Буэнавентура показался ей самым красивым мужчиной на земле, и она согласилась видеть его своим королем еще прежде, чем увидела во плоти и крови. Буэнавентура пришел к ней с визитом на следующий день и поцеловал руку. Роль короля бала ему очень нравилась, и он старательно вникал во все детали этикета. В день коронации он держался так, что Ребека и вправду, когда он сопровождал ее к трону, чувствовала себя королевой Антильских островов; а в день свадьбы, месяц спустя, он шел с ней от алтаря, поддерживая ее под локоть и выступая, будто белый журавль. Он не просто казался аристократом, он вел себя так, будто был им на самом деле. За добрую милю видны были воспитание и элегантность, которых ему никто не прививал, но которые он впитал с молоком матери.
4. В тени акул
В начале века наш остров неожиданно приобрел в глазах заправил Рейха важное стратегическое значение. Кинтин фанатично увлекался историей, особенно много знал как раз о том периоде времени и часто, когда мы еще были молодоженами, рассказывал мне всякие интересные вещи. То была эпоха приключений, и я с удовольствием слушала рассказы об адмирале Альфреде фон Тирпице. «Адмирал, – рассказывал Кинтин, – постоянно настаивал во время бесконечных аудиенций при дворе кайзера Вильгельма II, чтобы в Пуэрто-Рико была немецкая военно-морская база с целью охраны торговых путей между Антильскими островами и Мексиканским заливом». Кроме того, превращение Эль-Юнке в пушечное гнездо Круппа означало для немцев больший контроль над Панамским каналом, который приобретал все более важное значение для североамериканского флота. По нему свободно ходили суда, охранявшие границу на всем ее протяжении, от самых отдаленных берегов Калифорнии до портов Балтимора и Нью-Йорка.
Эта тема меня заинтересовала. В результате деятельности фон Тирпица немцы высадились на Острове, и в 1917 году, в год свадьбы Ребеки и Буэнавентуры, Остров жестоко страдал от этой осады. Окруженный немецкими подводными лодками, Остров был похож на дельфина, преследуемого голодными акулами. Субмарины кишели всюду. Они прятались в закоулках морской впадины Пуэрто-Рико, заселенных красными кораллами и ядовитыми анемонами на все двадцать семь тысяч миль глубины, и изучили эти закоулки так же хорошо, как собственную ладонь. Подводные лодки были прекрасно видны с плоских крыш Старого Сан-Хуана, где народ развлекался тем, что разглядывал, как они погружаются и всплывают, в такие же бинокли, какие носили на ипподром, чтобы наблюдать за скачками.
Наше стратегическое значение стало очевидным и побудило Соединенные Штаты разместить на Острове военно-морские базы, где поселились тысячи американских солдат. Каждый день они пускали ко дну какое-нибудь судно, которое приносило Нептуну в подарок все, чем были нагружены его внутренности: канистры с бензином, рулоны типографской бумаги, мешки с бобами, рисом и солью. С полок магазинов стали исчезать товары. Люди жили только за счет Чрезвычайной программы правительства Соединенных Штатов, согласно которой все получали военный паек, что доставляли американские конвойные суда, закамуфлированные так же, как те, на которых прибывали солдаты.
Торговцы Сан-Хуана подсчитывали свои барыши, но не золотом и серебром, а каучуком, цистернами бензина и соленым пшиком, которые они тайно копили на складах своих магазинов, и Буэнавентура был одним из них. Остальное население, привыкшее туго затягивать пояс на пустом животе, перебивалось кое-как ячменным кофе с ромом и бататом, сваренным в апельсиновом чае, а дети бродили босые, завшивевшие, со вздутыми животами. Когда эти бесплотные создания бегали по улицам, то казались обрывками папиросной бумаги, которые туда-сюда носит ветер.
5. Начало коммерческой деятельности
На гербе Буэнавентуры, унаследованном им от его предка Франсиско Писарро, был изображен рыцарь в доспехах, шпагой пронзающий кабана.
– Все Писарро – Мендисабали были процветающими торговцами до того, как стать конкистадорами, – сказал Буэнавентура Ребеке в день свадьбы. – Прежде чем отправиться в Перу, семья занималась производством ветчины, которую выгодно продавала по всей Кастилии. – И с этими словами надел ей на безымянный палец золотое кольцо, также унаследованное от блистательного предка.
После свадьбы дела у Буэнавентуры пошли хорошо. Он получал баснословные барыши от продажи воды, и дедушка его жены, дон Эстебан Росич, им гордился. Дон Эстебан Росич продавал пассажирские пароходы и решил помочь своему внучатому зятю. Он преподнес ему в подарок два небольших судна водоизмещением по восемь тысяч тонн каждое, чтобы Буэнавентура мог доставлять товары из Испании. Ребека окрестила их «Родина» и «Свобода», разбила о борт бутылку шампанского и подняла тост вместе с алькальдом и другими именитыми приглашенными за прекрасное будущее «Мендисабаля и компании», предприятия, только что основанного ее мужем.
Мой свекор не был так умен, как казалось Ребеке поначалу, но его вел безошибочный инстинкт коммерсанта.
– Времена сейчас трудные, – сказал он своей жене, еще когда они жили в каменном бунгало на берегу лагуны. – Любая торговля может лопнуть, только не торговля съестными припасами, – что бы ни творилось на свете, еда людям всегда нужна.
В 1918 году, когда немецкие субмарины держали столицу в осаде и люди умирали от голода, Буэнавентура решил расширить торговлю. Он купил в Новой Шотландии рыболовную шхуну с тресковым филе, которой удалось миновать блокаду. Буэнавентура пустил рыбу в продажу, и она разошлась меньше чем за неделю. Куски филе были толстые и сочные и были покрыты сверкающими крупинками соли, защищавшей их от влаги и мух, чтобы они подольше не портились на тропической жаре. Уже не говоря о том, что в них содержалось астрономическое количество протеина и кальция. По горам и долинам, под растрепанными пальмами, у сахарных заводиков и рядом с бедными хижинами высокогорья – всюду весело булькало в латунных кастрюлях над очагом, сложенным из трех камней в тени мангового дерева, тресковое филе, которое Буэнавентуре привезли из далекого Галифакса, филе, приправленное пальмовым соком, ямсом, малангой и зеленым бананом.
Треска многих спасла от голодной смерти и принесла Буэнавентуре кругленькую сумму. Он купил рыбу у канадской компании «Викинг и K°» за бесценок: по центу за десять фунтов, а продал по десяти центов за фунт. Торговля шла так успешно, что вскоре после того, как он провел вторую шхуну мимо зубастых немецких субмарин целой и невредимой и пристал к причалу он сделал Ребеке роскошный подарок: белый «паккард», который Ребека нарекла «Сладкий сон», в честь лошади, которая благодаря изящной выездке получила специальную награду за прекрасный экстерьер на конкурсе того года в Сан-Хуане.
Однако подобное благоденствие не могло длиться долго. Вскоре и другие коммерсанты города стали покупать, и подороже, улов трески оптом и тоже сумели найти способ обходить сети немецких подводных лодок. Буэнавентура почуял грядущую опасность и настоял на том, чтобы на его ящиках с рыбой был отличительный знак – изображение конкистадора, пронзающего кабана, – дабы люди отличали треску Мендисабаля от всей прочей, но президент компании «Викинг и K°» сухо сказал ему:
– Рыбы тысячами попадают в наши сети, и все они одинаковы. Выделять вашу треску среди прочей противоречит демократической политике нашей компании.
Конкуренция была жесткой, однако, если суда его соперников частенько шли ко дну, корабли Буэнавентуры каким-то чудесным образом уходили от преследования вездесущих немцев, так что трески он продавал больше всех. Сначала люди думали, что он просто везучий. Если звезда Буэнавентуры сочла возможным привести его к женитьбе на одной из самых богатых наследниц через месяц по прибытии на Остров, то почему бы его судам не посмеяться над немецкими пушками и не пройти невредимыми сквозь блокаду?!
Тем не менее от «Родины» и «Свободы» веяло запахом предательства, касалось ли это ветчины с испанских возвышенностей, свиной колбасы с Майорки или канадской трески, и запах этот поднимался над стенами города. Злые языки уже начали поговаривать, что на судах Буэнавентуры путешествуют какие-то таинственные туристы, которые высаживаются в порту Сан-Хуана и потом разъезжаются по всему Острову, составляя подробные карты местности с указанием на них главных дорог, мостов и радиоантенн. Однажды, после того, как одно из судов разгрузило товар, туристы снова поднялись на корабль и тут же отплыли в Испанию.
А в другой раз случилось нечто совсем подозрительное. Буэнавентуре сообщили, что его корабль подходит к стенам крепости Сан-Фелипе-дель-Морро; он тут же отправился туда на своем черном «паккарде», чтобы лично пронаблюдать, как тот причаливает. И вот, когда матросы перекинули мостки на берег, с корабля сошел огромный доберман-пинчер, совершенно один и без поводка. Таинственный пес пошел по причалу, обнюхивая землю, и наконец, отыскав машину Буэнавентуры, прыгнул в нее, когда тот открыл ему дверцу. Любопытно, что сам Буэнавентура выглядел при этом как ни в чем не бывало. Он никогда не спрашивал, кому принадлежал этот пес, как и когда он оказался на судне; матросы сказали ему, что нашли пса спящим в одном из трюмов между ящиками с вином. Буэнавентура назвал его Фаусто, и с тех пор пес всегда спал у его ног.
Если Кинтин когда-нибудь прочтет эти истории о своем отце, он обязательно будет все отрицать. Признаю – это всего лишь слухи. Однако те, кто знавал Буэнавентуру в прежние времена, подозревали его в симпатиях к немцам, хотя позднее они о своих подозрениях забыли. Загадочная неуязвимость кораблей Буэнавентуры продолжалась всего лишь год, поскольку в 1918-м кончилась война. Однако этого ему оказалось достаточно, чтобы заложить основы своего благосостояния. Он перевел торговлю из маленького деревянного склада, построенного возле дома на берегу лагуны, в большое помещение кирпичной кладки в Пунтилье, у самых стен Старого Сан-Хуана.
Буэнавентура не пренебрегал радостями обильного стола, и через пять лет брака с Ребекой он, сильно расширившись в талии, потерял стать короля Антильских островов. Чтобы компенсировать начинающуюся лысину, он отрастил бакенбарды, и они придавали ему такой вид, будто лицо взято в щипцы. Экономическое положение Буэнавентуры было лучше некуда. После окончания Первой мировой войны цены на сахар во всем мире поднялись до заоблачных высот, и пуэрториканская буржуазия расправила плечи. Частенько в лучших домах устраивали праздники, где вино и шампанское лилось рекой. Буэнавентура, стараясь угодить всем и каждому, был вечно занят у себя в магазине.
Вера Буэнавентуры в качество своих продуктов была такова, что он убить был готов за любой из них; и однажды он чуть не погиб, подобно Санчо Пансе, защищая свою честь, в данном случае честь торговца. Кинтин рассказывал мне эту историю, которую ему, в свою очередь, рассказала Ребека, потому что Кинтин тогда еще не родился. Однажды его отец пригласил к себе на обед четверых американских предпринимателей. Они вложили деньги в строительство отеля на пляже лагуны Аламарес, с видом на Атлантический океан, и оно вот-вот должно было завершиться. Жители лагуны Аламарес с энтузиазмом приняли проект, поскольку в отеле «Астор» были казино, бассейн и теннисные корты, которыми они тоже могли бы пользоваться. Ребека и Буэнавентура вместе с гостями сидели за столом, когда подошла служанка и сказала на ухо Буэнавентуре:
– Повар нервничает, потому что банки белой спаржи, которые принесли из магазина, так заплесневели, что раздулись, как дирижабли. Он говорит, ему страшно их открывать, поскольку от прокисшей спаржи может быть столбняк.
Буэнавентура удивленно посмотрел на нее.
– Столбняк? Оттого, что на банках немного плесени? – переспросил он громко, будучи уверен, что американцы его не понимают. – Скажите повару, что столбняк будет у него и, кроме того, он потеряет работу, если осмелится возводить подобную клевету на товары Мендисабаля.
И когда служанка поставила салатницу на стол, Буэнавентура положил себе на тарелку четыре ложки спаржи, покрытой зеленоватой ряской, и невозмутимо съел все, невзирая на шутки и остроты в свой адрес.
– Так вы говорите – столбняк, Мария? – спросил он служанку, которая дрожала от страха, глядя на него. – Это объеденье, а не столбняк! – А Ребеке сказал: – Спаржа все равно что лук: поел – бежишь мочиться, зато в постели от нее петух столбом стоит!
Ни Ребека, ни американцы салат пробовать не стали, и хорошо сделали, потому что в ту же ночь Ребека отвезла Буэнавентуру в больницу в Аламаресе, где ему сделали промывание желудка по причине острого отравления.
Часть вторая
Первый дом на берегу лагуны
6. Кудесник из Богемии
Ребека и Буэнавентура прожили уже восемь лет, а детей у них все не было. Буэнавентура пребывал в горьком разочаровании: он всегда хотел иметь большую семью; что до Ребеки, ее это совершенно не волновало. Если у них будут дети, она не сможет больше танцевать, а танцев ее натура требовала всегда.
У Ребеки было множество друзей среди артистической публики Сан-Хуана, и она часто приглашала их к себе. По вечерам они сидели в саду у самой лагуны и говорили о поэзии и живописи. Буэнавентура был в курсе этих «артистических суаре», как их называла Ребека, но он всегда был так занят, что не придавал им значения. Он уходил из дома в семь утра и возвращался не раньше восьми вечера – ел, принимал душ и ложился спать. Ребека целыми днями была предоставлена самой себе и делала, что ей вздумается. По утрам она писала стихи, занималась своим любимым балетом в саду у лагуны, а по вечерам ужинала с друзьями.
В 1925 году Буэнавентура решил, что им нужен другой дом, более соответствующий их теперешнему положению. Земля, на которой стоял их скромный домик, была превосходной, а дом совсем нетрудно было снести, чтобы расчистить место для нового здания. Однажды Буэнавентура ехал на своем «паккарде» по авениде Понсе-де-Леон, как вдруг увидел большой особняк, строящийся на холме, в пальмовой роще. Особняк буквально сразил его. Оттуда открывался прекрасный вид: на балконах веяло целебным ветром с Атлантики; веранды, казалось, были перенесены сюда из храмов подернутого туманом Киото; галереи спиралью окружали дом до самого верха так, чтобы ничто не перегораживало внутреннего пространства.
Стены, полускрытые буйной тропической растительностью, украшала мозаика непревзойденного качества, сверкавшая на солнце. Буэнавентура тут же решил: у него будет такой же дом, только еще больше и еще роскошнее.
Он остановил машину, чтобы рассмотреть поближе это произведение искусства. Рабочие сновали туда-сюда, толкая впереди себя тележки с цементом, песком и булыжником, и он спросил у одного из них, где можно найти архитектора. Рабочий указал на мужчину с кудрявыми волосами и нездоровым цветом лица, на плечи которого был накинут черный атласный плащ. Буэнавентура подошел к нему, поздоровался и сказал все, что мог, о том, как прекрасен этот дом, однако мужчина посмотрел на него мрачно и на приветствие не ответил. А потом отошел, бормоча что-то нечленораздельное.
Кинтин занимался историческими исследованиями о личности Милана Павла и даже собирался написать о нем книгу, пока «Мендисабаль и компания» не поглотили его целиком. Павлу было десять лет, когда его семья эмигрировала из Праги в Чикаго; он был сыном чешского плотника. Он не учился архитектуре ни в каком учебном заведении, однако с юных лет был учеником Франка Ллойда Райта – знаменитого основоположника органической архитектуры. Он работал у него чертежником и копировал его проекты, перенося их на огромные листы голубой бумаги. Чикаго в то время был в авангарде архитектурной революции: это было золотое время «школы прерий». Накопив достаточное количество денег, Павел открыл собственное архитектурно-строительное бюро и стал возводить дома по чертежам Райта. Почти все они строились в Уэст-Энде, пригороде Чикаго, где жили обеспеченные иммигранты.
Павел был рисовальщик от Бога; его чертежи и рисунки казались совершенными. К тому же у него была фотографическая память, и он мог воспроизвести проекты своего учителя линия в линию. Его восхищение Райтом было столь безмерно, что превратилось в наваждение. Он почти не ел и не спал. Сам он был не способен создать нечто подобное, но дал бы правую руку на отсечение, что сделает точный рисунок любого из домов маэстро.
Через несколько лет после того, как Павел основал собственную строительную компанию, произошло нечто, в корне изменившее его жизнь. В 1898 году он женился на красавице Марии Штрауб, скрипачке симфонического оркестра Чикаго, семья которой происходила из Богемии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
4. В тени акул
В начале века наш остров неожиданно приобрел в глазах заправил Рейха важное стратегическое значение. Кинтин фанатично увлекался историей, особенно много знал как раз о том периоде времени и часто, когда мы еще были молодоженами, рассказывал мне всякие интересные вещи. То была эпоха приключений, и я с удовольствием слушала рассказы об адмирале Альфреде фон Тирпице. «Адмирал, – рассказывал Кинтин, – постоянно настаивал во время бесконечных аудиенций при дворе кайзера Вильгельма II, чтобы в Пуэрто-Рико была немецкая военно-морская база с целью охраны торговых путей между Антильскими островами и Мексиканским заливом». Кроме того, превращение Эль-Юнке в пушечное гнездо Круппа означало для немцев больший контроль над Панамским каналом, который приобретал все более важное значение для североамериканского флота. По нему свободно ходили суда, охранявшие границу на всем ее протяжении, от самых отдаленных берегов Калифорнии до портов Балтимора и Нью-Йорка.
Эта тема меня заинтересовала. В результате деятельности фон Тирпица немцы высадились на Острове, и в 1917 году, в год свадьбы Ребеки и Буэнавентуры, Остров жестоко страдал от этой осады. Окруженный немецкими подводными лодками, Остров был похож на дельфина, преследуемого голодными акулами. Субмарины кишели всюду. Они прятались в закоулках морской впадины Пуэрто-Рико, заселенных красными кораллами и ядовитыми анемонами на все двадцать семь тысяч миль глубины, и изучили эти закоулки так же хорошо, как собственную ладонь. Подводные лодки были прекрасно видны с плоских крыш Старого Сан-Хуана, где народ развлекался тем, что разглядывал, как они погружаются и всплывают, в такие же бинокли, какие носили на ипподром, чтобы наблюдать за скачками.
Наше стратегическое значение стало очевидным и побудило Соединенные Штаты разместить на Острове военно-морские базы, где поселились тысячи американских солдат. Каждый день они пускали ко дну какое-нибудь судно, которое приносило Нептуну в подарок все, чем были нагружены его внутренности: канистры с бензином, рулоны типографской бумаги, мешки с бобами, рисом и солью. С полок магазинов стали исчезать товары. Люди жили только за счет Чрезвычайной программы правительства Соединенных Штатов, согласно которой все получали военный паек, что доставляли американские конвойные суда, закамуфлированные так же, как те, на которых прибывали солдаты.
Торговцы Сан-Хуана подсчитывали свои барыши, но не золотом и серебром, а каучуком, цистернами бензина и соленым пшиком, которые они тайно копили на складах своих магазинов, и Буэнавентура был одним из них. Остальное население, привыкшее туго затягивать пояс на пустом животе, перебивалось кое-как ячменным кофе с ромом и бататом, сваренным в апельсиновом чае, а дети бродили босые, завшивевшие, со вздутыми животами. Когда эти бесплотные создания бегали по улицам, то казались обрывками папиросной бумаги, которые туда-сюда носит ветер.
5. Начало коммерческой деятельности
На гербе Буэнавентуры, унаследованном им от его предка Франсиско Писарро, был изображен рыцарь в доспехах, шпагой пронзающий кабана.
– Все Писарро – Мендисабали были процветающими торговцами до того, как стать конкистадорами, – сказал Буэнавентура Ребеке в день свадьбы. – Прежде чем отправиться в Перу, семья занималась производством ветчины, которую выгодно продавала по всей Кастилии. – И с этими словами надел ей на безымянный палец золотое кольцо, также унаследованное от блистательного предка.
После свадьбы дела у Буэнавентуры пошли хорошо. Он получал баснословные барыши от продажи воды, и дедушка его жены, дон Эстебан Росич, им гордился. Дон Эстебан Росич продавал пассажирские пароходы и решил помочь своему внучатому зятю. Он преподнес ему в подарок два небольших судна водоизмещением по восемь тысяч тонн каждое, чтобы Буэнавентура мог доставлять товары из Испании. Ребека окрестила их «Родина» и «Свобода», разбила о борт бутылку шампанского и подняла тост вместе с алькальдом и другими именитыми приглашенными за прекрасное будущее «Мендисабаля и компании», предприятия, только что основанного ее мужем.
Мой свекор не был так умен, как казалось Ребеке поначалу, но его вел безошибочный инстинкт коммерсанта.
– Времена сейчас трудные, – сказал он своей жене, еще когда они жили в каменном бунгало на берегу лагуны. – Любая торговля может лопнуть, только не торговля съестными припасами, – что бы ни творилось на свете, еда людям всегда нужна.
В 1918 году, когда немецкие субмарины держали столицу в осаде и люди умирали от голода, Буэнавентура решил расширить торговлю. Он купил в Новой Шотландии рыболовную шхуну с тресковым филе, которой удалось миновать блокаду. Буэнавентура пустил рыбу в продажу, и она разошлась меньше чем за неделю. Куски филе были толстые и сочные и были покрыты сверкающими крупинками соли, защищавшей их от влаги и мух, чтобы они подольше не портились на тропической жаре. Уже не говоря о том, что в них содержалось астрономическое количество протеина и кальция. По горам и долинам, под растрепанными пальмами, у сахарных заводиков и рядом с бедными хижинами высокогорья – всюду весело булькало в латунных кастрюлях над очагом, сложенным из трех камней в тени мангового дерева, тресковое филе, которое Буэнавентуре привезли из далекого Галифакса, филе, приправленное пальмовым соком, ямсом, малангой и зеленым бананом.
Треска многих спасла от голодной смерти и принесла Буэнавентуре кругленькую сумму. Он купил рыбу у канадской компании «Викинг и K°» за бесценок: по центу за десять фунтов, а продал по десяти центов за фунт. Торговля шла так успешно, что вскоре после того, как он провел вторую шхуну мимо зубастых немецких субмарин целой и невредимой и пристал к причалу он сделал Ребеке роскошный подарок: белый «паккард», который Ребека нарекла «Сладкий сон», в честь лошади, которая благодаря изящной выездке получила специальную награду за прекрасный экстерьер на конкурсе того года в Сан-Хуане.
Однако подобное благоденствие не могло длиться долго. Вскоре и другие коммерсанты города стали покупать, и подороже, улов трески оптом и тоже сумели найти способ обходить сети немецких подводных лодок. Буэнавентура почуял грядущую опасность и настоял на том, чтобы на его ящиках с рыбой был отличительный знак – изображение конкистадора, пронзающего кабана, – дабы люди отличали треску Мендисабаля от всей прочей, но президент компании «Викинг и K°» сухо сказал ему:
– Рыбы тысячами попадают в наши сети, и все они одинаковы. Выделять вашу треску среди прочей противоречит демократической политике нашей компании.
Конкуренция была жесткой, однако, если суда его соперников частенько шли ко дну, корабли Буэнавентуры каким-то чудесным образом уходили от преследования вездесущих немцев, так что трески он продавал больше всех. Сначала люди думали, что он просто везучий. Если звезда Буэнавентуры сочла возможным привести его к женитьбе на одной из самых богатых наследниц через месяц по прибытии на Остров, то почему бы его судам не посмеяться над немецкими пушками и не пройти невредимыми сквозь блокаду?!
Тем не менее от «Родины» и «Свободы» веяло запахом предательства, касалось ли это ветчины с испанских возвышенностей, свиной колбасы с Майорки или канадской трески, и запах этот поднимался над стенами города. Злые языки уже начали поговаривать, что на судах Буэнавентуры путешествуют какие-то таинственные туристы, которые высаживаются в порту Сан-Хуана и потом разъезжаются по всему Острову, составляя подробные карты местности с указанием на них главных дорог, мостов и радиоантенн. Однажды, после того, как одно из судов разгрузило товар, туристы снова поднялись на корабль и тут же отплыли в Испанию.
А в другой раз случилось нечто совсем подозрительное. Буэнавентуре сообщили, что его корабль подходит к стенам крепости Сан-Фелипе-дель-Морро; он тут же отправился туда на своем черном «паккарде», чтобы лично пронаблюдать, как тот причаливает. И вот, когда матросы перекинули мостки на берег, с корабля сошел огромный доберман-пинчер, совершенно один и без поводка. Таинственный пес пошел по причалу, обнюхивая землю, и наконец, отыскав машину Буэнавентуры, прыгнул в нее, когда тот открыл ему дверцу. Любопытно, что сам Буэнавентура выглядел при этом как ни в чем не бывало. Он никогда не спрашивал, кому принадлежал этот пес, как и когда он оказался на судне; матросы сказали ему, что нашли пса спящим в одном из трюмов между ящиками с вином. Буэнавентура назвал его Фаусто, и с тех пор пес всегда спал у его ног.
Если Кинтин когда-нибудь прочтет эти истории о своем отце, он обязательно будет все отрицать. Признаю – это всего лишь слухи. Однако те, кто знавал Буэнавентуру в прежние времена, подозревали его в симпатиях к немцам, хотя позднее они о своих подозрениях забыли. Загадочная неуязвимость кораблей Буэнавентуры продолжалась всего лишь год, поскольку в 1918-м кончилась война. Однако этого ему оказалось достаточно, чтобы заложить основы своего благосостояния. Он перевел торговлю из маленького деревянного склада, построенного возле дома на берегу лагуны, в большое помещение кирпичной кладки в Пунтилье, у самых стен Старого Сан-Хуана.
Буэнавентура не пренебрегал радостями обильного стола, и через пять лет брака с Ребекой он, сильно расширившись в талии, потерял стать короля Антильских островов. Чтобы компенсировать начинающуюся лысину, он отрастил бакенбарды, и они придавали ему такой вид, будто лицо взято в щипцы. Экономическое положение Буэнавентуры было лучше некуда. После окончания Первой мировой войны цены на сахар во всем мире поднялись до заоблачных высот, и пуэрториканская буржуазия расправила плечи. Частенько в лучших домах устраивали праздники, где вино и шампанское лилось рекой. Буэнавентура, стараясь угодить всем и каждому, был вечно занят у себя в магазине.
Вера Буэнавентуры в качество своих продуктов была такова, что он убить был готов за любой из них; и однажды он чуть не погиб, подобно Санчо Пансе, защищая свою честь, в данном случае честь торговца. Кинтин рассказывал мне эту историю, которую ему, в свою очередь, рассказала Ребека, потому что Кинтин тогда еще не родился. Однажды его отец пригласил к себе на обед четверых американских предпринимателей. Они вложили деньги в строительство отеля на пляже лагуны Аламарес, с видом на Атлантический океан, и оно вот-вот должно было завершиться. Жители лагуны Аламарес с энтузиазмом приняли проект, поскольку в отеле «Астор» были казино, бассейн и теннисные корты, которыми они тоже могли бы пользоваться. Ребека и Буэнавентура вместе с гостями сидели за столом, когда подошла служанка и сказала на ухо Буэнавентуре:
– Повар нервничает, потому что банки белой спаржи, которые принесли из магазина, так заплесневели, что раздулись, как дирижабли. Он говорит, ему страшно их открывать, поскольку от прокисшей спаржи может быть столбняк.
Буэнавентура удивленно посмотрел на нее.
– Столбняк? Оттого, что на банках немного плесени? – переспросил он громко, будучи уверен, что американцы его не понимают. – Скажите повару, что столбняк будет у него и, кроме того, он потеряет работу, если осмелится возводить подобную клевету на товары Мендисабаля.
И когда служанка поставила салатницу на стол, Буэнавентура положил себе на тарелку четыре ложки спаржи, покрытой зеленоватой ряской, и невозмутимо съел все, невзирая на шутки и остроты в свой адрес.
– Так вы говорите – столбняк, Мария? – спросил он служанку, которая дрожала от страха, глядя на него. – Это объеденье, а не столбняк! – А Ребеке сказал: – Спаржа все равно что лук: поел – бежишь мочиться, зато в постели от нее петух столбом стоит!
Ни Ребека, ни американцы салат пробовать не стали, и хорошо сделали, потому что в ту же ночь Ребека отвезла Буэнавентуру в больницу в Аламаресе, где ему сделали промывание желудка по причине острого отравления.
Часть вторая
Первый дом на берегу лагуны
6. Кудесник из Богемии
Ребека и Буэнавентура прожили уже восемь лет, а детей у них все не было. Буэнавентура пребывал в горьком разочаровании: он всегда хотел иметь большую семью; что до Ребеки, ее это совершенно не волновало. Если у них будут дети, она не сможет больше танцевать, а танцев ее натура требовала всегда.
У Ребеки было множество друзей среди артистической публики Сан-Хуана, и она часто приглашала их к себе. По вечерам они сидели в саду у самой лагуны и говорили о поэзии и живописи. Буэнавентура был в курсе этих «артистических суаре», как их называла Ребека, но он всегда был так занят, что не придавал им значения. Он уходил из дома в семь утра и возвращался не раньше восьми вечера – ел, принимал душ и ложился спать. Ребека целыми днями была предоставлена самой себе и делала, что ей вздумается. По утрам она писала стихи, занималась своим любимым балетом в саду у лагуны, а по вечерам ужинала с друзьями.
В 1925 году Буэнавентура решил, что им нужен другой дом, более соответствующий их теперешнему положению. Земля, на которой стоял их скромный домик, была превосходной, а дом совсем нетрудно было снести, чтобы расчистить место для нового здания. Однажды Буэнавентура ехал на своем «паккарде» по авениде Понсе-де-Леон, как вдруг увидел большой особняк, строящийся на холме, в пальмовой роще. Особняк буквально сразил его. Оттуда открывался прекрасный вид: на балконах веяло целебным ветром с Атлантики; веранды, казалось, были перенесены сюда из храмов подернутого туманом Киото; галереи спиралью окружали дом до самого верха так, чтобы ничто не перегораживало внутреннего пространства.
Стены, полускрытые буйной тропической растительностью, украшала мозаика непревзойденного качества, сверкавшая на солнце. Буэнавентура тут же решил: у него будет такой же дом, только еще больше и еще роскошнее.
Он остановил машину, чтобы рассмотреть поближе это произведение искусства. Рабочие сновали туда-сюда, толкая впереди себя тележки с цементом, песком и булыжником, и он спросил у одного из них, где можно найти архитектора. Рабочий указал на мужчину с кудрявыми волосами и нездоровым цветом лица, на плечи которого был накинут черный атласный плащ. Буэнавентура подошел к нему, поздоровался и сказал все, что мог, о том, как прекрасен этот дом, однако мужчина посмотрел на него мрачно и на приветствие не ответил. А потом отошел, бормоча что-то нечленораздельное.
Кинтин занимался историческими исследованиями о личности Милана Павла и даже собирался написать о нем книгу, пока «Мендисабаль и компания» не поглотили его целиком. Павлу было десять лет, когда его семья эмигрировала из Праги в Чикаго; он был сыном чешского плотника. Он не учился архитектуре ни в каком учебном заведении, однако с юных лет был учеником Франка Ллойда Райта – знаменитого основоположника органической архитектуры. Он работал у него чертежником и копировал его проекты, перенося их на огромные листы голубой бумаги. Чикаго в то время был в авангарде архитектурной революции: это было золотое время «школы прерий». Накопив достаточное количество денег, Павел открыл собственное архитектурно-строительное бюро и стал возводить дома по чертежам Райта. Почти все они строились в Уэст-Энде, пригороде Чикаго, где жили обеспеченные иммигранты.
Павел был рисовальщик от Бога; его чертежи и рисунки казались совершенными. К тому же у него была фотографическая память, и он мог воспроизвести проекты своего учителя линия в линию. Его восхищение Райтом было столь безмерно, что превратилось в наваждение. Он почти не ел и не спал. Сам он был не способен создать нечто подобное, но дал бы правую руку на отсечение, что сделает точный рисунок любого из домов маэстро.
Через несколько лет после того, как Павел основал собственную строительную компанию, произошло нечто, в корне изменившее его жизнь. В 1898 году он женился на красавице Марии Штрауб, скрипачке симфонического оркестра Чикаго, семья которой происходила из Богемии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46