– мои глаза привыкали к темноте.
Я разложил книги в том порядке, в каком они лежали с самого начала, повернул ключ в замке, прыгнул к письменном столу, сунул ключ в ящик, подбежал к двери и в ужасе остановился.
С той стороны раздавались голоса, один из которых принадлежал Мармадьюку. Я расслышал, как он сказал:
– Зайдите и убедитесь сами.
Дверная ручка начала поворачиваться».
ГЛАВА 14
«Я прощался с жизнью. Что мне было делать?
Я съежился за сундуком, закрывавшим меня от глаз неожиданных посетителей. Ног было четыре пары, одна из них принадлежала Мантео.
– Не тяните, Сент-Клер! – сказал кто-то тихо, но настойчиво; голос принадлежал Кендаллу, молодому математику. – Мы подвергаем себя смертельной опасности!
– Вы пожелали увидеть это собственными глазами.
Мармадьюк Сент-Клер… Не тот беспечный Мармадьюк, которого я знал прежде, исполненный веселья и добродушия, – нет, это был голос человека, уверенно идущего к своей цели.
– Хватит пререкаться, дурачье!
А это кто? Голос хриплый и напряженный… Возможно, Рауз, член парламента.
– Покажите нам карту и реликвию!
К моему ужасу, один из них нагнулся и потащил на себя сундук. Я прижался к переборке. Сундук выволокли на середину каюты. Чтобы увидеть меня, им достаточно было нагнуть голову. Вместо этого они взяли из ящика ключ, затем послышался отчетливый щелчок, и потайное дно открылось.
Они молчали так долго, что я подумал, что обнаружен, но тут зашуршала бумага. Они раскладывали карту на столе у мистера Хэрриота.
– Вот эта линия? – спросил Рауз.
– Да. Семьдесят семь градусов западной долготы, – ответил Кендалл.
– Longitudem dei, – произнес Сент-Клер.
– Действительно, божественная долгота…
В голосе Рауза слышалось нетерпение, граничившее со страхом:
– Но тут нужно углубиться на пять лиг! Попробуй доберись, судя по этой карте.
– Ричард не такой дурак! И у него есть Лейн. Он свою задачу выполнит.
Это был Сент-Клер. Видимо, страх заразил и его.
– А реликвия?
Опять Кендалл. В его голосе слышалось напряжение, страх и – алчность.
Все пошли к койке Мармадьюка. Я не понимал, что происходит. Как мне ни было страшно, я все же высунул голову. К моему изумлению, Мармадьюк отодвинул в сторону задвижку в перегородке над своей койкой.
А потом что-то бережно оттуда вынул. Что-то плоское, тяжелое и завернутое в черную ткань. Они повернулись, и я забился обратно, так ничего и не увидев. Ткань развернули. Раздался чей-то судорожный вздох, и кто-то – наверное, Кендалл – начал молиться на латыни.
– Это она? – хрипло спросил Рауз.
– Она, – ответил Сент-Клер. – Ее поцеловала королева.
Опять молчание.
– Во имя Господа нашего, джентльмены… Мы должны победить!
– Ваша правда, Кендалл, – ответил Рауз. – Но если войдет Хэрриот, для нас все будет кончено прямо здесь.
– Так уберемся отсюда поскорее!
Кендалла явно мучило беспокойство.
Они водворили на место задвижку, вернули карту в сундук, закрыли потайной ящик, и Мантео, опустившись на колени, задвинул сундук обратно под койку, прижав меня к стене. Он надавил сильнее, а потом заглянул под койку и уставился прямо на меня. Туземец не выказал ни малейшего удивления. Его выражение ничуть не изменилось. Я уже собрался выбежать наверх и прыгнуть в океан, чтобы избежать конца, уготованного мне Сатаной, но тут Мантео так же молча встал, и они вышли, оставив меня дрожать в темноте. Я изо всех сил старался не заплакать».
ЧАСТЬ II
ВИЗАНТИЙСКИЙ КРЕСТ
ГЛАВА 15
Зоула вскочила и вылетела из комнаты. Я слышал, как она ходила взад и вперед по коридору. Она восклицала:
– Да! Да!
– Заговор? – крикнул я в ответ.
– Да, Гарри! Эти люди пытались сорвать экспедицию, у которой, надо думать, была тайная цель.
Зоула вернулась в комнату. Она подняла указательные пальцы и опустила взгляд. Я в замешательстве помотал головой.
– Цель как-то связана с этой долготой. Что особенного в семидесяти семи градусах к западу? Божественная долгота…
– Что-то очень знакомое…
Она положила ладони на макушку, закрыла глаза и поморщилась.
– И еще. Как они определяли долготу? На борту не было часов.
– Знаю. Часы Харрисона появились не раньше тысяча семьсот тридцатого года. Думаю, они полагались на затмения, происходившие в определенное время.
Возьми местное время затмения, сравни его со временем, в которое затмение случается в Лондоне, и у тебя есть метка. В общем, возни хватало.
– Так что же у этих людей на уме? И что, черт возьми, было спрятано в той переборке?
Напольные часы в коридоре пробили три. Вдруг я почувствовал, что не могу больше держать глаза открытыми.
– Зоула, как насчет комнаты?
– Конечно! Все время забываю. Тебя преследовали головорезы, допрашивали в полиции в связи с убийством, а потом еще и избили. Полагаю, тебе и в самом деле хочется немного поспать.
Я последовал за ней, вверх по деревянной лестнице. На небольшой лестничной площадке имелось три двери. Зоула открыла одну из них, и мы оказались в маленькой аккуратной спальне, располагавшейся под самой крышей. В воздухе стоял легкий запах ароматической смеси.
– Подходит?
– Бениссимо!
Я сказал это совершенно искренне – и повторил бы, жди меня вместо кровати кишащая блохами куча соломы.
На полках рядами стояли куклы, привезенные из пятидесяти стран. Эскимосы с маленькими копьями, девушки из американских индейских племен с охотничьими ножами, шотландцы в юбках, греки, тоже в юбках, столь коротких, что где-нибудь на Лестер-сквер их арестовали бы, индийские мальчики в тюрбанах…
Все они смотрели на меня. Чувствуя себя немного неловко, я сбросил одежду и забрался под одеяло. Я лежал на матрасе, набитом конским волосом. В век тракторов такие не достать, но равных им по удобству как не было, так и нет. Головная боль, синяки, головорезы, огромные взятки, несносные дворянчики, юные женщины-вамп, путешествие времен Елизаветы – все смешалось в зловещий коллаж. Я засыпал.
Не сплю. Что-то меня разбудило.
Куклы ожили и с легким топотом бегают по дому.
Так проснулся я или не проснулся? Я ощущаю чье-то присутствие.
Бред. Я не верю в телепатию. Куклы подбираются ко мне: из темноты уставились пятьдесят пар глаз.
До меня доносится еле слышный звук. Кажется, из спальни Зоулы. Наверное, она пошла в ванную комнату. Потом стон. Или скулеж – тихий-тихий. Я не уверен, что действительно слышу его.
Я лежу трупом – с навостренными ушами и стучащим в груди сердцем.
Грохот! А следом вопль! Такой громкий, что больно ушам. Я вылетаю из постели и кидаюсь к двери. Распахнувшись, она ударяет меня по носу. Я чувствую теплую кровь, мне очень больно. Передо мной чей-то темный силуэт. Он может принадлежать Зоуле, но вот его кулак врезается в мое плечо. Я лягаю противника в живот. Моя ступня угодила во что-то мягкое, а пальцам стало больно. Мой противник охает, я лягаю опять – на этот раз краем ступни. Неужели Зоула мертва?
Теперь мой враг наносит удары в темноту. Они не достигают цели, и я бросаюсь на него, воспользовавшись своим девяностокилограммовым телом как тараном.
Неизвестный падает навзничь. Раздается два отчетливых удара: его затылок задевает косяк, а потом он бьется о пол лестничной площадки. Я бросаюсь на него сверху. Он хватает меня за волосы, а я давлю большими пальцами ему на глаза. Человек пугается и изо всех сил трясет головой, а я продолжаю нащупывать его глазные яблоки. Тогда он меняет тактику и с силой тычет пальцем мне в глаз. Мне приходится отпустить его и откатиться в сторону. Теперь на меня садятся верхом и, помахав кулаками, сдавливают горло, что есть мочи нажимая большими пальцами. Я пытаюсь отвести руки противника, но тот навалился всем весом.
Я не могу дышать. Мне страшно. Я пытаюсь нащупать его глаза, а перед моими собственными уже пляшут огоньки. Его ногти все глубже впиваются в мой кадык.
Тут раздается какой-то металлический звук. Неизвестный воет, словно раненый пес. Отпускает меня и с трудом поднимается на ноги. Слышна легкая возня. Нападавший с грохотом скатывается с лестницы, бежит по коридору внизу и хлопает входной дверью – так, что дрожит весь дом.
Свет включается, и я вижу Зоулу. Она, в пижаме с плюшевыми мишками и месяцами, торжествует, сердится, пылает румянцем… В руках у нее сковородка. Кажется, чугунная. Такой можно вдребезги разбить череп.
– Хорошо я ему врезала?
Зоула в душе. Сквозь щель под дверью доносится шум воды. За двойным стеклопакетом шумит Лондон.
Меня мутит, и я наклоняюсь над раковиной. Тошнота проходит, я включаю воду и подставляюсь под холодную струю. Потом осторожно промокаю голову – вытирать очень уж больно. Наливаю в чайник немного воды и смотрю на бешеное синее пламя. Глянуть в зеркало у меня не хватает духу. Не сейчас. И тут накатывает боль. Болит все: голова, горло, живот, нос…
Особенно нос. Хорошо хоть кровь течь перестала.
Вода уже не шумит. Через мгновение появляется Зоула: снизу желтое полотенце, на голове розовое. На лбу красуется кровоподтек. Я вспоминаю, что на мне только трусы.
– Давай позвоним в полицию, – предлагаю я ей.
Чайник закипает, я ищу растворимый кофе и чашки. С желудком у меня по-прежнему неладно.
В ее голосе слышится гнев.
– Что-то в этой рукописи есть, Гарри!
– С какой новости начать – с плохой или хорошей?
Она сердито машет рукой.
– Рукопись им не досталась, – говорю.
Я уже принес манускрипт из своей спальни.
– А плохая новость?
– Они унесли мой лэптоп. Там есть файл с дневником Огилви.
– Но об этом дневнике им известно не больше, чем нам.
– Ошибаешься, Зоула. Они не могут не знать, что ищут.
– Тогда давай обыграем их на их же поле.
Она вытирает волосы, осторожно обходя кровоподтек на лбу. Ее голос доносится сквозь розовое полотенце.
– Серьезно? Ты и вправду хочешь продолжать?
Зоула останавливается и удивленно смотрит на меня из-под полотенца.
– Ни о чем другом я и не думаю!
Она включает фен в розетку и начинает вытворять всякие штуки с щипцами для волос.
– По силам нам такое, Гарри? Я могла бы взять на две недели отгул…
– Согласен, – говорю я как ни в чем не бывало. – Бог знает, чем это для нас закончится, но у меня есть обязанности перед клиенткой… юной женщиной вамп…
– Между прочим, наши соперники еще могут вернуться. Их было двое. Один ждал внизу.
– В следующий раз они, возможно, прихватят с собой оружие, – предположил я.
Что такое оружие, я знал и пообщался с ним немало. До того как уволиться из армии, я успел побывать в Северной Ирландии, Косово и Заливе. После чего выбрал жизнь поспокойней. В этом, сдается мне, я похож на Динвуди.
– Ты все еще не выкинул из головы ту выдумку? Что Теббита убили за дневник?
– Соглашайся, Зоула. Я опять оказался прав.
Меня начинает трясти. Она выключает фен, садится к кухонному столу, наливает молоко, берет обеими руками большую кружку с кофе, подтягивает на дюйм полотенце и окидывает меня распутным взглядом.
– Ты живешь один, да?
– Как ты догадалась?
– Никто не сможет жить с таким самодовольным индюком.
Она отпивает кофе и вздыхает.
– У тебя я тоже не вижу никаких признаков сожителя, – замечаю я.
– Я была замужем за восхитительным человеком. Познакомилась с ним в Венеции, семь лет тому назад. Мы разведены.
– Немудрено. Наверное, он не мог с тобою ужиться?
– Я оказалась для него слишком любвеобильной. Он не поспевал.
Я разбрызгиваю кофе. Это движение отдается болью в лопатке, а Зоула довольно хихикает. Потом ее улыбка тает.
– Говоришь, оружие?
– Возможно. Еще один повод для звонка в полицию.
– Нет, Гарри. Они попросту заберут на шесть месяцев дневник, а я не хочу жить как Салман Рушди или как осведомитель, провинившийся перед мафией. Наш лучший способ защиты – выяснить, что есть такого в дневнике Огилви. Раньше врага. Обыграть этих придурков на их же поле. Что скажешь?
– Женщина! Будь благоразумна!
Она молчит.
– Мы не знаем, кто они и что нас ждет.
По-прежнему ничего – лишь немигающий, сбивающий с толку взгляд поверх кружки с кофе.
Я подумал: «Какого черта!»
– Лучше нам куда-нибудь исчезнуть.
Сквозь двойной стеклопакет доносится приглушенный шум автострады. Мое лицо в зеркале если не привлекательное, то хотя бы просто умиротворенное. Глаз еще привлекал к себе внимание, но явно шел на поправку. И я не проспал и двух часов. Что ж тут поделаешь?
Я вышел из общественного туалета и вернулся в зал.
Из кухни доносился запах поджаренного бекона.
Зоула сидела за столом у окна, в черных свитере и джинсах. В ушах – вчерашние цыганские серьги. Дневник лежал перед ней. За соседним столом водитель грузовика уписывал «настоящий английский завтрак», а по ту сторону от прохода сидела молодая пара с двумя заспанными детьми. Больше в забегаловке никого не было.
– В холодном свете утра наш поступок выглядит так себе. С какой стати мы должны бегать?
– Мы и не бегаем. Просто ложимся на дно, чтобы побить конкурентов.
Утверждение, конечно, спорное, но для препирательств было слишком рано. Я взял гренок.
– Кстати, куда мы направляемся?
– В Девон. У меня там есть убежище – родительский загородный дом. – Зоула наклонилась ко мне и понизила голос: – А еще я знаю, что на уме у Хэрриота и остальных.
ГЛАВА 16
– Что ж, Гарри. Сейчас твои мозги начнут дымиться. В состоянии ли ты переварить мои слова? Не уверена…
– Валяй!
Слово «валяй», наверное, было не лучшим из возможных, но уж что сказал, то сказал.
– Найди то место, где говорится о секретном цикле доктора Ди.
Я ни минуты не сомневался, что Зоула ездит на чем-то из ряда вон выходящем. И действительно, это была классика автомобилестроения, «релиант-симитар».
С трехлитровым движком, легким серебристым кузовом из стекловолокна и приборной панелью как в самолете. На длинном капоте я заметил тоненькие, с волосок, царапинки, но черные кожаные сиденья ничуть не просижены.
Толку от этой притаившейся мощи оказалось не много. Мы ползли со скоростью нескольких миль в час: на трассе М25 велись дорожные работы. В воздухе стоял легкий запах духов и кожи.
Я пролистывал страницы.
– Вот они, эти стихи. Что-то насчет земного и небесного годов, которые «помирились»… И еще: «не собьемся теперь и за триста лет».
– Именно. Первая подсказка. Это все как-то связано с календарями.
– Пока понятно, – сказал я.
– Только пока. Теперь – следующая улика. Что связывает Томаса Хэрриота и Джона Ди?
– Оба принадлежали к «Школе Ночи».
Дорожные работы заканчивались. Зоула смотрела вперед, выискивая брешь и готовясь к рывку.
– Ты меня поразил, Гарри! – призналась она. – Вот уж не ожидала, что вшивый лавочник может знать что-либо подобное.
– Мне известно, – продолжил я, – что лучшие умы того времени собирались у Уолтера Рэли – в его лондонском доме, в Дарем-Хаусе. Например, Фрэнсис Дрейк, путешественник и исследователь, Молине, один из создателей земного и небесного глобусов, Кристофер Марло, драматург, Джон Ди, придворный астроном, Томас Хэрриот, математик… Были и другие. Я знаю, что некоторые из них имели доступ к королевскому уху. Знаю, что их обвиняли в атеизме, богохульстве и отправлении странных обрядов. На самом деле темой их бесед становились самые разные вещи: насколько правдив Ветхий Завет, теория Коперника, новая математика, навигация… Они одной ногой стояли в современной науке, готовили почву для исследования всего земного шара и будущего могущества Англии. А так о «Школе Ночи» я знаю совсем немного.
Теперь дорога была свободна от дорожных служб. Зоула приметила щель и воткнула передачу. Я почувствовал жесткий толчок в спину, и мы с ревом пронеслись мимо стада машин. Она сказала:
– Там есть волшебный треугольник: Рэли, Хэрриот и Джон Ди. Теперь позволь дать тебе третью подсказку. Глянь, какую надпись оставила королева Елизавета на донесении Джона Ди.
– «Quod defertur non aufertur», – прочитал я. – Она говорит Джону Ди, что отложить на время – не значит забыть вовсе. Потом это было вычеркнуто и заменено на «jacta est alia» – «жребий брошен».
Зоула незаметно разогналась до сотни миль в час.
– Что за жребий, Гарри?
– Он как-то связан с тайным кругом и календарем?
– Умный мальчик, соображаешь. Теперь давай я расскажу тебе о секретном календаре Джона Ди. У нас есть високосные годы, потому что в году не ровно триста шестьдесят пять дней, так? Около четверти суток остаются неучтенными.
– Поэтому к каждому четвертому году добавляется один день. Мы ввели високосный год.
– Что и делалось со времен Юлия Цезаря. Вот только та разница немного отличается от четверти суток.
Счет был по-прежнему не совсем точен, и календарь шел чуть-чуть не в ногу с временами года. За человеческую жизнь накапливалось немного, однако за те тринадцать веков, что церковь пользовалась римским календарем, отставание достигло десяти дней. В конце концов Санта Клаус заявился бы к нам посреди лета.
– Так ведь григорианский календарь, которым мы пользуемся до сих пор, вроде как лишен этого недостатка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Я разложил книги в том порядке, в каком они лежали с самого начала, повернул ключ в замке, прыгнул к письменном столу, сунул ключ в ящик, подбежал к двери и в ужасе остановился.
С той стороны раздавались голоса, один из которых принадлежал Мармадьюку. Я расслышал, как он сказал:
– Зайдите и убедитесь сами.
Дверная ручка начала поворачиваться».
ГЛАВА 14
«Я прощался с жизнью. Что мне было делать?
Я съежился за сундуком, закрывавшим меня от глаз неожиданных посетителей. Ног было четыре пары, одна из них принадлежала Мантео.
– Не тяните, Сент-Клер! – сказал кто-то тихо, но настойчиво; голос принадлежал Кендаллу, молодому математику. – Мы подвергаем себя смертельной опасности!
– Вы пожелали увидеть это собственными глазами.
Мармадьюк Сент-Клер… Не тот беспечный Мармадьюк, которого я знал прежде, исполненный веселья и добродушия, – нет, это был голос человека, уверенно идущего к своей цели.
– Хватит пререкаться, дурачье!
А это кто? Голос хриплый и напряженный… Возможно, Рауз, член парламента.
– Покажите нам карту и реликвию!
К моему ужасу, один из них нагнулся и потащил на себя сундук. Я прижался к переборке. Сундук выволокли на середину каюты. Чтобы увидеть меня, им достаточно было нагнуть голову. Вместо этого они взяли из ящика ключ, затем послышался отчетливый щелчок, и потайное дно открылось.
Они молчали так долго, что я подумал, что обнаружен, но тут зашуршала бумага. Они раскладывали карту на столе у мистера Хэрриота.
– Вот эта линия? – спросил Рауз.
– Да. Семьдесят семь градусов западной долготы, – ответил Кендалл.
– Longitudem dei, – произнес Сент-Клер.
– Действительно, божественная долгота…
В голосе Рауза слышалось нетерпение, граничившее со страхом:
– Но тут нужно углубиться на пять лиг! Попробуй доберись, судя по этой карте.
– Ричард не такой дурак! И у него есть Лейн. Он свою задачу выполнит.
Это был Сент-Клер. Видимо, страх заразил и его.
– А реликвия?
Опять Кендалл. В его голосе слышалось напряжение, страх и – алчность.
Все пошли к койке Мармадьюка. Я не понимал, что происходит. Как мне ни было страшно, я все же высунул голову. К моему изумлению, Мармадьюк отодвинул в сторону задвижку в перегородке над своей койкой.
А потом что-то бережно оттуда вынул. Что-то плоское, тяжелое и завернутое в черную ткань. Они повернулись, и я забился обратно, так ничего и не увидев. Ткань развернули. Раздался чей-то судорожный вздох, и кто-то – наверное, Кендалл – начал молиться на латыни.
– Это она? – хрипло спросил Рауз.
– Она, – ответил Сент-Клер. – Ее поцеловала королева.
Опять молчание.
– Во имя Господа нашего, джентльмены… Мы должны победить!
– Ваша правда, Кендалл, – ответил Рауз. – Но если войдет Хэрриот, для нас все будет кончено прямо здесь.
– Так уберемся отсюда поскорее!
Кендалла явно мучило беспокойство.
Они водворили на место задвижку, вернули карту в сундук, закрыли потайной ящик, и Мантео, опустившись на колени, задвинул сундук обратно под койку, прижав меня к стене. Он надавил сильнее, а потом заглянул под койку и уставился прямо на меня. Туземец не выказал ни малейшего удивления. Его выражение ничуть не изменилось. Я уже собрался выбежать наверх и прыгнуть в океан, чтобы избежать конца, уготованного мне Сатаной, но тут Мантео так же молча встал, и они вышли, оставив меня дрожать в темноте. Я изо всех сил старался не заплакать».
ЧАСТЬ II
ВИЗАНТИЙСКИЙ КРЕСТ
ГЛАВА 15
Зоула вскочила и вылетела из комнаты. Я слышал, как она ходила взад и вперед по коридору. Она восклицала:
– Да! Да!
– Заговор? – крикнул я в ответ.
– Да, Гарри! Эти люди пытались сорвать экспедицию, у которой, надо думать, была тайная цель.
Зоула вернулась в комнату. Она подняла указательные пальцы и опустила взгляд. Я в замешательстве помотал головой.
– Цель как-то связана с этой долготой. Что особенного в семидесяти семи градусах к западу? Божественная долгота…
– Что-то очень знакомое…
Она положила ладони на макушку, закрыла глаза и поморщилась.
– И еще. Как они определяли долготу? На борту не было часов.
– Знаю. Часы Харрисона появились не раньше тысяча семьсот тридцатого года. Думаю, они полагались на затмения, происходившие в определенное время.
Возьми местное время затмения, сравни его со временем, в которое затмение случается в Лондоне, и у тебя есть метка. В общем, возни хватало.
– Так что же у этих людей на уме? И что, черт возьми, было спрятано в той переборке?
Напольные часы в коридоре пробили три. Вдруг я почувствовал, что не могу больше держать глаза открытыми.
– Зоула, как насчет комнаты?
– Конечно! Все время забываю. Тебя преследовали головорезы, допрашивали в полиции в связи с убийством, а потом еще и избили. Полагаю, тебе и в самом деле хочется немного поспать.
Я последовал за ней, вверх по деревянной лестнице. На небольшой лестничной площадке имелось три двери. Зоула открыла одну из них, и мы оказались в маленькой аккуратной спальне, располагавшейся под самой крышей. В воздухе стоял легкий запах ароматической смеси.
– Подходит?
– Бениссимо!
Я сказал это совершенно искренне – и повторил бы, жди меня вместо кровати кишащая блохами куча соломы.
На полках рядами стояли куклы, привезенные из пятидесяти стран. Эскимосы с маленькими копьями, девушки из американских индейских племен с охотничьими ножами, шотландцы в юбках, греки, тоже в юбках, столь коротких, что где-нибудь на Лестер-сквер их арестовали бы, индийские мальчики в тюрбанах…
Все они смотрели на меня. Чувствуя себя немного неловко, я сбросил одежду и забрался под одеяло. Я лежал на матрасе, набитом конским волосом. В век тракторов такие не достать, но равных им по удобству как не было, так и нет. Головная боль, синяки, головорезы, огромные взятки, несносные дворянчики, юные женщины-вамп, путешествие времен Елизаветы – все смешалось в зловещий коллаж. Я засыпал.
Не сплю. Что-то меня разбудило.
Куклы ожили и с легким топотом бегают по дому.
Так проснулся я или не проснулся? Я ощущаю чье-то присутствие.
Бред. Я не верю в телепатию. Куклы подбираются ко мне: из темноты уставились пятьдесят пар глаз.
До меня доносится еле слышный звук. Кажется, из спальни Зоулы. Наверное, она пошла в ванную комнату. Потом стон. Или скулеж – тихий-тихий. Я не уверен, что действительно слышу его.
Я лежу трупом – с навостренными ушами и стучащим в груди сердцем.
Грохот! А следом вопль! Такой громкий, что больно ушам. Я вылетаю из постели и кидаюсь к двери. Распахнувшись, она ударяет меня по носу. Я чувствую теплую кровь, мне очень больно. Передо мной чей-то темный силуэт. Он может принадлежать Зоуле, но вот его кулак врезается в мое плечо. Я лягаю противника в живот. Моя ступня угодила во что-то мягкое, а пальцам стало больно. Мой противник охает, я лягаю опять – на этот раз краем ступни. Неужели Зоула мертва?
Теперь мой враг наносит удары в темноту. Они не достигают цели, и я бросаюсь на него, воспользовавшись своим девяностокилограммовым телом как тараном.
Неизвестный падает навзничь. Раздается два отчетливых удара: его затылок задевает косяк, а потом он бьется о пол лестничной площадки. Я бросаюсь на него сверху. Он хватает меня за волосы, а я давлю большими пальцами ему на глаза. Человек пугается и изо всех сил трясет головой, а я продолжаю нащупывать его глазные яблоки. Тогда он меняет тактику и с силой тычет пальцем мне в глаз. Мне приходится отпустить его и откатиться в сторону. Теперь на меня садятся верхом и, помахав кулаками, сдавливают горло, что есть мочи нажимая большими пальцами. Я пытаюсь отвести руки противника, но тот навалился всем весом.
Я не могу дышать. Мне страшно. Я пытаюсь нащупать его глаза, а перед моими собственными уже пляшут огоньки. Его ногти все глубже впиваются в мой кадык.
Тут раздается какой-то металлический звук. Неизвестный воет, словно раненый пес. Отпускает меня и с трудом поднимается на ноги. Слышна легкая возня. Нападавший с грохотом скатывается с лестницы, бежит по коридору внизу и хлопает входной дверью – так, что дрожит весь дом.
Свет включается, и я вижу Зоулу. Она, в пижаме с плюшевыми мишками и месяцами, торжествует, сердится, пылает румянцем… В руках у нее сковородка. Кажется, чугунная. Такой можно вдребезги разбить череп.
– Хорошо я ему врезала?
Зоула в душе. Сквозь щель под дверью доносится шум воды. За двойным стеклопакетом шумит Лондон.
Меня мутит, и я наклоняюсь над раковиной. Тошнота проходит, я включаю воду и подставляюсь под холодную струю. Потом осторожно промокаю голову – вытирать очень уж больно. Наливаю в чайник немного воды и смотрю на бешеное синее пламя. Глянуть в зеркало у меня не хватает духу. Не сейчас. И тут накатывает боль. Болит все: голова, горло, живот, нос…
Особенно нос. Хорошо хоть кровь течь перестала.
Вода уже не шумит. Через мгновение появляется Зоула: снизу желтое полотенце, на голове розовое. На лбу красуется кровоподтек. Я вспоминаю, что на мне только трусы.
– Давай позвоним в полицию, – предлагаю я ей.
Чайник закипает, я ищу растворимый кофе и чашки. С желудком у меня по-прежнему неладно.
В ее голосе слышится гнев.
– Что-то в этой рукописи есть, Гарри!
– С какой новости начать – с плохой или хорошей?
Она сердито машет рукой.
– Рукопись им не досталась, – говорю.
Я уже принес манускрипт из своей спальни.
– А плохая новость?
– Они унесли мой лэптоп. Там есть файл с дневником Огилви.
– Но об этом дневнике им известно не больше, чем нам.
– Ошибаешься, Зоула. Они не могут не знать, что ищут.
– Тогда давай обыграем их на их же поле.
Она вытирает волосы, осторожно обходя кровоподтек на лбу. Ее голос доносится сквозь розовое полотенце.
– Серьезно? Ты и вправду хочешь продолжать?
Зоула останавливается и удивленно смотрит на меня из-под полотенца.
– Ни о чем другом я и не думаю!
Она включает фен в розетку и начинает вытворять всякие штуки с щипцами для волос.
– По силам нам такое, Гарри? Я могла бы взять на две недели отгул…
– Согласен, – говорю я как ни в чем не бывало. – Бог знает, чем это для нас закончится, но у меня есть обязанности перед клиенткой… юной женщиной вамп…
– Между прочим, наши соперники еще могут вернуться. Их было двое. Один ждал внизу.
– В следующий раз они, возможно, прихватят с собой оружие, – предположил я.
Что такое оружие, я знал и пообщался с ним немало. До того как уволиться из армии, я успел побывать в Северной Ирландии, Косово и Заливе. После чего выбрал жизнь поспокойней. В этом, сдается мне, я похож на Динвуди.
– Ты все еще не выкинул из головы ту выдумку? Что Теббита убили за дневник?
– Соглашайся, Зоула. Я опять оказался прав.
Меня начинает трясти. Она выключает фен, садится к кухонному столу, наливает молоко, берет обеими руками большую кружку с кофе, подтягивает на дюйм полотенце и окидывает меня распутным взглядом.
– Ты живешь один, да?
– Как ты догадалась?
– Никто не сможет жить с таким самодовольным индюком.
Она отпивает кофе и вздыхает.
– У тебя я тоже не вижу никаких признаков сожителя, – замечаю я.
– Я была замужем за восхитительным человеком. Познакомилась с ним в Венеции, семь лет тому назад. Мы разведены.
– Немудрено. Наверное, он не мог с тобою ужиться?
– Я оказалась для него слишком любвеобильной. Он не поспевал.
Я разбрызгиваю кофе. Это движение отдается болью в лопатке, а Зоула довольно хихикает. Потом ее улыбка тает.
– Говоришь, оружие?
– Возможно. Еще один повод для звонка в полицию.
– Нет, Гарри. Они попросту заберут на шесть месяцев дневник, а я не хочу жить как Салман Рушди или как осведомитель, провинившийся перед мафией. Наш лучший способ защиты – выяснить, что есть такого в дневнике Огилви. Раньше врага. Обыграть этих придурков на их же поле. Что скажешь?
– Женщина! Будь благоразумна!
Она молчит.
– Мы не знаем, кто они и что нас ждет.
По-прежнему ничего – лишь немигающий, сбивающий с толку взгляд поверх кружки с кофе.
Я подумал: «Какого черта!»
– Лучше нам куда-нибудь исчезнуть.
Сквозь двойной стеклопакет доносится приглушенный шум автострады. Мое лицо в зеркале если не привлекательное, то хотя бы просто умиротворенное. Глаз еще привлекал к себе внимание, но явно шел на поправку. И я не проспал и двух часов. Что ж тут поделаешь?
Я вышел из общественного туалета и вернулся в зал.
Из кухни доносился запах поджаренного бекона.
Зоула сидела за столом у окна, в черных свитере и джинсах. В ушах – вчерашние цыганские серьги. Дневник лежал перед ней. За соседним столом водитель грузовика уписывал «настоящий английский завтрак», а по ту сторону от прохода сидела молодая пара с двумя заспанными детьми. Больше в забегаловке никого не было.
– В холодном свете утра наш поступок выглядит так себе. С какой стати мы должны бегать?
– Мы и не бегаем. Просто ложимся на дно, чтобы побить конкурентов.
Утверждение, конечно, спорное, но для препирательств было слишком рано. Я взял гренок.
– Кстати, куда мы направляемся?
– В Девон. У меня там есть убежище – родительский загородный дом. – Зоула наклонилась ко мне и понизила голос: – А еще я знаю, что на уме у Хэрриота и остальных.
ГЛАВА 16
– Что ж, Гарри. Сейчас твои мозги начнут дымиться. В состоянии ли ты переварить мои слова? Не уверена…
– Валяй!
Слово «валяй», наверное, было не лучшим из возможных, но уж что сказал, то сказал.
– Найди то место, где говорится о секретном цикле доктора Ди.
Я ни минуты не сомневался, что Зоула ездит на чем-то из ряда вон выходящем. И действительно, это была классика автомобилестроения, «релиант-симитар».
С трехлитровым движком, легким серебристым кузовом из стекловолокна и приборной панелью как в самолете. На длинном капоте я заметил тоненькие, с волосок, царапинки, но черные кожаные сиденья ничуть не просижены.
Толку от этой притаившейся мощи оказалось не много. Мы ползли со скоростью нескольких миль в час: на трассе М25 велись дорожные работы. В воздухе стоял легкий запах духов и кожи.
Я пролистывал страницы.
– Вот они, эти стихи. Что-то насчет земного и небесного годов, которые «помирились»… И еще: «не собьемся теперь и за триста лет».
– Именно. Первая подсказка. Это все как-то связано с календарями.
– Пока понятно, – сказал я.
– Только пока. Теперь – следующая улика. Что связывает Томаса Хэрриота и Джона Ди?
– Оба принадлежали к «Школе Ночи».
Дорожные работы заканчивались. Зоула смотрела вперед, выискивая брешь и готовясь к рывку.
– Ты меня поразил, Гарри! – призналась она. – Вот уж не ожидала, что вшивый лавочник может знать что-либо подобное.
– Мне известно, – продолжил я, – что лучшие умы того времени собирались у Уолтера Рэли – в его лондонском доме, в Дарем-Хаусе. Например, Фрэнсис Дрейк, путешественник и исследователь, Молине, один из создателей земного и небесного глобусов, Кристофер Марло, драматург, Джон Ди, придворный астроном, Томас Хэрриот, математик… Были и другие. Я знаю, что некоторые из них имели доступ к королевскому уху. Знаю, что их обвиняли в атеизме, богохульстве и отправлении странных обрядов. На самом деле темой их бесед становились самые разные вещи: насколько правдив Ветхий Завет, теория Коперника, новая математика, навигация… Они одной ногой стояли в современной науке, готовили почву для исследования всего земного шара и будущего могущества Англии. А так о «Школе Ночи» я знаю совсем немного.
Теперь дорога была свободна от дорожных служб. Зоула приметила щель и воткнула передачу. Я почувствовал жесткий толчок в спину, и мы с ревом пронеслись мимо стада машин. Она сказала:
– Там есть волшебный треугольник: Рэли, Хэрриот и Джон Ди. Теперь позволь дать тебе третью подсказку. Глянь, какую надпись оставила королева Елизавета на донесении Джона Ди.
– «Quod defertur non aufertur», – прочитал я. – Она говорит Джону Ди, что отложить на время – не значит забыть вовсе. Потом это было вычеркнуто и заменено на «jacta est alia» – «жребий брошен».
Зоула незаметно разогналась до сотни миль в час.
– Что за жребий, Гарри?
– Он как-то связан с тайным кругом и календарем?
– Умный мальчик, соображаешь. Теперь давай я расскажу тебе о секретном календаре Джона Ди. У нас есть високосные годы, потому что в году не ровно триста шестьдесят пять дней, так? Около четверти суток остаются неучтенными.
– Поэтому к каждому четвертому году добавляется один день. Мы ввели високосный год.
– Что и делалось со времен Юлия Цезаря. Вот только та разница немного отличается от четверти суток.
Счет был по-прежнему не совсем точен, и календарь шел чуть-чуть не в ногу с временами года. За человеческую жизнь накапливалось немного, однако за те тринадцать веков, что церковь пользовалась римским календарем, отставание достигло десяти дней. В конце концов Санта Клаус заявился бы к нам посреди лета.
– Так ведь григорианский календарь, которым мы пользуемся до сих пор, вроде как лишен этого недостатка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30