Тело сжечь дотла, как всегда делают с колдунами.
Руки и ноги аптекаря задрожали, раздался звон цепей. В голосе сэра Эдварда не было жалости.
– Он сине религионе, сине седе, сине фиде, сине ре эт сине спе – у него нет веры, нет дома, к нему нет доверия, у него нет средств, и ему не на что надеяться. Он был подкуплен иезуитами. Мне ни разу не приходилось слышать хоть об одной измене без стоящего за ней католика.
Сэр Эдвард развернулся к Ральфу Лейну.
– Вы видите перед собой „Malleus maleficorum“. Мнение об Ордене ведьм и колдунов, изложенное в этой книге, признано всеми. „Malleus maleficorum“, или „Молот ведьм“, признан и католическими, и протестантскими законниками, а также величайшими умами по всей Европе. Это книга скрывает в себе большую ученость и глубокую мудрость.
– О каких величайших европейских умах идет речь? – спросил Рауз.
– Например, я могу отослать вас к Жану Бодену, члену французского парламента и одному из выдающихся философов наших дней. Вот что он написал.
И тут сэр Эдвард начал читать по бумаге, что показалось мне странным. То ли он предвидел вопрос, то ли между законником и одним из судей имел место сговор.
– „Существует великий, скрытый от глаз орден – Орден ведьм и колдунов. Богатства его неисчислимы. Во главе его стоят искусные и лукавые правители, в каждом городе и в каждой деревне Орден держит своих людей. Повсюду снуют его соглядатаи. У него куча осведомителей – от высокопоставленных придворных до простых работников. Они беспощадно ведут тайную войну против устоявшегося порядка, против религии и власти. Он владеют древним тайным знанием, куда входит и знание о ядах, берущее начало от египтян или даже в более ранних временах“.
Законник поднял взгляд от листа.
– Томас Хэрриот скажет вам, что не верит в ведьм. Впрочем, найдутся и такие, кто самого Томаса Хэрриота, интересующегося черной магией и состоящего в „Школе Ночи“, сочтет частью этого тайного ордена.
В часовне заахали. Помрачневший мистер Хэрриот собрался было встать, но законник жестом его остановил:
– Это не я говорю. Возможно, вся разница между нами кроется лишь в словах. Я считаю, что ведьмы используют сверхъестественные силы, а мистер Хэрриот, возможно, думает иначе. Возможно, Томас согласится признать существование ведьм в качестве вполне земного, но от этого не менее зловещего ордена.
Я чувствовал, что слова сэра Эдварда таят в себе угрозу, однако он облек ее в такую изощренную форму… Он словно говорил мистеру Хэрриоту: „Согласись хотя бы, что ведьмы существуют, иначе тебя самого будут считать колдуном“. Времени обдумать это у меня не было, так как сэр Эдвард заговорил вновь, и я со всей своей скорописью еле за ним поспевал.
– Не будем же забывать, что лучшие умы – я говорю о целой Европе – не сомневаются в существовании Ордена ведьм и колдунов. Только глупец может не обратить внимания на столь прочное единодушие, которое имеет место не первый год. Книга появилась в тысяча четыреста восемьдесят шестом году и с тех пор постоянно переиздается. Даже римские папы признали существование ведьм, особенно усердно действующих на севере Германии.
Я удивился, с чего это сэр Эдвард упомянул Северную Германию, но мое любопытство вскоре было удовлетворено.
Лейн поднял ладонь, останавливая обильную речь законника.
– Томас, ты хочешь что-то сказать?
Сидящий на передней скамейке мистер Хэрриот тряхнул головой:
– Всего несколько слов. Многие уважаемые люди действительно верят в существование ведьм. Я могу сказать лишь одно: в моей картине мира для них места нет, и все больше людей науки считают так же.
– Люди науки… – повторил сэр Эдвард. – Люди, погрязшие в магических штудиях? Люди, которые верят в существование атомов – вечных, неделимых, из которых и состоит все сущее в этом мире? Все то, что, по мнению людей веры, принадлежит лишь Богу?
Опять неуловимая, скрытая угроза, которую я никак не мог понять до конца.
– Сейчас мы не обсуждаем взгляды Томаса Хэрриота, Эдвард.
Законник резко кивнул:
– Я прошу суд разрешить мне задать несколько вопросов лекарю.
– Приступайте.
Сэр Эдвард показал пальцем в глубину помещения.
Там зашевелились, и несколько моряков, проталкиваясь сквозь толпу, вывели мистера Оксендейла. На нем была тесная бархатная шапочка пурпурного цвета, закрывающая уши, и длинная пурпурная же мантия.
Я услышал, как Энтони Рауз прошептал Ральфу Лейну: „Зачем этот дурень оделся судьей?“ Лекарь сел на краешек стула так, чтобы видеть и суд, и сэра Эдварда. Он волновался, и я едва понимал его говор. Кажется, он был родом то ли из Девона, то ли из Уэльса. Все же я постарался записать его слова как можно полнее, хоть мне и приходилось угадывать некоторые из них.
Законник стал рядом, возвышаясь над лекарем.
– Ваше имя?
– Питер Оксендейл.
– Ваше занятие?
– Я лекарь, как вам уже известно.
– Чем вы можете это подтвердить?
– Я принадлежу к гильдии брадобреев-врачевателей или содружеству врачевателей – так мы назывались до того, как объединились с брадобреями. Нам дарована королевская грамота.
– Этого подтверждения вполне достаточно, мистер Оксендейл. А теперь опишите, если вас не затруднит, события, предшествовавшие смерти Дэвида Фалконера.
– Мистер Фалконер пришел ко мне в четверг, после обеда, за пять дней до нашего прибытия в Пуэрто-Рико. Он пожаловался на беспокойство и затрудненное дыхание. У него было сильное сердцебиение. Сперва я решил, что тому виной дурное питание.
– В дальнейшем вы изменили свое мнение?
– Да. Его черты исказились. Он словно ухмылялся. Я уложил его на койку, но тут его тело начало скручиваться так и эдак. Потом наступило некоторое затишье, во время которого он лежал, обессиленный и напуганный, затем его опять начало крутить. Он испытывал страшные мучения. Спина у него выгнулась так, что, казалось, она сейчас переломится, а челюсть застыла в открытом положении. Такого сердцебиения я не наблюдал ни у одного больного. Мистер Фалконер умер во время очередного припадка. Полагаю, он просто задохнулся.
– Вы изучали его тело после смерти?
– Изучал, сэр.
– И что же вы обнаружили?
– Его конечности стали серого цвета, кровь потемнела и загустела, в желудке находился какой-то красный сгусток, а под кожей имели место кровоизлияния.
Печень, кишки и сердце издавали запах миндаля.
– Это указывает на присутствие яда?
Мистер Оксендейл искоса взглянул на аптекаря.
– Мне известна ягода, сок которой способен оказать такое воздействие, причем количество требуется самое ничтожное. Он бесцветен и столь могуч, что достаточно булавочной головки, чтобы отравить человека насмерть. Мне рассказывали, что иногда смерть наступает через двадцать минут.
– А сколько времени умирал мистер Фалконер?
– Три часа. Большую часть этого времени он пребывал в сознании, но говорить не мог, так как его челюсть не могла двигаться.
Сэр Эдвард отступил назад, показывая, что закончил. Ральф Лейн глянул прямо на Томаса Хэрриота.
– Есть ли у тебя вопросы к лекарю?
Мистер Хэрриот молча покачал головой.
– В таком случае я задам несколько вопросов обвиняемому, – сказал сэр Эдвард.
Мистер Роузен водил глазами из стороны в сторону, будто у него жар. Его лоб блестел от пота.
– Ваше имя? – высокомерно, как мне показалось, спросил сэр Эдвард.
– Абрахам Роузен.
– Значит, вы еврей?
– Да, сэр.
– Как еврей оказался на корабле ее величества?
– Сэр, два года назад я был принудительно взят на службу Фробишером. Полагаю, что служил я хорошо. Кроме того, я многое узнал о хворях, которые поджидают моряков на тропических широтах, а также научился залечивать разнообразные ранения. О моих умениях было известно, ко мне послали человека, и я согласился служить вновь.
– И где вы занимаетесь своим ремеслом?
– Я держу аптеку в Лондоне.
– К северу или к югу от моста?
– К югу.
– В Саутворке?!
Сэр Эдвард возвысил голос, словно был страшно удивлен, хотя я ни минуты не сомневался, что он знал ответ заранее.
– Среди ворья и шлюх?!
– Моему ремеслу находится там применение – как и в любом другом месте. Кроме того, в богатых кварталах еврея не всегда встречают дружелюбно.
– Раз вы аптекарь, то вы, надо думать, разбираетесь в травах?
– Разбираюсь. А также в бальзамах и лечебных повязках.
– Вы являетесь последователем Клавдия Галенаили относите себя к преобразователям?
– По правде говоря, не знаю. До сих пор ни одна трава не позволила вылечить сифилис или чуму, и я уверен, что преобразователям не следует мешать в их поисках. Я применяю любые лекарства, лишь бы они помогли вылечить болезнь, пусть это будут травы последователей Галена или химические вещества приверженцев Парацельса.
– Значит, вы разбираетесь в травах?
– Конечно.
– Считаете ли вы, что вам эти вопросы знакомы лучше, чем мистеру Оксендейлу?
– По правде говоря… – Аптекарь пугливо оглянулся на Ральфа. – По правде говоря… Думаю, мистер Оксендейл плохо в них разбирается.
Я чувствовал ловушку и был удивлен, что аптекарь ее не замечал. Наверное, его ум помутился от страха.
Не без гордости он добавил:
– Я учился у самих Питера Северинуса и Томаса Эрастуса.
– Человек, так глубоко изучивший травы, знает, наверное, и яды? – захлопнул ловушку сэр Эдвард.
– Яды? – переспросил дрожащим голосом аптекарь.
– Яды.
– Так, знаю кое-что…
– Понятно. О травах он знает много, а о ядах – почти ничего.
Сэр Эдвард кивнул какому-то морщинистому человеку в черной кожаной куртке, который сидел за спиной джентльменов. Тот суетливо подбежал к законнику, протянул ему маленькую черную коробку и вернулся на свое место.
– Узнаете эту коробку? – спросил сэр Эдвард.
В его голосе слышалось торжество. Как ни трудно было в это поверить, но на лице аптекаря, и так донельзя огорченном, выразилась совсем уж небывалая скорбь.
– Это часть моих медицинских запасов.
– Именно! – произнес сэр Эдвард с насмешкой. – Это было найдено вчера в вашем жилище.
Он положил коробочку на стол перед Ральфом Лейном. Тот открыл ее и заглянул внутрь.
Я чуть не задохнулся. Я уже видел эти листья – в секретной нише над койкой Мармадьюка! Мне тут же стало ясно, что мистер Роузен невиновен, а убийства совершали Мармадьюк, Рауз и Кендалл, двое из которых были судьями! Да, я знал это, и мистер Роузен будет спасен, если я все расскажу, но меня в таком случае ждет виселица. Я исподтишка оглянулся. Никто не заметил моей тревоги: все взгляды были устремлены на склянку. Что же делать?
От ужасной дилеммы меня отвлек отрывистый голос Лейна:
– Что это?
– Это листья аконита, – ответил готовый упасть в обморок аптекарь.
Казалось, цепи своим весом сейчас оторвут ему руки. Законник предвосхитил следующий вопрос Лейна:
– Расскажите нам об аконите.
– Это лекарственное растение.
– А если мы предложим вас проглотить один лист?
– В чрезмерных количествах это veneficia.
– Veneficia? А если без латыни?
– Яд.
– Громче!
– Яд, – повторил аптекарь и сокрушенно кивнул.
Яд. Казалось, часовня набита мертвецами. Сэр Эдвард некоторое время хранил молчание. На его лице было написано презрение. Слово „яд“ миазмами повисло в воздухе. Наконец сэр Эдвард спросил:
– А это растение – оно тоже ядовитое?
– Да, но только в чрезмерных количествах.
– Какое же количество является „чрезмерным“? Если мы захотим положить сколько-нибудь на ваш язык?
Аптекарь оказался в западне. Он прошептал:
– Нужна самая малость…
– Еще раз! Громче! – скомандовал Лейн.
– Крошечная доля?
– Да.
– Неужели! Выходит, говоря „чрезмерное количество“, вы имеете в виду „самую малость“?
Несчастный аптекарь кивнул.
– Опишите приметы, указывающие на отравление аконитом.
– Смерть.
Легкая волна смеха ослабила всеобщее напряжение. Взгляд Лейна опять установил тишину.
– А перед смертью? Не возникает ли онемение и покалывание во рту?
– Да, такие ощущения появляются через несколько минут после принятия яда.
– Просто покалывание во рту? Значит, смерть легкая? Или покалывание распространяется дальше?
– Оно охватывает всю глотку, а затем и все тело. Жертва теряет зрение и слух, оставаясь при этом в сознании.
– Человек слеп, глух, обездвижен, однако продолжает осознавать, что с ним происходит?
Аптекарь кивнул:
– У него расширяются зрачки. В конце концов он умирает от удушья.
– В конце концов? И сколько времени это длится?
– От нескольких минут до нескольких часов, в зависимости от дозы.
Законник кивнул. Ральф Лейн разглядывал содержимое коробки. На лице его был написан чуть ли не ужас. Он взял следующую склянку. Там лежали ярко-зеленые высушенные жучки. Их я тоже видел в тайнике Мармадьюка.
Лоб мистера Роузена блестел от пота.
– Шпанская мушка.
– Шпанская мушка? Снова яд? – нахмурился Лейн.
– Да, сэр, но…
– А это?
– Это растение завезено из Южной Америки. Я собрал его во время путешествия с капитаном Фробишером.
– Разумеется, тоже яд?
Взгляд Лейна исключал всякие сомнения в вине аптекаря.
– Да, сэр.
Аптекарь отвечал еле слышно, и я с трудом разбирал его слова.
– Это?
– Ягоды.
– Вижу, что ягоды!
– Те самые, которые, по мнению брадобрея-врачевателя, убили Саймона Фладда.
Очередная склянка.
– По-моему, я такие уже видел.
– Верно, сэр. Это листья белладонны.
Лейн вытащил пробку.
– Сэр! – остановил его мистер Роузен. – Этот яд способен проникнуть внутрь и через кожу!
Лейн поспешно вставил пробку и бросил склянку обратно в ящик.
– Как отличить отравление белладонной? – сурово спросил он.
– Человеку трудно глотать, кожа краснеет, у него все сильнее болит голова, начинаются видения… Потом – обездвиженность и смерть.
– А глаза? – спросил сэр Эдвард. – Вы не упомянули самое заметное отличие смерти от белладонны.
Аптекарь ненадолго закрыл лицо ладонями, словно закрываясь от чудовищных обстоятельств.
– Зрачки так сильно расширены, что глаза кажутся совсем черными. По ним действительно проще всего отличить отравившегося белладонной. В небольших количествах она использовалась для придания женским глазам большей привлекательности. Отсюда и название –„белладонна“.
Сэр Эдвард немедленно воспользовался этой возможностью и высмеял обвиняемого:
– Зачем она у вас? Чьи глаза вы собрались украшать? Глаза моряков? Или глаза военных? Нет, наверное, вы приберегли это для глаз пленных дикарок!
В часовне засмеялись. Мистер Роузен ничего не отвечал. Лицо его приняло самое жалкое выражение.
– Когда брадобрей-врачеватель и вы ухаживали за бедным мистером Фалконером…
– Его зрачки расширились и глаза были совершенно черными…
– Вы согласны с мнением мистера Оксендейла, что мистер Фалконер был отравлен?
– Согласен, но там был применен не один яд. По моему мнению, его отравили сочетанием нескольких из них.
– Да неужели? Похоже, ваши познания в вопросах ядов более обширны, чем вы пытались нас убедить!
В часовне зашептались, но взгляд Ральфа Лейна заставил всех замолчать. Встал Томас Хэрриот:
– У меня есть вопросы к аптекарю.
Сэр Эдвард насмешливо поклонился и отступил назад. Томас подошел к скамье и взял склянку с засушенными жучками.
– Каковы лечебные свойства шпанской мушки? – спросил он, поворачиваясь к аптекарю.
– Растолченная оболочка этих жуков, взятая в малом количестве, усиливает любовное влечение.
Часовню сотряс непристойный хохот. Ральф Лейн – и тот улыбнулся. Тут опять вмешался сэр Эдвард, которого так и распирало от желания подковырнуть аптекаря:
– Зачем вам понадобилось эдакое средство в нашем путешествии?
– Оно также помогает справиться с волдырями на коже. В часовне присутствует несколько людей, которые испытали это на себе.
В толпе раздался одобрительный шепот.
– А белладонна? – продолжал спрашивать Томас.
– Крошечная щепоть этой травы облегчает страдания от морской качки. Я помог с помощью нее нескольким морякам, в том числе и джентльменам. Мои слова подтвердит Мармадьюк Сент-Клер.
– А ягоды? Средство, убившее Дэвида Фалконера, само по себе или в сочетании с чем-то еще?
– Я травил им крыс. С большим успехом. Не сомневаюсь, что в дальнейшем во все путешествия следует с избытком брать эти ягоды.
В часовне зашептались. Крысы были нашим проклятьем, уничтожали нашу еду… Лейн сидел наклонившись вперед и сосредоточенно прищурившись. Я восхищался своим господином. Две минуты назад судьба аптекаря казалась решенной. И вот, после нескольких искусно заданных вопросов, его вина стала казаться вовсе не столь очевидной. Конечно, теперь суд не сможет признать его виновным!
Мистер Хэрриот продолжил:
– А что вы скажете об этом растении из Южной Америки?
Мистер Роузен замешкался с ответом.
– Некоторые племена используют его, чтобы испытать различные видения – будто человек летит или блуждает. Я прихватил его только с одной целью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Руки и ноги аптекаря задрожали, раздался звон цепей. В голосе сэра Эдварда не было жалости.
– Он сине религионе, сине седе, сине фиде, сине ре эт сине спе – у него нет веры, нет дома, к нему нет доверия, у него нет средств, и ему не на что надеяться. Он был подкуплен иезуитами. Мне ни разу не приходилось слышать хоть об одной измене без стоящего за ней католика.
Сэр Эдвард развернулся к Ральфу Лейну.
– Вы видите перед собой „Malleus maleficorum“. Мнение об Ордене ведьм и колдунов, изложенное в этой книге, признано всеми. „Malleus maleficorum“, или „Молот ведьм“, признан и католическими, и протестантскими законниками, а также величайшими умами по всей Европе. Это книга скрывает в себе большую ученость и глубокую мудрость.
– О каких величайших европейских умах идет речь? – спросил Рауз.
– Например, я могу отослать вас к Жану Бодену, члену французского парламента и одному из выдающихся философов наших дней. Вот что он написал.
И тут сэр Эдвард начал читать по бумаге, что показалось мне странным. То ли он предвидел вопрос, то ли между законником и одним из судей имел место сговор.
– „Существует великий, скрытый от глаз орден – Орден ведьм и колдунов. Богатства его неисчислимы. Во главе его стоят искусные и лукавые правители, в каждом городе и в каждой деревне Орден держит своих людей. Повсюду снуют его соглядатаи. У него куча осведомителей – от высокопоставленных придворных до простых работников. Они беспощадно ведут тайную войну против устоявшегося порядка, против религии и власти. Он владеют древним тайным знанием, куда входит и знание о ядах, берущее начало от египтян или даже в более ранних временах“.
Законник поднял взгляд от листа.
– Томас Хэрриот скажет вам, что не верит в ведьм. Впрочем, найдутся и такие, кто самого Томаса Хэрриота, интересующегося черной магией и состоящего в „Школе Ночи“, сочтет частью этого тайного ордена.
В часовне заахали. Помрачневший мистер Хэрриот собрался было встать, но законник жестом его остановил:
– Это не я говорю. Возможно, вся разница между нами кроется лишь в словах. Я считаю, что ведьмы используют сверхъестественные силы, а мистер Хэрриот, возможно, думает иначе. Возможно, Томас согласится признать существование ведьм в качестве вполне земного, но от этого не менее зловещего ордена.
Я чувствовал, что слова сэра Эдварда таят в себе угрозу, однако он облек ее в такую изощренную форму… Он словно говорил мистеру Хэрриоту: „Согласись хотя бы, что ведьмы существуют, иначе тебя самого будут считать колдуном“. Времени обдумать это у меня не было, так как сэр Эдвард заговорил вновь, и я со всей своей скорописью еле за ним поспевал.
– Не будем же забывать, что лучшие умы – я говорю о целой Европе – не сомневаются в существовании Ордена ведьм и колдунов. Только глупец может не обратить внимания на столь прочное единодушие, которое имеет место не первый год. Книга появилась в тысяча четыреста восемьдесят шестом году и с тех пор постоянно переиздается. Даже римские папы признали существование ведьм, особенно усердно действующих на севере Германии.
Я удивился, с чего это сэр Эдвард упомянул Северную Германию, но мое любопытство вскоре было удовлетворено.
Лейн поднял ладонь, останавливая обильную речь законника.
– Томас, ты хочешь что-то сказать?
Сидящий на передней скамейке мистер Хэрриот тряхнул головой:
– Всего несколько слов. Многие уважаемые люди действительно верят в существование ведьм. Я могу сказать лишь одно: в моей картине мира для них места нет, и все больше людей науки считают так же.
– Люди науки… – повторил сэр Эдвард. – Люди, погрязшие в магических штудиях? Люди, которые верят в существование атомов – вечных, неделимых, из которых и состоит все сущее в этом мире? Все то, что, по мнению людей веры, принадлежит лишь Богу?
Опять неуловимая, скрытая угроза, которую я никак не мог понять до конца.
– Сейчас мы не обсуждаем взгляды Томаса Хэрриота, Эдвард.
Законник резко кивнул:
– Я прошу суд разрешить мне задать несколько вопросов лекарю.
– Приступайте.
Сэр Эдвард показал пальцем в глубину помещения.
Там зашевелились, и несколько моряков, проталкиваясь сквозь толпу, вывели мистера Оксендейла. На нем была тесная бархатная шапочка пурпурного цвета, закрывающая уши, и длинная пурпурная же мантия.
Я услышал, как Энтони Рауз прошептал Ральфу Лейну: „Зачем этот дурень оделся судьей?“ Лекарь сел на краешек стула так, чтобы видеть и суд, и сэра Эдварда. Он волновался, и я едва понимал его говор. Кажется, он был родом то ли из Девона, то ли из Уэльса. Все же я постарался записать его слова как можно полнее, хоть мне и приходилось угадывать некоторые из них.
Законник стал рядом, возвышаясь над лекарем.
– Ваше имя?
– Питер Оксендейл.
– Ваше занятие?
– Я лекарь, как вам уже известно.
– Чем вы можете это подтвердить?
– Я принадлежу к гильдии брадобреев-врачевателей или содружеству врачевателей – так мы назывались до того, как объединились с брадобреями. Нам дарована королевская грамота.
– Этого подтверждения вполне достаточно, мистер Оксендейл. А теперь опишите, если вас не затруднит, события, предшествовавшие смерти Дэвида Фалконера.
– Мистер Фалконер пришел ко мне в четверг, после обеда, за пять дней до нашего прибытия в Пуэрто-Рико. Он пожаловался на беспокойство и затрудненное дыхание. У него было сильное сердцебиение. Сперва я решил, что тому виной дурное питание.
– В дальнейшем вы изменили свое мнение?
– Да. Его черты исказились. Он словно ухмылялся. Я уложил его на койку, но тут его тело начало скручиваться так и эдак. Потом наступило некоторое затишье, во время которого он лежал, обессиленный и напуганный, затем его опять начало крутить. Он испытывал страшные мучения. Спина у него выгнулась так, что, казалось, она сейчас переломится, а челюсть застыла в открытом положении. Такого сердцебиения я не наблюдал ни у одного больного. Мистер Фалконер умер во время очередного припадка. Полагаю, он просто задохнулся.
– Вы изучали его тело после смерти?
– Изучал, сэр.
– И что же вы обнаружили?
– Его конечности стали серого цвета, кровь потемнела и загустела, в желудке находился какой-то красный сгусток, а под кожей имели место кровоизлияния.
Печень, кишки и сердце издавали запах миндаля.
– Это указывает на присутствие яда?
Мистер Оксендейл искоса взглянул на аптекаря.
– Мне известна ягода, сок которой способен оказать такое воздействие, причем количество требуется самое ничтожное. Он бесцветен и столь могуч, что достаточно булавочной головки, чтобы отравить человека насмерть. Мне рассказывали, что иногда смерть наступает через двадцать минут.
– А сколько времени умирал мистер Фалконер?
– Три часа. Большую часть этого времени он пребывал в сознании, но говорить не мог, так как его челюсть не могла двигаться.
Сэр Эдвард отступил назад, показывая, что закончил. Ральф Лейн глянул прямо на Томаса Хэрриота.
– Есть ли у тебя вопросы к лекарю?
Мистер Хэрриот молча покачал головой.
– В таком случае я задам несколько вопросов обвиняемому, – сказал сэр Эдвард.
Мистер Роузен водил глазами из стороны в сторону, будто у него жар. Его лоб блестел от пота.
– Ваше имя? – высокомерно, как мне показалось, спросил сэр Эдвард.
– Абрахам Роузен.
– Значит, вы еврей?
– Да, сэр.
– Как еврей оказался на корабле ее величества?
– Сэр, два года назад я был принудительно взят на службу Фробишером. Полагаю, что служил я хорошо. Кроме того, я многое узнал о хворях, которые поджидают моряков на тропических широтах, а также научился залечивать разнообразные ранения. О моих умениях было известно, ко мне послали человека, и я согласился служить вновь.
– И где вы занимаетесь своим ремеслом?
– Я держу аптеку в Лондоне.
– К северу или к югу от моста?
– К югу.
– В Саутворке?!
Сэр Эдвард возвысил голос, словно был страшно удивлен, хотя я ни минуты не сомневался, что он знал ответ заранее.
– Среди ворья и шлюх?!
– Моему ремеслу находится там применение – как и в любом другом месте. Кроме того, в богатых кварталах еврея не всегда встречают дружелюбно.
– Раз вы аптекарь, то вы, надо думать, разбираетесь в травах?
– Разбираюсь. А также в бальзамах и лечебных повязках.
– Вы являетесь последователем Клавдия Галенаили относите себя к преобразователям?
– По правде говоря, не знаю. До сих пор ни одна трава не позволила вылечить сифилис или чуму, и я уверен, что преобразователям не следует мешать в их поисках. Я применяю любые лекарства, лишь бы они помогли вылечить болезнь, пусть это будут травы последователей Галена или химические вещества приверженцев Парацельса.
– Значит, вы разбираетесь в травах?
– Конечно.
– Считаете ли вы, что вам эти вопросы знакомы лучше, чем мистеру Оксендейлу?
– По правде говоря… – Аптекарь пугливо оглянулся на Ральфа. – По правде говоря… Думаю, мистер Оксендейл плохо в них разбирается.
Я чувствовал ловушку и был удивлен, что аптекарь ее не замечал. Наверное, его ум помутился от страха.
Не без гордости он добавил:
– Я учился у самих Питера Северинуса и Томаса Эрастуса.
– Человек, так глубоко изучивший травы, знает, наверное, и яды? – захлопнул ловушку сэр Эдвард.
– Яды? – переспросил дрожащим голосом аптекарь.
– Яды.
– Так, знаю кое-что…
– Понятно. О травах он знает много, а о ядах – почти ничего.
Сэр Эдвард кивнул какому-то морщинистому человеку в черной кожаной куртке, который сидел за спиной джентльменов. Тот суетливо подбежал к законнику, протянул ему маленькую черную коробку и вернулся на свое место.
– Узнаете эту коробку? – спросил сэр Эдвард.
В его голосе слышалось торжество. Как ни трудно было в это поверить, но на лице аптекаря, и так донельзя огорченном, выразилась совсем уж небывалая скорбь.
– Это часть моих медицинских запасов.
– Именно! – произнес сэр Эдвард с насмешкой. – Это было найдено вчера в вашем жилище.
Он положил коробочку на стол перед Ральфом Лейном. Тот открыл ее и заглянул внутрь.
Я чуть не задохнулся. Я уже видел эти листья – в секретной нише над койкой Мармадьюка! Мне тут же стало ясно, что мистер Роузен невиновен, а убийства совершали Мармадьюк, Рауз и Кендалл, двое из которых были судьями! Да, я знал это, и мистер Роузен будет спасен, если я все расскажу, но меня в таком случае ждет виселица. Я исподтишка оглянулся. Никто не заметил моей тревоги: все взгляды были устремлены на склянку. Что же делать?
От ужасной дилеммы меня отвлек отрывистый голос Лейна:
– Что это?
– Это листья аконита, – ответил готовый упасть в обморок аптекарь.
Казалось, цепи своим весом сейчас оторвут ему руки. Законник предвосхитил следующий вопрос Лейна:
– Расскажите нам об аконите.
– Это лекарственное растение.
– А если мы предложим вас проглотить один лист?
– В чрезмерных количествах это veneficia.
– Veneficia? А если без латыни?
– Яд.
– Громче!
– Яд, – повторил аптекарь и сокрушенно кивнул.
Яд. Казалось, часовня набита мертвецами. Сэр Эдвард некоторое время хранил молчание. На его лице было написано презрение. Слово „яд“ миазмами повисло в воздухе. Наконец сэр Эдвард спросил:
– А это растение – оно тоже ядовитое?
– Да, но только в чрезмерных количествах.
– Какое же количество является „чрезмерным“? Если мы захотим положить сколько-нибудь на ваш язык?
Аптекарь оказался в западне. Он прошептал:
– Нужна самая малость…
– Еще раз! Громче! – скомандовал Лейн.
– Крошечная доля?
– Да.
– Неужели! Выходит, говоря „чрезмерное количество“, вы имеете в виду „самую малость“?
Несчастный аптекарь кивнул.
– Опишите приметы, указывающие на отравление аконитом.
– Смерть.
Легкая волна смеха ослабила всеобщее напряжение. Взгляд Лейна опять установил тишину.
– А перед смертью? Не возникает ли онемение и покалывание во рту?
– Да, такие ощущения появляются через несколько минут после принятия яда.
– Просто покалывание во рту? Значит, смерть легкая? Или покалывание распространяется дальше?
– Оно охватывает всю глотку, а затем и все тело. Жертва теряет зрение и слух, оставаясь при этом в сознании.
– Человек слеп, глух, обездвижен, однако продолжает осознавать, что с ним происходит?
Аптекарь кивнул:
– У него расширяются зрачки. В конце концов он умирает от удушья.
– В конце концов? И сколько времени это длится?
– От нескольких минут до нескольких часов, в зависимости от дозы.
Законник кивнул. Ральф Лейн разглядывал содержимое коробки. На лице его был написан чуть ли не ужас. Он взял следующую склянку. Там лежали ярко-зеленые высушенные жучки. Их я тоже видел в тайнике Мармадьюка.
Лоб мистера Роузена блестел от пота.
– Шпанская мушка.
– Шпанская мушка? Снова яд? – нахмурился Лейн.
– Да, сэр, но…
– А это?
– Это растение завезено из Южной Америки. Я собрал его во время путешествия с капитаном Фробишером.
– Разумеется, тоже яд?
Взгляд Лейна исключал всякие сомнения в вине аптекаря.
– Да, сэр.
Аптекарь отвечал еле слышно, и я с трудом разбирал его слова.
– Это?
– Ягоды.
– Вижу, что ягоды!
– Те самые, которые, по мнению брадобрея-врачевателя, убили Саймона Фладда.
Очередная склянка.
– По-моему, я такие уже видел.
– Верно, сэр. Это листья белладонны.
Лейн вытащил пробку.
– Сэр! – остановил его мистер Роузен. – Этот яд способен проникнуть внутрь и через кожу!
Лейн поспешно вставил пробку и бросил склянку обратно в ящик.
– Как отличить отравление белладонной? – сурово спросил он.
– Человеку трудно глотать, кожа краснеет, у него все сильнее болит голова, начинаются видения… Потом – обездвиженность и смерть.
– А глаза? – спросил сэр Эдвард. – Вы не упомянули самое заметное отличие смерти от белладонны.
Аптекарь ненадолго закрыл лицо ладонями, словно закрываясь от чудовищных обстоятельств.
– Зрачки так сильно расширены, что глаза кажутся совсем черными. По ним действительно проще всего отличить отравившегося белладонной. В небольших количествах она использовалась для придания женским глазам большей привлекательности. Отсюда и название –„белладонна“.
Сэр Эдвард немедленно воспользовался этой возможностью и высмеял обвиняемого:
– Зачем она у вас? Чьи глаза вы собрались украшать? Глаза моряков? Или глаза военных? Нет, наверное, вы приберегли это для глаз пленных дикарок!
В часовне засмеялись. Мистер Роузен ничего не отвечал. Лицо его приняло самое жалкое выражение.
– Когда брадобрей-врачеватель и вы ухаживали за бедным мистером Фалконером…
– Его зрачки расширились и глаза были совершенно черными…
– Вы согласны с мнением мистера Оксендейла, что мистер Фалконер был отравлен?
– Согласен, но там был применен не один яд. По моему мнению, его отравили сочетанием нескольких из них.
– Да неужели? Похоже, ваши познания в вопросах ядов более обширны, чем вы пытались нас убедить!
В часовне зашептались, но взгляд Ральфа Лейна заставил всех замолчать. Встал Томас Хэрриот:
– У меня есть вопросы к аптекарю.
Сэр Эдвард насмешливо поклонился и отступил назад. Томас подошел к скамье и взял склянку с засушенными жучками.
– Каковы лечебные свойства шпанской мушки? – спросил он, поворачиваясь к аптекарю.
– Растолченная оболочка этих жуков, взятая в малом количестве, усиливает любовное влечение.
Часовню сотряс непристойный хохот. Ральф Лейн – и тот улыбнулся. Тут опять вмешался сэр Эдвард, которого так и распирало от желания подковырнуть аптекаря:
– Зачем вам понадобилось эдакое средство в нашем путешествии?
– Оно также помогает справиться с волдырями на коже. В часовне присутствует несколько людей, которые испытали это на себе.
В толпе раздался одобрительный шепот.
– А белладонна? – продолжал спрашивать Томас.
– Крошечная щепоть этой травы облегчает страдания от морской качки. Я помог с помощью нее нескольким морякам, в том числе и джентльменам. Мои слова подтвердит Мармадьюк Сент-Клер.
– А ягоды? Средство, убившее Дэвида Фалконера, само по себе или в сочетании с чем-то еще?
– Я травил им крыс. С большим успехом. Не сомневаюсь, что в дальнейшем во все путешествия следует с избытком брать эти ягоды.
В часовне зашептались. Крысы были нашим проклятьем, уничтожали нашу еду… Лейн сидел наклонившись вперед и сосредоточенно прищурившись. Я восхищался своим господином. Две минуты назад судьба аптекаря казалась решенной. И вот, после нескольких искусно заданных вопросов, его вина стала казаться вовсе не столь очевидной. Конечно, теперь суд не сможет признать его виновным!
Мистер Хэрриот продолжил:
– А что вы скажете об этом растении из Южной Америки?
Мистер Роузен замешкался с ответом.
– Некоторые племена используют его, чтобы испытать различные видения – будто человек летит или блуждает. Я прихватил его только с одной целью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30