Свиток был куском живой ткани существа неизвестного происхождения. Фрагмент окаменелости был костью того же существа.
Но было ли это существо тем, о ком он думал? И кто или что могло снять с него живого кожу?
– Кимберли все еще плохо, – сообщил Мори, прервав размышления Эзры. – И они там, черт бы их побрал, ничего не могут понять.
Эзра не удивился. Если его предчувствия были верны и болезнь его мачехи была каким-то образом связана с гостем, приглашенным на вечеринку в последнюю минуту, врачи никогда и ничего не смогут понять.
– Твой отец сейчас у нее.
Эзра так и думал. Он именно поэтому ехал в больницу. Это был шанс наладить отношения с отцом. «И в любых обстоятельствах, – напомнил он себе, – поступить так было бы правильно».
Хотя больница сама по себе была, что называется, эксклюзивная, палата Кимберли находилась в самом привилегированном крыле, где на полу лежали дорогущие ковры, на стенах висели яркие репродукции картин, а двери были сделаны из полированного красного дерева. Эзре это отделение скорее напомнило маленькую европейскую гостиницу, чем больницу, и в каком-то смысле так оно и было. Когда Эзра вошел, его отец сидел в первой комнате гостиной. Сэм отключил мобильный телефон и сказал:
– Я велел Мори не ждать нас, но он, конечно, принялся со мной спорить.
Он бросил телефон на диван.
– Как дела у Кимберли?
– Полчаса назад у нее началась истерика. Она выдернула из вен иглы капельниц, начала бредить.
– О чем?
– О чем? – озадаченно уставился на Эзру отец. – Это смешно. Какой у бреда может быть смысл?
– Ну, развесели меня.
– Что-то насчет птиц и огня. На нее напали птицы с огненными крыльями. Доволен?
Эзра положил эту информацию в «копилку», чтобы завтра рассказать Картеру и Руссо. Кто знал, какой из ключей к тайне окажется самым важным?
Медсестра в белом форменном брючном костюме с синей отделкой, больше похожем на матроску, чем на одежду медработника, вышла из спальни с подносом, на котором лежали шприц и еще какие-то врачебные приспособления.
– Она получила большую дозу успокоительного, – сообщила медсестра. – Будет спать до утренней операции.
Медсестра улыбнулась Эзре и Сэму и вышла.
– Что за операция? – спросил Эзра у отца. – Врачи поставили диагноз?
– Не совсем. – Сэм положил рядом с собой пиджак и откинулся на спинку дивана. На кармане его сорочки была вышита монограмма, в прорезях манжеток сверкали золотые запонки. – Заражение крови. Дисфункция внутренних органов. Одно известно наверняка: она беременна.
Эзра не слишком удивился, и его отец это заметил.
– Ты знал? – спросил он.
– Я знал, что она хочет все переделать в моих комнатах и превратить их в детскую.
– Этого не должно было случиться.
В первый момент Эзра обрадовался. Неужели его отец вовсе не намеревался заменить его новой, более совершенной моделью наследника? Но в следующее мгновение он понял, о чем на самом деле говорит отец.
– Несколько лет назад мне сделали вазэктомию, – признался отец. – Ты тогда был подростком.
Повисла тягостная пауза. Сэм не понимал, как это получилось, но теперь трудно было что-либо изменить, оставалось только принять удар.
– Я сначала ей ничего не говорил, – стал объяснять отец. – Потому что какой в этом был смысл? А потом, когда я понял, чего она хочет, какие у нее планы, мне не захотелось огорчать ее. Зачем ей было знать, что я не могу ей дать того, чего ей так хочется?
«Только этого он и не мог ей дать?» – подумал Эзра.
– Я не хотел ее потерять, – сказал Сэм, и в этот момент Эзра понял, быть может впервые, что его отец по-настоящему сильно любит Кимберли. Что его не просто тянуло к ней, как может тянуть старика к молодой красотке. И то, что она оказалась беременна, явно стало для Сэма тяжким ударом.
– Мне даже все равно кто… в этом виноват, – проговорил Сэм, прочитав мысли сына. – Теперь это уже не важно.
Эзра вспомнил синяки на теле Кимберли. Теперь он был рад узнать, что его отец не имел к этому никакого отношения.
– Все просто из рук вон плохо, – продолжал Сэм. – Единственный способ спасти ее жизнь – сделать аборт. А потом мне скажут, что у нее больше никогда не будет детей.
– Рожу этого, и потом больше не придется рожать, – неожиданно донесся голос Кимберли.
Эзра и Сэм обернулись. Она стояла на пороге спальни, качаясь из стороны в сторону. На ней была длинная бледно-розовая ночная сорочка, от ее руки тянулась трубочка к капельнице, подвешенной к передвижной стойке.
Но больше всего Эзру шокировал ее живот: даже под просторной сорочкой было заметно, как он разбух. Всего лишь день назад ничего не было заметно, а сейчас Кимберли выглядела так, словно у нее в любую минуту могли начаться схватки. Когда же это произошло? И как это вообще могло произойти?
– Ты зачем встала с кровати? – вскочив с дивана, спросил обеспокоенный Сэм.
Эзра не мог понять, так ли шокирован отец, как он. «И вообще, – гадал Эзра, – как Кимберли способна стоять после того, как ей вкололи большую дозу снотворного?»
– Я должна пойти к нему, – сказала Кимберли, отбросив с лица прядь волос, прилипшую к ее покрытому испариной лицу. – Только он может это прекратить.
– Что прекратить? – спросил Сэм, подойдя к жене. – Эзра, вызови сестру.
– Огонь.
– Тут нет никакого огня, – сказал Сэм и бережно взял Кимберли за руку. И тут же, на глазах Эзры, отдернул руку и стал трясти ею так, словно обжегся.
Кимберли безумно расхохоталась.
– Я же тебе говорила!
Эзра должен был броситься к двери, позвать медсестру, но не в силах был пошевелиться, его словно гвоздями прибили к полу. Глаза Кимберли сверкали страшным блеском. Казалось, внутри нее медленно разгорается пламя.
– Что за чертовщи… – в страхе пробормотал Сэм, пятясь к выходу из палаты.
Кимберли наклонилась вперед. Она стонала и обнимала руками живот.
– Это должно прекратиться, – процедила она сквозь стиснутые зубы.
Эзра успел подхватить ее, иначе бы она рухнула на пол, и заглянул ей в глаза. У него было такое ощущение, будто он смотрит в жерло вулкана за секунду до начала извержения.
– Сестра! Доктор! Срочно сюда! – кричал во всю глотку набежавший в коридор Сэм.
– Убейте его, – выдохнула Кимберли.
Ее дыхание было жарким, оно обжигало лицо Эзры. В следующее мгновение Кимберли без чувств рухнула на пол. Рядом с ней упала капельница.
Эзра перевернул Кимберли на спину. Кожа у нее была горячая, как раскаленное железо. Эзра был готов поклясться, что ее желтыми пылающими глазами на него смотрит кто-то другой.
– Отойдите! – крикнул врач и оттолкнул Эзру.
Санитары вкатили в палату носилки.
– Господи Иисусе! – воскликнул врач и стал дуть на обожженные кончики пальцев.
– Убейте его, – стонала Кимберли, горячо и прерывисто дыша. – Не могу больше терпеть!
– Лед! Нужно положить ее в ледяную ванну!
Медсестры убежали.
Эзра, не в силах оправиться от шока, сидел на полу рядом с Кимберли. Вдруг тело Кимберли начало содрогаться в конвульсиях. Она вцепилась руками в живот с такой силой, словно хотела сама вырвать из своего чрева ребенка, притянула колени к груди. На пол хлынули струи крови.
Медсестра подала врачу шприц, но у того так дрожали руки, что он не смог сделать укол.
– Я… не могу!
Сестра забрала у него шприц и попыталась сама сделать инъекцию. На этот раз игла вошла в мышцу руки Кимберли, но она в очередной раз содрогнулась от боли и шприц отлетел в сторону.
– Нужно обездвижить ее! Давайте фиксаторы! – прокричала сестра.
Живот Кимберли распухал, надувался, как воздушный шар.
– Убейте меня! – вопила она в агонии. – Убейте меня!
Она выгнулась дугой, запрокинула голову и издала крик, полный боли, гнева и отчаяния. От этого вопля Эзра похолодел до мозга костей, и ему почудилось, что к этому крику присоединился другой голос, он мог поклясться, что слышал его. Этот приглушенный жалобный голос исходил прямо из чрева Кимберли.
Даже врач и сестра замерли в шоке. Значит, тоже услышали.
А потом Кимберли замерла в полной неподвижности. Ее тело распласталось на залитом кровью полу, веки сомкнулись, рот открылся. Кончики ее волос потрескивали, как живые оголенные электрические провода… но вскоре и это прекратилось.
– Полная остановка сердца, – констатировал ошеломленный доктор.
И Эзра понял, что даже если бы медицинская бригада взялась реанимировать Кимберли, у них ничего не вышло бы.
И еще он подозревал, что после всего, что довелось пережить Кимберли, она бы предпочла остаться мертвой.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
На протяжении дня Руссо мало чего ждал с нетерпением. Были быстрые инъекции морфия, который он вводил себе сам, нажимая на черную кнопку, лежавшую на кровати под его обгоревшей рукой рядом с красной кнопкой срочного вызова. Были сны, в которые он мог погрузиться. Ему снилось детство на окраине Рима, где он с друзьями лазил по древним развалинам. И еще были нежные прикосновения хорошенькой молодой медсестры по имени Моника.
Сегодня, меняя повязки, Моника рассказывала ему о своем вчерашнем свидании, а потом, нанося антисептические мази, поведала о последних новостях. Руссо нравилось смотреть в ее глаза, темные и яркие. Видимо, из-за того, что Монике приходилось постоянно работать с обгоревшими людьми, в ее глазах не было ужаса, когда она смотрела на Руссо.
– Доктор Баптисте сказала мне, – сообщила Моника, – что на следующей неделе вам начнут делать пересадку кожи.
– Да? – проговорил Руссо покрытыми черной коркой губами.
– Это хорошо, – заверила его Моника, осторожно приподняла его руку и нанесла свежую мазь на предплечье.
Боль все еще была очень сильная, и Руссо, нажав на кнопку, ввел себе очередную порцию морфия.
Моника заметила это и сказала:
– Простите. Знаю: больно безумно.
Руссо хотел бы сказать: «Нет, терпимо», но не мог. Моники осторожно опустила его руку и сказала:
– На сегодня все.
Он бы хотел, чтобы она осталась, побыла с ним еще немного, посидела бы около его кровати. Пусть бы она болтала, рассказывала, как прошел день, о своих дружках, о чем угодно. Но он понимал, что Монику ждут другие пациенты и другие дела.
В любом случае, после инъекции морфия Руссо должен был скоро заснуть. Если повезет, сны будут приятные. Не повезет – кошмары. Будет сниться трескучее пламя, падение с огромной высоты в бездонные пропасти. Увы, сон никогда нельзя было угадать заранее.
– Хотите, я опущу его? – спросила Моника, коснувшись края пластикового кислородного колпака.
– Теперь мне не надо будет смотреть на вас, – прошептал Руссо. – Поэтому опускайте.
Моника рассмеялась.
– Я выгляжу еще лучше, если на меня смотреть сквозь пластик.
Она опустила колпак так, что он закрыл лицо Руссо. Он не слишком горевал из-за этого. На что тут было смотреть, кроме Моники? На дверь? На дешевую репродукцию Ван Гога? Воздух под колпаком был свежий, прохладный, Руссо было легче дышать, и тихое урчание кислородного баллона успокаивало, оно немного напоминало шум морского прибоя.
На самом деле Руссо не понял, сколько прошло времени – пять минут? час? – когда он услышал, как дверь палаты открылась и закрылась. Он увидел через толстый пластик, что рядом с картиной Ван Гога кто-то стоит. Это была не Моника и не доктор Баптисте. Высокий человек в черном.
У Руссо ком подкатил к горлу.
Это был мужчина, очень бледный, со светлыми, нет, золотыми, блестящими волосами.
«Я пришел поблагодарить тебя», – услышал Руссо, хотя он не был уверен: то ли незнакомец произнес эти слова, то ли они странным образом запечатлелись у него прямо в сознании.
Руссо протянул руку к красной кнопке. Его ладонь коснулась прохладной простыни. Кнопки на месте не оказалось. Видимо, Моника передвинула ее, меняя ему повязки.
«Мне бы хотелось отплатить тебе».
«Ты можешь забрать мою боль», – подумал Руссо. Он не знал, будет ли его мысль услышана… Не было ли это все особенно ярким сном под воздействием морфия.
Незнакомец подошел ближе. Через завесу пластика Руссо различал его не слишком ясно, но все же увидел, что его странный посетитель в очках со стеклами янтарного цвета. Пряди его длинных волос ниспадали, словно золотистые крылья. Он придвинул к кровати стул и сел.
Сердце Руссо наполнилось страхом. Почти наверняка это был Ариус, падший ангел, о котором рассказывал Эзра. Фигура, сотканная из света, которая вышла из камня той ужасной ночью.
«Ты знаешь, кто я такой».
Руссо беспомощно шевелил пальцами в поисках красной кнопки, но нащупал черную и ввел себе очередную дозу морфия. Если это был сон, нужно было просто погрузиться в него еще глубже.
«Но единственный ли я?»
– Надеюсь, – проговорил Руссо. Его голос под кислородным колпаком прозвучал приглушенно.
Ариус молчал. Гадал, как отреагировать на это слово? Но через пару мгновений в голове Руссо гулко прозвучали слова:
«Ты помнишь, что я тебе сказал однажды?»
Ариус наклонился и прикоснулся к руке Руссо, искавшей красную кнопку, и пальцем (или когтем?) провел по его ладони и сорвал полоску нежной, начавшей заживать ткани. Руссо застонал, но на фоне урчания кислородного баллона его стон прозвучал еле слышно.
«Страдания – дар Божий».
Мучаясь от страшной боли, Руссо все же протянул руку к тумбочке. Ариус следил за его движениями. Выдвижной ящик не поддавался. Ариус помог Руссо выдвинуть его.
Дрожащими пальцами Руссо пошарил в ящике и взял деревянное распятие. Вытащив его, он поднял обожженную руку и, вытянув ее, показал распятие Ариусу.
– Знаешь… кто это? – с трудом выговорил Руссо. – Иисус Христос… наш Спаситель.
Ариус протянул руку и равнодушно забрал распятие.
«Так пусть он спасет тебя».
Он был готов выбросить распятие, но почему-то передумал и сунул в карман пальто.
Руссо откинулся на подушки. Он не мог ни о чем думать, он ничего не мог сделать… мог только молиться о том, чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь, вошел в палату.
– Много ли тех, – спросил Ариус, – кто знает обо мне?
На этот раз Руссо отчетливо услышал его голос. Слова прозвучали не у него в голове, а в воздухе. И как он ни был напуган, этот голос, голос падшего ангела, показался ему немного монотонным, почти успокаивающим.
– Мало.
Ариус задумчиво кивнул.
Руссо отважился спросить:
– Но зачем… ты здесь?
«Может быть, все это стало просто случайностью, – думал он, – самой страшной случайностью, постигшей человечество?»
Словно бы прочитав его мысль, Ариус сказал:
– Все имеет свою цель. Быть может, твоя миссия была в том, чтобы освободить меня.
С этой мыслью Руссо было страшно свыкнуться. Иуда двадцать первого века – таково его предназначение?
– А моя цель, пожалуй, в том, чтобы размножиться.
Руссо на секунду задумался над этим словом. Размножиться? Что это могло означать? Он решил, что ослышался. Кислородный колпак приглушал звуки, кислородный баллон по-прежнему урчал, и вдобавок у Руссо кровь стучала в висках. «Может быть, все же это мне снится? – думал он. – Может быть, это просто новый кошмар, страшнее видений пожара и падения с небес?»
– Но как? – пробормотал Руссо. – У тебя нет друзей в этом мире.
Ариус словно бы задумался над его словами, но тут же небрежно пожал плечами.
– Тогда я сотворю их. – Он наклонился ближе. – По своему образу и подобию.
Руссо лихорадочно пытался сообразить, что мог иметь в виду Ариус. То ли, о чем он догадывался?
«У меня на примете уже есть одна… соратница».
На этот раз голос ангела снова прозвучал в голове у Руссо. Видимо, эти сведения были настолько важными, что Ариус не мог высказать их вслух.
Ангел улыбался, но это была жуткая улыбка. Сквозь пластиковый колпак Руссо видел, как по-волчьи оскалены зубы Ариуса. И Руссо мгновенно понял, словно ее образ был передан и запечатлен в его сознании, что Ариус остановил свой выбор на Бет.
Мысли Руссо бешено метались. Что он мог сделать, чтобы помешать этому? Как предупредить Картера и Бет, лежа на больничной кровати? На тумбочке стоял телефон, и в то самое мгновение, когда Руссо гадал, как им воспользоваться, да и будет ли у него такая возможность, телефон зазвонил.
Ариус холодно взглянул на телефон и перевел взгляд на Руссо. Затем снял трубку и молча, приподняв край пластикового колпака, протянул трубку Руссо. Наконец тот смог поднять руку и сжать трубку в дрожащих пальцах. Хотя пластик был приподнят всего на пару дюймов, на Руссо нахлынул свежий, благоуханный запах леса после дождя.
– Джо? Это Картер.
Ожидания Руссо оправдались.
– Как ты сегодня?
– Боунс, – еле слышно проговорил Руссо. – Тут происходит… что-то очень важное.
«Много ли Ариус позволит мне сказать? – гадал он. – И как он поступит, если я попытаюсь сказать слишком много?»
– Что именно? Тебя моет в ванне та хорошенькая сестричка, которая тебе так нравится?
– Нет, – ответил. – У меня… посетитель.
– Бет к тебе зашла? Я знаю, она собиралась тебя навестить.
– Нет, Боунс, – проговорил Руссо, стараясь вложить в голос как можно больше тревоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Но было ли это существо тем, о ком он думал? И кто или что могло снять с него живого кожу?
– Кимберли все еще плохо, – сообщил Мори, прервав размышления Эзры. – И они там, черт бы их побрал, ничего не могут понять.
Эзра не удивился. Если его предчувствия были верны и болезнь его мачехи была каким-то образом связана с гостем, приглашенным на вечеринку в последнюю минуту, врачи никогда и ничего не смогут понять.
– Твой отец сейчас у нее.
Эзра так и думал. Он именно поэтому ехал в больницу. Это был шанс наладить отношения с отцом. «И в любых обстоятельствах, – напомнил он себе, – поступить так было бы правильно».
Хотя больница сама по себе была, что называется, эксклюзивная, палата Кимберли находилась в самом привилегированном крыле, где на полу лежали дорогущие ковры, на стенах висели яркие репродукции картин, а двери были сделаны из полированного красного дерева. Эзре это отделение скорее напомнило маленькую европейскую гостиницу, чем больницу, и в каком-то смысле так оно и было. Когда Эзра вошел, его отец сидел в первой комнате гостиной. Сэм отключил мобильный телефон и сказал:
– Я велел Мори не ждать нас, но он, конечно, принялся со мной спорить.
Он бросил телефон на диван.
– Как дела у Кимберли?
– Полчаса назад у нее началась истерика. Она выдернула из вен иглы капельниц, начала бредить.
– О чем?
– О чем? – озадаченно уставился на Эзру отец. – Это смешно. Какой у бреда может быть смысл?
– Ну, развесели меня.
– Что-то насчет птиц и огня. На нее напали птицы с огненными крыльями. Доволен?
Эзра положил эту информацию в «копилку», чтобы завтра рассказать Картеру и Руссо. Кто знал, какой из ключей к тайне окажется самым важным?
Медсестра в белом форменном брючном костюме с синей отделкой, больше похожем на матроску, чем на одежду медработника, вышла из спальни с подносом, на котором лежали шприц и еще какие-то врачебные приспособления.
– Она получила большую дозу успокоительного, – сообщила медсестра. – Будет спать до утренней операции.
Медсестра улыбнулась Эзре и Сэму и вышла.
– Что за операция? – спросил Эзра у отца. – Врачи поставили диагноз?
– Не совсем. – Сэм положил рядом с собой пиджак и откинулся на спинку дивана. На кармане его сорочки была вышита монограмма, в прорезях манжеток сверкали золотые запонки. – Заражение крови. Дисфункция внутренних органов. Одно известно наверняка: она беременна.
Эзра не слишком удивился, и его отец это заметил.
– Ты знал? – спросил он.
– Я знал, что она хочет все переделать в моих комнатах и превратить их в детскую.
– Этого не должно было случиться.
В первый момент Эзра обрадовался. Неужели его отец вовсе не намеревался заменить его новой, более совершенной моделью наследника? Но в следующее мгновение он понял, о чем на самом деле говорит отец.
– Несколько лет назад мне сделали вазэктомию, – признался отец. – Ты тогда был подростком.
Повисла тягостная пауза. Сэм не понимал, как это получилось, но теперь трудно было что-либо изменить, оставалось только принять удар.
– Я сначала ей ничего не говорил, – стал объяснять отец. – Потому что какой в этом был смысл? А потом, когда я понял, чего она хочет, какие у нее планы, мне не захотелось огорчать ее. Зачем ей было знать, что я не могу ей дать того, чего ей так хочется?
«Только этого он и не мог ей дать?» – подумал Эзра.
– Я не хотел ее потерять, – сказал Сэм, и в этот момент Эзра понял, быть может впервые, что его отец по-настоящему сильно любит Кимберли. Что его не просто тянуло к ней, как может тянуть старика к молодой красотке. И то, что она оказалась беременна, явно стало для Сэма тяжким ударом.
– Мне даже все равно кто… в этом виноват, – проговорил Сэм, прочитав мысли сына. – Теперь это уже не важно.
Эзра вспомнил синяки на теле Кимберли. Теперь он был рад узнать, что его отец не имел к этому никакого отношения.
– Все просто из рук вон плохо, – продолжал Сэм. – Единственный способ спасти ее жизнь – сделать аборт. А потом мне скажут, что у нее больше никогда не будет детей.
– Рожу этого, и потом больше не придется рожать, – неожиданно донесся голос Кимберли.
Эзра и Сэм обернулись. Она стояла на пороге спальни, качаясь из стороны в сторону. На ней была длинная бледно-розовая ночная сорочка, от ее руки тянулась трубочка к капельнице, подвешенной к передвижной стойке.
Но больше всего Эзру шокировал ее живот: даже под просторной сорочкой было заметно, как он разбух. Всего лишь день назад ничего не было заметно, а сейчас Кимберли выглядела так, словно у нее в любую минуту могли начаться схватки. Когда же это произошло? И как это вообще могло произойти?
– Ты зачем встала с кровати? – вскочив с дивана, спросил обеспокоенный Сэм.
Эзра не мог понять, так ли шокирован отец, как он. «И вообще, – гадал Эзра, – как Кимберли способна стоять после того, как ей вкололи большую дозу снотворного?»
– Я должна пойти к нему, – сказала Кимберли, отбросив с лица прядь волос, прилипшую к ее покрытому испариной лицу. – Только он может это прекратить.
– Что прекратить? – спросил Сэм, подойдя к жене. – Эзра, вызови сестру.
– Огонь.
– Тут нет никакого огня, – сказал Сэм и бережно взял Кимберли за руку. И тут же, на глазах Эзры, отдернул руку и стал трясти ею так, словно обжегся.
Кимберли безумно расхохоталась.
– Я же тебе говорила!
Эзра должен был броситься к двери, позвать медсестру, но не в силах был пошевелиться, его словно гвоздями прибили к полу. Глаза Кимберли сверкали страшным блеском. Казалось, внутри нее медленно разгорается пламя.
– Что за чертовщи… – в страхе пробормотал Сэм, пятясь к выходу из палаты.
Кимберли наклонилась вперед. Она стонала и обнимала руками живот.
– Это должно прекратиться, – процедила она сквозь стиснутые зубы.
Эзра успел подхватить ее, иначе бы она рухнула на пол, и заглянул ей в глаза. У него было такое ощущение, будто он смотрит в жерло вулкана за секунду до начала извержения.
– Сестра! Доктор! Срочно сюда! – кричал во всю глотку набежавший в коридор Сэм.
– Убейте его, – выдохнула Кимберли.
Ее дыхание было жарким, оно обжигало лицо Эзры. В следующее мгновение Кимберли без чувств рухнула на пол. Рядом с ней упала капельница.
Эзра перевернул Кимберли на спину. Кожа у нее была горячая, как раскаленное железо. Эзра был готов поклясться, что ее желтыми пылающими глазами на него смотрит кто-то другой.
– Отойдите! – крикнул врач и оттолкнул Эзру.
Санитары вкатили в палату носилки.
– Господи Иисусе! – воскликнул врач и стал дуть на обожженные кончики пальцев.
– Убейте его, – стонала Кимберли, горячо и прерывисто дыша. – Не могу больше терпеть!
– Лед! Нужно положить ее в ледяную ванну!
Медсестры убежали.
Эзра, не в силах оправиться от шока, сидел на полу рядом с Кимберли. Вдруг тело Кимберли начало содрогаться в конвульсиях. Она вцепилась руками в живот с такой силой, словно хотела сама вырвать из своего чрева ребенка, притянула колени к груди. На пол хлынули струи крови.
Медсестра подала врачу шприц, но у того так дрожали руки, что он не смог сделать укол.
– Я… не могу!
Сестра забрала у него шприц и попыталась сама сделать инъекцию. На этот раз игла вошла в мышцу руки Кимберли, но она в очередной раз содрогнулась от боли и шприц отлетел в сторону.
– Нужно обездвижить ее! Давайте фиксаторы! – прокричала сестра.
Живот Кимберли распухал, надувался, как воздушный шар.
– Убейте меня! – вопила она в агонии. – Убейте меня!
Она выгнулась дугой, запрокинула голову и издала крик, полный боли, гнева и отчаяния. От этого вопля Эзра похолодел до мозга костей, и ему почудилось, что к этому крику присоединился другой голос, он мог поклясться, что слышал его. Этот приглушенный жалобный голос исходил прямо из чрева Кимберли.
Даже врач и сестра замерли в шоке. Значит, тоже услышали.
А потом Кимберли замерла в полной неподвижности. Ее тело распласталось на залитом кровью полу, веки сомкнулись, рот открылся. Кончики ее волос потрескивали, как живые оголенные электрические провода… но вскоре и это прекратилось.
– Полная остановка сердца, – констатировал ошеломленный доктор.
И Эзра понял, что даже если бы медицинская бригада взялась реанимировать Кимберли, у них ничего не вышло бы.
И еще он подозревал, что после всего, что довелось пережить Кимберли, она бы предпочла остаться мертвой.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
На протяжении дня Руссо мало чего ждал с нетерпением. Были быстрые инъекции морфия, который он вводил себе сам, нажимая на черную кнопку, лежавшую на кровати под его обгоревшей рукой рядом с красной кнопкой срочного вызова. Были сны, в которые он мог погрузиться. Ему снилось детство на окраине Рима, где он с друзьями лазил по древним развалинам. И еще были нежные прикосновения хорошенькой молодой медсестры по имени Моника.
Сегодня, меняя повязки, Моника рассказывала ему о своем вчерашнем свидании, а потом, нанося антисептические мази, поведала о последних новостях. Руссо нравилось смотреть в ее глаза, темные и яркие. Видимо, из-за того, что Монике приходилось постоянно работать с обгоревшими людьми, в ее глазах не было ужаса, когда она смотрела на Руссо.
– Доктор Баптисте сказала мне, – сообщила Моника, – что на следующей неделе вам начнут делать пересадку кожи.
– Да? – проговорил Руссо покрытыми черной коркой губами.
– Это хорошо, – заверила его Моника, осторожно приподняла его руку и нанесла свежую мазь на предплечье.
Боль все еще была очень сильная, и Руссо, нажав на кнопку, ввел себе очередную порцию морфия.
Моника заметила это и сказала:
– Простите. Знаю: больно безумно.
Руссо хотел бы сказать: «Нет, терпимо», но не мог. Моники осторожно опустила его руку и сказала:
– На сегодня все.
Он бы хотел, чтобы она осталась, побыла с ним еще немного, посидела бы около его кровати. Пусть бы она болтала, рассказывала, как прошел день, о своих дружках, о чем угодно. Но он понимал, что Монику ждут другие пациенты и другие дела.
В любом случае, после инъекции морфия Руссо должен был скоро заснуть. Если повезет, сны будут приятные. Не повезет – кошмары. Будет сниться трескучее пламя, падение с огромной высоты в бездонные пропасти. Увы, сон никогда нельзя было угадать заранее.
– Хотите, я опущу его? – спросила Моника, коснувшись края пластикового кислородного колпака.
– Теперь мне не надо будет смотреть на вас, – прошептал Руссо. – Поэтому опускайте.
Моника рассмеялась.
– Я выгляжу еще лучше, если на меня смотреть сквозь пластик.
Она опустила колпак так, что он закрыл лицо Руссо. Он не слишком горевал из-за этого. На что тут было смотреть, кроме Моники? На дверь? На дешевую репродукцию Ван Гога? Воздух под колпаком был свежий, прохладный, Руссо было легче дышать, и тихое урчание кислородного баллона успокаивало, оно немного напоминало шум морского прибоя.
На самом деле Руссо не понял, сколько прошло времени – пять минут? час? – когда он услышал, как дверь палаты открылась и закрылась. Он увидел через толстый пластик, что рядом с картиной Ван Гога кто-то стоит. Это была не Моника и не доктор Баптисте. Высокий человек в черном.
У Руссо ком подкатил к горлу.
Это был мужчина, очень бледный, со светлыми, нет, золотыми, блестящими волосами.
«Я пришел поблагодарить тебя», – услышал Руссо, хотя он не был уверен: то ли незнакомец произнес эти слова, то ли они странным образом запечатлелись у него прямо в сознании.
Руссо протянул руку к красной кнопке. Его ладонь коснулась прохладной простыни. Кнопки на месте не оказалось. Видимо, Моника передвинула ее, меняя ему повязки.
«Мне бы хотелось отплатить тебе».
«Ты можешь забрать мою боль», – подумал Руссо. Он не знал, будет ли его мысль услышана… Не было ли это все особенно ярким сном под воздействием морфия.
Незнакомец подошел ближе. Через завесу пластика Руссо различал его не слишком ясно, но все же увидел, что его странный посетитель в очках со стеклами янтарного цвета. Пряди его длинных волос ниспадали, словно золотистые крылья. Он придвинул к кровати стул и сел.
Сердце Руссо наполнилось страхом. Почти наверняка это был Ариус, падший ангел, о котором рассказывал Эзра. Фигура, сотканная из света, которая вышла из камня той ужасной ночью.
«Ты знаешь, кто я такой».
Руссо беспомощно шевелил пальцами в поисках красной кнопки, но нащупал черную и ввел себе очередную дозу морфия. Если это был сон, нужно было просто погрузиться в него еще глубже.
«Но единственный ли я?»
– Надеюсь, – проговорил Руссо. Его голос под кислородным колпаком прозвучал приглушенно.
Ариус молчал. Гадал, как отреагировать на это слово? Но через пару мгновений в голове Руссо гулко прозвучали слова:
«Ты помнишь, что я тебе сказал однажды?»
Ариус наклонился и прикоснулся к руке Руссо, искавшей красную кнопку, и пальцем (или когтем?) провел по его ладони и сорвал полоску нежной, начавшей заживать ткани. Руссо застонал, но на фоне урчания кислородного баллона его стон прозвучал еле слышно.
«Страдания – дар Божий».
Мучаясь от страшной боли, Руссо все же протянул руку к тумбочке. Ариус следил за его движениями. Выдвижной ящик не поддавался. Ариус помог Руссо выдвинуть его.
Дрожащими пальцами Руссо пошарил в ящике и взял деревянное распятие. Вытащив его, он поднял обожженную руку и, вытянув ее, показал распятие Ариусу.
– Знаешь… кто это? – с трудом выговорил Руссо. – Иисус Христос… наш Спаситель.
Ариус протянул руку и равнодушно забрал распятие.
«Так пусть он спасет тебя».
Он был готов выбросить распятие, но почему-то передумал и сунул в карман пальто.
Руссо откинулся на подушки. Он не мог ни о чем думать, он ничего не мог сделать… мог только молиться о том, чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь, вошел в палату.
– Много ли тех, – спросил Ариус, – кто знает обо мне?
На этот раз Руссо отчетливо услышал его голос. Слова прозвучали не у него в голове, а в воздухе. И как он ни был напуган, этот голос, голос падшего ангела, показался ему немного монотонным, почти успокаивающим.
– Мало.
Ариус задумчиво кивнул.
Руссо отважился спросить:
– Но зачем… ты здесь?
«Может быть, все это стало просто случайностью, – думал он, – самой страшной случайностью, постигшей человечество?»
Словно бы прочитав его мысль, Ариус сказал:
– Все имеет свою цель. Быть может, твоя миссия была в том, чтобы освободить меня.
С этой мыслью Руссо было страшно свыкнуться. Иуда двадцать первого века – таково его предназначение?
– А моя цель, пожалуй, в том, чтобы размножиться.
Руссо на секунду задумался над этим словом. Размножиться? Что это могло означать? Он решил, что ослышался. Кислородный колпак приглушал звуки, кислородный баллон по-прежнему урчал, и вдобавок у Руссо кровь стучала в висках. «Может быть, все же это мне снится? – думал он. – Может быть, это просто новый кошмар, страшнее видений пожара и падения с небес?»
– Но как? – пробормотал Руссо. – У тебя нет друзей в этом мире.
Ариус словно бы задумался над его словами, но тут же небрежно пожал плечами.
– Тогда я сотворю их. – Он наклонился ближе. – По своему образу и подобию.
Руссо лихорадочно пытался сообразить, что мог иметь в виду Ариус. То ли, о чем он догадывался?
«У меня на примете уже есть одна… соратница».
На этот раз голос ангела снова прозвучал в голове у Руссо. Видимо, эти сведения были настолько важными, что Ариус не мог высказать их вслух.
Ангел улыбался, но это была жуткая улыбка. Сквозь пластиковый колпак Руссо видел, как по-волчьи оскалены зубы Ариуса. И Руссо мгновенно понял, словно ее образ был передан и запечатлен в его сознании, что Ариус остановил свой выбор на Бет.
Мысли Руссо бешено метались. Что он мог сделать, чтобы помешать этому? Как предупредить Картера и Бет, лежа на больничной кровати? На тумбочке стоял телефон, и в то самое мгновение, когда Руссо гадал, как им воспользоваться, да и будет ли у него такая возможность, телефон зазвонил.
Ариус холодно взглянул на телефон и перевел взгляд на Руссо. Затем снял трубку и молча, приподняв край пластикового колпака, протянул трубку Руссо. Наконец тот смог поднять руку и сжать трубку в дрожащих пальцах. Хотя пластик был приподнят всего на пару дюймов, на Руссо нахлынул свежий, благоуханный запах леса после дождя.
– Джо? Это Картер.
Ожидания Руссо оправдались.
– Как ты сегодня?
– Боунс, – еле слышно проговорил Руссо. – Тут происходит… что-то очень важное.
«Много ли Ариус позволит мне сказать? – гадал он. – И как он поступит, если я попытаюсь сказать слишком много?»
– Что именно? Тебя моет в ванне та хорошенькая сестричка, которая тебе так нравится?
– Нет, – ответил. – У меня… посетитель.
– Бет к тебе зашла? Я знаю, она собиралась тебя навестить.
– Нет, Боунс, – проговорил Руссо, стараясь вложить в голос как можно больше тревоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39