– А этот пантерный мухомор сильно отличается от других грибов? – пролепетала я. – Он что, зеленый или желтоватый? Я бы его узнала?
– Господи, Рози, я понятия не имею, и откуда вам-то знать? Вы же не миколог, черт возьми. Это был несчастный случай, поймите. Он их сам собрал и сам съел, вот и все. Точка. Хватит себя винить!
– Но я и вправду виню себя!
Я тихо заплакала, стараясь, чтобы Джосс не заметил этого. Шмыгнула носом и вытерла сопли рукавом.
– Он… ему было больно?
– Вряд ли. Я уверен, что в больнице ему было очень удобно.
Я понимала, что Джосс ничего не знает и врет напропалую, но я была ему благодарна. Бедняга Гарри. Вот, так-то лучше: бедняга Гарри! Вдруг я вспомнила, что утром ему нездоровилось. Наверное, тогда все и началось. И я ему не поверила! Бессердечно погрузила его в такси, прогнала, как грязную старую муху!
– Кто был с ним, когда он умер?
– Тот парень, с которым он обедал. И его жена.
– Шарлотта?
– Не знаю, как ее зовут.
Я кивнула. Боффи и Шарлотта. Вот дела. Повисла тишина. Джосс заговорил первым:
– У вас есть что-нибудь выпить?
– О нет, извините. Я еще не обустроилась. Ммм, может, чашку кофе или… – Я вежливо поднялась.
– Не говорите глупостей, я имел в виду для вас. Я принесу бренди.
– Нет, нет, не надо, я…
Но он уже ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Я опять села и уставилась в огонь, на тлеющие поленья. Значит, Гарри мертв. Я хотела развестись, а он меня опередил. В каком-то смысле, он оказал мне услугу. Сделал одолжение.
Вскоре Джосс вернулся, принеся с собой порыв холодного ветра и бутылку бренди. Захлопнул дверь сапогом и стряхнул снег с волос. Потом сел и разлил янтарную жидкость, удерживая бокалы в одной руке.
– Держите.
– Спасибо.
– Курите?
– Нет.
– Я тоже, как правило.
Очевидно, сегодня настало время нарушить правило: он достал пачку сигарет, постучал по донышку, вытянул зубами одну сигарету, закурил и вдохнул дым с такой силой, что тот должен был дойти ему до пяток. Тоненькой струйкой выпустил дым в потолок. Лицо его было бледным и обеспокоенным. Наши взгляды пересеклись.
– У меня жена умерла, – вдруг произнес он, словно желая объясниться.
Конечно. Конечно же, сразу после рождения близняшек. Но… боже мой, ведь в моем случае все по-другому, я не… Я попыталась объяснить:
– Джосс, я не хочу, чтобы вы питали иллюзии на мой счет. Я, конечно, в шоке, но понимаете, я же все равно собралась от него уходить, и вы это знали, не так ли? Я не… мы не любили друг друга. – Я выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза. – Хочу, чтобы вы знали: я не раз представляла себе, как мой муж умрет. Я проделывала это регулярно.
Он улыбнулся.
– Почему вы улыбаетесь?
– Извините. Просто вы похожи на члена Ассоциации Анонимных Алкоголиков. Меня зовут Рози Медоуз, и я фантазирую о смерти мужа.
– Разве это не отвратительно?
– Нет, это нормально.
– И я чувствую… – (О, черт, теперь меня понесло, клапан открылся, и я в переносном смысле поднялась на ноги и захотела поделиться с остальными анонимными членами группы…) – Понимаете, я чувствую себя хорошо. Конечно, мне не по себе, я в замешательстве, мне грустно. Но грустно оттого, что мне странно представить, что он не спит сейчас в нашей лондонской кровати, что он не встанет утром, не спустится, шатаясь, в кухню; странно представить, что я больше никогда его не увижу, не услышу его голос или его шаги, что он не позовет меня по имени. Но той жуткой кровоточащей боли, которую, я уверена, испытывали вы, нет и в помине.
– Никто не заставляет вас ее испытывать, – мягко проговорил он. – Для горя не существует общепринятой формулы. К тому же я рад это слышать.
Такого дерьма никому не пожелаю.
– Он махом осушил бокал.
– Наверное, вы ее очень любили.
– Когда Китти умерла, мне казалось, будто из меня вытекла вся кровь. По капле. Я стал калекой. Беспомощным калекой. Мне казалось – не то чтобы часть меня ушла вместе с ней, как говорят некоторые, это было бы утешением, – нет, мне казалось, что ту силу, что давала мне жизнь, энергию, радость, словно засосало в глубокую бездонную пустоту. Мою душу, наверное. – Он разглядывал свой пустой бокал. – Не уверен, что она вернулась обратно.
На секунду он показался мне таким незащищенным, уязвимым и очень печальным. Будто на миг приоткрылось окно, и мне удалось увидеть какой-то проблеск за темным фасадом. Он резко поднял голову, и окошко намертво захлопнулось.
– Но жизнь продолжается, и кроме этих слов, есть и другие замусоленные клише, выбирайте любое. Мне нужно было заботиться о Тоби и близняшках, и я должен был жить дальше. Но после такого всегда… что-то ломается. Ты уже не такой, как прежде. – Он мягко улыбнулся. – Но несчастье же у вас, Рози. С какой стати мы говорим обо мне?
– Просто мне совестно, что я не чувствую то же, что и вы, наверное. Не чувствую то, что должна испытывать жена после смерти мужа.
– Бывшего мужа.
Я вяло улыбнулась.
– Послушайте, – продолжил он, – никто не ждет, что вы будете в глубоком трауре, никто не ожидает завываний и вдовьих одежд, не думает, что вы уйдете в ближайший монастырь, распевая «Живые холмы». И что бы вы ни думали сейчас, послушайте меня: вы в шоке, и какое-то время любое упоминание о его смерти будет для вас нервной встряской.
Я кивнула. Вот это я понимаю. Нервная встряска – вообще нормальное для меня состояние. Я глотнула бренди и с благодарностью взглянула на Джосса.
– Говорят, что вы жестокосердный задавака, – выпалила я. – Но все это враки. Вы милый, порядочный человек.
Он откинул голову и расхохотался.
– Порядочный – это точно, я вроде ни разу не пытался воспользоваться бесплатным кабельным телевидением и не щипал теток за задницы в лифте. Но «милый»… немногих людей назовешь милыми. – Он посмотрел на меня, все еще улыбаясь краешком губ. – С вами все будет в порядке, Рози?
– Да. Да, я справлюсь.
– Я имею в виду – вы не боитесь оставаться одна? Или хотите, чтобы я побыл с вами?
– О! Простите ради бога. – Я поискала часы. – Наверное, уже совсем поздно, да?
– Примерно четверть пятого. Вам нужно попробовать уснуть, если сможете. Бренди я оставлю – вдруг вам еще захочется.
– Спасибо, – улыбнулась я. От его доброты на глаза навернулись слезы.
Он поспешно и неловко похлопал меня по плечу и ушел.
Оставшись одна, я долго смотрела на гаснущий огонь, сжимая в ладони бокал. Не было никакого смысла идти спать – все равно бы я не заснула. Наступил рассвет, проснулось солнце, а вскоре проснулся Айво. Я быстро накормила его завтраком, закутала в зимний комбинезончик, после чего, к его восторгу, мы вышли на заснеженную улицу. Небо было ярко-голубое, а под ним, насколько хватало глаз, все запорошило мягким белым снегом, словно облака опустились на землю.
Я взяла своего мальчика за руку, и мы отправились гулять к белым светлым полям, которые простирались перед нами, как покрытое рябью море с отливающими голубым барашками. Мы шли по тропинке через поле. Айво дергал заснеженные ветки и хихикал, когда снег падал ему на шапку. Нас окутали тишина и белизна; мне казалось, что во всем мире в то утро остались лишь мы двое. Мы долго шли вперед; Айво, устав, забрался ко мне на руки, и стало тяжело. Я знала, что скоро придется поворачивать домой, иначе я так и рухну на снегу. На горизонте виднелся Фарлингс: я нарочно не теряла его из виду, так как боялась заблудиться. Я зашагала по полю к особняку. Мы возвращались окольным путем, и я подошла к особняку с фасада. Утомленно ступая по подъездной дорожке, я заметила припаркованный на полпути «лэндровер». По ту сторону каменного с решеткой забора стоял мужчина в кепи и телогрейке. Он надел сбрую на серую кобылу и подвел ее к воротам. Она сильно хромала. Он увидел меня и улыбнулся:
– Доброе утро!
– Доброе утро. Прекрасная погода, правда?
– Волшебная, но, боюсь, не самая лучшая для моей бедной девочки. – Он погладил кобылу по шее. – Она слишком стара, чтобы радоваться снегу, в отличие от карапуза, который сидит у вас на плечах.
Он пристально посмотрел на меня. Высокий, с волнистыми каштановыми волосами и глазами цвета мха. Когда он улыбался, они превращались в щелочки. Он стащил перчатку и протянул руку:
– Алекс Мунро, местный ветеринар. А вы, наверное, новые жильцы из коттеджа?
– Надо же, как быстро распространяются слухи. Да. Я Рози Медоуз. – Я пожала его руку и заметила, что у него довольно обаятельная и сексуальная улыбка. Если ее правильно применить, она может быть и фатальной. Я немедленно опустила глаза и посмотрела на лошадиную ногу. – Что с ней?
– О, всего лишь небольшой приступ артрита, с ней это каждый год бывает, особенно в такой холод. Она поправится, только нужно забинтовать ей ноги и не выпускать на улицу. Я хочу отвести ее в конюшню напротив вашего коттеджа. Вы присмотрите за ней?
– Конечно. Правда, я не очень-то разбираюсь в лошадях.
– О, ей всего-то и нужно для счастья, чтобы ее время от времени потчевали морковкой.
– С этим я справлюсь.
Он медленно провел лошадь в ворота, и мы вместе отправились к коттеджу. Кобыла жалко прихрамывала рядом с ним. Я была заинтригована.
– Вы всегда так рано приходите? Неужели боитесь, что какая-нибудь лошадь опять захромала? Рановато для посещения пациентов.
– Нет, я не просыпаюсь в рассветные часы и не думаю: господи, пошел снег, надеюсь, старушка Саша в порядке, пойду-ка я посмотрю! Нет, он мне сам позвонил. Он всегда волнуется за нее, это любимица Китти.
Он кивнул головой в сторону дома, и я с изумлением заметила, что в одном из окон мастерской горит свет. В окне вырисовывался профиль Джосса: он склонил голову и с резцом в руке трудился над чем-то вроде огромного булыжника. Значит, он тоже не спит.
– Он позвонил мне на мобильный и сказал, что видел, как она хромает, и что, похоже, ей больно. Он не ошибся, но иногда хочется, чтобы этот парень хотя бы изредка спал и не замечал таких вещей. Хотя я все равно возвращался с ночного вызова, так что какая разница.
– Значит, он вообще не спит? – спросила я, возвращаясь к Джоссу.
– Наверное, спит иногда, но всякий раз, когда я выезжаю по ночам и еду мимо, он в своей мастерской, стучит молотком.
– Зато он заботится о лошадях, – встала я на защиту.
– Возможно, но зачем он их держит – одному богу известно, они все равно не бегают. Думаю, у него к ним сентиментальная привязанность, ведь это лошади Китти, и Аннабел они нравятся: она считает, что лошади – неотъемлемая часть роскошного особняка знаменитости. Любит, чтобы они надменно гарцевали вдоль забора, когда приезжают гости.
– Вы их хорошо знаете, да? – как бы невзначай спросила я. – Джосса и Аннабел?
– Знаю, но только как клиентов. Он редко снисходит до разговоров, да и тогда высокомерный, презрительный; а вот она прелесть. Я так понимаю, вы с ней знакомы?
– С Аннабел? Нет, я только вчера въехала.
– Ясно. – Он поставил Сашу в конюшню и повернул ее так, что голова высовывалась над дверью. Снял сбрую и стал смотреть, как я глажу ее нос. – Ей так нравится.
– Я вижу.
– И еще она любит, чтобы ей щекотали спину.
– Кто же не любит. – (Зря я это сказала. Он просиял, глаза загорелись, словно он уловил в моих словах намек)
– Это точно, – тихо ответил он.
Проклятье. Я в рьяной сосредоточенности принялась почесывать Сашин нос, но все равно густо покраснела и почувствовала, что он с любопытством за мной наблюдает.
– Рановато для прогулки по лугам, не так ли? – заметил он. – Еще даже восьми нет.
– Знаю, но Айво проснулся, утро выдалось такое замечательное, что я подумала: почему бы и нет?
– Почему бы не вывести шаловливого карапуза на свежий воздух, и пусть вторая половина поспит подольше. Как учтиво с вашей стороны.
– Хмм, нет. Вообще-то, никакой второй половины нет.
– О! Извините. Вы в разводе?
– Нет. – Я набрала воздуху в легкие. – Я вдова.
– Господи, мне так жаль. – Похоже, он говорил искренне. – Очень жаль. – Он нахмурился и сжал ножку Айво, свисающую с моего плеча. – Ну и ну. Бедный маленький карапуз.
Повисла тишина. Он явно был растроган.
– Это произошло… недавно?
– Хмм, да. Совсем недавно, – ответила я и взмолилась, чтобы он не стал допытываться.
– Мальчик его знал? – Он кивнул на Айво.
– Отца? Да. Да, знал.
– Ясно. Что ж, это хорошо. Хорошо, что у него остались воспоминания.
– Да.
К счастью, в тот самый момент подъехала машина. Мы обернулись. Снег приглушал звук шин, но мотор шумно гудел, и автомобиль медленно и осторожно прокладывал путь вокруг особняка по окольной дорожке, ведущей к коттеджу. Мы видели, как он потихоньку приближается – это тоже был «лэндровер», видимо единственная машина, способная передвигаться в таких условиях. Джип подъехал ближе, и я увидела Майлза за рулем. Рядом сидела Филли, а на заднем сиденье этого сельскохозяйственного транспорта, предназначенного для перевозки сена и овец, тряслись мои родители. Сердце во мне упало. Черт, ну вот, началось. Траурная карусель закрутилась. Пора громко рыдать, планировать похороны, бить себя в грудь, и моя мать твердо заняла место во главе колонны. Как неловко, подумала я, что моему новому знакомому придется стать зрителем предстоящего спектакля…
Глава 11
Оказавшись в доме, моя мать добрела до ближайшего кресла и бессильно рухнула в него.
– Уууууу, Гарри! – стенала она.
Вся семья окружила ее нестройным кольцом. Папа сжал мое плечо.
– Ты в порядке, милая? – угрюмо спросил он.
– Да, пап, нормально.
– Не повезло парню, – сокрушался Майлз. – Хотя боюсь, это профессиональный риск. Раз уж живешь в деревне. Все это – часть сельской жизни.
Видимо, он имел в виду смерть от отравления грибами. Что ж, можно и так сказать: все равно как если бы тебя задавил комбайн, это тоже часть сельской жизни.
Филли злобно сверкнула на него глазами, нарочито нежно обняла меня и пробормотала:
– Рози, это так ужасно. – Но она слишком поспешно расцепила руки, словно не могла сочувствовать слишком долго.
Минуту мы неловко переминались с ноги на ногу, потом все зашуршали в поисках стульев и уселись, так и не сняв пальто, – было холодно, и, похоже, холод тут стоял постоянный. Айво сел на пол и торжественно развязал шнурки моему отцу, не замечая всеобщего смущения. Мамочка продолжала всхлипывать.
– Страшное дело, – наконец пробормотал папа.
– Хмм, – согласилась я.
– С Бертрамом разговаривала?
– Пока еще нет.
– Времени еще полно. Бедный старик А с Боффи?
– Нет еще.
– Для него тоже удар.
Снова наступила тишина. Похоже, никто не знал, что говорить. Время от времени Филли протягивала мамочке платок или я, потянувшись, поглаживала ее по руке. Вообще-то, меня смущало ее горе: мне было стыдно, что я не могу воспроизвести ничего подобного и даже не способна притвориться. Повисло глубокое молчание, если не считать мамочкиных сдавленных всхлипов. Все разглядывали ковер. У меня остекленели глаза, но я не осмеливалась поднять голову. Боялась, что кто-нибудь посмотрит на меня, а выражение лица у меня будет недостаточно печальное. Я внимательно изучала бахромчатую кромку ковра. Самое ужасное, что пауза затягивалась и меня начал пробирать смешок. Я глубоко вздохнула и стиснула зубы. В воздухе висело невыносимое напряжение. Мамочка громко шмыгнула носом.
– Какой хороший, добрый человек – пролепетала она.
Я уставилась на свои ботинки.
– Такой юный, – простонала она, – и такой храбрый! Погиб в самом расцвете сил!
Я принялась жевать свою щеку изнутри.
– Как и наш господь Иисус Христос!
Это меня добило. Не поднимая головы, я рванула из комнаты в кухню. Распахнула шкаф, пытаясь упрятать постыдное веселье в его глубины. Как и наш господь Иисус Христос! Я разразилась истеричным хохотом в банку маринованных луковичек.
За спиной послышались торопливые шаги. Я с виноватым видом обернулась и увидела Филли: она так крепилась, чтобы не расхохотаться, что стала вся пунцовая.
– Рози, прости, – прыснула она, – я не могу!
– И я тоже… господи, Филли, так же нехорошо!
– Шшшш! – шикнула она и обняла меня; по щекам катились слезы. Мы стояли и покатывались со смеху, вцепившись друг другу в спины.
– Филли, это отвратительно!
– Это все нервы, – серьезно прошептала она. – Такое бывает, после шока.
– Правда? – Я вытерла глаза. – Значит, я не жестокая бессердечная сука?
– Нет, нет, это нормально. Это рефлекс. Все равно что отрезанная куриная голова.
Я подавила смешок: сравнение было совсем неподходящее.
– Ладно, – наконец выпалила она. – Я обещала принести выпить. Вижу, у тебя есть бренди; неси его в комнату, а я возьму стаканы.
Мы успокоились и вышли к остальным с серьезными лицами. Я разлила бренди Джосса. Папа мигом опустошил стакан, задумчиво посмотрел на дно, решительно отставил его в сторону и поднялся на ноги.
– Так. Ну, Рози, я вижу, у тебя все в порядке, так что мы, наверное, поедем.
– О! О да, да, я в порядке. Все нормально. – Я быстро встала.
– Вот и отлично, – он потер ладони, будто мы только что сверили ежедневники и назначили дату веселого путешествия на лодках или что-то вроде того.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44