, что один из них вытекает. Макинтош оглянулся в ужасе, злой и опасный, как бешенный пес. Он был готов рвать на куски любого. Перед ним на коне сидел Батлер.
Возмездие
Напротив Макинтоша на коне сидел Батлер. Одна его рука была на перевязи. Он ничего не говорил. В здоровой руке он держал огромный бычий хлыст, которым крестьяне на пашнях погоняют волов. Тремя ударами такого хлыста можно распороть человека до внутренних органов, насмерть.
В воздухе повисла тишина.
Узкая улочка, окруженная двухэтажными хибарками. Из печных труб домишек перестал струиться дым. Столпившиеся обыватели подумали, что это сцена из Страшного суда. Два ангела смерти стоят друг напротив друга.
Батлер молчал. Он давал осознать Макинтошу положение дел. Рука Макинтоша потянулась к пистолету. Хлыст в руке Батлера взвился быстрее. Как змея, метнулся к Макинтошу и обвился вокруг запястья капитана. Макинтош закричал.
Ему стало нестерпимо больно, его руку вырывали с корнем, вытягивали из плеча, и капитан упал с коня.
Лицо Батлера напоминало маску – белое, и в глазах не огонь – пламя; даже не пламя – месть.
Он дернул хлыст и тот сполз с запястья Макинтоша, которое оказалась разодрано до кости. Бравый капитан попробовал тут же вскочить на ноги.
Батлер пнул его в грудь сапогом и капитан упал снова, из горла его раздалось глухое рычание, он вскочил и кинулся опять на Батлера, пробуя ухватить его за сапог. Батлер успел поднять своего жеребца на дыбы и Макинтош с размаху налетел на копыта коня грудью, как на барьер – и упал. Изо рта у него потекла струйка крови.
Батлер спрыгнул с коня и методично, как метроном, начал сечь по лицу, по плечам Макинтоша, который посмотрел в глаза Батлера – и впервые понял, что умеет бояться.
– Батлер, – прошептал он, – я тебе мстил за старое. Я тебя не убивал – ты меня первый опозорил. Я тебе отомстил, Батлер. Мы квиты. Отпусти меня, Батлер.
Это было зря: просить пощады у Батлера. Ведь у огня пощады не просят.
Он был человеком, пока хлестал Макинтоша, а когда тот запросил пощады – стал безразличным как пожар в степи, что не знает, кого он жжет: деревья или землю.
Но тем не менее он прекратил сечь капитана и сказал:
– Хорошо. – Губы его искривились в улыбке, – Сейчас мы поедем к площади "В честь основания нашего города".
В Саванне так называлась глиняная пыльная площадка в центре города.
– И там ты это повторишь, а потом публично попросишь у меня прощения.
– Батлер, Батлер! За что просить прощения? Я тебе мстил! Я имел право! Я капитан – по праву в этом городе.
Батлер одной рукой поднял с земли Макинтоша, а притянул его к себе: за уши, поближе, к самому лицу. Макинтош замолк. Он еще ни разу не замолкал, если начинал орать, а сегодня его этому научили.
Притихшая толпа смотрела и в ужасе молчала. Батлер тихо-тихо сказал, но это все расслышали: – Помолчи, а-а?
И Макинтош согласно кивнул головой.
А Батлер достал острый тесак и смахнул кончик носа Макинтоша. Лицо капитана окрасилось кровью! Все!
– Если ты не будешь просить у меня прощения, я буду тебя резать дальше, – спокойно проговорил Батлер.
У Макинтоша наступил шок. Батлер достал виски, и прижег нос капитана.
– Обычно я это делаю с мочками ушей, – шепотом проговорил Батлер, – но ради тебя я пошел на новацию. Ты ведь тоже любишь это мудрое французское слово: "новация".
Батлер толкнул перед собой Макинтоша, вскочил на коня. Макинтоша никто не держал, и прежде чем капитан что-то смог понять Батлер наотмашь – по его спине – хлыстом, и скомандовал.
– Вперед! Вперед! И только сверни в сторону, нет, ты только сверни в сторону! В ту же секунду ты – не капитан, ты – дерьмо! Бывшее Макинтош, как напишут на могиле.
Они выбрались на центральную улицу города. Батлер гнал плетью Макинтоша перед собой, а когда капитан от боли начал выть, крикнул ему:
– Теперь похвастайся своим согражданам, как ты мне клеймо выжигал!
И Батлер, как полоумный, захохотал во все горло.
Кричал и хохотал!
Случайные прохожие не просто останавливались. Они немели.
И так эти двое добрались до площади, на которой стоял банк Харвея, салун Красотки Уотлинг, дом судьи, и два общественных туалета.
Батлер загнал Макинтоша на деревянную трибуну – с нее выступали ораторы на всяческих торжествах – Батлер заорал:
– Я хотел, чтобы ты сказал всем, здесь присутствующим, какой страшный грех я совершил, и как ты отмстил мне за него, справедливо отомстил!
У Макинтоша еще продолжается шок, он покорно залез на трибуну и начал орать, о том, как Батлер над ним – представителем власти, издевался и как его обманывал. Это распалило Макинтоша, буквально довело до кипения, он вошел в раж, брызгал слюной, а Батлер с дьявольским хохотом спрашивал его:
– А как ты ему отплатил?
Макинтош не понял, кто это сказал: от солнца и от боли он ничего не увидел, начал надувать грудь, и брызгая слюной проорал о том, как заставил ковбоя Пита засунуть колючку под хвост жеребца Батлера и тот взвился на дыбы и сбросил Батлера оземь, а Макинтош поднял его – бесчувственного – и повез за город, и там: выжег ему подковой на плече клеймо!
Батлер хохотал все громче и громче, а Макинтош не видел – кто хохотал, и думал, что это толпа, которая собиралась на площади, одобрила его действия. А дальше, как будто время остановилось.
Все молчат и опускают глаза в землю. И самое главное: это слушает судья, из окна своей конторы на первом этаже – и ему становится не по себе, и он жутко потеет хотя на улице пасмурно и небо в тучах.
Судья боится вмешаться, хотя это хочется каждому сердобольному сердцу. Все смотрят на Макинтоша, а на Батлера – боятся.
Чарльз рвет на себе рубашку, и подъезжая к Макинтошу кричит ему:
– А узнаешь, ты это! – и показывает свое плечо.
Макинтош очнувшись ревет:
– Ты – Батлер!!!
Батлер вкладывает в руку Макинтошу свой пистолет и говорит:
– Так стрельни же в мишень величиной с подкову, Макинтош. Хорошая мишень! Ты убьешь своего врага.
И Макинтош берет в руки пистолет и Батлер ему кричит:
– Ты только дай мне отъехать подальше. И поворачивается к нему спиной.
В это время Макинтош быстро вскидывает руку, но прежде чем, он успевает еще ее поднять, Батлер резко оборачивается и из пистолета, который висел у него на луке седла, всаживает пулю точно в лоб Макинтошу.
И Макинтош как красивый петух с ярмарки, в ярко синем мундире, чернеющем от крови, медленно оседает на помост.
Батлер хохочет: пока он оседает, а потом резко обрывает собственный смех и медленно переводя глаза с человека на человека, осматривает каждого, кто стоит на площади.
В наступившей тишине он произносит такие слова:
– Я запомнил каждого, кто здесь стоит.
Я знаю, – что здесь было. И я знаю, что сегодня же вы начнете перевирать это, рассказывая своим уродам, каковые вы сами и есть, все что здесь было. И я говорю: каждому из присутствующих, кого знаю и кого нет: если я хоть раз услышу слово неправды об этом дне, я буду находить того, кто это сказал и поступать с ним так, как поступил только что с тем, кого вы видите на песке. И могу вам внушить – ЭТО, – то что лежит, – никогда не было че-ло-ве-ком!
И так же, что касается клейма. С сегодняшнего дня эта тема исчерпана. И если я хоть раз – услышу в этом городе слово о клейме – я буду поступать с тем, кто его скажет так, как поступил с тем, кто лежит здесь на песке.
Вы поняли!!! – орет Батлер толпе.
И та опускает глаза.
– Я не слышу, – еще страшнее орет Батлер.
– Вы, по-ня-ли?
– Я спрашиваю каж-до-го!
И тогда начинают: первые – дамочки, а потом – их мужья: они робкими и козлиными голосами выдавливают из себя писклявое: "Да…да".
И скоро блеянье овец виснет над площадью; а Батлер находит взглядом в окне кабинета судью и кричит ему:
– Эй, судья! – Тот тоже бледнеет и хочет сесть на плетенное кресло, стоящее в глубине его кабинета: но отойти от окна ему не позволяет честь. А Батлер орет ему:
– Была ли здесь перед вами экзекуция? Судья?
– Нет, – еле-еле пищит судья.
– Я не слышу, – орет Батлер. – Скажите так, чтобы слышали все.
– НЕТ…Т! – говорит чуть громче судья.
– Не слышу, – орет Батлер в исступлении.
И тогда судья выгибается из окна своего знаменитого кабинета на первом этаже, с плетенной мебелью и орет во все горло:
– НЕ-ЕТ!!! Здесь ничего не происходило! Никакого преступления. Нормальная дуэль. Вы – не совершили ничего дурного. Вы – просто вырвали, – судье не хватает воздуху – сорняк.
И на этих словах он с шумом захлопывает свое окно и прячется в глубину кабинета.
– Браво, Эрни! – орет Батлер. – Я – восхищен вашим умом. Вы действительно один из самых умных джентльменов нашего города!
И Батлер, хохоча, направляет свою Гнедую на толпу.
И та – расступается перед Батлером. И Батлер исчезает в облаке пыли. Он едет домой. Он исполнил первую часть плана.
Тайна
Вечером того дня Филипп явился на три часа раньше обещанного срока. Он был в восхищении.
– Мистер Чарльз, – заорал он с порога! – в его голосе не было и следа покровительности. – Мистер Чарльз! – Я видел все из окна. Я видел как вы разделали этого Макинтоша!
Батлер вышел и улыбка сползла с лица Филиппа.
– Вы разве этому не рады?
– Рад, почему же. – Чарльз Батлер улыбнулся, но глаза его остались холодными и безжизненными, как бывало с ним иногда в хмелю.
– Так с чем же ты меня поздравляешь?
– С тем, как вы… под орех Макинтоша, – Филипп уже не был уверен, что сказал то, что надо.
– Послушай, парень, – голос у Батлера был жесткий, – я, между прочим, обращался на площади ко всем. Ко всем-всем. И просил запомнить – всех: никто не должен говорить про то, что видел на площади. – Чтобы не нагромождать лжи. И ты тоже!
Улыбка окончательно исчезла с лица Филиппа. Он не рад был уже тому, что пришел. С каждой секундой слова Батлера все больше раздражали его. Но он испугался Батлера и как не мог уйти, так же не мог сказать, что хотел.
– Садись, – Батлер стал откровенно груб со своим питомцем. – Садись, – и почти затолкнул Филиппа в кресло. – Будем пить и веселиться.
Филиппу было не до смеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
И в глазах Батлера вспыхнул холодный огонь. Если бы Филипп это заметил, благоразумный клерк, что сидел в нем, испугался бы. Но Филипп не удостоил жалкого Батлера взглядом вовремя.
– Придите ко мне завтра на вечеринку, – протяжно попросил мистер Батлер. – Будем вы – и я. Славно выпьем. Чтобы развязались наши длинные толстые языки. Я расскажу вам маленькую тайну. А-а?
– Я занят, Чарльз, – ответил горестно Филипп. – Страшный дефицит времени. – Он пристально посмотрел на Батлера. – Может минуточек на тридцать я… к вам… смогу вырваться. – И молодой банкир покровительственно потрепал Батлера по больному плечу.
Ни один мускул не дрогнул на лице Батлера. Хотя он чувствовал, а Филипп знал: боль была адская.
– А при случае, – продолжил Филипп, – те языки, что будут слишком язвительно отзываться о вашем клейме, я – усмирю, – закончил он с милой улыбкой и детским любопытством глядя на Батлера.
– Благодарю, – выдавил Батлер. – Вы так добры!
Он перешел на "вы" и опустил глаза долу.
Филипп посмотрел на него и увидел жалкого клейменного человека, что лежал на кровати и не мог пошевелиться от боли.
– Желаю вам поправиться, Чарльз, – насмешливо протянул юноша, и живо представил как вечером, в клубе – куда его рекомендовал мистер Харвей, он будет рассказать приятелям о Батлере, который стал жалким и покорным, точно ягненок. Филипп чуть не прыснул в предвкушении успеха от спича, которым попотчует друзей, а чтобы этого не произошло, побыстрее выпорхнул за дверь.
Батлер оторвал глаза от ковра и посмотрел на дверь, на которой был вырезан смеющийся сатир. В его глазах горел огонь. В глазах Батлера тоже. Страшный крик разорвал тишину дома.
На шум вбежали обеспокоенные слуги. И остолбенели. Перед ними стоял прежний властелин. Тот, которого они знали всегда: грозный и непримиримый.
– Одежду, – проревел он, – приторочьте к луке седла пистолеты.
Его команды были как камень: холодные и непреклонные.
– Решите: кто из вас поедет со мной на маленькое дело. Поедем в квартал к нищим мустангерам. Сдается мне, там я смогу дознаться о том, кто разукрасил мое плечо. Пока я разговаривал с ЭТИМ, я усмотрел новые связи между мной и Макинтошем.
Слуги побледнели, и все моментально исполнили. Батлер умчался. В голове его созрел один план после трагичного разговора с Филиппом.
Рассказ Макинтоша
Я закончил свой дневной объезд города. Стража была беспокойная. В городе продолжались беспорядки с тех пор, как поползли слухи, что похитили Батлера. Все говорили о том, что это сделала шайка мустангеров, которая промышляет преследованием известных людей штата. Многие хулиганы почувствовали себя в силе и стали дерзить всем, кому только хотели. Макинтошу бесконечно жаловались, что по бедняцким улицам стало небезопасно ездить.
Филипп прекратил кататься на черной карете громадными кругами и добирался домой кратчайшим путем.
Макинтош решил, что на жалобы горожан пора откликнуться.
"Во всяком случае я могу применить силу вполне заслуженно", – думал он, возвращаясь вечером домой.
В квартале нищих, как всегда, он заметил посреди улицы кучу обывателей – обычная история – маленькая потасовка. Макинтош достал плеть со свинцовым наконечником. Хорошее дело.
Солнце светило в глаза. Закат. Маленькие домишки окружали грозного капитана, который на своем коне казался среди них великаном.
Столпившиеся, еще издали учуяли Макинтоша.
Как шавки, закричали из-за углов. – Стервятник едет!
Макинтош знал, что так его прозвали нищие трапперы. Он не обижался, наоборот, было приятно. Боятся – значит уважают.
Капитан с ходу врезался в толпу. Крики, давка, визг. Конь наступил на руку лежащего на земле человека.
"Хорошо!" Толпа бросилась врассыпную.
– Изверг, сволочь, злодей, как ты смеешь поднимаешь на свободных людей копыта своего нечестивого коня, – разорался старикашка Сэмуэль.
Он стал жертвой кобылы капитана. Макинтош захохотал ему прямо в лицо.
– Что? Получил, отребье! Не будешь больше рукой своей размахивать.
Сэмуэль заплакал и по лицу его потекли крупные детские слезы.
Старик, как ребенок, замахал слабой рукой.
– Ты, Макинтош, доездишься на своей кобыле.
Капитан захохотал еще громче и занес над ним руку с плетью. Сэмуэль отскочил в сторону, кругом него стояли люди – они мешали.
Кажется у старика от боли началась истерика. Он крикнул:
– Я тебе покажу, Макинтош! Я все расскажу Батлеру, как ты его уволок, когда он брякнулся оземь.
Капитан окаменел. Руки его опустились. Он через силу заставил себя улыбнуться. Но конь его встал как вкопанный.
– Это все, что ты можешь сказать? – он был доволен своим грозным тоном. – Ты хочешь напугать меня "клейменным"?
Капитан улыбнулся своей, как он думал, остроте. К Батлеру уже пристало это прозвище. Многие за глаза его так величали.
– Нет, не только я это могу сказать, – завопил Сэмуэль.
"Право, я не буду с ним больше церемониться", – решил Макинтош.
"Найду где-нибудь на обочине пьяным, свяжу, и отвезу за город. Пусть шакалы съедят".
Старик не унимался.
– Ты думаешь, я не знаю, почему его конь на дыбы взвился? Мне Пит вчера рассказал, как ты его заставил засунуть колючку под хвост жеребца Батлера. Ты ему сказал, что хочешь посмеяться над Батлером, как он посмеялся над тобой, когда заставил бегать по порту в поисках несуществующих трупов. Мне Пит сказал, что он тебе не простит, что ты его заставил обмануть Батлера. Потому что Батлер его благодетель. Если он тебя в аду встретит, – а больше ему с тобой встретится негде, – он тебе обязательно накостыляет.
Может быть этот монолог более всего раздосадовал Макинтоша. Не то, чтобы ад замаячил перед ним в ближайшей перспективе и ему стало страшно. Просто плохо было то, что мерзавец Сэмуэль кричал об этом днем и открыто. Волной могли пойти слухи.
"Я пристрелю его, – подумал Макинтош. – Или затопчу конем. Насмерть. Чтобы крови больше выдавилось."
Сэмуэль кажется понял, что пора накладывать в штаны. Толпа вокруг него разбежалась.
– Испугались шакалы?! Все равно задавлю.
Сэмуэль побледнел и стал пятиться, пробуя добраться до стены дома, чтобы обезопасить себя с тыла.
Макинтош поднял лошадь на дыбы.
"Теперь ему уже не придется пить любимый виски. Я ударю ему копытом в лицо".
Конь прыгнул на Сэмуэля. И его копыто опустилось на ногу старика. Глаза Сэмуэля вылезли из орбит.
"Похоже он понял, что теперь ему смерть. Близкая".
Макинтошу понравилось, что напоследок Сэмуэль испугался.
"В рай он уже не попадет. Во всяком случае местный священник так об этом говорит".
"Кто перед смертью боится – попадает не вверх, а вниз".
– Не будешь мерзавец языком трясти, – пробормотал Макинтош.
И тут что-то обожгло его глаза. И он не сразу понял, что один из них вытекает. Макинтош оглянулся в ужасе, злой и опасный, как бешенный пес. Он был готов рвать на куски любого. Перед ним на коне сидел Батлер.
Возмездие
Напротив Макинтоша на коне сидел Батлер. Одна его рука была на перевязи. Он ничего не говорил. В здоровой руке он держал огромный бычий хлыст, которым крестьяне на пашнях погоняют волов. Тремя ударами такого хлыста можно распороть человека до внутренних органов, насмерть.
В воздухе повисла тишина.
Узкая улочка, окруженная двухэтажными хибарками. Из печных труб домишек перестал струиться дым. Столпившиеся обыватели подумали, что это сцена из Страшного суда. Два ангела смерти стоят друг напротив друга.
Батлер молчал. Он давал осознать Макинтошу положение дел. Рука Макинтоша потянулась к пистолету. Хлыст в руке Батлера взвился быстрее. Как змея, метнулся к Макинтошу и обвился вокруг запястья капитана. Макинтош закричал.
Ему стало нестерпимо больно, его руку вырывали с корнем, вытягивали из плеча, и капитан упал с коня.
Лицо Батлера напоминало маску – белое, и в глазах не огонь – пламя; даже не пламя – месть.
Он дернул хлыст и тот сполз с запястья Макинтоша, которое оказалась разодрано до кости. Бравый капитан попробовал тут же вскочить на ноги.
Батлер пнул его в грудь сапогом и капитан упал снова, из горла его раздалось глухое рычание, он вскочил и кинулся опять на Батлера, пробуя ухватить его за сапог. Батлер успел поднять своего жеребца на дыбы и Макинтош с размаху налетел на копыта коня грудью, как на барьер – и упал. Изо рта у него потекла струйка крови.
Батлер спрыгнул с коня и методично, как метроном, начал сечь по лицу, по плечам Макинтоша, который посмотрел в глаза Батлера – и впервые понял, что умеет бояться.
– Батлер, – прошептал он, – я тебе мстил за старое. Я тебя не убивал – ты меня первый опозорил. Я тебе отомстил, Батлер. Мы квиты. Отпусти меня, Батлер.
Это было зря: просить пощады у Батлера. Ведь у огня пощады не просят.
Он был человеком, пока хлестал Макинтоша, а когда тот запросил пощады – стал безразличным как пожар в степи, что не знает, кого он жжет: деревья или землю.
Но тем не менее он прекратил сечь капитана и сказал:
– Хорошо. – Губы его искривились в улыбке, – Сейчас мы поедем к площади "В честь основания нашего города".
В Саванне так называлась глиняная пыльная площадка в центре города.
– И там ты это повторишь, а потом публично попросишь у меня прощения.
– Батлер, Батлер! За что просить прощения? Я тебе мстил! Я имел право! Я капитан – по праву в этом городе.
Батлер одной рукой поднял с земли Макинтоша, а притянул его к себе: за уши, поближе, к самому лицу. Макинтош замолк. Он еще ни разу не замолкал, если начинал орать, а сегодня его этому научили.
Притихшая толпа смотрела и в ужасе молчала. Батлер тихо-тихо сказал, но это все расслышали: – Помолчи, а-а?
И Макинтош согласно кивнул головой.
А Батлер достал острый тесак и смахнул кончик носа Макинтоша. Лицо капитана окрасилось кровью! Все!
– Если ты не будешь просить у меня прощения, я буду тебя резать дальше, – спокойно проговорил Батлер.
У Макинтоша наступил шок. Батлер достал виски, и прижег нос капитана.
– Обычно я это делаю с мочками ушей, – шепотом проговорил Батлер, – но ради тебя я пошел на новацию. Ты ведь тоже любишь это мудрое французское слово: "новация".
Батлер толкнул перед собой Макинтоша, вскочил на коня. Макинтоша никто не держал, и прежде чем капитан что-то смог понять Батлер наотмашь – по его спине – хлыстом, и скомандовал.
– Вперед! Вперед! И только сверни в сторону, нет, ты только сверни в сторону! В ту же секунду ты – не капитан, ты – дерьмо! Бывшее Макинтош, как напишут на могиле.
Они выбрались на центральную улицу города. Батлер гнал плетью Макинтоша перед собой, а когда капитан от боли начал выть, крикнул ему:
– Теперь похвастайся своим согражданам, как ты мне клеймо выжигал!
И Батлер, как полоумный, захохотал во все горло.
Кричал и хохотал!
Случайные прохожие не просто останавливались. Они немели.
И так эти двое добрались до площади, на которой стоял банк Харвея, салун Красотки Уотлинг, дом судьи, и два общественных туалета.
Батлер загнал Макинтоша на деревянную трибуну – с нее выступали ораторы на всяческих торжествах – Батлер заорал:
– Я хотел, чтобы ты сказал всем, здесь присутствующим, какой страшный грех я совершил, и как ты отмстил мне за него, справедливо отомстил!
У Макинтоша еще продолжается шок, он покорно залез на трибуну и начал орать, о том, как Батлер над ним – представителем власти, издевался и как его обманывал. Это распалило Макинтоша, буквально довело до кипения, он вошел в раж, брызгал слюной, а Батлер с дьявольским хохотом спрашивал его:
– А как ты ему отплатил?
Макинтош не понял, кто это сказал: от солнца и от боли он ничего не увидел, начал надувать грудь, и брызгая слюной проорал о том, как заставил ковбоя Пита засунуть колючку под хвост жеребца Батлера и тот взвился на дыбы и сбросил Батлера оземь, а Макинтош поднял его – бесчувственного – и повез за город, и там: выжег ему подковой на плече клеймо!
Батлер хохотал все громче и громче, а Макинтош не видел – кто хохотал, и думал, что это толпа, которая собиралась на площади, одобрила его действия. А дальше, как будто время остановилось.
Все молчат и опускают глаза в землю. И самое главное: это слушает судья, из окна своей конторы на первом этаже – и ему становится не по себе, и он жутко потеет хотя на улице пасмурно и небо в тучах.
Судья боится вмешаться, хотя это хочется каждому сердобольному сердцу. Все смотрят на Макинтоша, а на Батлера – боятся.
Чарльз рвет на себе рубашку, и подъезжая к Макинтошу кричит ему:
– А узнаешь, ты это! – и показывает свое плечо.
Макинтош очнувшись ревет:
– Ты – Батлер!!!
Батлер вкладывает в руку Макинтошу свой пистолет и говорит:
– Так стрельни же в мишень величиной с подкову, Макинтош. Хорошая мишень! Ты убьешь своего врага.
И Макинтош берет в руки пистолет и Батлер ему кричит:
– Ты только дай мне отъехать подальше. И поворачивается к нему спиной.
В это время Макинтош быстро вскидывает руку, но прежде чем, он успевает еще ее поднять, Батлер резко оборачивается и из пистолета, который висел у него на луке седла, всаживает пулю точно в лоб Макинтошу.
И Макинтош как красивый петух с ярмарки, в ярко синем мундире, чернеющем от крови, медленно оседает на помост.
Батлер хохочет: пока он оседает, а потом резко обрывает собственный смех и медленно переводя глаза с человека на человека, осматривает каждого, кто стоит на площади.
В наступившей тишине он произносит такие слова:
– Я запомнил каждого, кто здесь стоит.
Я знаю, – что здесь было. И я знаю, что сегодня же вы начнете перевирать это, рассказывая своим уродам, каковые вы сами и есть, все что здесь было. И я говорю: каждому из присутствующих, кого знаю и кого нет: если я хоть раз услышу слово неправды об этом дне, я буду находить того, кто это сказал и поступать с ним так, как поступил только что с тем, кого вы видите на песке. И могу вам внушить – ЭТО, – то что лежит, – никогда не было че-ло-ве-ком!
И так же, что касается клейма. С сегодняшнего дня эта тема исчерпана. И если я хоть раз – услышу в этом городе слово о клейме – я буду поступать с тем, кто его скажет так, как поступил с тем, кто лежит здесь на песке.
Вы поняли!!! – орет Батлер толпе.
И та опускает глаза.
– Я не слышу, – еще страшнее орет Батлер.
– Вы, по-ня-ли?
– Я спрашиваю каж-до-го!
И тогда начинают: первые – дамочки, а потом – их мужья: они робкими и козлиными голосами выдавливают из себя писклявое: "Да…да".
И скоро блеянье овец виснет над площадью; а Батлер находит взглядом в окне кабинета судью и кричит ему:
– Эй, судья! – Тот тоже бледнеет и хочет сесть на плетенное кресло, стоящее в глубине его кабинета: но отойти от окна ему не позволяет честь. А Батлер орет ему:
– Была ли здесь перед вами экзекуция? Судья?
– Нет, – еле-еле пищит судья.
– Я не слышу, – орет Батлер. – Скажите так, чтобы слышали все.
– НЕТ…Т! – говорит чуть громче судья.
– Не слышу, – орет Батлер в исступлении.
И тогда судья выгибается из окна своего знаменитого кабинета на первом этаже, с плетенной мебелью и орет во все горло:
– НЕ-ЕТ!!! Здесь ничего не происходило! Никакого преступления. Нормальная дуэль. Вы – не совершили ничего дурного. Вы – просто вырвали, – судье не хватает воздуху – сорняк.
И на этих словах он с шумом захлопывает свое окно и прячется в глубину кабинета.
– Браво, Эрни! – орет Батлер. – Я – восхищен вашим умом. Вы действительно один из самых умных джентльменов нашего города!
И Батлер, хохоча, направляет свою Гнедую на толпу.
И та – расступается перед Батлером. И Батлер исчезает в облаке пыли. Он едет домой. Он исполнил первую часть плана.
Тайна
Вечером того дня Филипп явился на три часа раньше обещанного срока. Он был в восхищении.
– Мистер Чарльз, – заорал он с порога! – в его голосе не было и следа покровительности. – Мистер Чарльз! – Я видел все из окна. Я видел как вы разделали этого Макинтоша!
Батлер вышел и улыбка сползла с лица Филиппа.
– Вы разве этому не рады?
– Рад, почему же. – Чарльз Батлер улыбнулся, но глаза его остались холодными и безжизненными, как бывало с ним иногда в хмелю.
– Так с чем же ты меня поздравляешь?
– С тем, как вы… под орех Макинтоша, – Филипп уже не был уверен, что сказал то, что надо.
– Послушай, парень, – голос у Батлера был жесткий, – я, между прочим, обращался на площади ко всем. Ко всем-всем. И просил запомнить – всех: никто не должен говорить про то, что видел на площади. – Чтобы не нагромождать лжи. И ты тоже!
Улыбка окончательно исчезла с лица Филиппа. Он не рад был уже тому, что пришел. С каждой секундой слова Батлера все больше раздражали его. Но он испугался Батлера и как не мог уйти, так же не мог сказать, что хотел.
– Садись, – Батлер стал откровенно груб со своим питомцем. – Садись, – и почти затолкнул Филиппа в кресло. – Будем пить и веселиться.
Филиппу было не до смеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42