Он собирал по крохам самое древнее повествование на свете. Он медленно, с колоссальным трудом переводил слова тайнописи. Он узнавал от Еноха, отца самого Мафусаила, что такое добро и зло. Прошлой ночью он прочел о том, что была битва за душу каждого человека, эту битву вели два ангела и от ее исхода зависела судьба души в вечности. Неужели он открывал то, что было потеряно на протяжении стольких тысячелетий, то, что было настолько важно для понимания Вселенной и места человечества в ней? Неужели именно из-за этого зазвонили колокола по всему городу? Даже самому Эзре это казалось чересчур самонадеянным… но не представлялось невозможным.
Разве тот голос не шепнул ему на ухо: «Да»? Разве он не побуждал его в ночной тиши: «Продолжай»?
Со скамейкой поравнялась группа туристов, явно с Ближнего Востока. Женщины постарше – в черных чадрах. У некоторых мужчин голова была повязана арабским платком. Экскурсовод тараторил по-арабски, как показалось Эзре, с египетским акцентом, и одежда на нем была соответствующая: развевающийся балахон джеллаба и, несмотря на прохладную погоду, – кожаные сандалии на босу ногу. Он пятился, повернувшись к туристам лицом, и, размахивая руками, рассказывал про ООН и про что-то еще. С реки дул ветер, развевая одежды туристов. Эзра уловил исходящие от людей запахи: ароматы оливкового мыла и семян тамаринда, сушеных фиников и зрелого инжира, ягнятины со специями и жасминового чая. Эти запахи невольно перенесли его на улицы Старого города. Большая часть туристов прошла перед ним, но некоторые обошли скамейку сзади. Неожиданно Эзра почувствовал себя окруженным толпой людей в черных одеждах, совсем как раньше, и вдруг услышал голос, шепчущий ему на ухо. Только на этот раз это было слово на арамейском языке: «Заверши». Он резко обернулся, но туристы уже прошли мимо, и никто из них, похоже, не обращал внимания на человека, сидящего на скамейке. Но ведь кто-то говорил с ним! Он слышал голос. Тот самый негромкий голос, который уже говорил с ним. Эзра вскочил на ноги.
– Кто это сказал? – требовательно вопросил он. – Кто только что говорил со мной?
Но никто не отозвался. Один мужчина вопросительно взглянул на него, и Эзра обратился к нему:
– Это вы? Вы мне что-то сказали?
Мужчина попятился, несколько женщин, испуганно переговариваясь под чадрами, тоже отступили назад. Это еще сильнее разозлило Эзру. Что они говорили? Решили подшутить над ним?
– Кто-то обратился ко мне, и я хочу знать, кто именно.
– Уверяю вас, сэр, – поспешил вмешаться экскурсовод, – никто из этой группы с вами не говорил. Никто из этих людей не говорит по-английски.
– Ко мне обратились не по-английски, – сердито проговорил Эзра, – а по-арамейски.
Экскурсовод, кожа у которого была похожа на скорлупу грецкого ореха, удивился еще больше.
– Это тоже невозможно, сэр. Простите, если мы побеспокоили вас, – сказал он и сделал своим подопечным знак проходить вперед, что-то тихо сказав им по-арабски.
– Вы говорите им, что я «маджнун»? – возмущенно спросил Эзра. – Что я – сумасшедший?
– Пожалуйста, отойдите, сэр, – сказал экскурсовод, – иначе мне придется принять меры.
– Вам придется принять меры? И какие же меры, хотел бы я знать?
Эзра шагнул ближе к экскурсоводу, но в то же мгновение дорогу ему загородили, выросшие как из-под земли, два стража порядка.
– Ну-ну, давайте-ка успокоимся, – сказал один из них.
– Какие проблемы? – осведомился второй.
– Один из этих людей что-то сказал мне, – заявил Эзра. – Я просто хочу узнать кто.
– Этот человек нам мешает, – сказал экскурсовод и знаками поторопил оставшихся членов группы к ступеням здания ООН. – Его следует арестовать!
– В этой стране так не делают! – крикнул ему Эзра. – Не понимаете? Вы сейчас в Америке! А не в каком-нибудь средневековом ближневосточном захолустье! В Америке!
Он сам не понимал, почему вдруг так рассвирепел. Как будто он долгое время находился за очень хрупкой плотиной и вот теперь ее прорвало.
– Ваша страна – это страна неверных и демонов! – огрызнулся в ответ экскурсовод и, догадавшись, кто Эзра по национальности, процедил сквозь зубы: – И сионистских свиней!
Эзра бросился к нему, его руки потянулись к шее экскурсовода, но один из охранников ООН резко ударил его по рукам, а второй схватил за плечи.
– Не советую ошибаться, – прокричал Эзра. – Жив Бог Израиля! Он жив, Он…
Но он не успел закончить свою мысль. В следующее мгновение охранники скрутили его и повалили на асфальт. Он услышал, как один кричит арабам, чтобы они уходили. Второй, упершись коленом в позвоночник Эзры, быстро говорил с кем-то по рации и вызывал подкрепление.
Если бы Эзра мог сделать вдох, он бы сказал, что нет никакой нужды в подкреплении. Он совершенно изнемог и не в силах был сопротивляться.
Но такой возможности ему не дали. Руки заломили за спину, нацепили наручники, рывком подняли на ноги. На глазах у арабских туристов, одни из которых с отвращением смотрели на него, а другие поспешно фотографировали, охранники поволокли Эзру к воротам парка, которые выходили на Первую авеню. Рядом, пронзительно визжа тормозами, остановилась полицейская машина с яростно мигающими проблесковыми маячками.
Выскочил полицейский и распахнул заднюю дверь.
– Не делайте этого! – сумел выдавить из себя Эзра, но полицейский просто опустил руку ему на затылок и втолкнул в машину, на заднее сиденье.
Хлопнула дверь. Эзре пришлось наклониться вперед, к разделительной решетке, чтобы наручники не так врезались в запястья. Охранники в знак похвалы оперативности полицейских дружно подняли вверх большие пальцы. Машина быстро отъехала от тротуара. Эзра успел оглянуться и увидел, как араб-экскурсовод улыбается, довольный одержанной победой. «Улыбайся, улыбайся, – мстительно подумал Эзра. – Твои дни сочтены… их осталось совсем немного».
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Как только Рейли ушел из галереи, Бет быстро убрала в папку незаконченные планы праздничной вечеринки и поспешила к выходу. Она взяла такси и доехала до дома и, как и ожидала, Картера там не застала. Прошлую ночь он провел в больнице Святого Винсента, и она догадывалась, что сегодня он тоже там. Бет взяла небольшую дорожную сумку, только что распакованную после поездки за город, сунула в нее бритвенный станок Картера, пену для бритья, свежие носки, смену нижнего белья и чистую сорочку.
В больнице Бет совершила ошибку: она вошла в здание через приемный покой отделения неотложной помощи и оказалась в сущем бедламе. Повсюду бродили десятки людей, многие были серьезно ранены, но им еще не успели сделать перевязку. Другие лежали на стоявших вдоль стен каталках, похожих на ожидающие вылета самолеты в аэропорту. Медсестра по интеркому называла фамилии, вызывала врачей-специалистов, напоминала только что поступившим пациентам о том, что они должны заполнить соответствующие бумаги, а самое главное – иметь наготове подтверждение о наличии медицинской страховки.
Поглядывая на стрелки на полу и знаки на стенах, Бет, преодолев несколько длинных коридоров, добралась до общей регистратуры. Там ей сказали, что Джузеппе Руссо проходит курс лечения в отделении интенсивной терапии на пятом этаже. Бет поспешила к лифту.
По сравнению с приемным покоем пятый этаж напоминал космическую станцию. Дневной свет, приглушенные звуки, стерильно чистые коридоры, закрытые двери. По пути к посту дежурной медсестры Бет увидела двух врачей, которые тихо переговаривались, изучая медицинскую карту какого-то пациента, затем ей встретился санитар, везущий спящего пациента в кресле-каталке. Высокий мужчина в красном пальто, подозрительно смахивающем на женское, низко наклонился к баллону с питьевой водой. На синем пластиковом стуле, опустив голову и понурив плечи, сидел Картер.
– Есть новости? – спросила Бет мужа.
Картер медленно поднял голову. Глаза красные, усталые, небритый.
– Нет, пока нет. Он все еще без сознания.
Бет села рядом с ним, положила руку ему на плечо.
– Тебе удалось поговорить с врачами?
– Несколько часов назад. Лечащий врач, ее зовут доктор Баптисте, сказала, что мне дадут знать, как только произойдут какие-то изменения.
Бет погладила его по плечу.
– А она не сказала тебе, когда могут произойти изменения? В смысле… – Она запнулась в поисках подходящих слов. – Как ей кажется, Джо может прийти в себя этой ночью? Или завтра? – И хотя она не сказала этого в слух, но про себя добавила: «Вообще?»
Картер покачал головой.
– Неизвестно. – Он откинулся на спинку стула и вытянул длинные ноги. – Вот почему я не хочу уходить. Он может очнуться в любое мгновение, никто не знает, когда, а мне хотелось бы быть рядом с ним, в то время.
Бет знала, что он так скажет.
– Я принесла тебе кое-что. Подумала, может быть, тебе это понадобится. Бритва, одежда, книжка с твоей тумбочки.
– Спасибо. Внизу есть общественная ванная. Позже схожу помоюсь.
Было довольно тихо. Слышались только негромкие разговоры медсестер у регистраторской стойки, порой открывались или закрывались двери, доносился чей-то голос из динамика интеркома. Бет надеялась, что Картер пойдет домой, но не удивилась тому, что он решил остаться. Она понимала, что муж не только искренне переживает за друга. Она знала, что он чувствует себя ответственным за случившееся. За гибель Билла Митчелла. За страшные ожоги и раны Руссо. Сейчас Бет могла только молиться о том, чтобы Джо остался в живых.
– Знаешь, – сказала она мягко, – если ты хочешь сходить домой и несколько часов поспать, я могла бы остаться здесь. Если появится доктор Баптисте и будет искать тебя, я тебе позвоню.
– Нет, все нормально. Я должен быть здесь.
Бет не сразу сказала то, что хотела сказать.
– То, что случилось, просто ужасно. Но ты должен помнить: ты ни в чем не виноват. Ни в чем. Ты не сделал ничего плохого.
Картер молчал.
– Произошел несчастный случай. Ужасный, непредсказуемый несчастный случай.
Выражение лица Картера не изменилось. Бет знала, что он слышал ее слова, но догадывалась, что они не возымели никакого действия. Может быть, настанет день, когда он сможет избавиться от чувства вины, но сегодня (Бет это сердцем чувствовала) было еще рано говорить об этом.
Двери палаты с легким шорохом открылись. Вышла врач – молодая женщина с темными волосами, собранными в пучок, и кожей цвета корицы. Она подошла к Картеру и Бет. Картер посмотрел на нее, и в его взгляде было больше страха, чем надежды.
Врач, видимо, заметила это и поспешно кивнула и едва заметно улыбнулась.
– Только не ждите слишком многого, – сказала она. – Ваш друг пришел в себя.
Картер не сразу осознал смысл слов врача.
– Это ведь очень хорошая новость, правда? – сказала Бет. – То есть… Если он очнулся и разговаривает…
– Я не сказала, что он уже разговаривает, – прервала ее доктор Баптисте. – А вы его родственница? – спросила она у Бет. В ее речи чувствовался легкий карибский акцент.
– Нет. Я здесь с мужем, – ответила Бет и сжала руку Картера. – Мы друзья Джузеппе.
– На самом деле мы – его единственные друзья, – добавил Картер, – в этой стране.
– Тогда вам нужно обязательно как-то связаться с его родственниками, где бы они ни находились. В любое время может настать момент, когда придется принимать решения.
– Решения? – переспросила Бет.
– Относительно лечения и ухода…
– А вы не можете просто поговорить с самим Джо… обо всем? – спросил Картер.
– Вы должны понять, что ваш друг пока находится в критическом состоянии. Мы не можем рассчитывать на то, что он пробудет в сознании достаточно долго для того, чтобы принимать осмысленные решения. В данное время мы стараемся поддержать его состояние на уровне стабильного. Позже, когда у нас появится возможность заново оценить серьезность травм – а у него не меньше двадцати пяти процентов кожи поражено ожогами третьей степени, – мы будем решать, как быть дальше.
Ожоги третьей степени? Насколько знала Бет, это были самые ужасные ожоги, какие только могли быть.
– Но сейчас, – сказала доктор Картеру, – думаю, ему было бы хорошо увидеть знакомое лицо. Вы хотите повидаться с ним? Но пробыть у него можно всего несколько минут.
– Да. Конечно, – ответил Картер и встал.
Бет тоже была готова встать, но доктор покачала головой.
– Увы, в палату может войти только один посетитель.
– Я посижу тут, – сказала Бет Картеру. – Иди.
Доктор Баптисте пошла первой. Картер вошел в застекленные двери палаты интенсивной терапии.
Он почти сразу обратил внимание на то, что воздух в палате был прохладнее и свежее, чем в коридоре. Слышались негромкие звуки: гул и жужжание аппаратуры, стоящей у кроватей пациентов. Подойдя к посту медсестры, полукруглой стойке, на которой стояло несколько включенных мониторов, доктор Баптисте дала Картеру бумажную маску.
– Мы должны заботиться о том, чтобы не осложнить состояние больного никакой инфекцией, – сказала она, когда Картер надел маску, закрывшую нос и рот. – Кроме того, ни в коем случае не допускайте никакого физического контакта с мистером Руссо. Нельзя обниматься, пожимать руку, короче, никаких прикосновений.
Она отошла от стойки, и Картер последовал за ней в другой конец палаты. Подходя к последней кровати, занавешенной непрозрачной белой шторой, Картер почувствовал, как часто забилось его сердце. «Как выглядит Руссо? Может быть, он так перевязан, что я его не узнаю?» Картер мысленно подготовился к самому худшему.
Доктор Баптисте остановилась около кровати и проверила одну из капельниц. Их было несколько. Кроме трубочек от капельниц к кровати тянулось множество проводов, подсоединенных к мониторам и лечебной аппаратуре. Самого Руссо было почти не видно. Простыня была подвешена в нескольких дюймах над его телом – может быть, потому, что даже тонкая ткань могла вызвать боль, прикоснувшись к обожженной коже? На голове Руссо белела бумажная шапочка, похожая на корону, все его лицо было покрыто толстым слоем антисептической мази. Глаза были большие и темные. По его взгляду Картер догадался, что Руссо отчаянно хочет что-то сказать. Как только Картер остановился у кровати, Руссо перевел взгляд на него.
– Привет, Джо, – тихо проговорил Картер и подумал: «Боже, что же произошло в лаборатории?»
Картер не знал, что еще сказать. Он был в ужасе от того, как выглядел его друг, но старался этого не показать и был рад тому, что его лицо закрыто бумажной маской.
– Мне так жаль, – сказал Картер и потянулся к руке Руссо, лежавшей поверх простыни, но доктор Баптисте поспешно напомнила ему:
– Никаких прикосновений, пожалуйста.
– Простите, я забыл.
– Боюсь, ваш друг пока не сможет вам ничего ответить.
«Интересно, почему? – удивился Картер. – Ведь Джо явно в сознании». Но тут он заметил дыхательную трубку между обгоревших, потрескавшихся губ Руссо.
– Если он сумеет, – сказала доктор Баптисте, – он может попытаться воспользоваться этим. – Она протянула Картеру белую блестящую дощечку и специальный маркер. – Но он получил такую дозу успокоительных и обезболивающих препаратов, что вряд ли способен связно излагать свои мысли. – Она проверила показатели на мониторах и добавила: – Не больше пяти минут.
С этими словами она удалилась.
Как только она ушла, Руссо негромко застонал и перевел взгляд на дощечку. Картер отдал ее ему. Руссо поднял другую руку (Картер заметил, что ногти у Руссо стали похожими на черные полумесяцы) и взял маркер.
Чтобы Руссо было легче писать, Картер поддерживал дощечку. Руссо стал коряво выводить буквы ярко-зеленого цвета. Картер повернул дощечку к себе и прочел: «Билл?»
Билл Митчелл. Картер покачал головой.
– Он не выжил.
Руссо моргнул, потом взял маркер и написал на дощечке слово «лазер».
Что можно было ответить?
– Лазера нет. Пожар уничтожил все.
Включая, конечно, и окаменелость. Но Картеру не хотелось сейчас говорить об этом.
Но Руссо едва заметно покачал головой и указал маркером на слово «лазер».
Лазер? Но тут Картер догадался.
– Лазер был включен, когда начался пожар?
Руссо кивнул.
– Пожар начался из-за лазера?
Руссо снова кивнул.
Но Руссо вряд ли бы стал пользоваться лазером без помощи Картера. Картер знал, что Руссо не настолько хорошо знает английский, чтобы разобраться во всех тонкостях руководства по пользованию прибором. Картер стер слова с дощечки. Может быть, Руссо хотел сказать, что Билл… Билл Митчелл…
– Билл работал с лазером?
Руссо в знак согласия моргнул.
– Он каким-то образом проник в лабораторию?
Руссо еле заметно кивнул, взял маркер и написал слово «окаменелость».
Картер так старался обойти эту тему.
– Все в лаборатории, – медленно выговорил он, – уничтожено.
Руссо отрицательно покачал головой, неотрывно глядя на Картера.
– Нет? – Но что он мог иметь в виду? – Тебе удалось что-то сохранить?
Картер помнил, что они сумели взять крошечные пробы окаменелости и породы и этот материал пока находился в другой лаборатории, где его исследовали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Разве тот голос не шепнул ему на ухо: «Да»? Разве он не побуждал его в ночной тиши: «Продолжай»?
Со скамейкой поравнялась группа туристов, явно с Ближнего Востока. Женщины постарше – в черных чадрах. У некоторых мужчин голова была повязана арабским платком. Экскурсовод тараторил по-арабски, как показалось Эзре, с египетским акцентом, и одежда на нем была соответствующая: развевающийся балахон джеллаба и, несмотря на прохладную погоду, – кожаные сандалии на босу ногу. Он пятился, повернувшись к туристам лицом, и, размахивая руками, рассказывал про ООН и про что-то еще. С реки дул ветер, развевая одежды туристов. Эзра уловил исходящие от людей запахи: ароматы оливкового мыла и семян тамаринда, сушеных фиников и зрелого инжира, ягнятины со специями и жасминового чая. Эти запахи невольно перенесли его на улицы Старого города. Большая часть туристов прошла перед ним, но некоторые обошли скамейку сзади. Неожиданно Эзра почувствовал себя окруженным толпой людей в черных одеждах, совсем как раньше, и вдруг услышал голос, шепчущий ему на ухо. Только на этот раз это было слово на арамейском языке: «Заверши». Он резко обернулся, но туристы уже прошли мимо, и никто из них, похоже, не обращал внимания на человека, сидящего на скамейке. Но ведь кто-то говорил с ним! Он слышал голос. Тот самый негромкий голос, который уже говорил с ним. Эзра вскочил на ноги.
– Кто это сказал? – требовательно вопросил он. – Кто только что говорил со мной?
Но никто не отозвался. Один мужчина вопросительно взглянул на него, и Эзра обратился к нему:
– Это вы? Вы мне что-то сказали?
Мужчина попятился, несколько женщин, испуганно переговариваясь под чадрами, тоже отступили назад. Это еще сильнее разозлило Эзру. Что они говорили? Решили подшутить над ним?
– Кто-то обратился ко мне, и я хочу знать, кто именно.
– Уверяю вас, сэр, – поспешил вмешаться экскурсовод, – никто из этой группы с вами не говорил. Никто из этих людей не говорит по-английски.
– Ко мне обратились не по-английски, – сердито проговорил Эзра, – а по-арамейски.
Экскурсовод, кожа у которого была похожа на скорлупу грецкого ореха, удивился еще больше.
– Это тоже невозможно, сэр. Простите, если мы побеспокоили вас, – сказал он и сделал своим подопечным знак проходить вперед, что-то тихо сказав им по-арабски.
– Вы говорите им, что я «маджнун»? – возмущенно спросил Эзра. – Что я – сумасшедший?
– Пожалуйста, отойдите, сэр, – сказал экскурсовод, – иначе мне придется принять меры.
– Вам придется принять меры? И какие же меры, хотел бы я знать?
Эзра шагнул ближе к экскурсоводу, но в то же мгновение дорогу ему загородили, выросшие как из-под земли, два стража порядка.
– Ну-ну, давайте-ка успокоимся, – сказал один из них.
– Какие проблемы? – осведомился второй.
– Один из этих людей что-то сказал мне, – заявил Эзра. – Я просто хочу узнать кто.
– Этот человек нам мешает, – сказал экскурсовод и знаками поторопил оставшихся членов группы к ступеням здания ООН. – Его следует арестовать!
– В этой стране так не делают! – крикнул ему Эзра. – Не понимаете? Вы сейчас в Америке! А не в каком-нибудь средневековом ближневосточном захолустье! В Америке!
Он сам не понимал, почему вдруг так рассвирепел. Как будто он долгое время находился за очень хрупкой плотиной и вот теперь ее прорвало.
– Ваша страна – это страна неверных и демонов! – огрызнулся в ответ экскурсовод и, догадавшись, кто Эзра по национальности, процедил сквозь зубы: – И сионистских свиней!
Эзра бросился к нему, его руки потянулись к шее экскурсовода, но один из охранников ООН резко ударил его по рукам, а второй схватил за плечи.
– Не советую ошибаться, – прокричал Эзра. – Жив Бог Израиля! Он жив, Он…
Но он не успел закончить свою мысль. В следующее мгновение охранники скрутили его и повалили на асфальт. Он услышал, как один кричит арабам, чтобы они уходили. Второй, упершись коленом в позвоночник Эзры, быстро говорил с кем-то по рации и вызывал подкрепление.
Если бы Эзра мог сделать вдох, он бы сказал, что нет никакой нужды в подкреплении. Он совершенно изнемог и не в силах был сопротивляться.
Но такой возможности ему не дали. Руки заломили за спину, нацепили наручники, рывком подняли на ноги. На глазах у арабских туристов, одни из которых с отвращением смотрели на него, а другие поспешно фотографировали, охранники поволокли Эзру к воротам парка, которые выходили на Первую авеню. Рядом, пронзительно визжа тормозами, остановилась полицейская машина с яростно мигающими проблесковыми маячками.
Выскочил полицейский и распахнул заднюю дверь.
– Не делайте этого! – сумел выдавить из себя Эзра, но полицейский просто опустил руку ему на затылок и втолкнул в машину, на заднее сиденье.
Хлопнула дверь. Эзре пришлось наклониться вперед, к разделительной решетке, чтобы наручники не так врезались в запястья. Охранники в знак похвалы оперативности полицейских дружно подняли вверх большие пальцы. Машина быстро отъехала от тротуара. Эзра успел оглянуться и увидел, как араб-экскурсовод улыбается, довольный одержанной победой. «Улыбайся, улыбайся, – мстительно подумал Эзра. – Твои дни сочтены… их осталось совсем немного».
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Как только Рейли ушел из галереи, Бет быстро убрала в папку незаконченные планы праздничной вечеринки и поспешила к выходу. Она взяла такси и доехала до дома и, как и ожидала, Картера там не застала. Прошлую ночь он провел в больнице Святого Винсента, и она догадывалась, что сегодня он тоже там. Бет взяла небольшую дорожную сумку, только что распакованную после поездки за город, сунула в нее бритвенный станок Картера, пену для бритья, свежие носки, смену нижнего белья и чистую сорочку.
В больнице Бет совершила ошибку: она вошла в здание через приемный покой отделения неотложной помощи и оказалась в сущем бедламе. Повсюду бродили десятки людей, многие были серьезно ранены, но им еще не успели сделать перевязку. Другие лежали на стоявших вдоль стен каталках, похожих на ожидающие вылета самолеты в аэропорту. Медсестра по интеркому называла фамилии, вызывала врачей-специалистов, напоминала только что поступившим пациентам о том, что они должны заполнить соответствующие бумаги, а самое главное – иметь наготове подтверждение о наличии медицинской страховки.
Поглядывая на стрелки на полу и знаки на стенах, Бет, преодолев несколько длинных коридоров, добралась до общей регистратуры. Там ей сказали, что Джузеппе Руссо проходит курс лечения в отделении интенсивной терапии на пятом этаже. Бет поспешила к лифту.
По сравнению с приемным покоем пятый этаж напоминал космическую станцию. Дневной свет, приглушенные звуки, стерильно чистые коридоры, закрытые двери. По пути к посту дежурной медсестры Бет увидела двух врачей, которые тихо переговаривались, изучая медицинскую карту какого-то пациента, затем ей встретился санитар, везущий спящего пациента в кресле-каталке. Высокий мужчина в красном пальто, подозрительно смахивающем на женское, низко наклонился к баллону с питьевой водой. На синем пластиковом стуле, опустив голову и понурив плечи, сидел Картер.
– Есть новости? – спросила Бет мужа.
Картер медленно поднял голову. Глаза красные, усталые, небритый.
– Нет, пока нет. Он все еще без сознания.
Бет села рядом с ним, положила руку ему на плечо.
– Тебе удалось поговорить с врачами?
– Несколько часов назад. Лечащий врач, ее зовут доктор Баптисте, сказала, что мне дадут знать, как только произойдут какие-то изменения.
Бет погладила его по плечу.
– А она не сказала тебе, когда могут произойти изменения? В смысле… – Она запнулась в поисках подходящих слов. – Как ей кажется, Джо может прийти в себя этой ночью? Или завтра? – И хотя она не сказала этого в слух, но про себя добавила: «Вообще?»
Картер покачал головой.
– Неизвестно. – Он откинулся на спинку стула и вытянул длинные ноги. – Вот почему я не хочу уходить. Он может очнуться в любое мгновение, никто не знает, когда, а мне хотелось бы быть рядом с ним, в то время.
Бет знала, что он так скажет.
– Я принесла тебе кое-что. Подумала, может быть, тебе это понадобится. Бритва, одежда, книжка с твоей тумбочки.
– Спасибо. Внизу есть общественная ванная. Позже схожу помоюсь.
Было довольно тихо. Слышались только негромкие разговоры медсестер у регистраторской стойки, порой открывались или закрывались двери, доносился чей-то голос из динамика интеркома. Бет надеялась, что Картер пойдет домой, но не удивилась тому, что он решил остаться. Она понимала, что муж не только искренне переживает за друга. Она знала, что он чувствует себя ответственным за случившееся. За гибель Билла Митчелла. За страшные ожоги и раны Руссо. Сейчас Бет могла только молиться о том, чтобы Джо остался в живых.
– Знаешь, – сказала она мягко, – если ты хочешь сходить домой и несколько часов поспать, я могла бы остаться здесь. Если появится доктор Баптисте и будет искать тебя, я тебе позвоню.
– Нет, все нормально. Я должен быть здесь.
Бет не сразу сказала то, что хотела сказать.
– То, что случилось, просто ужасно. Но ты должен помнить: ты ни в чем не виноват. Ни в чем. Ты не сделал ничего плохого.
Картер молчал.
– Произошел несчастный случай. Ужасный, непредсказуемый несчастный случай.
Выражение лица Картера не изменилось. Бет знала, что он слышал ее слова, но догадывалась, что они не возымели никакого действия. Может быть, настанет день, когда он сможет избавиться от чувства вины, но сегодня (Бет это сердцем чувствовала) было еще рано говорить об этом.
Двери палаты с легким шорохом открылись. Вышла врач – молодая женщина с темными волосами, собранными в пучок, и кожей цвета корицы. Она подошла к Картеру и Бет. Картер посмотрел на нее, и в его взгляде было больше страха, чем надежды.
Врач, видимо, заметила это и поспешно кивнула и едва заметно улыбнулась.
– Только не ждите слишком многого, – сказала она. – Ваш друг пришел в себя.
Картер не сразу осознал смысл слов врача.
– Это ведь очень хорошая новость, правда? – сказала Бет. – То есть… Если он очнулся и разговаривает…
– Я не сказала, что он уже разговаривает, – прервала ее доктор Баптисте. – А вы его родственница? – спросила она у Бет. В ее речи чувствовался легкий карибский акцент.
– Нет. Я здесь с мужем, – ответила Бет и сжала руку Картера. – Мы друзья Джузеппе.
– На самом деле мы – его единственные друзья, – добавил Картер, – в этой стране.
– Тогда вам нужно обязательно как-то связаться с его родственниками, где бы они ни находились. В любое время может настать момент, когда придется принимать решения.
– Решения? – переспросила Бет.
– Относительно лечения и ухода…
– А вы не можете просто поговорить с самим Джо… обо всем? – спросил Картер.
– Вы должны понять, что ваш друг пока находится в критическом состоянии. Мы не можем рассчитывать на то, что он пробудет в сознании достаточно долго для того, чтобы принимать осмысленные решения. В данное время мы стараемся поддержать его состояние на уровне стабильного. Позже, когда у нас появится возможность заново оценить серьезность травм – а у него не меньше двадцати пяти процентов кожи поражено ожогами третьей степени, – мы будем решать, как быть дальше.
Ожоги третьей степени? Насколько знала Бет, это были самые ужасные ожоги, какие только могли быть.
– Но сейчас, – сказала доктор Картеру, – думаю, ему было бы хорошо увидеть знакомое лицо. Вы хотите повидаться с ним? Но пробыть у него можно всего несколько минут.
– Да. Конечно, – ответил Картер и встал.
Бет тоже была готова встать, но доктор покачала головой.
– Увы, в палату может войти только один посетитель.
– Я посижу тут, – сказала Бет Картеру. – Иди.
Доктор Баптисте пошла первой. Картер вошел в застекленные двери палаты интенсивной терапии.
Он почти сразу обратил внимание на то, что воздух в палате был прохладнее и свежее, чем в коридоре. Слышались негромкие звуки: гул и жужжание аппаратуры, стоящей у кроватей пациентов. Подойдя к посту медсестры, полукруглой стойке, на которой стояло несколько включенных мониторов, доктор Баптисте дала Картеру бумажную маску.
– Мы должны заботиться о том, чтобы не осложнить состояние больного никакой инфекцией, – сказала она, когда Картер надел маску, закрывшую нос и рот. – Кроме того, ни в коем случае не допускайте никакого физического контакта с мистером Руссо. Нельзя обниматься, пожимать руку, короче, никаких прикосновений.
Она отошла от стойки, и Картер последовал за ней в другой конец палаты. Подходя к последней кровати, занавешенной непрозрачной белой шторой, Картер почувствовал, как часто забилось его сердце. «Как выглядит Руссо? Может быть, он так перевязан, что я его не узнаю?» Картер мысленно подготовился к самому худшему.
Доктор Баптисте остановилась около кровати и проверила одну из капельниц. Их было несколько. Кроме трубочек от капельниц к кровати тянулось множество проводов, подсоединенных к мониторам и лечебной аппаратуре. Самого Руссо было почти не видно. Простыня была подвешена в нескольких дюймах над его телом – может быть, потому, что даже тонкая ткань могла вызвать боль, прикоснувшись к обожженной коже? На голове Руссо белела бумажная шапочка, похожая на корону, все его лицо было покрыто толстым слоем антисептической мази. Глаза были большие и темные. По его взгляду Картер догадался, что Руссо отчаянно хочет что-то сказать. Как только Картер остановился у кровати, Руссо перевел взгляд на него.
– Привет, Джо, – тихо проговорил Картер и подумал: «Боже, что же произошло в лаборатории?»
Картер не знал, что еще сказать. Он был в ужасе от того, как выглядел его друг, но старался этого не показать и был рад тому, что его лицо закрыто бумажной маской.
– Мне так жаль, – сказал Картер и потянулся к руке Руссо, лежавшей поверх простыни, но доктор Баптисте поспешно напомнила ему:
– Никаких прикосновений, пожалуйста.
– Простите, я забыл.
– Боюсь, ваш друг пока не сможет вам ничего ответить.
«Интересно, почему? – удивился Картер. – Ведь Джо явно в сознании». Но тут он заметил дыхательную трубку между обгоревших, потрескавшихся губ Руссо.
– Если он сумеет, – сказала доктор Баптисте, – он может попытаться воспользоваться этим. – Она протянула Картеру белую блестящую дощечку и специальный маркер. – Но он получил такую дозу успокоительных и обезболивающих препаратов, что вряд ли способен связно излагать свои мысли. – Она проверила показатели на мониторах и добавила: – Не больше пяти минут.
С этими словами она удалилась.
Как только она ушла, Руссо негромко застонал и перевел взгляд на дощечку. Картер отдал ее ему. Руссо поднял другую руку (Картер заметил, что ногти у Руссо стали похожими на черные полумесяцы) и взял маркер.
Чтобы Руссо было легче писать, Картер поддерживал дощечку. Руссо стал коряво выводить буквы ярко-зеленого цвета. Картер повернул дощечку к себе и прочел: «Билл?»
Билл Митчелл. Картер покачал головой.
– Он не выжил.
Руссо моргнул, потом взял маркер и написал на дощечке слово «лазер».
Что можно было ответить?
– Лазера нет. Пожар уничтожил все.
Включая, конечно, и окаменелость. Но Картеру не хотелось сейчас говорить об этом.
Но Руссо едва заметно покачал головой и указал маркером на слово «лазер».
Лазер? Но тут Картер догадался.
– Лазер был включен, когда начался пожар?
Руссо кивнул.
– Пожар начался из-за лазера?
Руссо снова кивнул.
Но Руссо вряд ли бы стал пользоваться лазером без помощи Картера. Картер знал, что Руссо не настолько хорошо знает английский, чтобы разобраться во всех тонкостях руководства по пользованию прибором. Картер стер слова с дощечки. Может быть, Руссо хотел сказать, что Билл… Билл Митчелл…
– Билл работал с лазером?
Руссо в знак согласия моргнул.
– Он каким-то образом проник в лабораторию?
Руссо еле заметно кивнул, взял маркер и написал слово «окаменелость».
Картер так старался обойти эту тему.
– Все в лаборатории, – медленно выговорил он, – уничтожено.
Руссо отрицательно покачал головой, неотрывно глядя на Картера.
– Нет? – Но что он мог иметь в виду? – Тебе удалось что-то сохранить?
Картер помнил, что они сумели взять крошечные пробы окаменелости и породы и этот материал пока находился в другой лаборатории, где его исследовали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39