Разумеется, доволен. Разве представленные им работы не убеждают, что общение с природой – лучшее средство против лабораторных заблуждений?Ученый одобрительно кивнул головой:– В этом вы меня убедили. Исследования в обезьяньем питомнике рассеяли ваше предубеждение к временным связям. Другому заблуждению пришел конец в стаде летучих мышей…Ученик сделал недоуменное движение, а учитель спокойно продолжал:– Я прекрасно понимаю, как трудно уйти из-под власти заблуждений, они цепко нас держат и без борьбы свою жертву не отдают.– Я не очень понимаю, – сказал ассистент, – о чем вы говорите?– Какой вы нетерпеливый, – остановил его ученый. – Ваши работы вас убедили, что обмен веществ зависит, помимо прочего, от внешней среды, в которой организм развивался. Нет закона обмена, одинаково пригодного для всего живого на свете. Способ добывания пищи и географическая обстановка серьезно отражаются на обмене веществ. Сейчас вы увидели и нечто иное. В пределах той же географической среды, при одинаковом способе добывания пищи обмен у животных различен в течение суток. Одно не исключает другого, но знать общие законы и не желать видеть, из чего они складываются, значит, мой друг, скользить по верхам… Все изучавшие теплообмен занимались и другим: чередованием жизненных смен в продолжение суток, месяцев и лет… Той самой ритмикой, которой так успешно занимается Щербакова. Ведь вы не очень благоволите к ее трудам…Ученый улыбнулся, протянул руку помощнику и добавил:– Надеюсь, вы оцените прекрасные исследования вашей сотрудницы и на этом не остановитесь. Займетесь ритмикой – и суточной и сезонной. Еще о летучих мышах Со страстью человека, увидевшего цель своих долгих и трудных исканий, ассистент принялся за свои незаконченные работы. Он трудился, не замечая времени, терял в пещере счет часам и дням. Куда-то исчезли неудобства лаборатории, приютившейся в скале, и само мрачное углубление в горах не представлялось ему тягостным. Он мог бы поклясться, что пещеру временами заливало светом и в ней словно утверждался солнечный день…Опыты обещали удачу, и первым вестником их были летучие мыши, лишенные коры, выпущенные Слонимом на волю. Уже в самом полете крылатых зверьков сказались результаты операции: они не выбирали направление, летали до тех пор, пока не натолкнутся на препятствие.Теплообмен у мышей зависел от того, в какое время суток удаляли у них кору полушарий. Если операция происходила с наступлением сумерек, в часы полета, они оставались теплыми. Та же операция, проделанная над остывшими зверьками, обрекала их навсегда оставаться холодными. И двигаться и висеть они умели, как прочие, но перед вылетом на добычу не нагревались, холод сковал их навсегда.С удалением коры исчезал единственный регулятор ритмики. Теплообменный центр, покорный высшей инстанции – коре, продолжал осуществлять ее последнюю волю, но был бессилен что-либо видоизменить. Точно аппарат, у которого сломали пусковое приспособление, организм мог продолжать свою жизнедеятельность лишь в том направлении, в каком он был ранее запущен.Еще раз подтвердилось высказанное Павловым убеждение, что кора головного мозга располагает не только пусковым механизмом, но и «ключом для приспособления к событиям внешнего мира». Один из физиологов продемонстрировал это на эффектном примере: он обезглавил змею и, пока ее тело извивалось, приставил к туловищу раскаленный прут. Змея обернулась вокруг прута и, сгорая, не переставала обвиваться… Механизм был пущен, но, никем не управляемый, не смог защитить организм от гибели.«Вообразим себе, что эти взлеты и падения обмена веществ, – размышлял ассистент, – не врожденное, а приобретенное свойство. В таком случае оно поддерживается теми причинами, которые его породили. Но где их искать? В самом зверьке или вне его? Какой раздражитель понуждает организм летучей мыши снижать жизнедеятельность в течение дня, пробуждаться в точно определенное время и восемнадцать часов из двадцати четырех пребывать в состоянии оцепенения? Не сама ли пещера? Или так велико влияние стада? Не находится ли раздражитель в самом организме?…»Такую задачу легче поставить, чем решить. Не выстроить же перед мышью все раздражители из внешнего мира, способные достичь ее чувства, чтобы среди тысячи вероятных возбудителей обнаружить один илң несколько истинных. Если бы такой опыт и был возможен, он все равно не принес бы пользы. Слишком своеобразен испытуемый зверек и недостаточно известна его природа. Такого рода опыты проводились физиологами, но только над животными, обстоятельно изученными. Так, один из ученых расставил перед ягненком, не отведавшим еще молока матери, всевозможную пищу: уксус, масло, мед, воду, молоко и вино, как бы приглашая его ответить, какое из предлагаемых яств соответствует требованиям его врожденной склонности. Ягненок обнюхал пищу и, отказавшись от всего прочего, выпил молоко…Много лет спустя Слоним и его помощница провели такой же эксперимент с более неожиданными результатами. У только что родившихся щенят, не коснувшихся еще груди матери, вывели наружу проток слюнной железы и подвергли этих новорожденных различным испытаниям. Им подносили мясо, молоко, сыр, ваниль, керосин, мыло, касались мордочек щеткой, бумагой, картоном. На все эти раздражения новорожденные не выделяли слюны. Стоило, однако, ткнуть слепого щенка в обрывок шерсти, хотя бы в овчинный воротник» и слюна начинала выделяться. Организм рождался со свойством откликаться на шерстяной покров, окружающий грудь матери, как на пищу. Это был врожденный рефлекс. Когда бутылку с горячей водой обвивали куском меха, щенята жадно тянулись к ней. Тяготение к теплу оказалось также врожденным.У Слонима не было возможности произвести такой опыт с летучими мышами, и он не спешил к своей цели. Понадобятся годы труда и терпения, прежде чем природа позволит ему приблизиться к ней. Он по-прежнему проводил дни и ночи в пещере, но, истомленный однообразием, чуждым его натуре, все чаще задумывался, захваченный новыми идеями. В голове рождались проекты и планы, не очень реальные и не слишком доступные осуществлению. У него появилось свободное время для непринужденных бесед. Он охотно вылавливал пещерных пауков, не похожих на своих собратьев. Удачный улов располагал его к долгим научным экскурсам. Сотрудницы узнавали, что пауки удивительно чадолюбивы, любовь их к потомству не имеет себе равной среди беспозвоночных… Гроза мошек и мух, паук беспомощен против одного из видов ос, которые откладывают яйца под самым его сердцем. Вылупившиеся личинки присасываются к своей жертве, выпивают кровь и пожирают внутренности… Помимо пауков, Слонима привлекали и слепые кузнечики, каких у него в коллекции не было, и крысы, и мыши. Кто предугадает, какие неожиданности заключает в себе случайная встреча в пещере?Ему приходит в голову развлечься, и, как в дни ранней юности, он пускает ящерицу в прозрачную банку и наблюдает, как хвостатая рептилия гоняется за мухами. Жизнь пленницы становится предметом его забот и размышлений.Иногда вечером он выбирался из пещеры и уходил в колхоз, где у гостеприимных абхазцев разместились сотрудники экспедиции. Тут у него другие заботы, другие дела: побывать у любознательных хозяев, рассказать о том, что творится в пещере, какие причины привели группу сюда. Абхазцы расскажут о своих колхозных делах, спросят совета и уж обязательно добьются, что Слоним расскажет им что-нибудь новое о великом Павлове и его замечательном ученике.Досуг не отвлекал мысли Слонима от нерешенной задачи о раздражителях, вызывающих рост и падение обмена веществ у летучих мышей, чередование сна и полетов в различное время суток. Надо было решить, как эти связи возникают и гаснут, и Слоним отодвигает все радости передышки, все, что недавно тешило его, отодвигает далеко и надолго. Есть люди, чья мысль загорается от горячего сердца и поддерживается высоким накалом чувств, но есть и другие: их страсти безмолвствуют, когда рождается новая идея.Вот что он исподволь подсмотрел у природы.С наступлением зимы летучие мыши улетают на юг и возвращаются ранней весной, когда в Абхазии еще холодно. Разместившись в освещенной и полуосвещенной частях пещеры, крылатые зверьки впадают в спячку. Спят круглые сутки, не пробуждаясь по вечерам. Уже изрядно тепло, а они все еще дремлют на свету.Ранним летом мыши переселяются в глубину пещеры. Вылеты за пищей становятся чаще и в определенное время. В нервной системе зверьков, где идет отсчет времени, часы солнечного заката начинают действовать как раздражители и вызывать пробуждение. Между временем наступления сумерек и корой головного мозга образуется прочная временная связь. Отныне над жизнедеятельностью летучих мышей господствует время, оно поочередно выключает одни физиологические системы и включает другие.Приходит осень. Насекомых больше нет. Вылеты за пищей бесполезны, но все еще могущественны временные связи, и летучие мыши в сумерках теплеют и долго летают под сводами пещеры, не покидая ее. В обычный для возвращения с охоты час они остывают и засыпают. Долго так продолжаться не может: временные связи, не подкрепленные причинами, их породившими, – пищей, угасают. Нет насекомых, и сумерки бессильны пробудить зверьков…Гипотеза о жизненном ритме, возникающем весной и исчезающем осенью, чтобы в следующем году вновь возродиться, подкупала своей простотой и законченностью. Такая ситуация казалась вполне возможной. Слоним не раз убеждался, что температура тела зверьков, зимовавших в пещере под Ленинградом, оставалась круглые сутки без изменений, прежний ритм себя не проявлял. Казалось, не было повода для колебаний, а сомнения не оставляли его. Произошло то, что так знакомо многим ученым: исследователь усомнился в том, что увидел. Напрасно искал он ошибок в записях аппаратов, напрасно время от времени возвращался в пещеру – подозрения не покидали его. Гипотеза о ритме, возникающем весной, чтобы исчезнуть до следующего года, не убеждала его. Ритм бодрствования и сна, подъема и падения обмена веществ, вероятно, лишь замирает к зиме. Весеннее солнце, пробуждающее сокрытые силы природы, пробуждает и жизненный ритм мышей.Много лет спустя, когда Слоним давно уже не занимался летучими мышами, явилось настоящее решение. Помог ему тогда Быков.Пришла война, затем осада Ленинграда. Институт эвакуировали в глубокий тыл, и только редкие письма поддерживали творческую связь учителя с учеником. В одном из них ученый обрадовал помощника новостью: в его распоряжении находится прибор, с помощью которого можно измерять температуру на расстоянии.Сообщение глубоко взволновало ассистента. Этот аппарат ему пригодится, он решит с ним задачу о ритме летучих мышей. Наконец-то он узнает, исчезают ли временные связи зимой или, раз приобретенные, служат организму всю жизнь.При первом же посещении Ленинграда Слоним поспешил с прибором в пещеру. Не прикасаясь к спящим мышам, он мог проследить малейшие колебания их температуры. Надежды не обманули его: прибор обнаружил то самое чередование физиологических смен, которое, казалось, зимой исчезает. К восьми часам вечера тела летучих мышей начинали теплеть. Зверьки не просыпались, не шевелились, а обмен у них нарастал. Несколько часов уровень тепла оставался повышенным, а затем постепенно спадал… Казалось, организм вспоминает зимой о сумерках летней поры, о пробуждении в темной пещере и счастливом полете за добычей…Ритм не исчезает, заключил Слоним, смены чередуются, но они протекают в нижних этажах головного мозга, ниже «порога» чувствительности. Наступит весна, она нагреет пещеру, ослабленный ритм усилится, и временная связь, некогда образовавшаяся между временем наступления сумерек и корой больших полушарий, вновь даст о себе знать – летучие мыши устремятся из пещеры за добычей. Суточный ритм Из всего, что Быков преподал помощнику, особенно запомнилась Слониму последняя фраза: «Надеюсь, вы оцените прекрасные работы Щербаковой и на этом не остановитесь, займетесь ритмикой – и суточной и сезонной». Сейчас, когда опыты над летучими мышами обнаружили, как неодинакова теплота тела животного в различное время суток, ассистент не мог уже исследовать теплообмен без учета колебаний, которым этот обмен время от времени подвержен. Именно теперь работы Щербаковой приобретали особое значение.Ольга Павловна и сама за эти годы многому научилась и в своих изысканиях ушла далеко. Избрав суточную ритмику предметом исследования, она уже не расставалась с ней. Изучая животных, их жизненный ритм, она думала о том, как важны ее опыты именно сейчас, когда миллионы новых рабочих приходят на заводы из деревни, из школы и надо приучать их к труду. Стремительно множатся промышленные предприятия, и ее помощь еще долго будет нужна. Суточная периодика – сложная штука, чего только не заключает она: смену активности и покоя, труда и отдыха, приема пищи и голодания, сна и бодрствования, колебания температуры тела, кровяного давления и перемены в биохимических системах. Как не просчитаться и не оплошать?Щербакова родилась и выросла на заводском дворе у Невской заставы и помнит, как отец ее, старый инженер, жалуясь на плохую постановку работы, мечтал о том времени, когда ученые со своими знаниями придут наконец на завод. Не случайно она избрала физиологию труда, не случайно оказалась помощницей Быкова на «Красном треугольнике» в годы, когда вводился поточный метод работ. Константин Михайлович поныне доволен тем, что она не рассталась с периодической ритмикой, продолжает некогда начатое им дело.Пятнадцать видов животных исследовала Щербакова и у каждого нашла свои колебания тепла, свой обмен веществ в различное время суток. Изменив образ жизни обезьяны, она создавала условия, при которых эта ритмика перестраивалась. Двигательная активность животных, проявляющаяся обычно днем, переместилась на ночь. Уровень дыхания и температура тела и прочие состояния ночного ритма стали дневными. Все это было достигнуто необыкновенно скромными средствами – переменами в условиях внешней среды. Подобно Слониму, Щербакова была убеждена, что природа, диктующая животному определенный образ жизни, располагает всем необходимым, чтобы этот порядок изменить. Нет нужды прибегать к замысловатым приемам, надо находить их в естественном окружении организма. Следуя этому правилу, она выкроила из одних суток двое и понудила обезьян перестроить жизненный ритм на иной лад.Начиналось с незначительных перемен. Помещение, в котором находились обезьяны, стали освещать с семи часов утра до часа дня, а затем с семи часов вечера до часа ночи. Соответственно изменили и время кормления. На это внешнее вмешательство организм ответил целым рядом внутренних изменений. В продолжение суток животные стали дважды засыпать и пробуждаться, перестроилось кровообращение, дыхание и другие отправления. Столь глубоки были физиологические перемены, что, после того как искусственное освещение заменили обычным, двигательная активность обезьян не сразу стала нормальной. Биохимические перемены держались еще до семи суток.И до Щербаковой удавалось извращать суточный ритм у человека, однако никто не знал, какой орган регулирует эти чередования, какие причины их поддерживают: передаются ли они от родителей потомству и может ли внешняя среда оказывать влияние на ритмику. Некоторые ученые избегали искать в физиологии ответа и объясняли суточную и сезонную периодику влиянием космических сил, положением Земли в мировом пространстве…Щербакова разрешила эти сомнения науки. Она доказала, что суточный ритм – явление земное, физиологическое и что во власти человека его изменить.Какой же орган или система дает первый толчок к этим сложным изменениям в организме?Щербакова не только ответила на это, но сделала всякое иное толкование невозможным. Именно глаз и возникающие в нем раздражения дают начало формированию и изменениям в суточном ритме. Ведь только со сменой освещения и ни с чем другим связывались перемены у обезьян. В борьбе за существование и добывание пищи именно глаза несут наибольшую ответственность. И растительный покров, который надо разглядеть, чтобы найти в нем питание, и близость врага, которого необходимо обнаружить вовремя, – вся эта деятельность главным образом осуществляется глазами.Жизненный ритм, заключила Щербакова, определяется средой, в которой животное отстаивает свое существование. Природа понуждает организм не только изменять обмен веществ, чтобы приспособиться к внешней температуре, но и перестраивать свой образ жизни: засыпать и просыпаться, есть и размножаться в соответствии с условиями добывания пищи…Слоним воздал должное работам жены, одобрил их научно-материалистическую основу, но вместе с тем разглядел в них значительный изъян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54