Я схватила записку. В ней говорилось: в два часа во вторник. Вторник сегодня. Я взглянула на почтовую марку на конверте. Письмо было отправлено два дня назад. Кто-то слепо положился на ненадежную почтовую систему и понадеялся, что письмо доставят вовремя. И его доставили, а сейчас – я сверилась с часами – уже без десяти двенадцать. Если я потороплюсь, то как раз успею к назначенному часу. Я колебалась ровно долю секунды, а потом послала все к чертям. С меня хватит. Если после всех моих страданий мне суждено кончить жизнь с ножом в спине, пусть так и будет. Но я поеду в Лондон и раз и навсегда выясню, какого черта здесь происходит.
Я бегала по комнате, хватая пальто, деньги, ключи, сумочку, и в последний момент поднялась наверх и наткнулась на… шляпную булавку. Мамочка всегда внушала нам с Филли, что когда едешь общественным транспортом или где-то еще, где могут промышлять подозрительные личности – по мнению моей матери, подозрительными были все, у кого плащ чуть потрепан, – очень важно иметь с собой шляпную булавку. Это просто жизненно необходимо. Куда ее втыкать при подходящем случае, я понятия не имела, но ни капли не сомневалась, что сегодня булавка может мне пригодиться.
Я сбежала вниз по лестнице, подхватила Айво на руки и посадила бедного ошарашенного ребенка обратно в машину. Потом очень, очень осторожно проехала по объездной дорожке и остановилась чуть в сторонке от Фарлингса. С сыном на руках прокралась к кухне и поскреблась в окно, одновременно нервно поглядывая на двери спален. Его нигде не было видно, но это вовсе не значит, что он не следит за мной из башни или еще откуда-нибудь.
Я поскреблась еще разок.
– Марта! – прошипела я. – Слава богу, ты вернулась.
– А, это ты, – сказала Марта, открывая окно. – Он тебя повсюду ищет.
– И где он сейчас?
– Наверху, – она мотнула головой, – опять нецензурно орет по межгороду.
– Марта, мне нужно поехать в Лондон. Ты здесь еще побудешь? Не присмотришь за Айво?
– Присмотрю, конечно, Рози. Ты так много для меня сделала.
Она протянула руки, и я передала ей ребенка.
– И сделай мне одолжение, не говори Джоссу, куда я еду, ладно?
– Ладно, – неуверенно пробормотала она. – Значит, с тобой все в порядке? Ты больше не в беде?
– Нет, конечно. Я вернусь к вечеру, обещаю.
– Будь осторожна, – шепнула она мне вслед.
Я неслась по М4 на огромной скорости. Рулевое колесо отчаянно тряслось, и вся машина тревожно подрагивала. Моя старенькая бедняжка «вольво» уже давно пережила свои лучшие годы, и слишком частые поездки по кочковатым сельским тропкам брали свое. Мотор зловеще шипел и отчаянно противился моим попыткам изобразить из себя героя сериала «Полиция Майами» и грубо эксплуатировать ржавые древние шестеренки. Только не сломайся, взмолилась я сквозь зубы. Пусть от тебя что-нибудь отвалится, но только не сломайся. Скоро отвезу тебя в сервис, клянусь.
Без десяти два я подъехала к своему лондонскому дому. Я вышла из машины и огляделась. На улице было тихо и пустынно, как всегда посреди недели в середине дня. Я открыла маленькую железную калитку, которая привычно забряцала, и пошла по дорожке. В маленьком садике землю устилали гнилые листья; на облетевшем розовом кусте повисла обертка от «Твикса», принесенная ветром. Она печально трепыхалась на ветру. Я схватила ее, почувствовав угрызения совести при виде окружавшего меня запустения: ведь когда-то я трудолюбиво разбивала эту клумбу, сеяла траву, с религиозным рвением ухаживала за маленьким клочком земли, исполняя свой супружеский долг. Я повернула ключ в замке парадной двери. Когда мне наконец удалось оттолкнуть гору рекламного мусора, накопившегося за дверью, в нос мне ударил отвратительный запах сырости, всегда обитающий в заброшенных домах. Мне хотелось броситься к окнам и распахнуть их настежь, вытереть пыль со всех поверхностей, но я ограничилась тем, что прошла в кухню и открыла дверь черного хода, впустив поток холодного и влажного январского воздуха.
Повернувшись и войдя в дом, я вдруг поняла, что, возможно, здесь есть кто-то еще. С ухающим сердцем я замерла на месте и прислушалась. Может, мой таинственный друг уже здесь: взломал замок или пробрался через окно на втором этаже, а теперь поджидает меня, скрючившись за креслом или притаившись за дверью?
Сердце бешено заколотилось, а пальцы крепко сжали булавку в кармане. Я осторожно прокралась в комнату, поднялась наверх, заглянула в шкафы и под кровати, как делала, когда Айво снился кошмар. Только на этот раз мне не хватило храбрости закричать: «Выходи, медведь гризли, где бы ты ни был! Придется тебе сражаться с мамочкой!»
Я осмотрела и ощупала все возможные места и, наконец убедившись, что кроме меня, в доме никого нет, спустилась вниз. Как странно, что все в доме лежит на своих местах, даже диванные подушки, хотя здесь недавно побывала полиция. Я еще раз убедилась, что разруха в коттедже действительно была нужна им лишь для виду, и меня в который раз охватила ярость. Эти ублюдки просто хотели напустить на меня страху.
В прихожей я задержалась и провела пальцем по запыленной фотографии, стоявшей на столике. Это были крестины Айво. Я взяла снимок и стала разглядывать эту якобы счастливую семейную картину. На переднем плане стояла моя мать в пронзительно-желтом костюме; у нее был довольный и гордый вид. Я приютилась рядом с ней: раскрасневшаяся и довольно толстая, но счастливая, с Айво на руках. Позади – папа, как обычно бледный, но улыбающийся, а рядом с ним – Филли, роскошная и холеная, в кремовом льняном костюме и темно-синей шляпе. Майлз смотрел не в камеру, а на Филли, с нескрываемым обожанием. Здесь был и Том, загорелый, красивый, в светло-голубой рубашке от «Брукс Бразерс», только что из Лос-Анджелеса. Элис, крестная мама, немного уставшая, но все же ослепительно красивая в жакете из старинного кружева и гобелена; рядом с ней – Майкл, явно позирует перед камерой, напыщенный донельзя, самодовольный, кичащийся своей мужской неотразимостью. Крестным отцом был Боффи – он широко улыбался в костюме в тонкую полоску, а рядом с ним – Шарлотта в винно-красном костюме и дядюшка Бертрам, проказливо ухмыляющийся в камеру. В первом ряду, рядом со мной, стоял Гарри. Его костюм десятилетней давности чуть не лопался по швам: в свое время это была довольно оптимистичная покупка, но в крестины Айво его пришлось запихивать в костюм силой. Лицо Гарри побагровело: наверное, залил за воротник по случаю; но он сияюще улыбался Айво и был безмерно рад.
Я еще раз взглянула на фотографию. В горле у меня повис комок. Что бы ни произошло позже, что бы мы ни делали, ни говорили, на этой фотографии была счастливая семья в счастливый день. С удивлением, пытаясь рассуждать справедливо и не сентиментальничать, я осознала, что тот день действительно был одним из самых счастливых в моей жизни. Крестины моего любимого сына.
Дверной звонок прорезал тишину. Я чуть не выпрыгнула из своей шкуры и при этом выронила фотографию, которая упала на каменный пол. Стекло разбилось на тысячу осколков. Я быстро выбежала из комнаты, пробралась в прихожую и притаилась за занавеской у панорамного окна. Я проползла вдоль стены и выглянула на улицу. Сердце выпрыгивало из груди. Боже, а ведь я хотела подготовиться, собраться с духом, занять выгодную позицию: например, у окна на втором этаже, чтобы сразу увидеть, кто идет по улице и по садовой дорожке! А теперь все, что я видела, да и то выгнув шею, – это красный мерседес, припаркованный на соседней улице. Машина была незнакомая. Немного отодвинув занавеску, я заметила чей-то боковой силуэт на крыльце. Человек у двери был в длинном пальто и коричневой фетровой шляпе и нарочно встал поближе, чтобы мне ничего не было видно.
Я прижалась к занавеске. В горле пересохло, и меня сильно затошнило. Какого черта я здесь делаю? Ох Рози, дурочка, зачем же ты приехала? В какой-то момент в голове промелькнула мысль, что надо бежать. Я могу рвануть по коридору в открытую дверь черного хода. Но, собравшись с духом, я прокралась обратно через гостиную и вошла в прихожую. На цыпочках, украдкой, подошла к входной двери. Проклиная все на свете, что мне не хватило сообразительности потратиться на маленькие глазочки, о которых вечно твердил Гарри, я медленно потянулась к задвижке. Сжала ее, и тут в дверь позвонили опять. Настойчиво, прямо над моим ухом.
– Ааааа! – невольно завизжала я, и тут же жалко пропищала: – Иду!
Я подождала. Молчание. Господи, как мне хотелось, чтобы чей-нибудь дружелюбный голос ответил: «Вот и отлично! Не спеши, это всего лишь я, молочник принес пакет молока!» Но этого не произошло. И я снова подняла руку, дернула засов, открыла дверь и вгляделась. На пороге, в длинном черном пальто и старой фетровой шляпе, надвинутой на самые глаза, стояла Шарлотта.
Глава 27
– Шарлотта!
– Здравствуй, Рози.
– Господи! – Я вытаращилась на нее, как идиотка, с открытым ртом.
– Можно войти? – наконец произнесла она.
– Что? О! Боже, да, разумеется… извини, проходи, конечно! Я рада тебя видеть!
Я радостно отошла в сторону. Господи, какое облегчение!
Шагнув в дом, она подставила щеку для поцелуя. И мне так не терпелось ее чмокнуть, что я поскользнулась и упала на нее, чуть было не поцеловав ее взасос.
Она зашла и неуверенно замялась посреди комнаты, оглядываясь вокруг. Одной рукой она теребила шелковый шарф, и я сразу поняла, что она нервничает.
– Давай я возьму твое пальто и шляпу.
– Спасибо, – пробормотала она, торопливо сбросила пальто и протянула мне. Потом пригладила темно-синюю юбку и коснулась нитки жемчуга на шее.
– Может, хочешь выпить? – предложила я. – Или, если слишком рано, могу сделать кофе или чай…
– Нет, я с удовольствием выпью. Джин-тоник, пожалуйста, – добавила она. Глаза торопливо скользнули к бару: ей явно не терпелось.
Я бросилась смешивать джин-тоник безо льда, потому что морозильник разморозился, и без лимона. Я все время извинялась, но была рада, что мне нашлось хоть какое-то занятие. И есть что сказать.
– Ты и не представляешь, как я рада тебя видеть, Шарлотта, – лепетала я, позвякивая бутылками. – Ты понятия не имеешь, как я волновалась. Я думала, сюда собирается вломиться маньяк в лыжной шапке, который свяжет меня, воткнет в глотку кляп и оттащит в погреб, а потом будет пытать меня тупыми инструментами. Что же ты не подписала то письмо? Я бы так не нервничала.
– Извини, это и вправду смахивает на дешевый детектив, но я должна была быть уверена, что ты никому не скажешь. Полиции, например.
Я протянула ей стакан, села напротив и стала смотреть, как она пьет. Шарлотта была красиво одета, как и всегда: темно-синяя плиссированная юбка, кашемир. Но с нашей последней встречи она сильно похудела. Она была девушкой крепкого сложения, с мощными бедрами, но сейчас юбка почти сваливалась с нее; щеки впали, кожа обтянула скулы, и глаза казались темными и изнуренными. На ней было много косметики: обычно днем она так не красилась. Мне пришло в голову, что мы с Шарлоттой ни разу в жизни не виделись один на один, как сейчас. Она всегда была во главе шумной, устрашающей банды, и встречались мы лишь за праздничным столом, заключив молчаливое соглашение о том, что в дневные часы нам говорить не о чем. Так как мы были на моей территории, я решила заговорить первой; к тому же ей явно было не по себе.
– Итак, – бодро проговорила я, отряхивая джинсы и небрежно запрокидывая ногу на ногу, – ты пришла рассказать мне о Тиме Маквертере. Я внимательно слушаю.
– Я бы на твоем месте так не радовалась, Рози. То, что я скажу, может тебе не понравиться.
– А ты попробуй.
– Вообще-то, если честно, я поражаюсь, как ты сама до сих пор не узнала. Я-то думала, что ты убила Гарри именно из-за этого. Помню, когда это случилось, я была в жутком шоке, но в глубине души восхищалась тобой. Я подумала: ничего себе, а у этой девчонки яйца на месте. Кто бы мог подумать, что ей хватит смелости распрощаться со стариной Гарри.
– Что ж, ты права, – медленно проговорила я. – Мне не хватило смелости с ним распрощаться. Поэтому я его и не убила. Поэтому, Шарлотта, кончай клеветать и переходи к делу.
– Ты же не ездила с нами на уикенд к Камеронам, да? – помедлив, спросила она. – По-моему, ты тогда как раз была на сносях.
Я растерялась. К Камеронам? Что еще за Камероны, черт возьми? Я попыталась вспомнить то время, когда была беременна Айво. Тогда друзья Гарри так часто устраивали грандиозные вечеринки в загородных домах, на которые Гарри с радостью сбегал, сжимая в одной руке телогрейку, а в другой – ружье, а я так мучилась утренней тошнотой и усталостью, что была только счастлива, когда он уезжал. Одним ртом меньше – так я считала. Где он пропадал, у каких друзей – я даже не запоминала. И имя Камерон мне ни о чем не говорило.
– Нет, я их не помню. Я знаю, что Гарри как-то уехал на уикенд, когда у меня уже почти начались схватки. Я была не в восторге, но куда он тогда отправился, не припоминаю.
– Точно, он был у Камеронов. Они живут в Элсворти-Холл, в Шропшире. Не знаю, бывала ли ты в Шропшире, Рози, но это очень скучное место. Много травы, много овец, охота, и, пожалуй, все. Так что люди учатся сами себя развлекать, придумывают себе всякие забавы. – Она горько улыбнулась и закурила. – А эти Камероны – дикая семейка, – мягко добавила она, выдыхая дым тонкой струйкой. – Все шестеро. Самый младший, Мики, хуже всех. Вконец спятивший ублюдок. Ему тогда было лет девятнадцать; в те выходные он приехал из Оксфорда и привез с собой приятелей из клуба «Пьерс Гэвестон». Среди них был и Тим.
– О! Правда? Надо же, как странно. Значит… – Я нахмурилась. – Погоди-ка, значит, Гарри тоже был с ним знаком? Он знал Тима?
– О, мы все знали Тима. И он всем нам понравился. Этот безумно красивый мальчик с ангельской внешностью, большими голубыми глазами и растрепанными светлыми кудрями… о да, мы все были без ума от Тима. И играли в его игры. До поры до времени.
– Какие еще игры?
– Ну, ты понимаешь. Те, в которые играют после ужина. Ты наверняка помнишь, какими мы были идиотами, Рози. Нам не терпелось нажраться в хлам, содрать с себя одежду и начать швыряться хлебом, танцевать на столе – вести себя как дети. Помню, как ты смотрела на нас за ужином: осуждающий и скучающий взгляд. Кажется, в такие моменты ты всегда уходила спать.
– О да. Может, я и зануда, но подобные развлечения не по мне.
– Но они как раз для меня, не так ли? Всем известно, что я за штучка. Старая проказница Шарлотта. Готова на все. Она не испортит веселья ни за что на свете. – Она сделала большой глоток – Да, проказница Шарлотта, – мягко повторила она. И посмотрела на меня. – Увы, даже я не осмелилась принять участие в некоторых забавах нашего милого мальчика Тима.
– В каких?
– Скажу лишь, что Тиму было мало игры в покер на раздевание; ему было мало видеть всех голыми. Он хотел увидеть их в действии.
– Черт. – Я выпучила глаза. – Ты хочешь сказать, что…
– Я извинилась и пошла спать, – продолжала она, – и, несомненно, пропустила самое интересное. Я искренне верю, что если я чего-то не видела, этого вроде как и не было, понимаешь? Так вот, на следующее утро я проснулась и обнаружила, что Боффи рядом нет, и подслеповато поплелась по коридору его искать. Я вошла в соседнюю дверь, в комнату Гарри, посмотреть, не ввалился ли он по ошибке туда, но комната была пуста. Тогда я открыла дверь напротив – это оказалась комната Тима – и увидела их. Половина гостей спали в одной постели. Так мило.
– То есть…
– Тим, Боффи, Гарри, две сестрички Камерон.
– Господи Иисусе. Гарри! И Лавиния! А я всегда считала ее такой святошей!
– Можешь мне поверить, с павлиньим пером в заднице у нее был не такой уж святой вид.
– Хочешь сказать… они были голые?
– Не совсем. Скорее, на разной стадии раздевания, что выглядело весьма нелепо. На них было все, что угодно – от женского белья до абажуров, бандажей для мошонки, виноградных гроздей и боа из перьев. Небритые, серые рожи. Они крепко спали, раскинув руки и ноги и раскрыв рты; повсюду валялись бутылки джина.
– Господи.
– Увидев меня, они очень засмущались. Боффи вывалился из комнаты в розовой ночнушке и поплелся за мной по коридору, божась на чем свет стоит, что это было всего лишь безобидное, забавное и совершенно невинное дурачество. Он настаивал, что ничего не было, и раскаивался, как невинный ягненок. Он был так искренне расстроен, так мил со мной все последующие дни, что я наконец сдалась и простила его. Решила, что это было всего лишь развлечение на одну ночь под влиянием спиртного и бог знает чего еще, и приказала себе забыть об этом случае, хотя в глубине души поклялась, что к Камеронам мы больше не поедем.
– Но я думала, тебе все это по душе. Бурное веселье, игры с переодеванием. Между прочим, я думала, что ты была зачинщицей.
– Неужели? Это все было напоказ, – с горечью проговорила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Я бегала по комнате, хватая пальто, деньги, ключи, сумочку, и в последний момент поднялась наверх и наткнулась на… шляпную булавку. Мамочка всегда внушала нам с Филли, что когда едешь общественным транспортом или где-то еще, где могут промышлять подозрительные личности – по мнению моей матери, подозрительными были все, у кого плащ чуть потрепан, – очень важно иметь с собой шляпную булавку. Это просто жизненно необходимо. Куда ее втыкать при подходящем случае, я понятия не имела, но ни капли не сомневалась, что сегодня булавка может мне пригодиться.
Я сбежала вниз по лестнице, подхватила Айво на руки и посадила бедного ошарашенного ребенка обратно в машину. Потом очень, очень осторожно проехала по объездной дорожке и остановилась чуть в сторонке от Фарлингса. С сыном на руках прокралась к кухне и поскреблась в окно, одновременно нервно поглядывая на двери спален. Его нигде не было видно, но это вовсе не значит, что он не следит за мной из башни или еще откуда-нибудь.
Я поскреблась еще разок.
– Марта! – прошипела я. – Слава богу, ты вернулась.
– А, это ты, – сказала Марта, открывая окно. – Он тебя повсюду ищет.
– И где он сейчас?
– Наверху, – она мотнула головой, – опять нецензурно орет по межгороду.
– Марта, мне нужно поехать в Лондон. Ты здесь еще побудешь? Не присмотришь за Айво?
– Присмотрю, конечно, Рози. Ты так много для меня сделала.
Она протянула руки, и я передала ей ребенка.
– И сделай мне одолжение, не говори Джоссу, куда я еду, ладно?
– Ладно, – неуверенно пробормотала она. – Значит, с тобой все в порядке? Ты больше не в беде?
– Нет, конечно. Я вернусь к вечеру, обещаю.
– Будь осторожна, – шепнула она мне вслед.
Я неслась по М4 на огромной скорости. Рулевое колесо отчаянно тряслось, и вся машина тревожно подрагивала. Моя старенькая бедняжка «вольво» уже давно пережила свои лучшие годы, и слишком частые поездки по кочковатым сельским тропкам брали свое. Мотор зловеще шипел и отчаянно противился моим попыткам изобразить из себя героя сериала «Полиция Майами» и грубо эксплуатировать ржавые древние шестеренки. Только не сломайся, взмолилась я сквозь зубы. Пусть от тебя что-нибудь отвалится, но только не сломайся. Скоро отвезу тебя в сервис, клянусь.
Без десяти два я подъехала к своему лондонскому дому. Я вышла из машины и огляделась. На улице было тихо и пустынно, как всегда посреди недели в середине дня. Я открыла маленькую железную калитку, которая привычно забряцала, и пошла по дорожке. В маленьком садике землю устилали гнилые листья; на облетевшем розовом кусте повисла обертка от «Твикса», принесенная ветром. Она печально трепыхалась на ветру. Я схватила ее, почувствовав угрызения совести при виде окружавшего меня запустения: ведь когда-то я трудолюбиво разбивала эту клумбу, сеяла траву, с религиозным рвением ухаживала за маленьким клочком земли, исполняя свой супружеский долг. Я повернула ключ в замке парадной двери. Когда мне наконец удалось оттолкнуть гору рекламного мусора, накопившегося за дверью, в нос мне ударил отвратительный запах сырости, всегда обитающий в заброшенных домах. Мне хотелось броситься к окнам и распахнуть их настежь, вытереть пыль со всех поверхностей, но я ограничилась тем, что прошла в кухню и открыла дверь черного хода, впустив поток холодного и влажного январского воздуха.
Повернувшись и войдя в дом, я вдруг поняла, что, возможно, здесь есть кто-то еще. С ухающим сердцем я замерла на месте и прислушалась. Может, мой таинственный друг уже здесь: взломал замок или пробрался через окно на втором этаже, а теперь поджидает меня, скрючившись за креслом или притаившись за дверью?
Сердце бешено заколотилось, а пальцы крепко сжали булавку в кармане. Я осторожно прокралась в комнату, поднялась наверх, заглянула в шкафы и под кровати, как делала, когда Айво снился кошмар. Только на этот раз мне не хватило храбрости закричать: «Выходи, медведь гризли, где бы ты ни был! Придется тебе сражаться с мамочкой!»
Я осмотрела и ощупала все возможные места и, наконец убедившись, что кроме меня, в доме никого нет, спустилась вниз. Как странно, что все в доме лежит на своих местах, даже диванные подушки, хотя здесь недавно побывала полиция. Я еще раз убедилась, что разруха в коттедже действительно была нужна им лишь для виду, и меня в который раз охватила ярость. Эти ублюдки просто хотели напустить на меня страху.
В прихожей я задержалась и провела пальцем по запыленной фотографии, стоявшей на столике. Это были крестины Айво. Я взяла снимок и стала разглядывать эту якобы счастливую семейную картину. На переднем плане стояла моя мать в пронзительно-желтом костюме; у нее был довольный и гордый вид. Я приютилась рядом с ней: раскрасневшаяся и довольно толстая, но счастливая, с Айво на руках. Позади – папа, как обычно бледный, но улыбающийся, а рядом с ним – Филли, роскошная и холеная, в кремовом льняном костюме и темно-синей шляпе. Майлз смотрел не в камеру, а на Филли, с нескрываемым обожанием. Здесь был и Том, загорелый, красивый, в светло-голубой рубашке от «Брукс Бразерс», только что из Лос-Анджелеса. Элис, крестная мама, немного уставшая, но все же ослепительно красивая в жакете из старинного кружева и гобелена; рядом с ней – Майкл, явно позирует перед камерой, напыщенный донельзя, самодовольный, кичащийся своей мужской неотразимостью. Крестным отцом был Боффи – он широко улыбался в костюме в тонкую полоску, а рядом с ним – Шарлотта в винно-красном костюме и дядюшка Бертрам, проказливо ухмыляющийся в камеру. В первом ряду, рядом со мной, стоял Гарри. Его костюм десятилетней давности чуть не лопался по швам: в свое время это была довольно оптимистичная покупка, но в крестины Айво его пришлось запихивать в костюм силой. Лицо Гарри побагровело: наверное, залил за воротник по случаю; но он сияюще улыбался Айво и был безмерно рад.
Я еще раз взглянула на фотографию. В горле у меня повис комок. Что бы ни произошло позже, что бы мы ни делали, ни говорили, на этой фотографии была счастливая семья в счастливый день. С удивлением, пытаясь рассуждать справедливо и не сентиментальничать, я осознала, что тот день действительно был одним из самых счастливых в моей жизни. Крестины моего любимого сына.
Дверной звонок прорезал тишину. Я чуть не выпрыгнула из своей шкуры и при этом выронила фотографию, которая упала на каменный пол. Стекло разбилось на тысячу осколков. Я быстро выбежала из комнаты, пробралась в прихожую и притаилась за занавеской у панорамного окна. Я проползла вдоль стены и выглянула на улицу. Сердце выпрыгивало из груди. Боже, а ведь я хотела подготовиться, собраться с духом, занять выгодную позицию: например, у окна на втором этаже, чтобы сразу увидеть, кто идет по улице и по садовой дорожке! А теперь все, что я видела, да и то выгнув шею, – это красный мерседес, припаркованный на соседней улице. Машина была незнакомая. Немного отодвинув занавеску, я заметила чей-то боковой силуэт на крыльце. Человек у двери был в длинном пальто и коричневой фетровой шляпе и нарочно встал поближе, чтобы мне ничего не было видно.
Я прижалась к занавеске. В горле пересохло, и меня сильно затошнило. Какого черта я здесь делаю? Ох Рози, дурочка, зачем же ты приехала? В какой-то момент в голове промелькнула мысль, что надо бежать. Я могу рвануть по коридору в открытую дверь черного хода. Но, собравшись с духом, я прокралась обратно через гостиную и вошла в прихожую. На цыпочках, украдкой, подошла к входной двери. Проклиная все на свете, что мне не хватило сообразительности потратиться на маленькие глазочки, о которых вечно твердил Гарри, я медленно потянулась к задвижке. Сжала ее, и тут в дверь позвонили опять. Настойчиво, прямо над моим ухом.
– Ааааа! – невольно завизжала я, и тут же жалко пропищала: – Иду!
Я подождала. Молчание. Господи, как мне хотелось, чтобы чей-нибудь дружелюбный голос ответил: «Вот и отлично! Не спеши, это всего лишь я, молочник принес пакет молока!» Но этого не произошло. И я снова подняла руку, дернула засов, открыла дверь и вгляделась. На пороге, в длинном черном пальто и старой фетровой шляпе, надвинутой на самые глаза, стояла Шарлотта.
Глава 27
– Шарлотта!
– Здравствуй, Рози.
– Господи! – Я вытаращилась на нее, как идиотка, с открытым ртом.
– Можно войти? – наконец произнесла она.
– Что? О! Боже, да, разумеется… извини, проходи, конечно! Я рада тебя видеть!
Я радостно отошла в сторону. Господи, какое облегчение!
Шагнув в дом, она подставила щеку для поцелуя. И мне так не терпелось ее чмокнуть, что я поскользнулась и упала на нее, чуть было не поцеловав ее взасос.
Она зашла и неуверенно замялась посреди комнаты, оглядываясь вокруг. Одной рукой она теребила шелковый шарф, и я сразу поняла, что она нервничает.
– Давай я возьму твое пальто и шляпу.
– Спасибо, – пробормотала она, торопливо сбросила пальто и протянула мне. Потом пригладила темно-синюю юбку и коснулась нитки жемчуга на шее.
– Может, хочешь выпить? – предложила я. – Или, если слишком рано, могу сделать кофе или чай…
– Нет, я с удовольствием выпью. Джин-тоник, пожалуйста, – добавила она. Глаза торопливо скользнули к бару: ей явно не терпелось.
Я бросилась смешивать джин-тоник безо льда, потому что морозильник разморозился, и без лимона. Я все время извинялась, но была рада, что мне нашлось хоть какое-то занятие. И есть что сказать.
– Ты и не представляешь, как я рада тебя видеть, Шарлотта, – лепетала я, позвякивая бутылками. – Ты понятия не имеешь, как я волновалась. Я думала, сюда собирается вломиться маньяк в лыжной шапке, который свяжет меня, воткнет в глотку кляп и оттащит в погреб, а потом будет пытать меня тупыми инструментами. Что же ты не подписала то письмо? Я бы так не нервничала.
– Извини, это и вправду смахивает на дешевый детектив, но я должна была быть уверена, что ты никому не скажешь. Полиции, например.
Я протянула ей стакан, села напротив и стала смотреть, как она пьет. Шарлотта была красиво одета, как и всегда: темно-синяя плиссированная юбка, кашемир. Но с нашей последней встречи она сильно похудела. Она была девушкой крепкого сложения, с мощными бедрами, но сейчас юбка почти сваливалась с нее; щеки впали, кожа обтянула скулы, и глаза казались темными и изнуренными. На ней было много косметики: обычно днем она так не красилась. Мне пришло в голову, что мы с Шарлоттой ни разу в жизни не виделись один на один, как сейчас. Она всегда была во главе шумной, устрашающей банды, и встречались мы лишь за праздничным столом, заключив молчаливое соглашение о том, что в дневные часы нам говорить не о чем. Так как мы были на моей территории, я решила заговорить первой; к тому же ей явно было не по себе.
– Итак, – бодро проговорила я, отряхивая джинсы и небрежно запрокидывая ногу на ногу, – ты пришла рассказать мне о Тиме Маквертере. Я внимательно слушаю.
– Я бы на твоем месте так не радовалась, Рози. То, что я скажу, может тебе не понравиться.
– А ты попробуй.
– Вообще-то, если честно, я поражаюсь, как ты сама до сих пор не узнала. Я-то думала, что ты убила Гарри именно из-за этого. Помню, когда это случилось, я была в жутком шоке, но в глубине души восхищалась тобой. Я подумала: ничего себе, а у этой девчонки яйца на месте. Кто бы мог подумать, что ей хватит смелости распрощаться со стариной Гарри.
– Что ж, ты права, – медленно проговорила я. – Мне не хватило смелости с ним распрощаться. Поэтому я его и не убила. Поэтому, Шарлотта, кончай клеветать и переходи к делу.
– Ты же не ездила с нами на уикенд к Камеронам, да? – помедлив, спросила она. – По-моему, ты тогда как раз была на сносях.
Я растерялась. К Камеронам? Что еще за Камероны, черт возьми? Я попыталась вспомнить то время, когда была беременна Айво. Тогда друзья Гарри так часто устраивали грандиозные вечеринки в загородных домах, на которые Гарри с радостью сбегал, сжимая в одной руке телогрейку, а в другой – ружье, а я так мучилась утренней тошнотой и усталостью, что была только счастлива, когда он уезжал. Одним ртом меньше – так я считала. Где он пропадал, у каких друзей – я даже не запоминала. И имя Камерон мне ни о чем не говорило.
– Нет, я их не помню. Я знаю, что Гарри как-то уехал на уикенд, когда у меня уже почти начались схватки. Я была не в восторге, но куда он тогда отправился, не припоминаю.
– Точно, он был у Камеронов. Они живут в Элсворти-Холл, в Шропшире. Не знаю, бывала ли ты в Шропшире, Рози, но это очень скучное место. Много травы, много овец, охота, и, пожалуй, все. Так что люди учатся сами себя развлекать, придумывают себе всякие забавы. – Она горько улыбнулась и закурила. – А эти Камероны – дикая семейка, – мягко добавила она, выдыхая дым тонкой струйкой. – Все шестеро. Самый младший, Мики, хуже всех. Вконец спятивший ублюдок. Ему тогда было лет девятнадцать; в те выходные он приехал из Оксфорда и привез с собой приятелей из клуба «Пьерс Гэвестон». Среди них был и Тим.
– О! Правда? Надо же, как странно. Значит… – Я нахмурилась. – Погоди-ка, значит, Гарри тоже был с ним знаком? Он знал Тима?
– О, мы все знали Тима. И он всем нам понравился. Этот безумно красивый мальчик с ангельской внешностью, большими голубыми глазами и растрепанными светлыми кудрями… о да, мы все были без ума от Тима. И играли в его игры. До поры до времени.
– Какие еще игры?
– Ну, ты понимаешь. Те, в которые играют после ужина. Ты наверняка помнишь, какими мы были идиотами, Рози. Нам не терпелось нажраться в хлам, содрать с себя одежду и начать швыряться хлебом, танцевать на столе – вести себя как дети. Помню, как ты смотрела на нас за ужином: осуждающий и скучающий взгляд. Кажется, в такие моменты ты всегда уходила спать.
– О да. Может, я и зануда, но подобные развлечения не по мне.
– Но они как раз для меня, не так ли? Всем известно, что я за штучка. Старая проказница Шарлотта. Готова на все. Она не испортит веселья ни за что на свете. – Она сделала большой глоток – Да, проказница Шарлотта, – мягко повторила она. И посмотрела на меня. – Увы, даже я не осмелилась принять участие в некоторых забавах нашего милого мальчика Тима.
– В каких?
– Скажу лишь, что Тиму было мало игры в покер на раздевание; ему было мало видеть всех голыми. Он хотел увидеть их в действии.
– Черт. – Я выпучила глаза. – Ты хочешь сказать, что…
– Я извинилась и пошла спать, – продолжала она, – и, несомненно, пропустила самое интересное. Я искренне верю, что если я чего-то не видела, этого вроде как и не было, понимаешь? Так вот, на следующее утро я проснулась и обнаружила, что Боффи рядом нет, и подслеповато поплелась по коридору его искать. Я вошла в соседнюю дверь, в комнату Гарри, посмотреть, не ввалился ли он по ошибке туда, но комната была пуста. Тогда я открыла дверь напротив – это оказалась комната Тима – и увидела их. Половина гостей спали в одной постели. Так мило.
– То есть…
– Тим, Боффи, Гарри, две сестрички Камерон.
– Господи Иисусе. Гарри! И Лавиния! А я всегда считала ее такой святошей!
– Можешь мне поверить, с павлиньим пером в заднице у нее был не такой уж святой вид.
– Хочешь сказать… они были голые?
– Не совсем. Скорее, на разной стадии раздевания, что выглядело весьма нелепо. На них было все, что угодно – от женского белья до абажуров, бандажей для мошонки, виноградных гроздей и боа из перьев. Небритые, серые рожи. Они крепко спали, раскинув руки и ноги и раскрыв рты; повсюду валялись бутылки джина.
– Господи.
– Увидев меня, они очень засмущались. Боффи вывалился из комнаты в розовой ночнушке и поплелся за мной по коридору, божась на чем свет стоит, что это было всего лишь безобидное, забавное и совершенно невинное дурачество. Он настаивал, что ничего не было, и раскаивался, как невинный ягненок. Он был так искренне расстроен, так мил со мной все последующие дни, что я наконец сдалась и простила его. Решила, что это было всего лишь развлечение на одну ночь под влиянием спиртного и бог знает чего еще, и приказала себе забыть об этом случае, хотя в глубине души поклялась, что к Камеронам мы больше не поедем.
– Но я думала, тебе все это по душе. Бурное веселье, игры с переодеванием. Между прочим, я думала, что ты была зачинщицей.
– Неужели? Это все было напоказ, – с горечью проговорила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44