– Посуше, – предлагал Феромон, – и чтоб прочно застряла. Пусть засядет так далеко, что он расковыряет нос до крови.
– А мне нравятся жевательные, – мечтательно говорил Тестостерон. – Такие большие, жирные, не слишком сухие. Их прикольно есть. Да, и пусть в одной из них застрянет волосок из носа, чтобы Биллу пришлось потом выковыривать его, зажав козявку между зубами. Вкус пусть будет восковой, а если у него опять подтекает пазуха, включите солоноватую нотку. А еще можно сделать по-другому…
– Как именно?
Тестостерон «на самом деле» не знал, как именно, просто он часто слышал, как люди вставляют эти словечки в разговор, и это звучит неплохо.
Адреналин перехватил инициативу:
– Можно сделать так, чтобы Билл достал из носа липкую козявку и потерял ее. А потом кто-нибудь ему сказал бы, что она прилипла у него на лице.
– На щеку! – подхватил Феромон. – Или торчит из ноздри! Сколько бы он ни проводил рукой по лицу, он ее не найдет.
– Хорошо, но можно сперва он съест парочку? – умолял Тестостерон. – И внимательно рассмотрит их, прежде чем отправить в рот.
– А когда он будет подтирать зад, – добавил Гистамин, – пусть пристальнее смотрит на туалетную бумагу. Мне кажется, что ему следует проявлять больше интереса к цвету и консистенции своего кала. И пусть он его понюхает.
– Ты считаешь это остроумным, Гистамин? – спросил Феромон.
– Вообще-то, да. Мне казалось, что все собирались заняться раздраженной кишкой…
– Наверное, ты прав, – стыдливо ответил Феромон.
– Сегодня утром он провел в туалете неоправданно много времени.
– Мы испытывали новый трюк: он начинает писать, но струя летит не под тем углом, а когда он направляет член вправо, чтобы попасть в унитаз, мы отклоняем ее влево, и он мочится на пол.
– Но ведь вы делали это и раньше.
– Да, но теперь мы отклоняем струю еще и влево, поэтому попасть в унитаз просто невозможно, и ему придется смириться с тем, что он будет мочиться на пол.
– А еще эта боль в левой ягодице, когда он пукает, – добавил Тестостерон.
– Это всегда озадачивало докторов.
– Мне казалось, что вам больше нравилось направлять часть струи мимо унитаза на ногу.
– О, это только когда он голышом выходит пописать ночью, – объяснил Феромон, решивший не замечать иронии Гистамина. – Если он чувствует, как моча капает ему на ноги, тогда игра стоит свеч, а иначе зачем утруждаться.
– Наверное, вы можете сделать так, чтобы у его мочи появился резкий запах?
– К сожалению, пока Билл не поест спаржи, это не в наших силах. Но ты прав в одном: нам всем следует сосредоточиться на раздраженной кишке. Может, запустить боль в животе?
Возможно, именно колики в животе помешали Биллу заметить машину, идущую за ним. А может, причиной этого стала козявка, засевшая прямо-таки на фантастической глубине, которую он старался сковырнуть ногтем. Как бы там ни было, его рассеянность дала о себе знать, когда другая машина толкнула его в бампер. Он ехал около семидесяти километров в час и движение было не слишком плотным. Билл подумал, что удар был слабым и существенных повреждений, скорее всего, нет, потом немного увеличил скорость. Взглянув в зеркало, он увидел, как задняя машина снова разгоняется. Билл поддал газу, но до идущего впереди автомобиля оставалось не более двадцати метров. Он разглядел, что его преследовал мужчина на белой машине, предположительно «воксхоле» представительского класса. «Воксхол» приближался, набирая скорость и угрожая снова боднуть машину Билла через пару секунд, поэтому он еще немного разогнался. Вскоре сам Билл уже почти протаранил переднюю машину, но, несмотря на это, преследователь приближался с ужасающей быстротой. Билл надавил на газ до предела и снова попытался разглядеть лицо водителя. Белая машина сигналила и уже была готова снова наподдать ему в зад. Вдруг слева в ряду припаркованных автомобилей Билл увидел небольшой промежуток – не длиннее двух-трех корпусов. Резко ударив по тормозам, он направил свою машину туда. От такого маневра передние колеса ушли в занос, а колпаки улетели на тротуар. Он не видел, были ли там пешеходы, но звуков удара или толчков не было. По крайней мере, он их не заметил. Билл застыл на месте на какое-то время. Придя в себя, он начал прикидывать ущерб: никто не погиб и не получил травму – это уже хорошо. Только после этого, с большим запозданием, очнулись гормоны.
– Караул! – заорал Адреналин.
– Да уж, сейчас самое время кричать караул, – лениво заметил спокойный Гистамин. – Он уехал. Вы всегда сучите ногами после инцидента.
Это, мягко говоря, не соответствовало истине, но Адреналин спустил все на тормозах.
Как всегда, Тестостерон последним из гормонов понял, что происходит что-то захватывающее.
– Где? – кричал он. – Где тот ублюдок, что побил нашу тачку?
– Тачку? – переспросил Гистамин. – С каких это пор ты так изъясняешься? Мы ведь средний класс, черт побери.
Тестостерон в запале не слышал его:
– Достать ублюдка! Эх! Билл! Поймать негодяя! Быстро, пока он не смылся! Он остановится на светофоре! Догнать его! – Он был вне себя еще и от того, что проворонил все самое интересное.
Адреналин был занят тем, что приводил Билла в состояние шока. Он весь побелел, ноги ослабли, голова не соображала, и все было как в тумане.
Он даже не мог пошевелиться.
– Драться? Бежать? Нет уж! Просто оставьте его в покое! – радовался Гистамин.
Но Тестостерон хотел, чтобы Билл двигался. Он собирался догнать белый «воксхол» и орал что было сил:
– Не дай ему так уйти!!!
Билл стряхнул пелену потрясения и резко сдал назад.
– Да! – кричал Тестостерон. – Взять его!
Все еще с неистово колотящимся сердцем Билл вновь влился в поток машин. Чтобы пропустить его, какой-то женщине пришлось резко затормозить, и она засигналила. Он едва видел, куда едет, но знал, что ему необходимо догнать ту машину.
– Вперед! – орал Адреналин, радуясь неожиданному повороту событий.
– Куда он подевался? Куда пропал? – нервничал Тестостерон.
– Чтоб я сдох! – вздохнул Гистамин. – Не староваты ли вы для таких гонок?
– Заткнись, Гистамин, – огрызнулся Адреналин. – Нам нравится.
Билл разгонялся. Дважды он перестраивался из ряда в ряд, чтобы вырваться вперед. Ритмично раскачиваясь в своем кресле, он высматривал, куда же подевался дорожный хам.
– Взять ублюдка! – кричал Тестостерон.
– Где он? Ну где же он? – рыскал по сторонам Адреналин.
– Вот он, – прошептал Билл, остановившись на светофоре.
– Вот он! – впервые подал голос Феромон.
Гормоны вытянули шеи и увидели машину, которая стояла впереди. На этом перекрестке два ряда поворачивали налево, и образовалась довольно длинная очередь.
– Левый поворот! – объявил Адреналин. – Он сворачивает налево.
Светофор переключился и некоторые машины устремились вперед. На секунду слева образовался двухметровый промежуток, Билл заметил это и включил передачу. Машина слева резко затормозила, за чем последовала отборная брань, но Билл успел втиснуться в образовавшуюся щель. Однако к этому моменту машины уже продвинулись достаточно, чтобы обидчик смог в общем потоке свернуть налево; Билл же вынужден был ехать прямо. Было слишком поздно.
– Облом, облом, крутой облом! – выдал Адреналин, уже почти забывший, как ему нравилось говорить это.
– Да уж, – устало сказал Тестостерон.
Билл проглотил обиду. Проглотил ее вместе с козявкой, которую не смог достать из носа пятью минутами ранее.
Когда Билл добрался до приемной семейного психоаналитика, он все еще был под впечатлением последних событий. Гормоны не могли решить, какие симптомы лучше извлечь из дорожного происшествия. Но они не были настроены на продолжительные дебаты, поэтому сошлись на получасовом треморе и повышении давления, за которыми должна была последовать сжимающая головная боль, продолжающаяся до ужина.
Эвелин уже была на месте. Она ждала его на улице. Заметив, что Билл бледнее обычного, она забеспокоилась:
– Что случилось? Ты ужасно выглядишь.
Билл знал, что жена переживала за него вполне искренне, но решил сделать вид, что не понял этого. Он был слишком впечатлен общением с громилой на дороге, чтобы придумать какой-нибудь едкий ответ.
Билл присел рядом с Эвелин и только тут понял, что она с ним разговаривает:
– …Я выбежала из магазина. Я себе это совсем не так представляла. Со мной случились какие-то судороги… и мне пришлось потом долго объясняться с охранником…
О чем это она? Билл слушал ее отрешенно, надеясь, что она еще не скоро поинтересуется его мнением по поводу изложенного. Эвелин всегда (и совершенно несправедливо) упрекала Билла, если тот не слушал ее. Его спасло то, что Кейли открыла дверь кабинета и знаком пригласила их заходить.
Увидев Кейли, гормоны моментально возбудились.
– Она принарядилась! – кричал Адреналин. – Ей идет короткая юбка.
– Взгляните на эти ножки! – причмокивал Тестостерон.
– Да, но обратите внимание на макияж, – добавил Гистамин.
Гормоны посмотрели и ужаснулись. От природы Кейли была довольно красивой женщиной. Но сейчас вокруг ее глаз были фиолетовые и красные разводы с какими-то подозрительными горизонтальными черными линиями.
– Вероятно, она старается понравиться ему, – предположил Гистамин.
– Это ужасно, – осмелился признать очевидное Феромон.
– Кто-нибудь должен ей сказать, – предложил Адреналин.
– Чего вы все на меня уставились? – спросил Феромон слабым голосом.
– Почему она решила, что эта боевая раскраска ей идет? – поинтересовался Гистамин. – И почему женщины носят эти прозрачные белые блузки, через которые просвечивает лифчик?
– О, да. Это точно, – отозвался Феромон. – Это страшная тайна. Такая же, как откуда байкеры берут своих симпатичных подружек.
Под впечатлением от грима Кейли гормоны забыли о своей работе, и Билл почувствовал, что головная боль проходит.
– Я уверена, что мы добились определенных успехов, – начала сеанс Кейли.
– Конечно, дорогая, теперь твоя половая жизнь пошла на лад! – хмыкнул Тестостерон.
– На этой неделе я определенно стал больше ценить Эвелин, – сказал Билл.
– Особенно за то, что она часто дежурит, и у тебя есть время на интрижки, – заметил Гистамин.
Кейли повернулась к Эвелин:
– Вы почувствовали, что Билл стал больше ценить вас?
– Нет, – правдиво ответила та.
– Это игра не по правилам, не так ли? – сказал Адреналин.
Тестостерон вновь уставился на макияж и простонал:
– Это ужасно…
– Бывает так, что человек с рождения обделен каким-либо чувством. Один рождается глухим, другой – слепым, – комментировал Феромон. – У Кейли же отсутствует чувство прекрасного.
– Ха-ха-ха, – отозвался Гистамин.
– Иногда бывает полезно вспомнить, как вы относились друг к другу, когда впервые познакомились, и сравнить с тем, как относитесь сейчас, – продолжала Кейли.
Эвелин, Билл и все гормоны рассмеялись.
– Ох, даже не знаю, – сказал Тестостерон. – По-моему, все еще не так плохо.
– Мне кажется, она имеет в виду, что Билл Должен быть повнимательнее, – ответил ему Гистамин и попытался найти подходящий пример, но не смог.
Феромон пришел ему на помощь:
– К слову, когда они только познакомились, Билл не позволял себе пукнуть в ее присутствии.
Гистамину этот пример показался неудачным, остальным – наоборот.
– Да, и когда они сидели в одной ванне, он в нее тоже не пукал, – развил мысль Адреналин.
– И не писал, – добавил Тестостерон.
– Что ты сказал? – взвился Гистамин.
– Этот спор носит чисто теоретический характер, потому что они больше не моются в одной ванне, – примирительно сказал Феромон.
– Следовательно, отношение Билла к Эвелин не поменялось, – заключил Серотонин.
– За исключением одной маленькой детали: они больше не принимают ванну вместе, – саркастически заметил Гистамин.
– Это вовсе не обязательно указывает на несчастливый брак, – настаивал Серотонин. – Может быть, теперь ему больше нравится душ.
– Твое мнение никого не интересует.
– Я думаю, что это Эвелин стала относиться к Биллу по-другому, – неожиданно тревожно вмешался Тестостерон. – Во-первых, она перестала брить ноги.
– Во-вторых, ее трусики стали больше, – добавил Феромон.
– Нет, не стали! – взвился было Тестостерон, но затем уточнил: – Постой-ка, ты сказал трусики или усики?
– Заткнись, Тестостерон, – сказал Гистамин.
– Как вам кажется, в чем, прежде всего, проявляются ваши проблемы? – спросила Кейли.
– Мы ссоримся, – спокойно ответил Билл.
– И по каким поводам вы не ладите?
Супруги задумались на несколько мгновений, потом Эвелин принялась перечислять:
– Мы ссоримся по поводу чистоты, по глупости, из-за недружелюбного отношения. Биллу нравится меня унижать. Он говорит ужасно обидные вещи.
– Билл, а вы сознаете, что ваши слова причиняют Эвелин боль?
– Да, поэтому я их и говорю, – кивнул Билл и засмеялся, но обе женщины хранили молчание.
Он понял, что производит неблагоприятное впечатление на Кейли, и постарался сказать что-то позитивное. Однако этот принципиально новый подход оказался ему не по зубам.
– Иногда мы ссоримся из-за того, как много мы ссоримся, – добавила Эвелин, а Билл утвердительно кивнул.
– Вы ругаетесь из-за денег?
Оба отрицательно покачали головами.
– Это необычно, и это хороший знак.
– По-моему, мы просто раздражаем друг друга, и ничего более. Иногда он слишком сильно гремит чайной ложкой, когда размешивает чай, – продолжила Эвелин.
В наступившей тишине, Билл и Кейли ожидали дальнейших объяснений.
– Билл не пьет чай с сахаром, поэтому ему вовсе не обязательно его перемешивать, но он просто сидит, болтает ложкой и смотрит в пустоту.
– Понятно, – сказала Кейли.
Несмотря на то, что они так много ссорились, это откровение оказалось для Билла неожиданностью.
– А когда он слушает свои диски, то перед каждой новой песней напевает мотив, который должен зазвучать. Еще до того, как тот начнется. Это очень раздражает.
Эвелин остановилась, подумала и сказала:
– А еще он вздыхает.
– Как это?
– Какую бы телепрограмму мы ни смотрели, он всегда недоволен. Если я спрашиваю, не хочет ли он переключить на что-нибудь другое, он сначала отказывается, а потом начинает вздыхать, вот так, – Эвелин демонстративно тяжко вздохнула.
– Но я вовсе не хочу смотреть другую программу, – возразил Билл.
– Тогда почему ты так вздыхаешь?
– Я просто люблю вздыхать.
– А еще иногда он дышит.
– Что? – одновременно спросили Билл и Кейли.
– Иногда он так по-особенному дышит. И это раздражает. А потом, до чего же мне надоел этот быт Мы оба выполняем работу по дому, и Билл тоже делает кое-что. Но когда он что-нибудь сделает, например пропылесосит пол, то ожидает за это награды. Я ведь не жду аплодисментов, когда зашиваю ему носки. Но он помнит о своих заслугах и через несколько недель: «Милое платье». – «О, спасибо». – «Забавно, но совсем недавно я гладил точно такое же». А все, что касается гигиены… Он оставляет ношеную одежду на полу, а не в корзине для грязного белья. Я понимаю, это выглядит так мелочно…
– Правильно, потому что это так и есть на самом деле, – хмыкнул Феромон.
Кейли почувствовала, что сеанс пора завершать. Учитывая, что это была их последняя встреча, ей хотелось, чтобы у клиентов осталось хоть какое-то ощущение улучшения, чтобы они поняли, что их брак уже не так безнадежен, как на первом занятии. Также психоаналитик поняла, что бессознательно все чаще готова защищать Билла и ей неприятно слышать о нем плохое.
– Хорошо, у меня следующее предложение, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы выбрали время, когда останетесь вдвоем, и сделали все возможное, чтобы не ссориться. Тогда вы сможете оглянуться и вспомнить, что на протяжении последних двух часов…
Но Билл уже не слушал ее, потому что Тестостерон заполнил все его мысли:
– Мы трахаемся с психоаналитиком! Мы трахаемся с психоаналитиком!
Улыбка пробежала по губам Билла. Он разглядывал Кейли, а гормоны наполняли его сознание сексуальными фантазиями. Они вынуждены были использовать их, потому что не могли припомнить деталей реального общения с Кейли, но Билла это не особенно заботило.
– Расширить зрачки! – командовал Адреналин.
– Зачем? – спросил Гистамин.
– Не знаю.
– Билл прочитал это у Десмонда Морриса , – пояснил Феромон. – Когда тебе кто-то нравится, твои зрачки расширяются. Это что-то вроде международного языка.
Гормоны бросились расширять зрачки Билла. Теперь он смахивал на Марти Фелдмана .
– Так он выглядит привлекательнее? – снова спросил Гистамин.
– Очевидно, да, – ответил ему Феромон.
Видимо, Кейли тоже так посчитала, потому что она вдруг подмигнула оцепеневшему от неожиданности Биллу.
– Тревога! – закричал Адреналин.
– Да чтоб я сдох, она ведь всего лишь подмигнула. Наверное, ей что-то попало в глаз, – начал Гистамин небрежно, но на самом деле он был возбужден так же, как и все остальные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18