Мы надеялись, что мистер Ганц найдет драгоценные камни или золото. Он и в самом деле обнаружил одно медное месторождение, но руда там оказалась слишком бедной, так что в дальнейшей разработке смысла не было. Ральфу Лейну, размахнувшемуся на постройку исполинской крепости с валом и каменными стенами, пришлось удовлетвориться фортом, окруженным песчаной насыпью и глубоким рвом.
На исходе августа сэр Ричард отплыл в Англию, пообещав вернуться к Пасхе. Нас осталось около сотни. Когда „Тигр“ и „Элизабет“ скрылись за горизонтом, колонию охватило уныние.
В следующие несколько месяцев Ральф Лейн и Томас Хэрриот предприняли ряд вылазок в глубь континента. Я никогда не забывал о „longitudem dei“, тайной цели и „jacta est alia“ английской королевы. В одной из вылазок участвовал и я, вместе с мистером Уайтом и мистером Хэрриотом. Мы выплыли на гребной лодке в большие волны Атлантики, а потом свернули к Чесапикскому заливу. Тамошние земли отличались плодородием, а туземцы – дружелюбием. И хотя стояла зима, было так тепло, что мы спали прямо на земле.
Мы задержались больше чем на месяц. К нашему возвращению – уже наступила весна – колония пришла в полный упадок. Убийства продолжались. Люди озверели. Дикари становились все враждебней: им надое ло снабжать нас едой. Если целью заговорщиков было посеять раздор и не дать осуществиться нашим начинаниям, то это им вполне удавалось.
К лету пища закончилась. Даже мастифы Ральфа Лейна отправились в котел. Туземцы воспользовались такой возможностью и стали грозить нам полным истреблением. Лейн вышел против них в поход. То было дурное, кровавое дело, принесшее нам голову индейского вождя, Уингины. Я предполагаю, что только так мы могли избавиться от их все более наглых нападений и наконец-то вздохнуть свободно. Еще через неделю капитан Стаффорд принес поразительную новость: с Дальних отмелей он разглядел огромный английский флот. К нам на помощь прибыл сэр Фрэнсис Дрейк с двадцатью тремя кораблями. Колонистов забирали домой. То, что для них было спасением, для меня обернулось настоящим бедствием.
Стоило сэру Дрейку бросить якоря, как разразилась буря. Волны за Дальними отмелями становились все выше и вызывали все большие опасения. От флота к нам направились баркасы. Мы потащили к берегу наброски мистера Уайта, сундуки с минералами и растениями, собранными нами же, а также личные вещи джентльменов.
И вот теперь, как ни печально, порядок остался в прошлом. Поселенцев, среди которых было немало военных, все эти месяцы едва удавалось держать в узде. Лейн добивался подчинения, лишь время от времени кого-то вешая. Но сейчас буря усиливалась, и все испугались, что Дрейк поднимет якоря и исчезнет за горизонтом, оставив нас на милость дикарей, у которых теперь был повод ненавидеть колонистов. Моряки Дрейка так испугались бури, что и вправду угрожали бросить поселенцев.
Ральф Лейн первым ступил в ожидавший баркас, а за ним последовали остальные джентльмены. Их сундуки остались на берегу и были поручены морякам.
Я судорожно рассовывал вещи по сундукам Хэрриота, Рауза, Уайта и остальных, оставив свой тайный дневник напоследок. Теперь, когда мачты кораблей раскачивались все сильнее, я выбежал из хижины мистера Уайта и сквозь стену дождя понесся к своей лачуге.
У меня уже не осталось времени на камушки и странные морские раковины. Я отбросил в сторону соломенную подстилку, схватил дневник, спрятал его у себя на груди и выбежал обратно.
– Огилви! Сюда!
Мармадьюк неистово махал мне рукой. Я подбежал и отправился вслед за ним в его хижину.
– Ради бога, помоги мне вот с этим! И побыстрей!
Он пытался упихнуть в свой сундук невозможное количество вещей. Что крышка не закроется, мог увидеть и ребенок.
– Сэр! – сказал я. – Так не годится!
– Будь ты проклят, Огилви! Нашел время грубить! Сядь на чертову крышку!
Но заставить ее закрыться не могло ничто. Минуты уходили. Наконец Сент-Клер выругался, оставил крышку в покое и начал перебирать свои вещи, беря их по очереди в руки и решая, что оставить. К несчастью, он хотел забрать сразу все. Я обезумел.
– Сэр! – прокричал я опять. – Мы должны идти!
– Тогда помоги мне вытащить этот чертов сундук!
Мы принялись толкать сундук. Он был такой тяжелый, что едва двигался. Мы закрепили дверь хижины, чтобы ее не закрывало ветром. Когда я выглянул, то, к своему ужасу, увидел, что последний баркас сталкивают на воду. Люди дрались, пытаясь попасть на борт. На волнах уже появились барашки, а флот сэра Дрейка постепенно исчезал за стеной дождя.
Увидев это, Мармадьюк закричал, бросил свой сундук, грубо меня оттолкнул и помчался к берегу. Я припустил следом. В ушах стучала кровь, сердце разрывалось. Но было поздно. Когда мы добежали до берега, баркас виднелся уже в трехстах футах от нас. Его мотало на волнах, и под весом людей на борту он, того и гляди, мог пойти ко дну. Один отставший кричал и размахивал руками; волны доходили ему до горла. Моряки не обращали на него внимания: им хватало забот с тем, чтобы остаться на плаву. Тот перестал махать и, покинутый, наблюдал за удалявшимся спасительным баркасом. Наконец он развернулся и пошел к берегу.
Это был Саймон Солтер.
Когда последний баркас поднялся повыше, я узнал одного из моряков, Турка. Он тоже меня увидел и отнял руку от весла, чтобы махнуть мне: „Все безнадежно!“ Зайдя за Дальние отмели, они начали выбрасывать за борт сундуки. Образцы и семена, которые с таким трудом мы собирали весь этот год, дневники, карты, наброски – все отправилось в воду.
Что-то еще там произошло, я не сразу смог разглядеть. Но тут ветер стал чуть тише. Увиденное заставило меня ужаснуться. Рабов – черных мужчин и женщин – тоже выбрасывали за борт! На палубе шла ожесточенная борьба. Собравшиеся вместе баркасы вот-вот могли разбиться о корабль. И с них на судно хлынули моряки. Они карабкались по сети, сброшенной с борта.
Похоже, корабль освобождали от рабов, чтобы дать место матросам. Я видел, что многие рабы не умели плавать. Они сбились в кучу – плотную, черную, бурлящую, постепенно уходящую под воду кучу!.. Несколько сотен смогли доплыть до суши и жались друг к другу на узкой отмели.
– Неужели христиане способны на такое?! – прокричал я Мармадьюку.
– Не будь дураком, Огилви! Они же рабы!
– Но у них нет ни еды, ни оружия! Дикари разрежут их на куски!
Я знал, о чем говорю. Хуже всех были женщины-индианки: при помощи острых морских раковин они сдирали с живых пленников кожу или растягивали их выпущенные внутренности по земле, на съедение псам.
– Позаботься лучше о себе – чтобы такая участь не постигла нас, людей просвещенных!
С видом человека, приговоренного к смерти, Солтер с трудом вышел на берег и встал рядом с нами. С его штанов и порванной рубахи лила вода. Мы наблюдали, как раскачиваются многочисленные мачты. Сквозь дождь их было видно все хуже. Наконец корабли, один за другим, исчезли из вида.
Мы смотрели друг на друга, потерявшие дар речи и ошеломленные. Три белых человека – единственные белые люди на земле, полной дикарей. И мы остались без всяких средств к существованию».
ГЛАВА 30
Наверное, этот шум мне снится: большая пушистая собака скребется в дверь кухни. Меня продолжают трясти до тех пор, пока я наконец не просыпаюсь. Лицо Зоулы всего в нескольких дюймах от моего уха.
– Гарри! – взволнованно шепчет она. – Кто-то пытается попасть в дом!
Секунда – и я вылетаю из постели, натягивая брюки. Еще несколько драгоценных секунд уходит на поиски спортивной куртки. Я надеваю ее через голову. Босиком крадусь с Зоулой к двери спальни и прислушиваюсь. Сперва слышу только шум ветра в листве деревьев, а потом опять: осторожный повторяющийся шорох, словно собака пытается открыть дверь.
По коридору беззвучно идет Долтон.
– Я разбудил Дебби.
– Администратору звонили? – спросил я.
– Телефон прямо у двери. А мобильники здесь не работают.
У меня промелькнуло удивление. Откуда ему это известно? Можно подойти к окну и завопить, отпугнуть непрошеных гостей… Появилась Дебби, полностью одетая и дрожащая – несмотря на жару.
– Почему бы не включить свет? – предлагает она шепотом. – Отпугнем их!
Я бегу к окну спальни. У входа стоит большой внедорожник, поблескивающий в приглушенном свете, идущем от бассейна и гостиницы. Внутри вроде бы никого. От подоконника до террасы всего десять футов. Развернувшись, я чуть не сталкиваюсь с Дебби.
– Кажется, они уже внутри, – говорит она переменившимся от страха голосом.
Я хватаю ее за руку и тащу к окну. Дебби смотрит вниз и мешкает.
– Я тебя подержу!
Она перелезает через подоконник; я чуть придерживаю ее за запястья и отпускаю. Следующая Зоула.
Я поворачиваюсь к Долтону, но тот толкает меня к окну. Я прыгаю и с грохотом приземляюсь на пол террасы.
Кусты и деревья освещает желтая вспышка. Следом раздается грохот какого-то огнестрельного оружия. Я не сразу понимаю, что меня ранили. Просто чувствую, как что-то толкает меня в левую руку, и падаю лицом вниз. Встав, я умудряюсь оглянуться. У окна стоят двое.
Дебби и Зоула зигзагами бегут по дороге. На моем рукаве расплывается темное пятно. Руку постепенно охватывает болезненное оцепенение.
Я рву дверцу внедорожника на себя. Хочу разблокировать рулевое колесо и скатиться с крутого холма.
Эти идиоты не вынули ключ из замка зажигания. Дебби и Зоула скрываются за деревьями слева от меня.
Где Долтон – даже не представляю. Заведя двигатель, я втыкаю вторую передачу и со всей силы жму босой ногой на педаль акселератора. Несколько невыносимых секунд несусь в темноту и отчаянно ищу выключатель верхнего света. У меня не выходят из головы смертельные обрывы по краям дороги. Но вот пространство передо мной заливает сноп света, и я что есть духу лечу вниз.
Минуту спустя мои страхи оправдываются: позади меня, наверху, появляются чьи-то фары. Судя по всему, они нашли ключи от «тойоты». Я еду чуть быстрее, но каждый поворот похож на женскую шпильку, и мне страшно. Иногда фары выхватывают верхушки деревьев. Чаще же они пялятся в черную пустоту.
Гонка длится минут десять. У меня кружится голова, кровь из руки размазалась по ставшему скользким рулевому колесу. «Тойота» куда юрче внедорожника.
Я прикидываю, что еще минут пять – и меня догонят.
Теперь началась боль. Она идет откуда-то из глубины руки. Голова кружится все сильнее. Я понимаю, что надо задержать кровотечение, но как? Ведь я несусь по самой опасной дороге из всех – если говорить об островах Карибского бассейна.
Передо мной неожиданно возникает 180-градусный поворот. Я в ужасе торможу до пятнадцати миль в час. Машина накреняется в сторону обочины. Я двигаюсь по каменистой осыпи, возникшей после недавнего дождя. Чтобы объехать ее, прижимаюсь к правой обочине, и тут левое колесо налетает на валун, а правое проваливается в выбоину. Чувство реальности покидает меня.
Правое колесо уже за обочиной. Машина кренится, словно самолет на вираже. Снизу надвигается темнота. Я не сомневаюсь, что вот-вот погибну. Рвусь вверх, к пассажирской дверце. Внедорожник еще касается дороги, однако дрожит и, опрокидываясь, продолжает поворачивать в сторону. Раздается удар, и двигатель глохнет.
С металлическим скрежетом машина переваливается через край дороги, медленно-медленно… Я опять прыгаю к левой дверце и на этот раз выбираюсь наружу, но тут машина уходит у меня из-под ног, и я – невесомый, свободный, с желудком неизвестно где, с болтающимися руками и ногами – лечу следом, в темноту, к своей могиле. Какой бы она ни была.
Птица, дивная тварь, парит в горной вышине…
И еще одна. И еще. Вдруг я понимаю, что они кружат надо мной. Страшно! Я не могу пошевелиться.
Один из грифов опускается на землю, ярдах в двадцати от меня. Потом остальные. Они громко хлопают крыльями.
Я собираюсь с силами и шевелю пальцем. Достаточно. Еда пока не умерла.
Что-то совсем рядом со мной. Я заставляю себя шевельнуть рукой. И все. Силы кончились. Но грифы держатся на расстоянии – пока.
Я слышу мужской голос. Речь ямайская, человек говорит непонятно, что-то вроде: «Господи, господи…»
Сквозь опухшие веки я различаю черное обеспокоенное лицо, вглядывающееся в мое. Потом меня берут под мышки и с трудом поднимают. Теперь я сижу.
Мой спаситель берет меня на закорки, и я впервые могу рассмотреть местность вокруг. Я упал с пятидесяти футов. Впрочем, чуть дальше есть еще один обрыв, спускающийся к широкому, более-менее ровному пространству. Машина, судя по всему, докатилась до края и рухнула вниз. Мельком я вижу банановые деревья и кофейные кусты. Человек, пошатываясь под моим весом, несет меня к своему дому с верандой и крышей из гофрированного железа. Из дома выходит маленькая седая женщина и спешит к нам. Я вижу только покрытую кустами плодородную землю.
Меня кладут в маленький грузовичок, наполненный, кажется, листьями. Женщина удерживает меня в сидячем положении, а мужчина со скрежетом включает передачу. Мы переезжаем вброд неглубокий ручей, взбираемся по крутому каменистому склону и выруливаем на дорогу. Я то почти прихожу в себя, то теряю сознание. Опять оживаю и опять проваливаюсь.
Едем вдоль изумрудно-зеленого склона, по которому ходят черные тени. Я вижу прилавки, небольшое скопление магазинов с названиями вроде «Успокойся!», «Кухни Румяной Кети» и тому подобными. Все надписи – с орфографическими ошибками, отражающими местное произношение. А вот лачуги, раскрашенные поярче: мясник, продовольственный магазин, почтовое отделение с какой-то рекламой и предупреждениями об опасности диабета. Я гадаю, долго ли мне суждено прожить. Вдруг мы оказываемся в городе и сворачиваем влево, к автобусной остановке. Перед нами церковь Святого Фомы Аквинского и длинный ряд прилавков. Потом грузовичок резко сворачивает вправо, к низким розовым строениям с надписью: «БОЛЬНИЦА ВЕСТ-ИНДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА».
Я смутно вижу черное лицо, склонившееся к моему.
– Как вас зовут?
– Фома Аквинский.
– Назовите свое имя, или меня обвинят в убийстве.
В глазах наконец проясняется, и я вижу большую комнату, по которой беспорядочно снуют около дюжины человек. Люди в белом, больные на каталках… Какому-то юнцу разрезали футболку. Глаза у него закатились, он громко стонет. Вокруг столпилась куча народу.
К больному тянется непостижимый моток пластиковых трубочек и проводов.
– Мне нужно узнать ваше имя.
Темнокожая женщина решила попробовать чистый английский, а не местный диалект.
– Гарриус Блейкус.
– Откуда вы, мистер Блейкус?
– Я в отпуске, остановился в «Терранове». Выиграл первый приз – выходные с мисс Ямайка.
– Ну, будьте же умницей. Что с вами произошло?
– Я пошел в поход в Блу-Маунтинс.
– Один?
– Нет, с мисс Ямайка. Меня ограбили.
Медсестра втыкает мне в рот термометр.
– Идти туда одному – глупо, глупо! Вам крупно повезло, что вы живы, мистер Блейкус!
Подошел врач. Во всяком случае, мне этот человек показался врачом. Одетый в белый халат, со стетоскопом, властный, лет около пятидесяти, с черным морщинистым лицом и седыми волосами, он снимает стетоскоп и щупает мой пульс:
– Вы потеряли три пинты крови. Кость руки, слава богу, не задета. У вас изранены лодыжки, но ничего не поломано. Отдохнете два-три дня и будете плясать под волынку.
Простыня вымокла, лоб вспотел. Я весь дрожу. Доктор заговаривает опять:
– И у вас небольшой жар.
– Где я?
– В кингстонском травмопункте. По части пулевых ранений мы накопили больший опыт, чем Вест-Индский университет.
Парень, у которого ранена грудь, начинает громко что-то кричать на густом ямайском жаргоне. Доктор исчезает из моего поля зрения, и я засыпаю.
Теперь вплывают двое мужчин-санитаров. На потолке – сырые пятна и яркие светильники. Все вместе крутится, словно ночной небосвод.
– Он выдержит перевозку?
– Да, только держите его под капельницей.
Мой грохочущий голос заполняет большую комнату и все больничные коридоры:
– Они не медики! Они хотят меня похитить! Они забирают меня, чтобы убить!
Наверное, у меня шевелятся губы. Меня аккуратно поднимают, перекладывая на каталку. Ко мне наклоняется медсестра:
– Вы хотите что-то сказать, мистер Блейкус?
– Они убьют меня, – с трудом шепчу я. – Я знаю, где искать Крест Иисуса.
– Все хорошо. Не волнуйтесь.
Я цепляюсь за ее рукав:
– Не отдавайте им меня!
Сестра освобождается от моей хватки и успокаивающе похлопывает по плечу. Потом что-то тихонько говорит доктору. В следующее мгновение он оказывается рядом. В руках у него шести футовый шприц.
– Это вас немного успокоит.
Я пытаюсь выдрать капельницу, выползти из носилок и пуститься по коридору наутек. Я уже почти дотянулся до капельницы, но хватка у медсестры как у гориллы.
– Вы потеряли много крови, мистер Блейкус. А еще европейцам вредно подолгу бывать на солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
На исходе августа сэр Ричард отплыл в Англию, пообещав вернуться к Пасхе. Нас осталось около сотни. Когда „Тигр“ и „Элизабет“ скрылись за горизонтом, колонию охватило уныние.
В следующие несколько месяцев Ральф Лейн и Томас Хэрриот предприняли ряд вылазок в глубь континента. Я никогда не забывал о „longitudem dei“, тайной цели и „jacta est alia“ английской королевы. В одной из вылазок участвовал и я, вместе с мистером Уайтом и мистером Хэрриотом. Мы выплыли на гребной лодке в большие волны Атлантики, а потом свернули к Чесапикскому заливу. Тамошние земли отличались плодородием, а туземцы – дружелюбием. И хотя стояла зима, было так тепло, что мы спали прямо на земле.
Мы задержались больше чем на месяц. К нашему возвращению – уже наступила весна – колония пришла в полный упадок. Убийства продолжались. Люди озверели. Дикари становились все враждебней: им надое ло снабжать нас едой. Если целью заговорщиков было посеять раздор и не дать осуществиться нашим начинаниям, то это им вполне удавалось.
К лету пища закончилась. Даже мастифы Ральфа Лейна отправились в котел. Туземцы воспользовались такой возможностью и стали грозить нам полным истреблением. Лейн вышел против них в поход. То было дурное, кровавое дело, принесшее нам голову индейского вождя, Уингины. Я предполагаю, что только так мы могли избавиться от их все более наглых нападений и наконец-то вздохнуть свободно. Еще через неделю капитан Стаффорд принес поразительную новость: с Дальних отмелей он разглядел огромный английский флот. К нам на помощь прибыл сэр Фрэнсис Дрейк с двадцатью тремя кораблями. Колонистов забирали домой. То, что для них было спасением, для меня обернулось настоящим бедствием.
Стоило сэру Дрейку бросить якоря, как разразилась буря. Волны за Дальними отмелями становились все выше и вызывали все большие опасения. От флота к нам направились баркасы. Мы потащили к берегу наброски мистера Уайта, сундуки с минералами и растениями, собранными нами же, а также личные вещи джентльменов.
И вот теперь, как ни печально, порядок остался в прошлом. Поселенцев, среди которых было немало военных, все эти месяцы едва удавалось держать в узде. Лейн добивался подчинения, лишь время от времени кого-то вешая. Но сейчас буря усиливалась, и все испугались, что Дрейк поднимет якоря и исчезнет за горизонтом, оставив нас на милость дикарей, у которых теперь был повод ненавидеть колонистов. Моряки Дрейка так испугались бури, что и вправду угрожали бросить поселенцев.
Ральф Лейн первым ступил в ожидавший баркас, а за ним последовали остальные джентльмены. Их сундуки остались на берегу и были поручены морякам.
Я судорожно рассовывал вещи по сундукам Хэрриота, Рауза, Уайта и остальных, оставив свой тайный дневник напоследок. Теперь, когда мачты кораблей раскачивались все сильнее, я выбежал из хижины мистера Уайта и сквозь стену дождя понесся к своей лачуге.
У меня уже не осталось времени на камушки и странные морские раковины. Я отбросил в сторону соломенную подстилку, схватил дневник, спрятал его у себя на груди и выбежал обратно.
– Огилви! Сюда!
Мармадьюк неистово махал мне рукой. Я подбежал и отправился вслед за ним в его хижину.
– Ради бога, помоги мне вот с этим! И побыстрей!
Он пытался упихнуть в свой сундук невозможное количество вещей. Что крышка не закроется, мог увидеть и ребенок.
– Сэр! – сказал я. – Так не годится!
– Будь ты проклят, Огилви! Нашел время грубить! Сядь на чертову крышку!
Но заставить ее закрыться не могло ничто. Минуты уходили. Наконец Сент-Клер выругался, оставил крышку в покое и начал перебирать свои вещи, беря их по очереди в руки и решая, что оставить. К несчастью, он хотел забрать сразу все. Я обезумел.
– Сэр! – прокричал я опять. – Мы должны идти!
– Тогда помоги мне вытащить этот чертов сундук!
Мы принялись толкать сундук. Он был такой тяжелый, что едва двигался. Мы закрепили дверь хижины, чтобы ее не закрывало ветром. Когда я выглянул, то, к своему ужасу, увидел, что последний баркас сталкивают на воду. Люди дрались, пытаясь попасть на борт. На волнах уже появились барашки, а флот сэра Дрейка постепенно исчезал за стеной дождя.
Увидев это, Мармадьюк закричал, бросил свой сундук, грубо меня оттолкнул и помчался к берегу. Я припустил следом. В ушах стучала кровь, сердце разрывалось. Но было поздно. Когда мы добежали до берега, баркас виднелся уже в трехстах футах от нас. Его мотало на волнах, и под весом людей на борту он, того и гляди, мог пойти ко дну. Один отставший кричал и размахивал руками; волны доходили ему до горла. Моряки не обращали на него внимания: им хватало забот с тем, чтобы остаться на плаву. Тот перестал махать и, покинутый, наблюдал за удалявшимся спасительным баркасом. Наконец он развернулся и пошел к берегу.
Это был Саймон Солтер.
Когда последний баркас поднялся повыше, я узнал одного из моряков, Турка. Он тоже меня увидел и отнял руку от весла, чтобы махнуть мне: „Все безнадежно!“ Зайдя за Дальние отмели, они начали выбрасывать за борт сундуки. Образцы и семена, которые с таким трудом мы собирали весь этот год, дневники, карты, наброски – все отправилось в воду.
Что-то еще там произошло, я не сразу смог разглядеть. Но тут ветер стал чуть тише. Увиденное заставило меня ужаснуться. Рабов – черных мужчин и женщин – тоже выбрасывали за борт! На палубе шла ожесточенная борьба. Собравшиеся вместе баркасы вот-вот могли разбиться о корабль. И с них на судно хлынули моряки. Они карабкались по сети, сброшенной с борта.
Похоже, корабль освобождали от рабов, чтобы дать место матросам. Я видел, что многие рабы не умели плавать. Они сбились в кучу – плотную, черную, бурлящую, постепенно уходящую под воду кучу!.. Несколько сотен смогли доплыть до суши и жались друг к другу на узкой отмели.
– Неужели христиане способны на такое?! – прокричал я Мармадьюку.
– Не будь дураком, Огилви! Они же рабы!
– Но у них нет ни еды, ни оружия! Дикари разрежут их на куски!
Я знал, о чем говорю. Хуже всех были женщины-индианки: при помощи острых морских раковин они сдирали с живых пленников кожу или растягивали их выпущенные внутренности по земле, на съедение псам.
– Позаботься лучше о себе – чтобы такая участь не постигла нас, людей просвещенных!
С видом человека, приговоренного к смерти, Солтер с трудом вышел на берег и встал рядом с нами. С его штанов и порванной рубахи лила вода. Мы наблюдали, как раскачиваются многочисленные мачты. Сквозь дождь их было видно все хуже. Наконец корабли, один за другим, исчезли из вида.
Мы смотрели друг на друга, потерявшие дар речи и ошеломленные. Три белых человека – единственные белые люди на земле, полной дикарей. И мы остались без всяких средств к существованию».
ГЛАВА 30
Наверное, этот шум мне снится: большая пушистая собака скребется в дверь кухни. Меня продолжают трясти до тех пор, пока я наконец не просыпаюсь. Лицо Зоулы всего в нескольких дюймах от моего уха.
– Гарри! – взволнованно шепчет она. – Кто-то пытается попасть в дом!
Секунда – и я вылетаю из постели, натягивая брюки. Еще несколько драгоценных секунд уходит на поиски спортивной куртки. Я надеваю ее через голову. Босиком крадусь с Зоулой к двери спальни и прислушиваюсь. Сперва слышу только шум ветра в листве деревьев, а потом опять: осторожный повторяющийся шорох, словно собака пытается открыть дверь.
По коридору беззвучно идет Долтон.
– Я разбудил Дебби.
– Администратору звонили? – спросил я.
– Телефон прямо у двери. А мобильники здесь не работают.
У меня промелькнуло удивление. Откуда ему это известно? Можно подойти к окну и завопить, отпугнуть непрошеных гостей… Появилась Дебби, полностью одетая и дрожащая – несмотря на жару.
– Почему бы не включить свет? – предлагает она шепотом. – Отпугнем их!
Я бегу к окну спальни. У входа стоит большой внедорожник, поблескивающий в приглушенном свете, идущем от бассейна и гостиницы. Внутри вроде бы никого. От подоконника до террасы всего десять футов. Развернувшись, я чуть не сталкиваюсь с Дебби.
– Кажется, они уже внутри, – говорит она переменившимся от страха голосом.
Я хватаю ее за руку и тащу к окну. Дебби смотрит вниз и мешкает.
– Я тебя подержу!
Она перелезает через подоконник; я чуть придерживаю ее за запястья и отпускаю. Следующая Зоула.
Я поворачиваюсь к Долтону, но тот толкает меня к окну. Я прыгаю и с грохотом приземляюсь на пол террасы.
Кусты и деревья освещает желтая вспышка. Следом раздается грохот какого-то огнестрельного оружия. Я не сразу понимаю, что меня ранили. Просто чувствую, как что-то толкает меня в левую руку, и падаю лицом вниз. Встав, я умудряюсь оглянуться. У окна стоят двое.
Дебби и Зоула зигзагами бегут по дороге. На моем рукаве расплывается темное пятно. Руку постепенно охватывает болезненное оцепенение.
Я рву дверцу внедорожника на себя. Хочу разблокировать рулевое колесо и скатиться с крутого холма.
Эти идиоты не вынули ключ из замка зажигания. Дебби и Зоула скрываются за деревьями слева от меня.
Где Долтон – даже не представляю. Заведя двигатель, я втыкаю вторую передачу и со всей силы жму босой ногой на педаль акселератора. Несколько невыносимых секунд несусь в темноту и отчаянно ищу выключатель верхнего света. У меня не выходят из головы смертельные обрывы по краям дороги. Но вот пространство передо мной заливает сноп света, и я что есть духу лечу вниз.
Минуту спустя мои страхи оправдываются: позади меня, наверху, появляются чьи-то фары. Судя по всему, они нашли ключи от «тойоты». Я еду чуть быстрее, но каждый поворот похож на женскую шпильку, и мне страшно. Иногда фары выхватывают верхушки деревьев. Чаще же они пялятся в черную пустоту.
Гонка длится минут десять. У меня кружится голова, кровь из руки размазалась по ставшему скользким рулевому колесу. «Тойота» куда юрче внедорожника.
Я прикидываю, что еще минут пять – и меня догонят.
Теперь началась боль. Она идет откуда-то из глубины руки. Голова кружится все сильнее. Я понимаю, что надо задержать кровотечение, но как? Ведь я несусь по самой опасной дороге из всех – если говорить об островах Карибского бассейна.
Передо мной неожиданно возникает 180-градусный поворот. Я в ужасе торможу до пятнадцати миль в час. Машина накреняется в сторону обочины. Я двигаюсь по каменистой осыпи, возникшей после недавнего дождя. Чтобы объехать ее, прижимаюсь к правой обочине, и тут левое колесо налетает на валун, а правое проваливается в выбоину. Чувство реальности покидает меня.
Правое колесо уже за обочиной. Машина кренится, словно самолет на вираже. Снизу надвигается темнота. Я не сомневаюсь, что вот-вот погибну. Рвусь вверх, к пассажирской дверце. Внедорожник еще касается дороги, однако дрожит и, опрокидываясь, продолжает поворачивать в сторону. Раздается удар, и двигатель глохнет.
С металлическим скрежетом машина переваливается через край дороги, медленно-медленно… Я опять прыгаю к левой дверце и на этот раз выбираюсь наружу, но тут машина уходит у меня из-под ног, и я – невесомый, свободный, с желудком неизвестно где, с болтающимися руками и ногами – лечу следом, в темноту, к своей могиле. Какой бы она ни была.
Птица, дивная тварь, парит в горной вышине…
И еще одна. И еще. Вдруг я понимаю, что они кружат надо мной. Страшно! Я не могу пошевелиться.
Один из грифов опускается на землю, ярдах в двадцати от меня. Потом остальные. Они громко хлопают крыльями.
Я собираюсь с силами и шевелю пальцем. Достаточно. Еда пока не умерла.
Что-то совсем рядом со мной. Я заставляю себя шевельнуть рукой. И все. Силы кончились. Но грифы держатся на расстоянии – пока.
Я слышу мужской голос. Речь ямайская, человек говорит непонятно, что-то вроде: «Господи, господи…»
Сквозь опухшие веки я различаю черное обеспокоенное лицо, вглядывающееся в мое. Потом меня берут под мышки и с трудом поднимают. Теперь я сижу.
Мой спаситель берет меня на закорки, и я впервые могу рассмотреть местность вокруг. Я упал с пятидесяти футов. Впрочем, чуть дальше есть еще один обрыв, спускающийся к широкому, более-менее ровному пространству. Машина, судя по всему, докатилась до края и рухнула вниз. Мельком я вижу банановые деревья и кофейные кусты. Человек, пошатываясь под моим весом, несет меня к своему дому с верандой и крышей из гофрированного железа. Из дома выходит маленькая седая женщина и спешит к нам. Я вижу только покрытую кустами плодородную землю.
Меня кладут в маленький грузовичок, наполненный, кажется, листьями. Женщина удерживает меня в сидячем положении, а мужчина со скрежетом включает передачу. Мы переезжаем вброд неглубокий ручей, взбираемся по крутому каменистому склону и выруливаем на дорогу. Я то почти прихожу в себя, то теряю сознание. Опять оживаю и опять проваливаюсь.
Едем вдоль изумрудно-зеленого склона, по которому ходят черные тени. Я вижу прилавки, небольшое скопление магазинов с названиями вроде «Успокойся!», «Кухни Румяной Кети» и тому подобными. Все надписи – с орфографическими ошибками, отражающими местное произношение. А вот лачуги, раскрашенные поярче: мясник, продовольственный магазин, почтовое отделение с какой-то рекламой и предупреждениями об опасности диабета. Я гадаю, долго ли мне суждено прожить. Вдруг мы оказываемся в городе и сворачиваем влево, к автобусной остановке. Перед нами церковь Святого Фомы Аквинского и длинный ряд прилавков. Потом грузовичок резко сворачивает вправо, к низким розовым строениям с надписью: «БОЛЬНИЦА ВЕСТ-ИНДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА».
Я смутно вижу черное лицо, склонившееся к моему.
– Как вас зовут?
– Фома Аквинский.
– Назовите свое имя, или меня обвинят в убийстве.
В глазах наконец проясняется, и я вижу большую комнату, по которой беспорядочно снуют около дюжины человек. Люди в белом, больные на каталках… Какому-то юнцу разрезали футболку. Глаза у него закатились, он громко стонет. Вокруг столпилась куча народу.
К больному тянется непостижимый моток пластиковых трубочек и проводов.
– Мне нужно узнать ваше имя.
Темнокожая женщина решила попробовать чистый английский, а не местный диалект.
– Гарриус Блейкус.
– Откуда вы, мистер Блейкус?
– Я в отпуске, остановился в «Терранове». Выиграл первый приз – выходные с мисс Ямайка.
– Ну, будьте же умницей. Что с вами произошло?
– Я пошел в поход в Блу-Маунтинс.
– Один?
– Нет, с мисс Ямайка. Меня ограбили.
Медсестра втыкает мне в рот термометр.
– Идти туда одному – глупо, глупо! Вам крупно повезло, что вы живы, мистер Блейкус!
Подошел врач. Во всяком случае, мне этот человек показался врачом. Одетый в белый халат, со стетоскопом, властный, лет около пятидесяти, с черным морщинистым лицом и седыми волосами, он снимает стетоскоп и щупает мой пульс:
– Вы потеряли три пинты крови. Кость руки, слава богу, не задета. У вас изранены лодыжки, но ничего не поломано. Отдохнете два-три дня и будете плясать под волынку.
Простыня вымокла, лоб вспотел. Я весь дрожу. Доктор заговаривает опять:
– И у вас небольшой жар.
– Где я?
– В кингстонском травмопункте. По части пулевых ранений мы накопили больший опыт, чем Вест-Индский университет.
Парень, у которого ранена грудь, начинает громко что-то кричать на густом ямайском жаргоне. Доктор исчезает из моего поля зрения, и я засыпаю.
Теперь вплывают двое мужчин-санитаров. На потолке – сырые пятна и яркие светильники. Все вместе крутится, словно ночной небосвод.
– Он выдержит перевозку?
– Да, только держите его под капельницей.
Мой грохочущий голос заполняет большую комнату и все больничные коридоры:
– Они не медики! Они хотят меня похитить! Они забирают меня, чтобы убить!
Наверное, у меня шевелятся губы. Меня аккуратно поднимают, перекладывая на каталку. Ко мне наклоняется медсестра:
– Вы хотите что-то сказать, мистер Блейкус?
– Они убьют меня, – с трудом шепчу я. – Я знаю, где искать Крест Иисуса.
– Все хорошо. Не волнуйтесь.
Я цепляюсь за ее рукав:
– Не отдавайте им меня!
Сестра освобождается от моей хватки и успокаивающе похлопывает по плечу. Потом что-то тихонько говорит доктору. В следующее мгновение он оказывается рядом. В руках у него шести футовый шприц.
– Это вас немного успокоит.
Я пытаюсь выдрать капельницу, выползти из носилок и пуститься по коридору наутек. Я уже почти дотянулся до капельницы, но хватка у медсестры как у гориллы.
– Вы потеряли много крови, мистер Блейкус. А еще европейцам вредно подолгу бывать на солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30