– Я помню эту пурпурную гирлянду. Она вся в шипах – мы еще укололись, когда высовывались с балкона.
– Это дом Эсмеральды Маркес, лучшей подруги мамы, – сказал Вилли. – У нее две дочери: Перла и Кораль Устарис, две девочки с длинными косами, которые переехали в Соединенные Штаты. В нашей семье о них ничего больше не знали, но теперь, похоже, они вернулись.
Память у Вилли была как у слона. Он был на пять лет младше Мануэля, а помнил все лучше, чем он. Мануэль поднялся с земли и, раскрыв рот, любовался красавицами.
– Да будут благословенны груди и попки самых прекрасных памятников нашего города! – громко сказал Мануэль и пронзительно свистнул, так что светлый юношеский пушок у него над верхней губой затопорщился; ветер донес восклицание до балкона и посадил его, как шаловливого комара, на ухо Кораль.
Мануэль тем временем взобрался на постамент памятника епископу и, стараясь привлечь внимание девушек, стал махать не слишком чистым носовым платком, который достал из кармана. Вилли в свою очередь влез на парапет стены и оживленно размахивал руками.
Кораль дотронулась до Перлы большим пальцем ноги. Она закончила покрывать ногти ярко-красным лаком и сушила их, подставив легкому дуновению ветра, который веял над балюстрадой.
– Кто эти два нахала, что пожирают нас глазами, как ощипанных куриц? Один похож на Педро-дикаря, другой – на викинга. Сходи посмотри, есть ли еще лимонад в холодильнике, и облей их с балкона – пусть убираются отсюда.
– Не ощипанных куриц, а прелестных курочек, – ответил Вилли, который услышал, что говорила Кораль, поскольку обладал тончайшим слухом. – Выходите на площадь, поздоровайтесь с двумя старыми друзьями!
Перла засмеялась и стала разглядывать юношей. У того, что пониже, была смуглая кожа и вьющаяся шевелюра. Он был одет в потертые джинсы и футболку с надписью «Спасите Землю», такая же была и на другом парне, но тот был гораздо выше. У него – светлые усы, борода и грива, похожая на веник, который подметал ему плечи. Кораль, уже рассердившись, снова стала толкать сестру ногой. Перла ушла в дом, а потом вернулась с кувшином лимонада, который и вылила на головы воздыхателей.
Липкий холодный ливень нимало не охладил пыл Мануэля и Вилли, они продолжали вопить и колотить себя в грудь, что твой Тарзан, до тех пор, пока из соседних окон не начали высовываться соседи. Перла и Кораль смутились, ушли в дом и закрыли за собой балконную дверь.
Эрнесто вместе с Эсмеральдой вернулся жить на Остров, окончив сельскохозяйственные курсы в Олбани. Эсмеральда так никогда и не поступила в Институт моделирования одежды в Нью-Йорке, так как из-за пулевой раны, что нанес ей Игнасио, ей ампутировали палец на правой руке. Она даже писала с трудом, тем более речь не могла идти о том, чтобы рисовать модели одежды. Она, однако, нашла в себе силы пережить эту маленькую трагедию и была очень счастлива с Эрнесто.
Кораль родилась через шесть лет после свадьбы, а Перла через шесть лет после Кораль. Они жили в Понсе – Эрнесто был правой рукой своего отца и управлял вместе с ним землями в Салинасе, что были неподалеку от города, – но часто приезжали в Сан-Хуан навестить донью Эрмелинду и останавливались в ее розовом особняке. Хотя я понимала, что Кинтину не понравится, если он об этом узнает, но я тогда часто виделась с Эсмеральдой. Однажды я даже взяла с собой Вилли и Мануэля, и мы все вместе ходили на пляж.
Когда в 1969 году старший Устарис умер, Эрнесто продал земли в Салинасе; Эсмеральда упаковала все их имущество в чемоданы, и они вместе с двумя дочками уехали в Нью-Йорк. Они сняли квартиру недалеко от Вашингтон-Хайтс, и Эрнесто поступил на юридический факультет Нью-Йоркского университета.
Эрнесто учился блестяще и специализировался в области законов об иммиграции. Ему не нужно было зарабатывать на хлеб; состояние, которое он унаследовал от отца, обеспечивало ему безбедную жизнь до конца дней. Но Эрнесто был не таков. Он закончил юридический факультет, получил лицензию на право вести адвокатскую практику и сразу же нашел место в одной адвокатской конторе, которая оказывала помощь нелегальным иммигрантам в Нью-Йорке. Он симпатизировал социалистам и скоро заслужил репутацию адвоката радикальных убеждений.
Самоубийство Игнасио Мендисабаля через пять лет после свадьбы Эрнесто и Эсмеральды его потрясло. Игнасио было шестнадцать лет, когда Эрнесто познакомился с ним на «Балу бугенвиллей». Он хорошо его помнил: Игнасио был приятный молодой человек, очень застенчивый; он был одержим любовью к Эсмеральде, а та была старше Игнасио на пару лет. Эсмеральда жалела его и постаралась не слишком разочаровать, когда он признался ей в любви. Однако Игнасио продолжал жить иллюзиями и объявил родителям, что все равно влюблен в Эсмеральду. Какой-то шутник донес Ребеке, что мать и дочь Маркес – мулатки, и семья обратилась с мольбой к небесам. Эсмеральда ничего об этом не знала и простодушно приняла приглашение от Исабель прийти в гости. Они уже давно не виделись – со дня ее свадьбы с Кинтином, – и Эсмеральда соскучилась по подруге.
Донья Эрмелинда, которой «пальца в рот не клади», однажды сказала Эрнесто, перед тем как он женился на ее дочери: «Мендисабали воображают о себе бог знает что, но в Испании они зарабатывали на жизнь мелкой торговлей ветчиной. Они бы и сегодня делали то же самое, если бы Буэнавентура, когда ступил на землю Америки, не наткнулся на кувшин с золотыми монетами под названием Ребека Арриготия».
Поначалу рассказы будущей тещи его только забавляли. Но когда в ночь после свадьбы Игнасио появился возле дома и стал, как ковбой с дикого Запада, палить направо и налево, Эрнесто убедился, что донья Эсмеральда была права. У пуэрториканской буржуазии большее предрассудков, чем у кого бы то ни было на земле. Она прячет эти предрассудки, прибегая к разным уловкам и ухищрениям, но увидеть негра среди высокопоставленных чиновников корпораций или на высоких правительственных должностях так же невозможно, как увидеть белого дрозда. Эрнесто никогда не говорил об этом Эсмеральде, но воспоминание о том, что произошло с Игнасио Мендисабалем, было главной причиной, почему он решил возвратиться в Пуэрто-Рико. Он нашел работу в адвокатской конторе Федерального правительства, которая занималась случаями расовой дискриминации. Сказал Эсмеральде, чтобы она паковала вещи, – и вскоре они вернулись на Остров. Он хотел внести свой вклад в дело исправления существующей несправедливости.
Кораль и Перла время, прожитое в Нью-Йорке, не потеряли даром. Кораль закончила факультет журналистики Колумбийского университета и, когда вернулась в Пуэрто-Рико, стала работать в газете «Горн», единственной на Острове, выходившей на английском языке. Кораль была очень похожа на своего отца: ужасная непоседа, она мелькала всюду, как искра, и страшно увлекалась политикой. Перла же по характеру была очень спокойной. Она хотела стать медсестрой и после окончания школы высшей ступени собиралась поступить на курсы медсестер. Обе сестры одинаково свободно говорили и по-испански, и по-английски.
В следующее воскресенье Мануэль и Вилли снова приехали на площадь Ла-Рогатива на своих «веслах». Они посетили салон «Сабос унисекс», где им подстригли волосы и побрили бороды и усы. На них были одинаковые льняные белые брюки, синие пиджаки и красные шелковые галстуки. Девушки загорали на балконе в тех же бикини, что и в прошлый раз. Но теперь Мануэль и Вилли не кричали и не свистели. Они поднялись по лестнице и позвонили в дверь, как цивилизованные люди. Эсмеральда открыла им сама.
– Мы – Мануэль и Вилли Мендисабали, сыновья Исабель Монфорт. Мама была очень рада узнать, что вы вернулись. Она передает вам привет, и еще она просила узнать номер вашего телефона, – сказали они.
Эсмеральда сердечно обняла их и пригласила пройти в гостиную. Через несколько минут Кораль и Перла спустились с балкона, в одинаковых блузах, накинутых на бикини.
– Я – дикарь, а это – викинг, – сказал Вилли, подмигивая Кораль. – Мы пришли пригласить вас покататься на мотоциклах.
– Да ведь это же Вилли и Мануэль Мендисабали! – закричали Перла и Кораль в один голос.
– Последний раз, когда я тебя видела, мы были на пляже на Зеленом острове, мне там обожгла ногу своими щупальцами фиолетовая медуза, и ты пописал мне на ногу, чтобы не болело, – смеясь, сказала Кораль Мануэлю. Перла, со своей стороны, робко приблизилась к Вилли и поцеловала его в обе щеки.
Сестры переоделись, и через пятнадцать минут они все вместе уже гуляли по Сан-Хуану.
С самого начала этот квартет стал притчей во языцех. А скоро все общество Сан-Хуана уже считало делом решенным: сыновья Кинтина Мендисабаля собираются жениться на дочерях Эрнесто Устариса.
Кораль и Перла часто бывали у нас в доме. Мануэль и Кораль обожали водные лыжи, и оба с удовольствием выписывали на поверхности лагуны воздушные арабески. Вилли на террасе учил Перлу рисовать. Пары никуда не ходили друг без друга. Если Мануэль и Кораль шли погулять на набережную Эль-Юнке, Вилли и Перла шли с ними. Если Вилли и Перла отправлялись на пляж Лукильо, Кораль и Мануэль шли туда же. Красная и синяя «веспы», каждая со своей парой, то спускались, то поднимались по крутым склонам холмов, жужжа как влюбленные шмели. Последний, кто сообразил, что означает эта «жесткая сцепка», был Кинтин, который приходил домой и рассеянно здоровался с девушками, не спрашивая, как их зовут.
Как-то раз Кораль пригласила Мануэля на политический митинг в Хаюе, маленьком городке в центральной части Острова, – ей надо было написать материал для газеты.
– Это акция сторонников независимости, – сказала она. – Я не хожу на митинги других партий по принципиальным соображениям.
Они на большой скорости спускались с холма, и волосы Кораль неистово трепал ветер.
– В ноябре на Острове пройдет референдум, и единственное достойное дело, которое мы можем сделать, – это просить Соединенные Штаты дать нам независимость.
Мануэль удивился: такое он слышал от нее впервые.
– Ты почти всю жизнь прожила в Нью-Йорке. Разве ты не чувствуешь себя американкой? – спросил он.
Кораль велела Мануэлю остановить мотоцикл и слезла.
– Если ты скажешь мне, что ты сторонник интеграции в состав США, я останусь тут, а ты поезжай один. И больше я тебя видеть не хочу, – гневно воскликнула она.
Мануэль никак не мог оправиться от удивления. Его отец был сторонником интеграции, а он всегда был согласен с Кинтином. Поэтому он промолчал, когда услышал от Кораль подобные речи.
Кораль унаследовала красоту своей матери. У нее были зеленые глаза, кожа цвета корицы и водопад рыжих волос, где потонуло множество мужских сердец. Она была настоящий динамит: когда спорила, мысли ее перескакивали с одного на другое и слова были похожи на искры, которые разлетались от порыва ветра. Мануэль был человек спокойного склада, он редко чем-нибудь воодушевлялся; страстная нетерпеливость Кораль привлекала его. Рядом с ней он все воспринимал острее. Когда они были вместе, Мануэль почти все время молчал; ведущую партию пела Кораль. Он только восхищенно слушал и держал ее за руку.
Кораль объяснила Мануэлю, что иметь политические идеалы – очень важно. Человек должен во что-то верить, иначе жизнь вообще не имеет смысла. Идеалы – это жизненный стимул, а самые светлые идеалы, которые существуют на свете, – добиться независимости для Острова. Стать еще одним американским штатом – это дикость. Она говорила, что тогда английский язык будет единственным официальным языком, а если мы станем говорить на английском, мы должны будем и чувствовать, и думать тоже на английском. Кроме того, мы должны будем платить налоги в федеральный бюджет и не сможем участвовать ни в Олимпийских играх, ни в конкурсе красоты «Мисс Вселенная» под нашим национальным флагом: все это тяжелые удары по нашему самолюбию.
– Подумай хоть немного о том, что я тебе сказала. Мы, пуэрториканцы, никогда за все пятьсот лет нашей истории не были самими собой. Тебе это не кажется трагичным?
Но Мануэль не произнес ни слова. Он не хотел быть несправедливым по отношению к Кинтину и счел за лучшее отмолчаться.
35. Мятежный Мануэль
Неделю спустя Мануэль и Вилли, а с ними, обхватив юношей за пояс, Перла и Кораль, на урчащих «веспах» ехали по дороге к Ларесу, где должен был состояться очередной митинг сторонников независимости.
– Знаешь, что означало слово «лар» в старые времена? – спросила Кораль у Мануэля, стараясь перекричать адский шум мотора. – Это камень в очаге – он не давал угаснуть огню, на котором римляне готовили себе пишу. До тех пор, пока живут боги Лареса, для нашего острова всегда есть надежда.
В Ларесе произносили речи и пели патриотические песни. Кто-то вручил Мануэлю пуэрто-риканский флажок – одинокая звездочка на синем поле в окружении красных и белых полос, – и Мануэль, чтобы сделать приятное Кораль, размахивал им. Вернувшись домой, он кнопками прикрепил флажок к стене над кроватью, потому что тот напоминал ему о Кораль.
Когда Кинтин зашел к Мануэлю, чтобы пожелать ему спокойной ночи, то увидел флажок, прикрепленный к стене.
– А это здесь откуда? – спросил он, удивленно подняв брови. – Готовишься к празднику Хэллоуин?
Было 30 октября – на следующей неделе праздновали Хэллоуин.
– Мне подарила его одна подруга, папа, – беспечно ответил Мануэль. – В конце концов, это наш флаг. Даже если мы когда-нибудь станем американским штатом.
– Мне не нравятся друзья, которыми ты обзавелся в последнее время, Мануэль, – предостерег его Кинтин. – Помни, у нас, Мендисабалей, много денег, и на Острове полно людей, которые не прочь нас использовать. На сегодня можешь оставить флажок у себя, но буду тебе признателен, если завтра ты его уберешь.
Однако на следующий вечер, когда Кинтин снова заглянул в комнату Мануэля, флажок висел на том же самом месте, прочно прикрепленный к стене. На этот раз Кинтин рассердился, но постарался не показать виду.
– Национализм всегда был проклятием нашей семьи, – терпеливо стал он поучать Мануэля. – Из-за расстрела националистов в Понсе твой дед Аристидес лишился рассудка и исчез с Острова. Твой дядя Игнасио был одержим винами и ликерами, потому что мог тешить свою гордость, приклеивая на бутылки ярлыки «Сделано в Пуэрто-Рико», и в результате разорил компанию «Мендисабаль». Сторонникам независимости доверять нельзя. Когда мы у себя в офисе набираем служащих для работы в «Импортных деликатесах», первое, что мы спрашиваем – каковы политические убеждения претендента. И если тот говорит, что он – сторонник независимости, мы его на работу не берем. Я думаю, тебе надо снять этот флажок.
У Мануэля не было никаких политических взглядов. Несмотря на убежденность Кораль, он не придавал всему этому большого значения. Но он был упрямый и не любил, когда ему указывали, что он должен делать. На следующее утро, когда Кинтин, проходя мимо по коридору, открыл дверь в спальню сына, то увидел: флажок по-прежнему висит на стене. Кинтин ничего не сказал Мануэлю. Но когда тот пришел в «Импортные деликатесы», то узнал, что отец распорядился вынести его рабочий стол из офиса и поставить в задней части магазина, рядом с винным отделом. Больше Мануэль не был главным бухгалтером. Теперь в его обязанности входило осматривать бутылки перед тем, как в них наливали ром, – нет ли какого-нибудь дефекта в стекле или не заполз ли в бутылку таракан. И еще, после того как продукты, прибывшие из Европы, вынимали из ящиков, нужно было отвозить на грузовике на городскую помойку мусор, который скапливался на заднем дворе магазина. Мануэля все это не смутило.
– Я прекрасно понимаю: прежде чем передать мне бухгалтерские книги «Импортных деликатесов», ты хочешь убедиться, что мне можно доверять, папа, – спокойно сказал он Кинтину.
– Пусть тебя это больше не беспокоит.
Через несколько недель Мануэль и Вилли пригласили Перлу и Кораль провести день на пляже Лукуми. Кинтин в то лето подарил им яхту «Бостон Валер», и они решили взять с собой еду и удочки. Но Перла чувствовала себя простуженной, так что Кораль поехала с Вилли и Мануэлем одна. День выдался прекрасный, на пляже было безлюдно. Они расположились на песке и съели сандвичи с салями, запивая их холодным белым вином. Вилли немного переборщил и вскоре уснул под пальмой глубоким сном. Кораль и Мануэль побежали купаться. Какое-то время они плавали в тени зарослей, и постепенно им стало так хорошо, будто они оказались в каком-то другом мире, где нет ни жары, ни бед. Вдруг, не сговариваясь, оба сняли с себя купальные костюмы и остались под водой обнаженные. Дул легкий бриз, и вода ласкала прохладным языком их икры, ягодицы и подмышки. Они тихо приблизились друг к другу. Мануэль плыл на спине, широко раскинув руки и ноги, потом перевернулся и прижался всей своей восставшей плотью к животу Кораль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Это дом Эсмеральды Маркес, лучшей подруги мамы, – сказал Вилли. – У нее две дочери: Перла и Кораль Устарис, две девочки с длинными косами, которые переехали в Соединенные Штаты. В нашей семье о них ничего больше не знали, но теперь, похоже, они вернулись.
Память у Вилли была как у слона. Он был на пять лет младше Мануэля, а помнил все лучше, чем он. Мануэль поднялся с земли и, раскрыв рот, любовался красавицами.
– Да будут благословенны груди и попки самых прекрасных памятников нашего города! – громко сказал Мануэль и пронзительно свистнул, так что светлый юношеский пушок у него над верхней губой затопорщился; ветер донес восклицание до балкона и посадил его, как шаловливого комара, на ухо Кораль.
Мануэль тем временем взобрался на постамент памятника епископу и, стараясь привлечь внимание девушек, стал махать не слишком чистым носовым платком, который достал из кармана. Вилли в свою очередь влез на парапет стены и оживленно размахивал руками.
Кораль дотронулась до Перлы большим пальцем ноги. Она закончила покрывать ногти ярко-красным лаком и сушила их, подставив легкому дуновению ветра, который веял над балюстрадой.
– Кто эти два нахала, что пожирают нас глазами, как ощипанных куриц? Один похож на Педро-дикаря, другой – на викинга. Сходи посмотри, есть ли еще лимонад в холодильнике, и облей их с балкона – пусть убираются отсюда.
– Не ощипанных куриц, а прелестных курочек, – ответил Вилли, который услышал, что говорила Кораль, поскольку обладал тончайшим слухом. – Выходите на площадь, поздоровайтесь с двумя старыми друзьями!
Перла засмеялась и стала разглядывать юношей. У того, что пониже, была смуглая кожа и вьющаяся шевелюра. Он был одет в потертые джинсы и футболку с надписью «Спасите Землю», такая же была и на другом парне, но тот был гораздо выше. У него – светлые усы, борода и грива, похожая на веник, который подметал ему плечи. Кораль, уже рассердившись, снова стала толкать сестру ногой. Перла ушла в дом, а потом вернулась с кувшином лимонада, который и вылила на головы воздыхателей.
Липкий холодный ливень нимало не охладил пыл Мануэля и Вилли, они продолжали вопить и колотить себя в грудь, что твой Тарзан, до тех пор, пока из соседних окон не начали высовываться соседи. Перла и Кораль смутились, ушли в дом и закрыли за собой балконную дверь.
Эрнесто вместе с Эсмеральдой вернулся жить на Остров, окончив сельскохозяйственные курсы в Олбани. Эсмеральда так никогда и не поступила в Институт моделирования одежды в Нью-Йорке, так как из-за пулевой раны, что нанес ей Игнасио, ей ампутировали палец на правой руке. Она даже писала с трудом, тем более речь не могла идти о том, чтобы рисовать модели одежды. Она, однако, нашла в себе силы пережить эту маленькую трагедию и была очень счастлива с Эрнесто.
Кораль родилась через шесть лет после свадьбы, а Перла через шесть лет после Кораль. Они жили в Понсе – Эрнесто был правой рукой своего отца и управлял вместе с ним землями в Салинасе, что были неподалеку от города, – но часто приезжали в Сан-Хуан навестить донью Эрмелинду и останавливались в ее розовом особняке. Хотя я понимала, что Кинтину не понравится, если он об этом узнает, но я тогда часто виделась с Эсмеральдой. Однажды я даже взяла с собой Вилли и Мануэля, и мы все вместе ходили на пляж.
Когда в 1969 году старший Устарис умер, Эрнесто продал земли в Салинасе; Эсмеральда упаковала все их имущество в чемоданы, и они вместе с двумя дочками уехали в Нью-Йорк. Они сняли квартиру недалеко от Вашингтон-Хайтс, и Эрнесто поступил на юридический факультет Нью-Йоркского университета.
Эрнесто учился блестяще и специализировался в области законов об иммиграции. Ему не нужно было зарабатывать на хлеб; состояние, которое он унаследовал от отца, обеспечивало ему безбедную жизнь до конца дней. Но Эрнесто был не таков. Он закончил юридический факультет, получил лицензию на право вести адвокатскую практику и сразу же нашел место в одной адвокатской конторе, которая оказывала помощь нелегальным иммигрантам в Нью-Йорке. Он симпатизировал социалистам и скоро заслужил репутацию адвоката радикальных убеждений.
Самоубийство Игнасио Мендисабаля через пять лет после свадьбы Эрнесто и Эсмеральды его потрясло. Игнасио было шестнадцать лет, когда Эрнесто познакомился с ним на «Балу бугенвиллей». Он хорошо его помнил: Игнасио был приятный молодой человек, очень застенчивый; он был одержим любовью к Эсмеральде, а та была старше Игнасио на пару лет. Эсмеральда жалела его и постаралась не слишком разочаровать, когда он признался ей в любви. Однако Игнасио продолжал жить иллюзиями и объявил родителям, что все равно влюблен в Эсмеральду. Какой-то шутник донес Ребеке, что мать и дочь Маркес – мулатки, и семья обратилась с мольбой к небесам. Эсмеральда ничего об этом не знала и простодушно приняла приглашение от Исабель прийти в гости. Они уже давно не виделись – со дня ее свадьбы с Кинтином, – и Эсмеральда соскучилась по подруге.
Донья Эрмелинда, которой «пальца в рот не клади», однажды сказала Эрнесто, перед тем как он женился на ее дочери: «Мендисабали воображают о себе бог знает что, но в Испании они зарабатывали на жизнь мелкой торговлей ветчиной. Они бы и сегодня делали то же самое, если бы Буэнавентура, когда ступил на землю Америки, не наткнулся на кувшин с золотыми монетами под названием Ребека Арриготия».
Поначалу рассказы будущей тещи его только забавляли. Но когда в ночь после свадьбы Игнасио появился возле дома и стал, как ковбой с дикого Запада, палить направо и налево, Эрнесто убедился, что донья Эсмеральда была права. У пуэрториканской буржуазии большее предрассудков, чем у кого бы то ни было на земле. Она прячет эти предрассудки, прибегая к разным уловкам и ухищрениям, но увидеть негра среди высокопоставленных чиновников корпораций или на высоких правительственных должностях так же невозможно, как увидеть белого дрозда. Эрнесто никогда не говорил об этом Эсмеральде, но воспоминание о том, что произошло с Игнасио Мендисабалем, было главной причиной, почему он решил возвратиться в Пуэрто-Рико. Он нашел работу в адвокатской конторе Федерального правительства, которая занималась случаями расовой дискриминации. Сказал Эсмеральде, чтобы она паковала вещи, – и вскоре они вернулись на Остров. Он хотел внести свой вклад в дело исправления существующей несправедливости.
Кораль и Перла время, прожитое в Нью-Йорке, не потеряли даром. Кораль закончила факультет журналистики Колумбийского университета и, когда вернулась в Пуэрто-Рико, стала работать в газете «Горн», единственной на Острове, выходившей на английском языке. Кораль была очень похожа на своего отца: ужасная непоседа, она мелькала всюду, как искра, и страшно увлекалась политикой. Перла же по характеру была очень спокойной. Она хотела стать медсестрой и после окончания школы высшей ступени собиралась поступить на курсы медсестер. Обе сестры одинаково свободно говорили и по-испански, и по-английски.
В следующее воскресенье Мануэль и Вилли снова приехали на площадь Ла-Рогатива на своих «веслах». Они посетили салон «Сабос унисекс», где им подстригли волосы и побрили бороды и усы. На них были одинаковые льняные белые брюки, синие пиджаки и красные шелковые галстуки. Девушки загорали на балконе в тех же бикини, что и в прошлый раз. Но теперь Мануэль и Вилли не кричали и не свистели. Они поднялись по лестнице и позвонили в дверь, как цивилизованные люди. Эсмеральда открыла им сама.
– Мы – Мануэль и Вилли Мендисабали, сыновья Исабель Монфорт. Мама была очень рада узнать, что вы вернулись. Она передает вам привет, и еще она просила узнать номер вашего телефона, – сказали они.
Эсмеральда сердечно обняла их и пригласила пройти в гостиную. Через несколько минут Кораль и Перла спустились с балкона, в одинаковых блузах, накинутых на бикини.
– Я – дикарь, а это – викинг, – сказал Вилли, подмигивая Кораль. – Мы пришли пригласить вас покататься на мотоциклах.
– Да ведь это же Вилли и Мануэль Мендисабали! – закричали Перла и Кораль в один голос.
– Последний раз, когда я тебя видела, мы были на пляже на Зеленом острове, мне там обожгла ногу своими щупальцами фиолетовая медуза, и ты пописал мне на ногу, чтобы не болело, – смеясь, сказала Кораль Мануэлю. Перла, со своей стороны, робко приблизилась к Вилли и поцеловала его в обе щеки.
Сестры переоделись, и через пятнадцать минут они все вместе уже гуляли по Сан-Хуану.
С самого начала этот квартет стал притчей во языцех. А скоро все общество Сан-Хуана уже считало делом решенным: сыновья Кинтина Мендисабаля собираются жениться на дочерях Эрнесто Устариса.
Кораль и Перла часто бывали у нас в доме. Мануэль и Кораль обожали водные лыжи, и оба с удовольствием выписывали на поверхности лагуны воздушные арабески. Вилли на террасе учил Перлу рисовать. Пары никуда не ходили друг без друга. Если Мануэль и Кораль шли погулять на набережную Эль-Юнке, Вилли и Перла шли с ними. Если Вилли и Перла отправлялись на пляж Лукильо, Кораль и Мануэль шли туда же. Красная и синяя «веспы», каждая со своей парой, то спускались, то поднимались по крутым склонам холмов, жужжа как влюбленные шмели. Последний, кто сообразил, что означает эта «жесткая сцепка», был Кинтин, который приходил домой и рассеянно здоровался с девушками, не спрашивая, как их зовут.
Как-то раз Кораль пригласила Мануэля на политический митинг в Хаюе, маленьком городке в центральной части Острова, – ей надо было написать материал для газеты.
– Это акция сторонников независимости, – сказала она. – Я не хожу на митинги других партий по принципиальным соображениям.
Они на большой скорости спускались с холма, и волосы Кораль неистово трепал ветер.
– В ноябре на Острове пройдет референдум, и единственное достойное дело, которое мы можем сделать, – это просить Соединенные Штаты дать нам независимость.
Мануэль удивился: такое он слышал от нее впервые.
– Ты почти всю жизнь прожила в Нью-Йорке. Разве ты не чувствуешь себя американкой? – спросил он.
Кораль велела Мануэлю остановить мотоцикл и слезла.
– Если ты скажешь мне, что ты сторонник интеграции в состав США, я останусь тут, а ты поезжай один. И больше я тебя видеть не хочу, – гневно воскликнула она.
Мануэль никак не мог оправиться от удивления. Его отец был сторонником интеграции, а он всегда был согласен с Кинтином. Поэтому он промолчал, когда услышал от Кораль подобные речи.
Кораль унаследовала красоту своей матери. У нее были зеленые глаза, кожа цвета корицы и водопад рыжих волос, где потонуло множество мужских сердец. Она была настоящий динамит: когда спорила, мысли ее перескакивали с одного на другое и слова были похожи на искры, которые разлетались от порыва ветра. Мануэль был человек спокойного склада, он редко чем-нибудь воодушевлялся; страстная нетерпеливость Кораль привлекала его. Рядом с ней он все воспринимал острее. Когда они были вместе, Мануэль почти все время молчал; ведущую партию пела Кораль. Он только восхищенно слушал и держал ее за руку.
Кораль объяснила Мануэлю, что иметь политические идеалы – очень важно. Человек должен во что-то верить, иначе жизнь вообще не имеет смысла. Идеалы – это жизненный стимул, а самые светлые идеалы, которые существуют на свете, – добиться независимости для Острова. Стать еще одним американским штатом – это дикость. Она говорила, что тогда английский язык будет единственным официальным языком, а если мы станем говорить на английском, мы должны будем и чувствовать, и думать тоже на английском. Кроме того, мы должны будем платить налоги в федеральный бюджет и не сможем участвовать ни в Олимпийских играх, ни в конкурсе красоты «Мисс Вселенная» под нашим национальным флагом: все это тяжелые удары по нашему самолюбию.
– Подумай хоть немного о том, что я тебе сказала. Мы, пуэрториканцы, никогда за все пятьсот лет нашей истории не были самими собой. Тебе это не кажется трагичным?
Но Мануэль не произнес ни слова. Он не хотел быть несправедливым по отношению к Кинтину и счел за лучшее отмолчаться.
35. Мятежный Мануэль
Неделю спустя Мануэль и Вилли, а с ними, обхватив юношей за пояс, Перла и Кораль, на урчащих «веспах» ехали по дороге к Ларесу, где должен был состояться очередной митинг сторонников независимости.
– Знаешь, что означало слово «лар» в старые времена? – спросила Кораль у Мануэля, стараясь перекричать адский шум мотора. – Это камень в очаге – он не давал угаснуть огню, на котором римляне готовили себе пишу. До тех пор, пока живут боги Лареса, для нашего острова всегда есть надежда.
В Ларесе произносили речи и пели патриотические песни. Кто-то вручил Мануэлю пуэрто-риканский флажок – одинокая звездочка на синем поле в окружении красных и белых полос, – и Мануэль, чтобы сделать приятное Кораль, размахивал им. Вернувшись домой, он кнопками прикрепил флажок к стене над кроватью, потому что тот напоминал ему о Кораль.
Когда Кинтин зашел к Мануэлю, чтобы пожелать ему спокойной ночи, то увидел флажок, прикрепленный к стене.
– А это здесь откуда? – спросил он, удивленно подняв брови. – Готовишься к празднику Хэллоуин?
Было 30 октября – на следующей неделе праздновали Хэллоуин.
– Мне подарила его одна подруга, папа, – беспечно ответил Мануэль. – В конце концов, это наш флаг. Даже если мы когда-нибудь станем американским штатом.
– Мне не нравятся друзья, которыми ты обзавелся в последнее время, Мануэль, – предостерег его Кинтин. – Помни, у нас, Мендисабалей, много денег, и на Острове полно людей, которые не прочь нас использовать. На сегодня можешь оставить флажок у себя, но буду тебе признателен, если завтра ты его уберешь.
Однако на следующий вечер, когда Кинтин снова заглянул в комнату Мануэля, флажок висел на том же самом месте, прочно прикрепленный к стене. На этот раз Кинтин рассердился, но постарался не показать виду.
– Национализм всегда был проклятием нашей семьи, – терпеливо стал он поучать Мануэля. – Из-за расстрела националистов в Понсе твой дед Аристидес лишился рассудка и исчез с Острова. Твой дядя Игнасио был одержим винами и ликерами, потому что мог тешить свою гордость, приклеивая на бутылки ярлыки «Сделано в Пуэрто-Рико», и в результате разорил компанию «Мендисабаль». Сторонникам независимости доверять нельзя. Когда мы у себя в офисе набираем служащих для работы в «Импортных деликатесах», первое, что мы спрашиваем – каковы политические убеждения претендента. И если тот говорит, что он – сторонник независимости, мы его на работу не берем. Я думаю, тебе надо снять этот флажок.
У Мануэля не было никаких политических взглядов. Несмотря на убежденность Кораль, он не придавал всему этому большого значения. Но он был упрямый и не любил, когда ему указывали, что он должен делать. На следующее утро, когда Кинтин, проходя мимо по коридору, открыл дверь в спальню сына, то увидел: флажок по-прежнему висит на стене. Кинтин ничего не сказал Мануэлю. Но когда тот пришел в «Импортные деликатесы», то узнал, что отец распорядился вынести его рабочий стол из офиса и поставить в задней части магазина, рядом с винным отделом. Больше Мануэль не был главным бухгалтером. Теперь в его обязанности входило осматривать бутылки перед тем, как в них наливали ром, – нет ли какого-нибудь дефекта в стекле или не заполз ли в бутылку таракан. И еще, после того как продукты, прибывшие из Европы, вынимали из ящиков, нужно было отвозить на грузовике на городскую помойку мусор, который скапливался на заднем дворе магазина. Мануэля все это не смутило.
– Я прекрасно понимаю: прежде чем передать мне бухгалтерские книги «Импортных деликатесов», ты хочешь убедиться, что мне можно доверять, папа, – спокойно сказал он Кинтину.
– Пусть тебя это больше не беспокоит.
Через несколько недель Мануэль и Вилли пригласили Перлу и Кораль провести день на пляже Лукуми. Кинтин в то лето подарил им яхту «Бостон Валер», и они решили взять с собой еду и удочки. Но Перла чувствовала себя простуженной, так что Кораль поехала с Вилли и Мануэлем одна. День выдался прекрасный, на пляже было безлюдно. Они расположились на песке и съели сандвичи с салями, запивая их холодным белым вином. Вилли немного переборщил и вскоре уснул под пальмой глубоким сном. Кораль и Мануэль побежали купаться. Какое-то время они плавали в тени зарослей, и постепенно им стало так хорошо, будто они оказались в каком-то другом мире, где нет ни жары, ни бед. Вдруг, не сговариваясь, оба сняли с себя купальные костюмы и остались под водой обнаженные. Дул легкий бриз, и вода ласкала прохладным языком их икры, ягодицы и подмышки. Они тихо приблизились друг к другу. Мануэль плыл на спине, широко раскинув руки и ноги, потом перевернулся и прижался всей своей восставшей плотью к животу Кораль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46