Она стала черной, покрылась сажей. И запах гари стал просто невыносимым.
Потом он увидел мокрый асфальт, желтую полицейскую ленту, деревянные заграждения, искореженные ворота грузового въезда… Он остановился как вкопанный. Что тут произошло?
Руссо!
Картер побежал к пандусу и без труда обогнул два деревянных барьера. Поблизости никого не было. Только двое студентов стояли на противоположной стороне улицы. Один из двоих на первом курсе посещал семинары, которые вел Картер.
– Вы знаете, что тут случилось? – крикнул студентам Картер.
– Я слышал, что был пожар, – откликнулся бывший ученик Картера. – Больше ничего не знаю.
– Кто-нибудь пострадал?
Второй студент сказал:
– Вроде бы да. Но я не знаю, кто именно.
Картер побежал вверх по пандусу, который заканчивался у дверей. Путь был перекрыт полицейской лентой и табличкой с предупреждением от управления пожарной охраны: «ОПАСНО. БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ НЕ ВХОДИТЬ».
Картер отклеил ленту от створки дверей и стал искать в кармане ключи. Он открыл замок, но створки приплавились к металлической раме. Картер навалился плечом. Одна створка, скрежеща нижним краем по бетону, сдвинулась с места.
– Эй, профессор, вряд ли это безопасно! – крикнул бывший студент.
Но Картер сумел приоткрыть дверь ровно настолько, что смог протиснуться внутрь.
В лаборатории было темно, только с улицы проникал свет, но и этого света Картеру хватило, чтобы понять: в лаборатории произошло нечто ужасное. Мокрый пол был усеян серым щебнем, обугленным деревом и битым стеклом. Под потолком висели погасшие лампы. А в самой середине бывшего склада, в том месте, где лежал камень, исчез даже бетон. Там темнела яма не меньше фута глубиной, совершенно черная. Впечатление было такое, что здесь взорвалась бомба.
Может быть, именно это и произошло? Что-то взорвалось? Каменная глыба… они ведь подозревали, что внутри нее могут быть полости, наполненные взрывчатыми газами. Но Картер и Руссо не трогали камень. Они не успели прикоснуться к нему лучом лазера.
Или Руссо сделал это в отсутствие Картера?
И где он теперь?
Находился ли он в лаборатории в тот момент, когда здесь что-то произошло?
Картер лихорадочно соображал, пытался мысленно разложить все по полочкам, и тут неожиданно в дверной проем хлынул свет.
– Кто здесь? – прозвучал голос. – Сюда вход запрещен.
Это был сторож Хэнк. Он вошел со стороны складов с большим фонарем в руке.
– Это я, Хэнк. Картер Кокс.
Хэнк осторожно ступал по мокрому щебню.
– Значит, мне не послышалось, – сказал он.
– Хэнк, что тут случилось? Где профессор Руссо?
– Кто может сказать, что тут случилось? Я вам одно могу сказать: дело было не в электричестве. Мои лампы ни при чем.
– Лампы?
– Ну да. Главный пожарный все твердил, что это из-за замыкания в проводке. Предохранитель, дескать, был плохой. Но с лампами все было в полном порядке, я сам проверял.
– Руссо был здесь, когда все произошло? – снова спросил Картер.
Хэнк тяжело вздохнул. Похоже, он предпочел бы не знать ответа на этот вопрос.
– Он тут был, и еще один парень, молодой профессор.
– Какой молодой профессор?
– Митчелл, что ли.
– Билл Митчелл?
А этот какого черта тут делал? Он даже не должен был знать о существовании этой временной лаборатории.
– Угу, – кивнул Хэнк. – Ему больше всего и досталось. – Хэнк стал кусать губу, немного помолчал и добавил: – Убило его.
Картер потерял дар речи.
– А про вашего приятеля Руссо я слышал, что он жив. Правда, худо ему. Его отвезли в больницу Святого Винсента.
Хэнк еще не успел договорить, а Картер уже бросился к выходу.
– Не знаю, что тут приключилось, – крикнул ему вдогонку Хэнк. – Но только лампы точно ни при чем!
Картер быстро сбежал по пандусу, и как раз в это мгновение у тротуара притормозил седан, из него вышла высокая чернокожая проститутка в коротком жакете из кроличьего меха. Седан тут же уехал. Когда Картер поравнялся с проституткой, она схватила его за рукав, и тут он разглядел, что это мужчина в женской одежде.
– Ты работаешь в этом здании? – спросил трансвестит.
Картер попытался высвободиться.
– Пусти. Я спешу.
– Я спрашиваю: ты тут работаешь? Если да, то я хочу знать, что тут творится.
– О чем ты говоришь?
– Я был тут прошлой ночью. И видел, что вон оттуда вышло.
Как ни хотелось Картеру поскорее уйти, он перестал вырываться.
– О чем ты? Что ты тут такое видел?
– Вот это я сам и хочу узнать. Я видел человека, только это был не настоящий человек. И он был весь из света. Сиял, понимаешь?
Картер понял, что трансвестит – сумасшедший.
– Тебе повезло. Ну все, мне нужно идти.
Но мужчина устремился за ним и снова схватил его за рукав.
У него была крепкая хватка. Он сумел остановить Картера и развернуть к себе.
– Я отдал этому человеку, этому ненастоящему человеку, мое пальто. Мое самое лучшее красное пальто. А хочешь знать почему?
– Почему?
Трансвестит посмотрел Картеру прямо в глаза.
– Потому что на этом человеке совсем ничего не было.
Картер вырвал руку и отвернулся. У него не было времени на эту чепуху.
– А знаешь, почему еще я отдал ему свое пальто? – крикнул ему вслед трансвестит. – Потому что я думаю – этот человек был ангел!
Картеру пришлось постоять на перекрестке и дождаться зеленого света. Он перебежал улицу.
– Я тебя запомнил! – прокричал трансвестит. – Хорошо запомнил! Уж я-то понимаю, когда что-то необычное случается!
Картер в этом не сомневался. Но видел ли этот парень на самом деле что-то или не видел, сейчас не было времени об этом размышлять. Картеру хотелось как можно скорее добраться до больницы. Он даже не стал останавливаться, чтобы взять такси. Он мчался по тротуарам, обгоняя других пешеходов, перебегал улицы, как только загорался зеленый свет. Квартал, еще квартал…
Пока он думал только о том, чтобы поскорее добежать до цели, старался не думать о том, что в действительности случилось с Руссо и в каком состоянии он увидит его в больнице Святого Винсента. Живого или… Нет, об этом он не мог думать. Пока не мог.
Зеленый свет. Картер пересек очередную улицу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
«Огонь.
Потом – свет.
Как раньше.
Как давным-давно.
Потом снова – ночь.
Ночь, наполненная горящими повсюду огнями.
И звуки. Так много звуков.
И голоса. Так много голосов.
Так много… людей.
Неужели… все стало так?
Холод.
Накидка.
Так много людей.
Повсюду, и все говорят.
Разные голоса.
Их запахи.
У каждого – свой запах.
Но неужели он… совсем один?
Мрак.
Холод.
Вечность.
Неужели он один?
Неужели он последний?
И неужели он наконец… свободен?»
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Даже в такой тоскливый день Эзру поразила эта надпись. Над округлыми ступенями на стене, прямо напротив массивной башни ООН, были выгравированы слова из книги пророка Исайи: «…и перекуют мечи свои на орала, и копья свои на серпы, не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать». В этих словах заключалась такая горькая ирония, что комментарии были излишни. Организацию Объединенных Наций, на взгляд Эзры, объединяло только одно: политика сдерживания, обличения и, в перспективе, уничтожения Израиля. В остальном эта организация была просто фальшивкой, сборищем напыщенных, лишенных какой-либо реальной власти делегатов, шикарно живущих в Нью-Йорке, и то время как миллионы их соотечественников на родине – в Уганде, Руанде, Камбодже, Сербии, Чечне, Индии, Пакистане да много еще где – голодали, страдали и убивали друг друга.
По мнению Эзры, в пользу ООН говорило только одно: общественный парк, раскинувшийся вдоль берега Ист-Ривер. Парк содержался в образцовом порядке, и в последнее время, когда Эзре хотелось подышать воздухом, он отправлялся именно сюда. Он шагал по широкой овальной дорожке, вдоль которой стояли скамейки и статуи, а посередине зеленел газон, там ходить не разрешалось. Никто не докучал, охранники не пускали в парк всякий сброд, и не нужно было опасаться, что наступишь на собачью какашку. Иногда, когда Эзре нужно было о многом поразмышлять и не хотелось идти домой, он делал десять – двенадцать кругов по парку.
Сегодня был как раз такой день.
Вернулись из недолгой поездки его отец и мачеха, о чем его утром предупредил Мори. Но отец сразу отправился в офис, так что домой фактически пока возвратилась только Кимберли.
Под бдительным присмотром Гертруды Эзра встретил Кимберли у входа. Он даже снизошел до того, что взял у нее какую-то небольшую вещицу в подарочной упаковке.
– Спасибо, Эзра, – поблагодарила его Кимберли. – Очень мило с твоей стороны. Тем более что это – для тебя.
– Вот как?
– Да.
В сознании у Эзры мгновенно сработала сигнализация: «Бойся данайцев, дары приносящих».
– Можешь сразу распаковать, – сказала Кимберли. В Палм-Бич она слегка загорела, и волосы у нее посветлели. – Так, ничего особенного.
Может быть, он тоже должен был ей что-то подарить? Ведь, в конце концов, это он затеял перепалку, из-за которой отец и Кимберли спешно улетели в Палм-Бич. Но ему и в голову не пришло приготовить какой-то подарок. Эзра посмотрел на Гертруду. Та нахмурила брови. Эзра понял, что нужно проявить благодарность и распаковать подарок.
– Спасибо, – сказал он и, осторожно развязав белые ленточки, обнаружил под бумагой маленькую синюю коробочку. Внутри, посреди вороха белой папиросной бумаги, Эзра увидел блестящие серебряные настольные часы с белым циферблатом и черными цифрами. К колечку на часах был прикреплен маленький конвертик. Эзра вынул часы, а коробку положил на стол.
– Это будильник от «Тиффани», – сказала Кимберли. – Прочитай, что там написано.
Эзра вынул из крошечного конвертика светло-коричневую карточку и прочел: «Проснись и почувствуй запах кофе. С любовью, Кимберли».
Он не совсем понял, что это значит, кажется, он когда-то от кого-то слышал эту фразу, но не был в этом уверен.
– У нас с Сэмом было много времени на разговоры, пока мы отдыхали в Палм-Бич, – объяснила Кимберли – видимо, она заметила его смущение. – И мы оба решили, что для твоего же блага тебе стоит покинуть свои старые комнаты, найти себе квартиру и начать самостоятельно зарабатывать на жизнь.
У Эзры было такое чувство, будто его обухом по голове ударили.
– Не надо спешить. Неделю-две можешь оставаться здесь, я слышала, что найти квартиру сейчас не так-то просто, но мы с Сэмом считаем, что ты будешь гораздо счастливее, если станешь жить один.
Эзра, не зная, как на это реагировать, взглянул на Гертруду. Ее взгляд выражал сочувствие, но не удивление. «Значит, она этого ждала, – подумал Эзра. – Всю жизнь все почему-то ожидают того, что потом происходит со мной, и только меня все новости застигают врасплох. Что же у меня неладно с интуицией?»
– Но я не хочу переезжать, – пробормотал он. – У меня работа в разгаре. Ее нельзя прерывать.
– Да нет, конечно же можно, – легкомысленно сказала Кимберли и отправилась через холл к своим комнатам. – Может быть, в собственной квартире тебе даже лучше будет работаться. Особенно после следующего понедельника.
– А что такого случится в следующий понедельник?
– Заедет Лаурент, посмотрит твои комнаты. Лаурент – дизайнер интерьера. – Кимберли бросила через плечо: – Мы собираемся переделать эту часть квартиры.
С этими словами она исчезла за дверью своей комнаты.
Эзра услышал, как щелкнул замок.
Он стоял, не в силах тронуться с места, и сжимал в руке маленький серебряный будильник.
– Я этого боялась, – сказала Гертруда, подошла и взяла у Эзры часы. – Держать надо за колечко, – посоветовала она. – Иначе все серебро будет в отпечатках твоих пальцев.
Эзра закончил еще один круг по парку. День выдался пасмурный, серый и довольно холодный, поэтому большая часть скамеек, повернутых к реке, была пуста. На одной из них кто-то оставил аккуратно сложенный номер «Нью-Йорк таймс».
Эзра поплотнее закутался в пальто, сел и взял газету. На первой странице красовались обычные страшилки – очередной взрыв бомбы в Белфасте, беспорядки на Западном берегу Иордана, политическое убийство в Восточной Европе. Но в нижнем правом углу страницы внимание Эзры привлекло более необычное сообщение: «ЦЕРКОВНЫЕ КОЛОКОЛА ЗВОНЯТ В ЧЕСТЬ ХЕЛЛОУИНА?» Он быстро пробежал глазами заметку и узнал о том, что колокола всех церквей Нью-Йорка одновременно зазвонили вскоре после десяти часов вечера в субботу. Прежде чем перейти к продолжению заметки на второй странице, Эзра отложил газету и задумался. В ночь Хеллоуина он работал у себя в комнате, как обычно, но после десяти сделал перерыв – да, теперь он вспомнил, что слышал колокольный звон на другом берегу реки. Это показалось ему странным, но и только. В последние дни на его долю выпало слишком много всего, поэтому он перестал удивляться каким-либо ненормальностям и случайностям.
Затем он перевернул страницу и дочитал заметку до конца. Все выглядело довольно загадочно и пока оставалось без объяснения, хотя «Таймс» собрала мнения и комментарии из таких диаметрально противоположных источников, как епархиальный совет и верховная жрица викканского культа. Большая часть высказывавшихся полагали, что имела место хеллоуинская шутка. Эзра ни на секунду не поверил в то, что это была шутка. В последнее время он так много пережил, что слишком хорошо понимал: на свете существовало много такого, чего люди просто не могли себе представить.
Мимо скамейки прошла женщина, державшая за руку дочку.
– L'Assemble Generale est ou les delegates viennent a faire la paix l'un avec l'autre, – сказала женщина.
Девочка улыбнулась Эзре, но он вспомнил о том, что следовало бы улыбнуться в ответ, когда они уже прошли мимо. Он и это время с горечью размышлял о том, что только что сказала девочке ее мать: о том, что Генеральная Ассамблея была тем местом, где страны встречались, чтобы заключать мир друг с другом. Смешно. Когда он жил в Иерусалиме, то всегда думал – как это символично, что тамошний офис ООН находился в той точке города, которая с древности имела название Холма Совета Зла.
Через пару минут Эзра вернулся к газете и на второй странице «Таймс» увидел фотографию горящего кирпичного здания. «ПРИ ВЗРЫВЕ В НЬЮ-ЙОРКСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ ОДИН ЧЕЛОВЕК ПОГИБ, ВТОРОЙ РАНЕН». Эзра без особого интереса пробежал глазами эту заметку. Судя по всему, субботним вечером при взрыве сильно пострадала одна из лабораторий биологического факультета. Причину взрыва пока не установили, но пожарный инспектор сказал: «Мы склоняемся к тому, что дело было в неисправности электропроводки. В лаборатории недавно были подвешены мощные лампы, но проводка не была снабжена соответствующим предохранителем». При взрыве погиб молодой ассистент с кафедры палеонтологии, а итальянский профессор, находившийся в университете с научным визитом, получил серьезные ожоги и ранения. Эзра уже собрался перевернуть страницу и вернуться к статье о таинственном колокольном звоне, но что-то его остановило. Вряд ли бы на это обратил внимание кто-то другой.
Дело было в совпадении по времени.
Страшный взрыв в лаборатории произошел приблизительно в десять пятнадцать вечера – всего за минуту до того, как затрезвонили колокола. В то время как никому не пришло в голову связать пожар в университете и колокольный звон, Эзра именно этим теперь и занимался – соединял между собой разрозненные факты, выстраивал логическую цепь событий.
Постепенно он приходил к выводу: нет на свете ничего случайного. Теперь он не видел ничего странного даже в том, что кто-то оставил газету на этой скамейке, – чтобы он нашел ее. И прочел.
Но тут сразу возникало несколько вопросов. Были ли эти два события связаны между собой? Если да, то было ли в этой связи что-то, что могло его заинтересовать? Не могли ли эти события каким-то образом быть связаны с его собственной работой?
Эзра попытался все обдумать. Он попробовал призвать на помощь холодный рационализм. В том, чем он занимался, определенно присутствовал богословский элемент, и это могло быть как-то связано с колокольным звоном. По традиции колокола звонили, чтобы созвать верующих на молитву, чтобы возвещать о начале и конце дня, чтобы сообщать о таких событиях, как бракосочетание короля, или приносить весть о великих победах.
Но помимо этого, на протяжении многих столетий в колокола звонили, чтобы предупредить народ о грозящей опасности. На побережье высадились захватчики. Пожар. Наводнение. Чума.
Не могло ли что-то в его работе с «Утраченной Книгой Еноха» каким-то образом вызвать колокольный звон? О, такой вопрос очень бы понравился доктору Нойманн. Она бы и двух секунд размышлять не стала. Сочла бы это еще одним проявлением иерусалимского синдрома, симптомом мании величия и сказала бы, что все это как нельзя лучше укладывается в общую картину психического расстройства.
Но Эзра знал то, чего не знала Нойманн. Он понимал такое, чего она не в силах была понять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Потом он увидел мокрый асфальт, желтую полицейскую ленту, деревянные заграждения, искореженные ворота грузового въезда… Он остановился как вкопанный. Что тут произошло?
Руссо!
Картер побежал к пандусу и без труда обогнул два деревянных барьера. Поблизости никого не было. Только двое студентов стояли на противоположной стороне улицы. Один из двоих на первом курсе посещал семинары, которые вел Картер.
– Вы знаете, что тут случилось? – крикнул студентам Картер.
– Я слышал, что был пожар, – откликнулся бывший ученик Картера. – Больше ничего не знаю.
– Кто-нибудь пострадал?
Второй студент сказал:
– Вроде бы да. Но я не знаю, кто именно.
Картер побежал вверх по пандусу, который заканчивался у дверей. Путь был перекрыт полицейской лентой и табличкой с предупреждением от управления пожарной охраны: «ОПАСНО. БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ НЕ ВХОДИТЬ».
Картер отклеил ленту от створки дверей и стал искать в кармане ключи. Он открыл замок, но створки приплавились к металлической раме. Картер навалился плечом. Одна створка, скрежеща нижним краем по бетону, сдвинулась с места.
– Эй, профессор, вряд ли это безопасно! – крикнул бывший студент.
Но Картер сумел приоткрыть дверь ровно настолько, что смог протиснуться внутрь.
В лаборатории было темно, только с улицы проникал свет, но и этого света Картеру хватило, чтобы понять: в лаборатории произошло нечто ужасное. Мокрый пол был усеян серым щебнем, обугленным деревом и битым стеклом. Под потолком висели погасшие лампы. А в самой середине бывшего склада, в том месте, где лежал камень, исчез даже бетон. Там темнела яма не меньше фута глубиной, совершенно черная. Впечатление было такое, что здесь взорвалась бомба.
Может быть, именно это и произошло? Что-то взорвалось? Каменная глыба… они ведь подозревали, что внутри нее могут быть полости, наполненные взрывчатыми газами. Но Картер и Руссо не трогали камень. Они не успели прикоснуться к нему лучом лазера.
Или Руссо сделал это в отсутствие Картера?
И где он теперь?
Находился ли он в лаборатории в тот момент, когда здесь что-то произошло?
Картер лихорадочно соображал, пытался мысленно разложить все по полочкам, и тут неожиданно в дверной проем хлынул свет.
– Кто здесь? – прозвучал голос. – Сюда вход запрещен.
Это был сторож Хэнк. Он вошел со стороны складов с большим фонарем в руке.
– Это я, Хэнк. Картер Кокс.
Хэнк осторожно ступал по мокрому щебню.
– Значит, мне не послышалось, – сказал он.
– Хэнк, что тут случилось? Где профессор Руссо?
– Кто может сказать, что тут случилось? Я вам одно могу сказать: дело было не в электричестве. Мои лампы ни при чем.
– Лампы?
– Ну да. Главный пожарный все твердил, что это из-за замыкания в проводке. Предохранитель, дескать, был плохой. Но с лампами все было в полном порядке, я сам проверял.
– Руссо был здесь, когда все произошло? – снова спросил Картер.
Хэнк тяжело вздохнул. Похоже, он предпочел бы не знать ответа на этот вопрос.
– Он тут был, и еще один парень, молодой профессор.
– Какой молодой профессор?
– Митчелл, что ли.
– Билл Митчелл?
А этот какого черта тут делал? Он даже не должен был знать о существовании этой временной лаборатории.
– Угу, – кивнул Хэнк. – Ему больше всего и досталось. – Хэнк стал кусать губу, немного помолчал и добавил: – Убило его.
Картер потерял дар речи.
– А про вашего приятеля Руссо я слышал, что он жив. Правда, худо ему. Его отвезли в больницу Святого Винсента.
Хэнк еще не успел договорить, а Картер уже бросился к выходу.
– Не знаю, что тут приключилось, – крикнул ему вдогонку Хэнк. – Но только лампы точно ни при чем!
Картер быстро сбежал по пандусу, и как раз в это мгновение у тротуара притормозил седан, из него вышла высокая чернокожая проститутка в коротком жакете из кроличьего меха. Седан тут же уехал. Когда Картер поравнялся с проституткой, она схватила его за рукав, и тут он разглядел, что это мужчина в женской одежде.
– Ты работаешь в этом здании? – спросил трансвестит.
Картер попытался высвободиться.
– Пусти. Я спешу.
– Я спрашиваю: ты тут работаешь? Если да, то я хочу знать, что тут творится.
– О чем ты говоришь?
– Я был тут прошлой ночью. И видел, что вон оттуда вышло.
Как ни хотелось Картеру поскорее уйти, он перестал вырываться.
– О чем ты? Что ты тут такое видел?
– Вот это я сам и хочу узнать. Я видел человека, только это был не настоящий человек. И он был весь из света. Сиял, понимаешь?
Картер понял, что трансвестит – сумасшедший.
– Тебе повезло. Ну все, мне нужно идти.
Но мужчина устремился за ним и снова схватил его за рукав.
У него была крепкая хватка. Он сумел остановить Картера и развернуть к себе.
– Я отдал этому человеку, этому ненастоящему человеку, мое пальто. Мое самое лучшее красное пальто. А хочешь знать почему?
– Почему?
Трансвестит посмотрел Картеру прямо в глаза.
– Потому что на этом человеке совсем ничего не было.
Картер вырвал руку и отвернулся. У него не было времени на эту чепуху.
– А знаешь, почему еще я отдал ему свое пальто? – крикнул ему вслед трансвестит. – Потому что я думаю – этот человек был ангел!
Картеру пришлось постоять на перекрестке и дождаться зеленого света. Он перебежал улицу.
– Я тебя запомнил! – прокричал трансвестит. – Хорошо запомнил! Уж я-то понимаю, когда что-то необычное случается!
Картер в этом не сомневался. Но видел ли этот парень на самом деле что-то или не видел, сейчас не было времени об этом размышлять. Картеру хотелось как можно скорее добраться до больницы. Он даже не стал останавливаться, чтобы взять такси. Он мчался по тротуарам, обгоняя других пешеходов, перебегал улицы, как только загорался зеленый свет. Квартал, еще квартал…
Пока он думал только о том, чтобы поскорее добежать до цели, старался не думать о том, что в действительности случилось с Руссо и в каком состоянии он увидит его в больнице Святого Винсента. Живого или… Нет, об этом он не мог думать. Пока не мог.
Зеленый свет. Картер пересек очередную улицу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
«Огонь.
Потом – свет.
Как раньше.
Как давным-давно.
Потом снова – ночь.
Ночь, наполненная горящими повсюду огнями.
И звуки. Так много звуков.
И голоса. Так много голосов.
Так много… людей.
Неужели… все стало так?
Холод.
Накидка.
Так много людей.
Повсюду, и все говорят.
Разные голоса.
Их запахи.
У каждого – свой запах.
Но неужели он… совсем один?
Мрак.
Холод.
Вечность.
Неужели он один?
Неужели он последний?
И неужели он наконец… свободен?»
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Даже в такой тоскливый день Эзру поразила эта надпись. Над округлыми ступенями на стене, прямо напротив массивной башни ООН, были выгравированы слова из книги пророка Исайи: «…и перекуют мечи свои на орала, и копья свои на серпы, не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать». В этих словах заключалась такая горькая ирония, что комментарии были излишни. Организацию Объединенных Наций, на взгляд Эзры, объединяло только одно: политика сдерживания, обличения и, в перспективе, уничтожения Израиля. В остальном эта организация была просто фальшивкой, сборищем напыщенных, лишенных какой-либо реальной власти делегатов, шикарно живущих в Нью-Йорке, и то время как миллионы их соотечественников на родине – в Уганде, Руанде, Камбодже, Сербии, Чечне, Индии, Пакистане да много еще где – голодали, страдали и убивали друг друга.
По мнению Эзры, в пользу ООН говорило только одно: общественный парк, раскинувшийся вдоль берега Ист-Ривер. Парк содержался в образцовом порядке, и в последнее время, когда Эзре хотелось подышать воздухом, он отправлялся именно сюда. Он шагал по широкой овальной дорожке, вдоль которой стояли скамейки и статуи, а посередине зеленел газон, там ходить не разрешалось. Никто не докучал, охранники не пускали в парк всякий сброд, и не нужно было опасаться, что наступишь на собачью какашку. Иногда, когда Эзре нужно было о многом поразмышлять и не хотелось идти домой, он делал десять – двенадцать кругов по парку.
Сегодня был как раз такой день.
Вернулись из недолгой поездки его отец и мачеха, о чем его утром предупредил Мори. Но отец сразу отправился в офис, так что домой фактически пока возвратилась только Кимберли.
Под бдительным присмотром Гертруды Эзра встретил Кимберли у входа. Он даже снизошел до того, что взял у нее какую-то небольшую вещицу в подарочной упаковке.
– Спасибо, Эзра, – поблагодарила его Кимберли. – Очень мило с твоей стороны. Тем более что это – для тебя.
– Вот как?
– Да.
В сознании у Эзры мгновенно сработала сигнализация: «Бойся данайцев, дары приносящих».
– Можешь сразу распаковать, – сказала Кимберли. В Палм-Бич она слегка загорела, и волосы у нее посветлели. – Так, ничего особенного.
Может быть, он тоже должен был ей что-то подарить? Ведь, в конце концов, это он затеял перепалку, из-за которой отец и Кимберли спешно улетели в Палм-Бич. Но ему и в голову не пришло приготовить какой-то подарок. Эзра посмотрел на Гертруду. Та нахмурила брови. Эзра понял, что нужно проявить благодарность и распаковать подарок.
– Спасибо, – сказал он и, осторожно развязав белые ленточки, обнаружил под бумагой маленькую синюю коробочку. Внутри, посреди вороха белой папиросной бумаги, Эзра увидел блестящие серебряные настольные часы с белым циферблатом и черными цифрами. К колечку на часах был прикреплен маленький конвертик. Эзра вынул часы, а коробку положил на стол.
– Это будильник от «Тиффани», – сказала Кимберли. – Прочитай, что там написано.
Эзра вынул из крошечного конвертика светло-коричневую карточку и прочел: «Проснись и почувствуй запах кофе. С любовью, Кимберли».
Он не совсем понял, что это значит, кажется, он когда-то от кого-то слышал эту фразу, но не был в этом уверен.
– У нас с Сэмом было много времени на разговоры, пока мы отдыхали в Палм-Бич, – объяснила Кимберли – видимо, она заметила его смущение. – И мы оба решили, что для твоего же блага тебе стоит покинуть свои старые комнаты, найти себе квартиру и начать самостоятельно зарабатывать на жизнь.
У Эзры было такое чувство, будто его обухом по голове ударили.
– Не надо спешить. Неделю-две можешь оставаться здесь, я слышала, что найти квартиру сейчас не так-то просто, но мы с Сэмом считаем, что ты будешь гораздо счастливее, если станешь жить один.
Эзра, не зная, как на это реагировать, взглянул на Гертруду. Ее взгляд выражал сочувствие, но не удивление. «Значит, она этого ждала, – подумал Эзра. – Всю жизнь все почему-то ожидают того, что потом происходит со мной, и только меня все новости застигают врасплох. Что же у меня неладно с интуицией?»
– Но я не хочу переезжать, – пробормотал он. – У меня работа в разгаре. Ее нельзя прерывать.
– Да нет, конечно же можно, – легкомысленно сказала Кимберли и отправилась через холл к своим комнатам. – Может быть, в собственной квартире тебе даже лучше будет работаться. Особенно после следующего понедельника.
– А что такого случится в следующий понедельник?
– Заедет Лаурент, посмотрит твои комнаты. Лаурент – дизайнер интерьера. – Кимберли бросила через плечо: – Мы собираемся переделать эту часть квартиры.
С этими словами она исчезла за дверью своей комнаты.
Эзра услышал, как щелкнул замок.
Он стоял, не в силах тронуться с места, и сжимал в руке маленький серебряный будильник.
– Я этого боялась, – сказала Гертруда, подошла и взяла у Эзры часы. – Держать надо за колечко, – посоветовала она. – Иначе все серебро будет в отпечатках твоих пальцев.
Эзра закончил еще один круг по парку. День выдался пасмурный, серый и довольно холодный, поэтому большая часть скамеек, повернутых к реке, была пуста. На одной из них кто-то оставил аккуратно сложенный номер «Нью-Йорк таймс».
Эзра поплотнее закутался в пальто, сел и взял газету. На первой странице красовались обычные страшилки – очередной взрыв бомбы в Белфасте, беспорядки на Западном берегу Иордана, политическое убийство в Восточной Европе. Но в нижнем правом углу страницы внимание Эзры привлекло более необычное сообщение: «ЦЕРКОВНЫЕ КОЛОКОЛА ЗВОНЯТ В ЧЕСТЬ ХЕЛЛОУИНА?» Он быстро пробежал глазами заметку и узнал о том, что колокола всех церквей Нью-Йорка одновременно зазвонили вскоре после десяти часов вечера в субботу. Прежде чем перейти к продолжению заметки на второй странице, Эзра отложил газету и задумался. В ночь Хеллоуина он работал у себя в комнате, как обычно, но после десяти сделал перерыв – да, теперь он вспомнил, что слышал колокольный звон на другом берегу реки. Это показалось ему странным, но и только. В последние дни на его долю выпало слишком много всего, поэтому он перестал удивляться каким-либо ненормальностям и случайностям.
Затем он перевернул страницу и дочитал заметку до конца. Все выглядело довольно загадочно и пока оставалось без объяснения, хотя «Таймс» собрала мнения и комментарии из таких диаметрально противоположных источников, как епархиальный совет и верховная жрица викканского культа. Большая часть высказывавшихся полагали, что имела место хеллоуинская шутка. Эзра ни на секунду не поверил в то, что это была шутка. В последнее время он так много пережил, что слишком хорошо понимал: на свете существовало много такого, чего люди просто не могли себе представить.
Мимо скамейки прошла женщина, державшая за руку дочку.
– L'Assemble Generale est ou les delegates viennent a faire la paix l'un avec l'autre, – сказала женщина.
Девочка улыбнулась Эзре, но он вспомнил о том, что следовало бы улыбнуться в ответ, когда они уже прошли мимо. Он и это время с горечью размышлял о том, что только что сказала девочке ее мать: о том, что Генеральная Ассамблея была тем местом, где страны встречались, чтобы заключать мир друг с другом. Смешно. Когда он жил в Иерусалиме, то всегда думал – как это символично, что тамошний офис ООН находился в той точке города, которая с древности имела название Холма Совета Зла.
Через пару минут Эзра вернулся к газете и на второй странице «Таймс» увидел фотографию горящего кирпичного здания. «ПРИ ВЗРЫВЕ В НЬЮ-ЙОРКСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ ОДИН ЧЕЛОВЕК ПОГИБ, ВТОРОЙ РАНЕН». Эзра без особого интереса пробежал глазами эту заметку. Судя по всему, субботним вечером при взрыве сильно пострадала одна из лабораторий биологического факультета. Причину взрыва пока не установили, но пожарный инспектор сказал: «Мы склоняемся к тому, что дело было в неисправности электропроводки. В лаборатории недавно были подвешены мощные лампы, но проводка не была снабжена соответствующим предохранителем». При взрыве погиб молодой ассистент с кафедры палеонтологии, а итальянский профессор, находившийся в университете с научным визитом, получил серьезные ожоги и ранения. Эзра уже собрался перевернуть страницу и вернуться к статье о таинственном колокольном звоне, но что-то его остановило. Вряд ли бы на это обратил внимание кто-то другой.
Дело было в совпадении по времени.
Страшный взрыв в лаборатории произошел приблизительно в десять пятнадцать вечера – всего за минуту до того, как затрезвонили колокола. В то время как никому не пришло в голову связать пожар в университете и колокольный звон, Эзра именно этим теперь и занимался – соединял между собой разрозненные факты, выстраивал логическую цепь событий.
Постепенно он приходил к выводу: нет на свете ничего случайного. Теперь он не видел ничего странного даже в том, что кто-то оставил газету на этой скамейке, – чтобы он нашел ее. И прочел.
Но тут сразу возникало несколько вопросов. Были ли эти два события связаны между собой? Если да, то было ли в этой связи что-то, что могло его заинтересовать? Не могли ли эти события каким-то образом быть связаны с его собственной работой?
Эзра попытался все обдумать. Он попробовал призвать на помощь холодный рационализм. В том, чем он занимался, определенно присутствовал богословский элемент, и это могло быть как-то связано с колокольным звоном. По традиции колокола звонили, чтобы созвать верующих на молитву, чтобы возвещать о начале и конце дня, чтобы сообщать о таких событиях, как бракосочетание короля, или приносить весть о великих победах.
Но помимо этого, на протяжении многих столетий в колокола звонили, чтобы предупредить народ о грозящей опасности. На побережье высадились захватчики. Пожар. Наводнение. Чума.
Не могло ли что-то в его работе с «Утраченной Книгой Еноха» каким-то образом вызвать колокольный звон? О, такой вопрос очень бы понравился доктору Нойманн. Она бы и двух секунд размышлять не стала. Сочла бы это еще одним проявлением иерусалимского синдрома, симптомом мании величия и сказала бы, что все это как нельзя лучше укладывается в общую картину психического расстройства.
Но Эзра знал то, чего не знала Нойманн. Он понимал такое, чего она не в силах была понять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39