А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


В итоге подготовка к свадьбе оказалась для Картера куда сложнее, чем для большинства других женихов. Тёрстон, как лев,
боролся за право стать его шафером – не потому, что они были близкими друзьями, а по вредности характера. Он сказал, что очень любит жениться – настолько, что делал это трижды. Вероятно, объяснение крылось в его привычках: в каждой поездке он последовательно заполнял отдельный чемодан дамскими панталонами, на которых писал имя владелицы и оценку.
– Извините, Говард, – сказал Картер с видом самого искреннего сожаления. – Моим шафером будет Джеймс.
Так что Тёрстон организовал Картеру мальчишник, который прошел в Сан-Франциско и ничем не отличался от других подобных вечеринок, за одним исключением: жених, ничуть не изменившийся со времен Джесси Хейман, отсутствовал.
Фотографии первой свадьбы Картера родители наклеили в альбом. Он ни разу туда не заглядывал: сперва было недосуг, потом – слишком больно. Они с Сарой поженились в Лоуренсвилле, штат Канзас, в церкви, в присутствии родственников, затем был пикник. Сейчас он достал эти фотографии, увидел лица – свое и невесты, – наполненные предвкушением будущего.
Когда-то Картер боялся, что снимки разбудят грусть, которую не удастся погасить. Тем не менее за два дня до свадьбы с Фебой он смотрел альбом и жалел, что не может крикнуть молодой паре на фотографиях: «Эй! Ваше счастье будет кратким, но вас ждет замечательное время!» Он переменился; сердце переполняла радость. Встретив Фебу, он снова стал оптимистом, хоть и не поглупел.
Потом, одним прекрасным осенним утром, ему показалось, что он впал в кому и очнулся перед алтарем, на глазах у ста пятидесяти пяти нарядно одетых людей, в визитке, под «Канон» Пахельбеля в исполнении трубы, тромбона, банджо, кларнета, альтового саксофона и стиральной доски.
Волосы Фебы украшали белые розы, в руках она держала букет экзотических цветов. На ней было белое шелковое платье, простое, расшитое бисером по подолу, но без кружева. Фату она не надела, поскольку вуалей наносилась у Буры на всю жизнь вперед. Лицо у нее, когда она шла по проходу между скамьями, было фантастически белое, как мраморное.
Посаженого отца не было – на этом настояла Феба. К алтарю ее вела новая спутница – немецкая овчарка Лили Марлен.
Когда Феба встала рядом, Картер непроизвольно присвистнул. По рядам собравшихся пробежал смешок. Позже Джеймс уверял, что Картер отбарабанил обеты скороговоркой – так торопился поцеловать невесту.
Прием был странным столкновением прошлого, настоящего и будущего: познакомить Тёрстона с Л и Дунканом, дрессировщиком Лили Марлен, отца – с Фило и Пем, которые вернулись из Голливуда, где учредили новую лабораторию. Слепые мужчины и женщины грели лица на солнце и слушали музыку, в которой танцевальные мелодии перемежались с пением Лотти Браун.
В какой-то момент Феба куда-то запропастилась. Последней ее видел Ледок – она попросила присмотреть за Лили Марлен, и теперь он развлекался тем, что учил собаку командам на идиш. Миссис Ледок не одобряла эту затею, но даже она восхитилась, когда овчарка всего за два кусочка сыра научилась подавать лапу по слову «шмуз».
Сумочка Фебы лежала на столе. Отец сидел рядом, как часовой, поэтому Картер направился к нему.
– Ты видел мою жену?
Отец поднял голову, предваряя улыбкой дурную новость.
– Она беседует с моей женой.
Картер вздохнул и придвинул стул.
– Один Бог знает…
– Когда речь о Лилиан, не уверен, что знает даже Он, – перебил мистер Картер. Оба рассеялись. В следующий миг они поняли, что не знают, о чем говорить, и, принужденно улыбаясь, прислушались к музыке. Картер достал часы и нажал репетир. Было пять часов тридцать семь минут.
Мистер Картер сощурился.
– Откуда у тебя такие часы?
– Эти? Я тебе их показывал.
– Нет.
Картер задумался и вспомнил, что никогда не рассказывал отцу эту историю.
– Тысяча девятьсот одиннадцатый. Мне подарил их Олби.
– Эдвард Коэн?
Картер удивился.
– Откуда ты знаешь?
Мистер Картер вынул свои часы.
– Очень просто. У них ангельский звук.
– У тебя такие есть?
– Три штуки, – довольным тоном отвечал Картер, разглядывая театральные маски, потом торопливо добавил: – Но не такие красивые. – Он открыл крышку и повертел часы, чтобы прочесть надпись на циферблате. – Тут не фамилия ювелира, тут… – Он посмотрел на сына и поджал губы. – Теперь я точно уверен, что эту историю ты мне не рассказывал. – Прежде чем Картер успел ответить, отец закончил: – Может быть, лучше спрашивать не в день твоей свадьбы.
Картер забрал часы.
– Мне жаль, что вы с мамой не видели мои выступления. Я рад, что вы здесь.
– Да, мы тобой гордимся, – натянуто произнес отец, потом добавил значительно живее: – Слышал, тебе недавно отвалили кругленькую сумму – ты подумал, куда ее вложить?
Картер помотал головой.
– Мне нужен совет.
– Так давай поговорим.
Через несколько минут Картер увидел Фебу – она возвращалась от лодочной станции под руку с его матерью. На подходе к столу их перехватил Ледок: он учил Лили Марлен переворачиваться на спину по команде «плоц».
– Что вы делаете с моей собакой? – опасливо спросила Феба.
– Это очень умная собака, – несколько виновато отвечал Ледок. – Ей полезно выучить второй язык. – Он протянул поводок притворно раздосадованной Фебе, и женщины подошли к своим мужьям.
Картер смотрел на мать, которая по-прежнему без малейших усилий заставляла его вновь почувствовать себя семилетним. Она улыбнулась. «Феба – замечательная». Потом принялась расписывать достоинства Фебы и то, какой чудесной будет их семейная жизнь. Картер ждал, когда мать начнет актерствовать или свернет на психоанализ, но она, к его изумлению, только широко улыбалась.
Удивительно, но последним из гостей прибыл не кто иной, как Гудини, вернее, посыльный с подарком от него. В прилагающейся записке Гудини просил, чтобы подарок вскрыли немедленно. Поэтому молодые ненадолго отвлеклись и разрезали ленточку. Под бумагой оказалась – фотография Гудини! Подпись гласила: «Счастливым жениху и невесте! Да хранит вас этот портрет долгие годы!»
– Потрясающе, – вздохнул Картер, бросая фотографию на стол с подарками.
Джеймс взял ее в руки.
– Потрясающе другое: он потратился на рамку. Мама родная! – Глаза у него полезли на лоб. – Том, иди сюда!
Том подошел, увидел фотографию и завопил:
– Нет!
На Гудини был ярко-алый галстук.
Эта тема не сходила с уст до конца вечера. Стоило двум или трем гостям замолчать, как Том или Джеймс спрашивал, видели ли они красный галстук Гудини. Мало кто понимал, о чем речь, но те, кто понимал – например, джазисты, – соглашались, что человек, которому нравится, чтобы его заковывали и бросали голым в тюремную камеру, вызывает определенные подозрения.
По счастью для Картера, которого раздражал этот разговор, Феба объявила, что пришло время бросить букет. Она попросила двух женщин – жен фокусников из сан-францисской ассамблеи – подержать ей руки и повернулась спиной к толпе. Сосчитав: «Раз! Два! Три!», – она со всей силы подбросила букет высоко в воздух, и он превратился в град букетов, так что каждая женщина поймала по меньшей мере один.
Когда разрезали торт, молодой человек набросил на него покрывало, сдернул – торт оказался целым. Послышался смех. Попытку повторили с тем же результатом. Наконец Феба сама торжественно разрезала торт, вынула кусок и отступила – оттуда выпорхнула белая голубка.
Картер смотрел, открыв рот – для него это было полной неожиданностью. Он сказал: «Я в надежных руках». Наградой ему стала стотысячедолларовая улыбка Фебы.
Выпивки было много – французское шампанское. Одну бутылку мэр Дэви изъял «как вещественную улику» и спрятал для надежности в кустах. День сменился вечером, на деревья легли полосы цветного света, музыка плыла над озером, в сторону Восточного Окленда и Бруклина. И словно на сигнальный костер, невесть откуда начали стекаться друзья СидаЛеп-ротти, с саксофонами и барабанами. «Сид, я понял, что это ты, тебя было слышно с Четвертой авеню», – говорили они и начинали наигрывать медленные, мечтательные вальсы, или классику вроде «Пиковой дамы», или что-нибудь современное, синкопированное, из творчества самого Сида. Пары исполняли танцы, изобретенные в Сан-Франциско: тексастом-ми, терки-трот и банни-хаг.
Танцевали не все. Порядком утомившись, Картер вручил Фебу – которая не желала пропустить ни одного танца вдень своей свадьбы – Джеймсу. Он приметил человека, который сидел в сторонке, и, хотя не отказывался от второй порции ростбифа или торта, выглядел так, будто не веселится, а исполняет тягостный долг.
Картер подошел к столику, за которым тот сидел в одиночестве, ковыряя вилкой последний кусок малинового торта.
– Мистер Гриффин, – сказал Картер.
Гриффин поднял голову.
– Как вы себя сегодня чувствуете? Всё время молчите.
– Вас не обрадует то, что я могу сказать.
– Напротив.
Гриффин сощурился.
– Отлично. Почему вы не в тюрьме?
– А-а. – Картер почесал нос. – Вы не заметили, что сегодня моя свадьба? Вы хотя бы невесту поздравили?
– Не такой уж я дуб, – проворчал Гриффин. – И потом…
– Ваша приятельница вам напомнила?
Гриффин пожал плечами и вонзил вилку в торт.
– Скажите мне, мистер Гриффин, разве вы не получили повышение? Я не знаю, как работает Секретная служба, но слышал, вы продвинулись в должности.
– Теперь я начальник отдела, – сказал он. – Небольшая должность, в Лос-Анджелесе.
– Но вас внезапно оценили.
Оркестр заиграл «Джин Ботл Блюз», и пары заспешили на танцплощадку. Картер слушал музыку, Гриффин смотрел на него.
– Новая должность не заставит меня забыть то, что я знаю. – Он перевел глаза на свои руки, вертящие вилку.
– Позволите? – Картер положил на ладонь серебряный доллар. Сжал кулак, дважды по нему постучал, снова раскрыл ладонь. На ней лежал… серебряный доллар.
Гриффин взглянул ему в глаза, словно подтверждая: «Да, вижу».
– А теперь смотрите снова. Смотрите внимательно.
На этот раз Гриффин увидел. Доллар, лежащий на ладони, был выпущен в Сан-Франциско. Когда Картер разжал кулак, в его руке был доллар, выпущенный в Денвере.
– Вот, – заключил фокусник.
– Вы – псих, – пробормотал Гриффин.
Картер рассмеялся.
– Я просто хотел показать, что некоторые фокусы очень хитрые. Слишком хитрые. Мне, как исполнителю, обидно, когда я что-то делаю, и никто этого не замечает. Так что, должен сказать, я вам признателен. Когда я принес в номер президента бутылку вина, я был уверен, что все увидят ее в газете и пойдут разговоры. При этом никто ничего не докажет, сколько ни старайся. Но фотографию обрезали, поэтому никто не потребовал расследования. Я был очень разочарован. Вы – единственный, кто знает про фокус.
Хлоп! Гриффин так стукнул кулаком по столу, что серебро подпрыгнуло.
– Я мог бы просто застрелить вас – посмотрели бы, что за фокус.
– Ой, мистер Гриффин, но я не убивал президента.
– Значит, вы кому-то помогли его убить.
– Я хочу сказать, никто его не убивал.
– Так что? Самоубийство? – Гриффин уставился на танцплощадку. Олив Уайт потрясающе танцевала фокстрот, и с кем – с Максом Фрицем!
– Видите этого человека с обвислыми усами?
– Немец, – отвечал Гриффин тоном, в котором звучала разом жалость к Максу Фрицу и осуждение Картера за такое знакомство.
– Он не такой уж поклонник танцев и тем не менее танцует. Его мотоцикл пользуется успехом.
– И?
– И он танцует с вашей девушкой вместо вас.
При упоминании Олив Гриффин оттаял градусов на пять, но не больше. Картер положил оба серебряных доллара на стол. Развернул свободный стул и сел верхом.
– Позвольте всё-таки рассказать, что произошло. Когда я познакомился с президентом Гардингом, он был очень встревожен. Постоянно спрашивал, что бы я сделал, если…
– Знали бы про ужасный скандал.
Картер с искренней гордостью улыбнулся.
– Разумеется, вам известно. Вокруг президента происходили одни сплошные скандалы, и он хотел рассказать мне о них, рассказать о них всем. Он по-настоящему боялся, что его убьют люди из собственного окружения. А если не они, то жена. – Картер замялся. – Вы знаете, что у него были интрижки?
– Дальше.
– Как правило, я стараюсь не связываться с лидерами держав. У них у всех проблемы. Но он соглашался отдать мне чертежи телевидения, только если я помогу ему выпутаться. Всё твердил: «Мистер Картер, наверняка вы можете сделать так, чтобы президент исчез». – Картер потер изувеченную руку и продолжил: – «Или я обращусь к Тёрстону, он-то сумеет». Очень настойчивый человек.
– Я не верю во всю эту бодягу.
– Замечательно. Все представление я думал, как сделать, чтобы человек, которого народ так любит и который при этом в такой опасности, исчез с лица Земли. И я нашел замечательный выход: столкнуть стороны между собой. Он у стольких спрашивал, «что бы вы сделали» по поводу своих проблем, что настроил против себя кабинет. Я понял: если он умрет, они не станут задавать вопросы.
– Они поручили мне задавать вопросы, – сказал Гриффин.
Синие глаза Картера блеснули сочувствием.
– Именно так, мистер Гриффин. Вы, безусловно, самый квалифицированный агент, которого они готовы были допустить к расследованию.
– Ой. – Слова застряли у Гриффина в горле.
– После представления я отправился в гостиницу. Мой план требовал, чтобы Гардинг во всем признался жене. Разумеется, Герцогиня всё знала – она не дура. По моей просьбе он внес в дневник некую запись – вы видели дневник? Не важно. После полуночи она позвонила полковнику Старлингу и – вам нравится полковник Старлинг?
– Не ваше дело.
– Опасный человек. Я его не понимаю, но вижу, что он опасен. Впрочем, речь не о том. Она холодно сказала Старлингу, что Уоррен перестал дышать, и пусть он пришлет доктора, когда сможет. Этими словами. «Когда сможет». Блеск, правда? Он сразу понял, что она отравила мужа. И знаете, как поступил? Послал за доктором через двадцать минут! А когда доктора пришли, она не подпустила их к телу. Сказала, что ее Уоррен мертв, она в горе, и захлопнула дверь.
– Картер, вы хотите меня уверить, что врачи не осмотрели тело? Врачебный кодекс…
– Когда они – робко – спросили дозволения осмотреть тело, она ответила, что уже договорилась о кремации, и хлопнула дверью у них перед носом! Они больше ни о чем не спрашивали. Разумеется, они решили, что она его отравила. Семейное дело – дело первой семьи государства. Лучше держаться в сторонке и не задавать вопросов. Я наблюдал из шкафа.
– Так вы говорите, что все – включая моего босса – желали смерти президента.
– Чтобы он не разоблачил скандалы.
– Так почему столько наших людей преследовали вас до самой Греции?
– Потому что я сбежал.
– А если вы не убивали президента, то зачем сбежали?
Блистательная улыбка – улыбка человека, получившего чек на крупную сумму.
– Для отвода глаз.
Гриффин промолчал. Он не знал, что сказать об этой дикой истории. Оркестр доиграл мелодию, все на лужайке от души захлопали.
– Так это добровольное признание или что?
– На следующее утро я отвез мистера Гардинга в мою квартиру. Здесь он должен был подождать, пока я закончу некоторые приготовления. Я знал место, куда он мог отправиться. Не поверите, но он искренне любил жену. От всей души. И уж совсем невероятно, как она любит его. Она согласилась отправиться в Мэрион и в Вашингтон и сжечь все дискредитирующие его бумаги. В памяти людей Герцогиня навсегда останется отравительницей, но она пошла на риск, чтобы присоединиться к нему позже.
Гриффин решил, что ослышался.
– Позже?
– Вскоре Герцогиня умрет. Она выберет день, когда газеты будут увлечены какой-нибудь сенсацией. Потом тихо присоединится к мужу, чтобы вместе прожить остаток дней. Это наименьшее, что я могу сделать для человека, подарившему мне интереснейшую иллюзию. Две иллюзии, если считать его смерть. – Картер вытащил конверт и похлопал им по губам. – Слыхали про запечатанные конверты, которые человек оставляет на случай своей смерти? Ну, разумеется. Когда я согласился сделать так, чтобы президент исчез, я составил такое письмо – просто для подстраховки. Некий человек, якобы торговец цветами, оказывает мне мелкие услуги, и конверт хранился у него. Если бы со мной что-нибудь случилось, письмо отправилось бы к Херсту. Или к кому-нибудь другому, если Херст не заинтересуется. Хотите взглянуть?
Гриффин мотнул головой. Нет, он не хотел смотреть. Картер встал и похлопал конвертом по столу.
– Так вот, я отдаю его вам. Старлинг сказал мне однажды, что вы изо всех сил старались защитить президента, мистера Маккинли, и не преуспели. Представляю, как это больно.
– Не представляете.
– Если бы мы встретились при других обстоятельствах, я бы мог кое-что вам рассказать. Но сегодня день моей свадьбы. Оставляю конверт вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60