Кондратий начал было перед сыном проповедь чистоты, но тот
Гордо отвечал,
Божества не замечал,
Не стал слушать и ушел,
да еще обещал посадить за этот «смешок» отца в каменный мешок. Тогда Кондратий, вздохнув, махнул правой рученькой и осудил сына:
О земная клеветина,
Вечером твоя кончина.
Изберу себе слугу
Царя бога на кругу,
А земную царску справу
Отдам кроткому царю.
Я всем троном и дворцами
Александра благословлю,
Будет верно управлять,
Властям воли не давать.
Павел был скоро убит, и взошел на престол Александр I, якобы весьма благоволивший к скопцам.
Эта оригинальная обработка евангельской и династической истории, рассчитанная на склонность к подобного рода сюжетам крестьянской и мещанской среды, завершалась не менее оригинальной концепцией антихриста и страшного суда. Раз «искупитель» пришел для окончательного суда над миром, то нужно было изобразить и картину этого суда. И тут скопческая легенда цепляется не за мифологические образы, а за ту же современность, с которой скопцы были связаны столь тесными узами. Антихрист нашелся в лице императора Наполеона I, вечного врага России и Англии, родился он, конечно, от ненавистницы Петра III, Екатерины II, и хитростью и бесовским лукавством достиг престола. Страшный суд и окончательная победа над антихристом произойдут тогда, когда число обратившихся в скопчество достигнет цифры 144 000, указанной в Апокалипсисе Иоанна. Тогда Селиванов явится на облаках небесных в Москву, соберет звоном в Царь-колокол всех скопцов и отправится с ними в Петербург судить живых и мертвых. Все цари сложат к его ногам короны, все народы должны будут принять его учение. Кто не примет, пойдет в муку вечную; скопцы же воцарятся на земле, а Кондратий вознесется на седьмое небо, отдав всю землю в награду своим верным.
Необыкновенный интерес скопчества к политической власти вполне естествен и понятен при его буржуазном характере. Этот интерес окрашивает в своеобразный цвет скопческого Христа. Это земной царь и бог, родоначальник династии, руководитель царствующего императора. Такой Христос должен был несравненно более импонировать массе, чем постоянно возрождающийся и потому мельчающий хлыстовский Христос. Культ Селиванова прославлял не только бога, но и царскую власть, получавшую в таком соседстве самый высокий, со скопческой точки зрения, религиозный ореол. Скопцы не довольствовались косвенным внушением повиновения предержащей власти, какое могла произвести легенда и песня своей тенденцией. В одном любопытном документе («Известие, на чем скопчество утверждается»), составленном в 1807 г. Елянским, повиновение власти предписывается без всяких обиняков: «возвестила премудрость небесная: аще кто не любит царя и верности ему не хранит, всякую клятву на себя привлечет». Вообще для поддержания послушания скопцы считали хорошими всякие средства. В этом отношении характерно было их отношение к господствующей церкви. В том же документе, который мы только что цитировали, представители церковного сана, архиереи, старцы и законники приравнены к книжникам и фарисеям, а обряды церкви - к мирскому идолопоклонству; но это не мешало богачам скопцам строить соборы и делать большие вклады в монастыри и церкви; недаром и митрополит Филарет ставил скопцов выше других сектантов и даже раскольников.
Будущее земное мессианическое царство принадлежит скопцам; но его ждать еще долго, и потому в голове некоторых из скопцов родилась мысль, нельзя ли переустроить современное государство на таких началах, чтобы в нем формально владычествовали скопцы. Выражением этих стремлений является знаменитый проект камергера Елянского о переустройстве России, представленный им в 1804 г. императору Александру вместе с «Известием, на чем скопчество утверждается», которое должно было привлечь Александра на сторону скопчества. Скопцы предлагают себя в этом проекте на службу государству, для чего вся Российская империя должна переустроиться по их указаниям. «Церковь таинственная, управляемая святым духом... получила небесное повеление, дабы вышла на службу отечеству и тем подвигом увенчала бы новым лавром монарха». В качестве людей, «вкусивших дару небесного», скопцы должны стать секретными советниками и руководителями всех отраслей управления, военного и морского дела. Елянский будет представлять кандидатов в такие советники, по указанию «святого духа», в особую канцелярию, а правительство должно будет передавать их к архиереям для пострижения в монахи и обучения церковной службе. Таким образом, образуются кадры иеромонахов, из которых и будут призываться советники и руководители. По одному иеромонаху вместе со скопческим пророком назначается на каждый корабль, в каждый полк и в каждый город. Они состоят при начальниках и несут такую функцию: «иеромонах, занимаясь из уст пророческих гласом небесным, должен будет секретно... совет подавать как к сражению, так и во всех случаях, что господь возвестит о благополучии или о скорби; а командир оный должен иметь секретное повеление заниматься у иеромонаха полезным и благопристойным советом, не уповая на свой разум и знание». Сам Елянский с двенадцатью пророками должен находиться «всегда при главном армии правителе, ради небесного совета и воли божией, которая будет нам открываться при делах, нужных на месте». Наконец, сам Селиванов, «боговдохновенный сосуд, в котором полный дух небесный отцом и сыном присутствует, обязан быть при лице самого государя императора, и как он есть вся сила пророков, так все тайные советы по воле премудрости небесной будет опробовать и нам благословение и покровы небесные будет посылать». Безопасность и благоденствие России зависят от осуществления этого проекта. «Егда приидет дело в исполнение, уповаем на отца светов помощь, что и без великих сил военных победит господь всех врагов наружных и внутренних». Надо только хранить секрет в тайне, «дабы не пометать бисер»; «и ежели сие таинство премудро министерия российская соблюдет и иностранным землям не откроет, будет всех сильнейшею победительницею всего мира». Правительство, однако, не оценило этого «бисера» и сочло Елянского просто сумасшедшим. Он был заключен в суздальскую монастырскую тюрьму, а проект был похоронен в архиве. Но вряд ли эту оценку можно считать вполне правильной. История знает пример, когда аналогичное устройство успешно и открыто действовало: английские «святые» XVII в. практически пользовались тем, что Елянский только предлагал в своем проекте. Проект опирался на могущественную силу скопческого капитала. Для последнего был далеко не безразличен исход войн Александра I, тесно связанных с русской торговой политикой, и недаром, следовательно, Елянский так настаивает на скопческом руководстве прежде всего флотом и армией. Не вина скопчества была в том, что при дворе все-таки господствовало дворянство, только терпевшее молодую буржуазию и отнюдь не желавшее допускать ее к активному вмешательству в государственные дела.
Золотое время для скопчества окончилось в 20-х годах XIX в. С одной стороны, социальная роль скопчества уже подходила к концу; с другой стороны, скопческие петербургские руководители, не успев обратить Александра в свою веру, начали действовать такими средствами, которые заставили правительство сразу переменить свою милость на гнев. Именно в 1818-1819 гг. началась усиленная пропаганда скопчества среди петербургского гарнизона. Стали производиться массовые оскопления среди солдат, обнаружился также интерес к скопчеству и в среде офицеров - у «императора Петра III» нарождалась своя гвардия. Правительство забеспокоилось и приняло меры. В 1820 г. Селиванов был арестован и сослан в Суздальский монастырь, где и умер в 1832 г.; Кобелев, а также один офицер и 20 солдат Егерского полка были сосланы в Соловецкий монастырь. После этого разгрома петербургские скопцы на время притихли. Но вслед за династической смутой 1825 г. они попробовали опять поднять голову и опять прибегли к прежним средствам. Именно они провозгласили одного из «пророков» Селиванова, Алексея Громова, «апостолом отца-искупителя» и «цесаревичем Константином Николаевичем». Громов говорил, что он «и полдня» не хотел царствовать и передал «всю земную справу братцу Николашке». Однако Громову не удалось сделать такой же блистательной карьеры, как Селиванову. Жизнь его прошла в смене арестов, ссылок в Сибирь и побегов оттуда. В то же время правительство Николая I начало против скопчества целый поход, завершившийся в 1834 г. объявлением скопчества особо вредной сектой. В 1842 г. за оскопление была назначена каторга, и эта мера наказания сохранялась в уголовном кодексе до конца империи. Первое время скопчество еще боролось против сыпавшихся на него ударов; но его внутреннее ослабление шло неудержимым темпом, и с 60-х годов оно перестает быть массовым и жизнеспособным явлением. Оно становится уделом отдельных групп фанатиков-изуверов, процессы которых еще изредка напоминают о его существовании, как, например, московское дело Кудриных (группа 37 скопцов) 1871 г., дело 136 скопцов Мелитопольского уезда 1872 г. или харьковский процесс 1910 г. Как показывают эти дела, социальная база скопчества, сузившись количественно, по своей сущности остается прежней - скопческие «корабли» организуются чаще всего менялами, фабрикантами, раздающими работу на дом оскопленным рабочим, иногда купцами. В этих разрозненных «кораблях» держался культ Селиванова, а иногда и Громова, портреты которых играют роль икон, а также амулетов, носившихся на шее. В 70-х годах XIX в. возникает попытка реформировать скопчество. В Херсонской губернии появился новый скопческий «искупитель», Лисин, который проповедовал «духовное скопчество», т. е. обуздание желаний и господство над ними, и придавал физическому оскоплению лишь подсобное значение. Лисин имел много последователей, но и в этой новой форме скопчество не могло приобрести вновь силы массового явления, так как для него уже не было подходящей социальной базы. Экономическое и социальное развитие России после 1861 г. направило религиозные искания по новым путям, далеким от пуританствующего изуверства «белых голубей»,
СЕКТАНТСТВО ПОРЕФОРМЕННОЙ ЭПОХИ
СЕКТЫ ЭПОХИ ЭМАНСИПАЦИИ
После 1861 г. сектантство получило чрезвычайно широкое распространение и обнаружило целый ряд новых форм и видоизменений, обусловленных пореформенной экономикой и бытом города и деревни. Многочисленные секты пореформенного периода резко распадаются на две группы - на секты чисто крестьянского характера, возникшие в связи с проведением реформы 1861 г., и на секты мелкобуржуазные, смешанного состава, вбиравшие в себя мелкобуржуазные и полукапиталистические элементы деревни и города и возникавшие в связи с быстрым ростом капитализма после 1861 г., который разлагал деревню на противоположные полюсы и питал на первых порах мелкую буржуазию города - кустарей, лавочников, мелких хозяйчиков ремесленных мастерских и небольших фабрик и заводов. В то время как секты первой категории отличались известными индивидуальными чертами, связанными со злобой дня, секты второй категории обнаруживают некоторые общие черты, в особенности ослабление коммунистических и мистических тенденций, заменяющихся нередко самой откровенной защитой частной собственности и рационализмом в догматике и в обрядности. Если секты первой категории были еще организациями борьбы трудящихся, то секты второй категории были уже неприкрытыми организациями эксплуатации и если боролись, то только со своим злейшим конкурентом в этой области - синодальной церковью. Поэтому эти две группы сект должны быть рассмотрены отдельно.
Мы видели, что до эмансипации главным мотивом социально-религиозной теории в крестьянской среде было
иго рабства. Рабство превращало крестьянскую жизнь в сплошную кабалу, из которой крестьянство не находило иного исхода, кроме стихийного бунта или опьянения «духом». Эмансипация выдвинула другой мотив крестьянского протеста. Она, правда, не дала полноправия и свободы, но все же сняла ярмо рабства; зато она была в значительной степени экспроприацией крестьянских наделов. Раньше крестьянин стонал под игом барщины и произвола барина, но он по крайней мере был уверен в том, что барин не даст ему умереть с голоду, ценя его хоть в качестве рабочего скота. Теперь крестьянское хозяйство должно было стать на свои собственные ноги, но при изменившихся к худшему условиях - стало меньше наделов - приходилось арендовать лес и луг. Уже в 60-х годах малоземелье дало себя знать сильной голодовкой, первой наградой крестьянину за его «свободный» труд.
С другой стороны, новую работу крестьянской мысли задало развитие города и его влияние на деревню. Прежде всего с городом теперь сталкивала рядового крестьянина нужда достать ненужные ему сами по себе деньги на уплату податей и аренды. Такой нужды он не знал раньше, если был на барщине. После эмансипации деньги пришлось доставать всякому крестьянину, и эта нужда толкала крестьянина в город или заставляла искать передаточных агентов между деревней и городом. Приходилось либо продавать хлеб, либо уходить на зимнее время на заработки. Но не только самому крестьянину пришлось идти навстречу городу; город сам еще быстрее врывался в деревню. С каждой новой верстой железнодорожного пути, с каждым новым пароходом, с каждой новой загородной фабрикой крестьянин чувствовал нарождение новой великой силы, чуждой и странной для него. Он останавливался в недоумении и страхе перед этим новым чудовищем, и этот изумленный страх навсегда запечатлен в известной картине Перова, изображающей мужиков, увидавших в первый раз в своей жизни паровоз. Мужицкая мысль работала туго и медленно, но и она наконец поняла, что вместо конца света и мессианического царства пришел совсем другой мир, враждебный всему косному, патриархальному крестьянскому быту, но вместе с тем притягательный как магнит, вытягивающий из деревни ее лучшие соки. Встреча с городом и с промышленным капитализмом довершала действие частичной экспроприации крестьянства. Дифференциация в его среде пошла чрезвычайно быстрым темпом. Достаточно вспомнить, что за 30-летие, с 60-х годов до переписи 1897 г., население 808 наиболее значительных русских городов возросло на 92%. Оживление сношений между городом и деревней заражало крестьянскую среду новыми идеями, приносимыми отчасти молодежью, отчасти крестьянами, уходившими в города на отхожие промыслы. С другой стороны, школьная земская учеба, дававшая, правда, скудную и не всегда доброкачественную пищу, играла все-таки роль фермента здоровой разумной мысли, толкая ее к освобождению от пут анимистической и церковной традиции. Однако при всей силе новых факторов процесс освобождения крестьянской мысли шел крайне медленно, захватывая с особою силой лишь некоторые группы крестьянства, стоявшие в более близких отношениях к городу. Наиболее оригинальные сектантские движения возникают именно в этих группах. Чем дальше от города, тем менее оригинальных черт в религиозном творчестве, и сектантское движение в 60-х годах на глухом Урале, вызванное к жизни земельными урезками эпохи эмансипации, бродит еще в старых идеологических построениях.
Огромное большинство уральских крестьян принадлежало к разряду государственных крестьян, отчасти приписанных к казенным заводам. Когда была объявлена эмансипация, то размежевание земель, отводимых крестьянам, производилось по уставным грамотам, составлявшимся в канцеляриях без всякого участия крестьян. По этим уставным грамотам от тех наделов, которыми ранее пользовались крестьяне, были отрезаны огромные участки в пользу казны или заводов. Крестьяне неожиданно для себя убедились, что их обделили не помещики, частные лица, но государство, та самая сила, которая всегда заявляла себя стражем частной собственности и всегда жестоко карала нарушение этого принципа по отношению к помещикам. В разных местах на почве такого размежевания произошли столкновения крестьян с властями. Власти призвали для увещевания священников, которые, конечно, всецело стали на сторону правительства. Таким образом, к столкновению с властями присоединился конфликт и с церковью. Социально-политическая почва для появления новых сектантских движений была готова.
В то же время на Урале была подготовлена также и богатая идеологическая почва для развития сектантства. Тогда на Урале скрещивались самые разнообразные религиозные течения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Гордо отвечал,
Божества не замечал,
Не стал слушать и ушел,
да еще обещал посадить за этот «смешок» отца в каменный мешок. Тогда Кондратий, вздохнув, махнул правой рученькой и осудил сына:
О земная клеветина,
Вечером твоя кончина.
Изберу себе слугу
Царя бога на кругу,
А земную царску справу
Отдам кроткому царю.
Я всем троном и дворцами
Александра благословлю,
Будет верно управлять,
Властям воли не давать.
Павел был скоро убит, и взошел на престол Александр I, якобы весьма благоволивший к скопцам.
Эта оригинальная обработка евангельской и династической истории, рассчитанная на склонность к подобного рода сюжетам крестьянской и мещанской среды, завершалась не менее оригинальной концепцией антихриста и страшного суда. Раз «искупитель» пришел для окончательного суда над миром, то нужно было изобразить и картину этого суда. И тут скопческая легенда цепляется не за мифологические образы, а за ту же современность, с которой скопцы были связаны столь тесными узами. Антихрист нашелся в лице императора Наполеона I, вечного врага России и Англии, родился он, конечно, от ненавистницы Петра III, Екатерины II, и хитростью и бесовским лукавством достиг престола. Страшный суд и окончательная победа над антихристом произойдут тогда, когда число обратившихся в скопчество достигнет цифры 144 000, указанной в Апокалипсисе Иоанна. Тогда Селиванов явится на облаках небесных в Москву, соберет звоном в Царь-колокол всех скопцов и отправится с ними в Петербург судить живых и мертвых. Все цари сложат к его ногам короны, все народы должны будут принять его учение. Кто не примет, пойдет в муку вечную; скопцы же воцарятся на земле, а Кондратий вознесется на седьмое небо, отдав всю землю в награду своим верным.
Необыкновенный интерес скопчества к политической власти вполне естествен и понятен при его буржуазном характере. Этот интерес окрашивает в своеобразный цвет скопческого Христа. Это земной царь и бог, родоначальник династии, руководитель царствующего императора. Такой Христос должен был несравненно более импонировать массе, чем постоянно возрождающийся и потому мельчающий хлыстовский Христос. Культ Селиванова прославлял не только бога, но и царскую власть, получавшую в таком соседстве самый высокий, со скопческой точки зрения, религиозный ореол. Скопцы не довольствовались косвенным внушением повиновения предержащей власти, какое могла произвести легенда и песня своей тенденцией. В одном любопытном документе («Известие, на чем скопчество утверждается»), составленном в 1807 г. Елянским, повиновение власти предписывается без всяких обиняков: «возвестила премудрость небесная: аще кто не любит царя и верности ему не хранит, всякую клятву на себя привлечет». Вообще для поддержания послушания скопцы считали хорошими всякие средства. В этом отношении характерно было их отношение к господствующей церкви. В том же документе, который мы только что цитировали, представители церковного сана, архиереи, старцы и законники приравнены к книжникам и фарисеям, а обряды церкви - к мирскому идолопоклонству; но это не мешало богачам скопцам строить соборы и делать большие вклады в монастыри и церкви; недаром и митрополит Филарет ставил скопцов выше других сектантов и даже раскольников.
Будущее земное мессианическое царство принадлежит скопцам; но его ждать еще долго, и потому в голове некоторых из скопцов родилась мысль, нельзя ли переустроить современное государство на таких началах, чтобы в нем формально владычествовали скопцы. Выражением этих стремлений является знаменитый проект камергера Елянского о переустройстве России, представленный им в 1804 г. императору Александру вместе с «Известием, на чем скопчество утверждается», которое должно было привлечь Александра на сторону скопчества. Скопцы предлагают себя в этом проекте на службу государству, для чего вся Российская империя должна переустроиться по их указаниям. «Церковь таинственная, управляемая святым духом... получила небесное повеление, дабы вышла на службу отечеству и тем подвигом увенчала бы новым лавром монарха». В качестве людей, «вкусивших дару небесного», скопцы должны стать секретными советниками и руководителями всех отраслей управления, военного и морского дела. Елянский будет представлять кандидатов в такие советники, по указанию «святого духа», в особую канцелярию, а правительство должно будет передавать их к архиереям для пострижения в монахи и обучения церковной службе. Таким образом, образуются кадры иеромонахов, из которых и будут призываться советники и руководители. По одному иеромонаху вместе со скопческим пророком назначается на каждый корабль, в каждый полк и в каждый город. Они состоят при начальниках и несут такую функцию: «иеромонах, занимаясь из уст пророческих гласом небесным, должен будет секретно... совет подавать как к сражению, так и во всех случаях, что господь возвестит о благополучии или о скорби; а командир оный должен иметь секретное повеление заниматься у иеромонаха полезным и благопристойным советом, не уповая на свой разум и знание». Сам Елянский с двенадцатью пророками должен находиться «всегда при главном армии правителе, ради небесного совета и воли божией, которая будет нам открываться при делах, нужных на месте». Наконец, сам Селиванов, «боговдохновенный сосуд, в котором полный дух небесный отцом и сыном присутствует, обязан быть при лице самого государя императора, и как он есть вся сила пророков, так все тайные советы по воле премудрости небесной будет опробовать и нам благословение и покровы небесные будет посылать». Безопасность и благоденствие России зависят от осуществления этого проекта. «Егда приидет дело в исполнение, уповаем на отца светов помощь, что и без великих сил военных победит господь всех врагов наружных и внутренних». Надо только хранить секрет в тайне, «дабы не пометать бисер»; «и ежели сие таинство премудро министерия российская соблюдет и иностранным землям не откроет, будет всех сильнейшею победительницею всего мира». Правительство, однако, не оценило этого «бисера» и сочло Елянского просто сумасшедшим. Он был заключен в суздальскую монастырскую тюрьму, а проект был похоронен в архиве. Но вряд ли эту оценку можно считать вполне правильной. История знает пример, когда аналогичное устройство успешно и открыто действовало: английские «святые» XVII в. практически пользовались тем, что Елянский только предлагал в своем проекте. Проект опирался на могущественную силу скопческого капитала. Для последнего был далеко не безразличен исход войн Александра I, тесно связанных с русской торговой политикой, и недаром, следовательно, Елянский так настаивает на скопческом руководстве прежде всего флотом и армией. Не вина скопчества была в том, что при дворе все-таки господствовало дворянство, только терпевшее молодую буржуазию и отнюдь не желавшее допускать ее к активному вмешательству в государственные дела.
Золотое время для скопчества окончилось в 20-х годах XIX в. С одной стороны, социальная роль скопчества уже подходила к концу; с другой стороны, скопческие петербургские руководители, не успев обратить Александра в свою веру, начали действовать такими средствами, которые заставили правительство сразу переменить свою милость на гнев. Именно в 1818-1819 гг. началась усиленная пропаганда скопчества среди петербургского гарнизона. Стали производиться массовые оскопления среди солдат, обнаружился также интерес к скопчеству и в среде офицеров - у «императора Петра III» нарождалась своя гвардия. Правительство забеспокоилось и приняло меры. В 1820 г. Селиванов был арестован и сослан в Суздальский монастырь, где и умер в 1832 г.; Кобелев, а также один офицер и 20 солдат Егерского полка были сосланы в Соловецкий монастырь. После этого разгрома петербургские скопцы на время притихли. Но вслед за династической смутой 1825 г. они попробовали опять поднять голову и опять прибегли к прежним средствам. Именно они провозгласили одного из «пророков» Селиванова, Алексея Громова, «апостолом отца-искупителя» и «цесаревичем Константином Николаевичем». Громов говорил, что он «и полдня» не хотел царствовать и передал «всю земную справу братцу Николашке». Однако Громову не удалось сделать такой же блистательной карьеры, как Селиванову. Жизнь его прошла в смене арестов, ссылок в Сибирь и побегов оттуда. В то же время правительство Николая I начало против скопчества целый поход, завершившийся в 1834 г. объявлением скопчества особо вредной сектой. В 1842 г. за оскопление была назначена каторга, и эта мера наказания сохранялась в уголовном кодексе до конца империи. Первое время скопчество еще боролось против сыпавшихся на него ударов; но его внутреннее ослабление шло неудержимым темпом, и с 60-х годов оно перестает быть массовым и жизнеспособным явлением. Оно становится уделом отдельных групп фанатиков-изуверов, процессы которых еще изредка напоминают о его существовании, как, например, московское дело Кудриных (группа 37 скопцов) 1871 г., дело 136 скопцов Мелитопольского уезда 1872 г. или харьковский процесс 1910 г. Как показывают эти дела, социальная база скопчества, сузившись количественно, по своей сущности остается прежней - скопческие «корабли» организуются чаще всего менялами, фабрикантами, раздающими работу на дом оскопленным рабочим, иногда купцами. В этих разрозненных «кораблях» держался культ Селиванова, а иногда и Громова, портреты которых играют роль икон, а также амулетов, носившихся на шее. В 70-х годах XIX в. возникает попытка реформировать скопчество. В Херсонской губернии появился новый скопческий «искупитель», Лисин, который проповедовал «духовное скопчество», т. е. обуздание желаний и господство над ними, и придавал физическому оскоплению лишь подсобное значение. Лисин имел много последователей, но и в этой новой форме скопчество не могло приобрести вновь силы массового явления, так как для него уже не было подходящей социальной базы. Экономическое и социальное развитие России после 1861 г. направило религиозные искания по новым путям, далеким от пуританствующего изуверства «белых голубей»,
СЕКТАНТСТВО ПОРЕФОРМЕННОЙ ЭПОХИ
СЕКТЫ ЭПОХИ ЭМАНСИПАЦИИ
После 1861 г. сектантство получило чрезвычайно широкое распространение и обнаружило целый ряд новых форм и видоизменений, обусловленных пореформенной экономикой и бытом города и деревни. Многочисленные секты пореформенного периода резко распадаются на две группы - на секты чисто крестьянского характера, возникшие в связи с проведением реформы 1861 г., и на секты мелкобуржуазные, смешанного состава, вбиравшие в себя мелкобуржуазные и полукапиталистические элементы деревни и города и возникавшие в связи с быстрым ростом капитализма после 1861 г., который разлагал деревню на противоположные полюсы и питал на первых порах мелкую буржуазию города - кустарей, лавочников, мелких хозяйчиков ремесленных мастерских и небольших фабрик и заводов. В то время как секты первой категории отличались известными индивидуальными чертами, связанными со злобой дня, секты второй категории обнаруживают некоторые общие черты, в особенности ослабление коммунистических и мистических тенденций, заменяющихся нередко самой откровенной защитой частной собственности и рационализмом в догматике и в обрядности. Если секты первой категории были еще организациями борьбы трудящихся, то секты второй категории были уже неприкрытыми организациями эксплуатации и если боролись, то только со своим злейшим конкурентом в этой области - синодальной церковью. Поэтому эти две группы сект должны быть рассмотрены отдельно.
Мы видели, что до эмансипации главным мотивом социально-религиозной теории в крестьянской среде было
иго рабства. Рабство превращало крестьянскую жизнь в сплошную кабалу, из которой крестьянство не находило иного исхода, кроме стихийного бунта или опьянения «духом». Эмансипация выдвинула другой мотив крестьянского протеста. Она, правда, не дала полноправия и свободы, но все же сняла ярмо рабства; зато она была в значительной степени экспроприацией крестьянских наделов. Раньше крестьянин стонал под игом барщины и произвола барина, но он по крайней мере был уверен в том, что барин не даст ему умереть с голоду, ценя его хоть в качестве рабочего скота. Теперь крестьянское хозяйство должно было стать на свои собственные ноги, но при изменившихся к худшему условиях - стало меньше наделов - приходилось арендовать лес и луг. Уже в 60-х годах малоземелье дало себя знать сильной голодовкой, первой наградой крестьянину за его «свободный» труд.
С другой стороны, новую работу крестьянской мысли задало развитие города и его влияние на деревню. Прежде всего с городом теперь сталкивала рядового крестьянина нужда достать ненужные ему сами по себе деньги на уплату податей и аренды. Такой нужды он не знал раньше, если был на барщине. После эмансипации деньги пришлось доставать всякому крестьянину, и эта нужда толкала крестьянина в город или заставляла искать передаточных агентов между деревней и городом. Приходилось либо продавать хлеб, либо уходить на зимнее время на заработки. Но не только самому крестьянину пришлось идти навстречу городу; город сам еще быстрее врывался в деревню. С каждой новой верстой железнодорожного пути, с каждым новым пароходом, с каждой новой загородной фабрикой крестьянин чувствовал нарождение новой великой силы, чуждой и странной для него. Он останавливался в недоумении и страхе перед этим новым чудовищем, и этот изумленный страх навсегда запечатлен в известной картине Перова, изображающей мужиков, увидавших в первый раз в своей жизни паровоз. Мужицкая мысль работала туго и медленно, но и она наконец поняла, что вместо конца света и мессианического царства пришел совсем другой мир, враждебный всему косному, патриархальному крестьянскому быту, но вместе с тем притягательный как магнит, вытягивающий из деревни ее лучшие соки. Встреча с городом и с промышленным капитализмом довершала действие частичной экспроприации крестьянства. Дифференциация в его среде пошла чрезвычайно быстрым темпом. Достаточно вспомнить, что за 30-летие, с 60-х годов до переписи 1897 г., население 808 наиболее значительных русских городов возросло на 92%. Оживление сношений между городом и деревней заражало крестьянскую среду новыми идеями, приносимыми отчасти молодежью, отчасти крестьянами, уходившими в города на отхожие промыслы. С другой стороны, школьная земская учеба, дававшая, правда, скудную и не всегда доброкачественную пищу, играла все-таки роль фермента здоровой разумной мысли, толкая ее к освобождению от пут анимистической и церковной традиции. Однако при всей силе новых факторов процесс освобождения крестьянской мысли шел крайне медленно, захватывая с особою силой лишь некоторые группы крестьянства, стоявшие в более близких отношениях к городу. Наиболее оригинальные сектантские движения возникают именно в этих группах. Чем дальше от города, тем менее оригинальных черт в религиозном творчестве, и сектантское движение в 60-х годах на глухом Урале, вызванное к жизни земельными урезками эпохи эмансипации, бродит еще в старых идеологических построениях.
Огромное большинство уральских крестьян принадлежало к разряду государственных крестьян, отчасти приписанных к казенным заводам. Когда была объявлена эмансипация, то размежевание земель, отводимых крестьянам, производилось по уставным грамотам, составлявшимся в канцеляриях без всякого участия крестьян. По этим уставным грамотам от тех наделов, которыми ранее пользовались крестьяне, были отрезаны огромные участки в пользу казны или заводов. Крестьяне неожиданно для себя убедились, что их обделили не помещики, частные лица, но государство, та самая сила, которая всегда заявляла себя стражем частной собственности и всегда жестоко карала нарушение этого принципа по отношению к помещикам. В разных местах на почве такого размежевания произошли столкновения крестьян с властями. Власти призвали для увещевания священников, которые, конечно, всецело стали на сторону правительства. Таким образом, к столкновению с властями присоединился конфликт и с церковью. Социально-политическая почва для появления новых сектантских движений была готова.
В то же время на Урале была подготовлена также и богатая идеологическая почва для развития сектантства. Тогда на Урале скрещивались самые разнообразные религиозные течения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59