С XVIII в. наследст­венная передача церковных приходских должностей и торговля ими стали постоянным и повсеместным обы­чаем. Выработался известный кодекс обычаев в этой области, известного рода неписаная конституция, кото­рою считали себя связанными даже епархиальные ар­хиереи. Так произошло потому, что прихожане могли давать заручную только воспитанникам архиерейских школ; а таковыми были почти исключительно лица ду­ховного звания, т. е. сыновья тех же клириков. Круг кандидатов сузился. С другой стороны, право выбора стало фикцией; в результате получилась чрезвычайно оригинальная и необыкновенно богатая бытовыми красками система. Взрослый сын наследовал место отца, и притом именно то, которое занимал отец; счита­лось непристойным, если сын станет выше отца, если, например, сын диакона станет в том же приходе свя­щенником. Малолетние сыновья и дочери наследовали на таком же полном праве. Тут напрашиваются самые любопытные параллели с феодальным бытом, полуродовым по некоторым своим особенностям. По смерти отца, оставившего малолетних детей, место могло остаться за всей семьей; только тогда, когда подраста­ли наследники, архиерею представлялся кандидат или невеста. При этом семья понималась в очень широком смысле: не только вдова и дети умершего клирика, но также его внуки, племянники, двоюродные и та же родня по линии его вдовы считались имеющими на­следственные права. При отсутствии сыновей место передавалось дочери, т. е. ее мужу. Невеста выбирала себе жениха и представляла его на утверждение вла­дыки; но бывало, что накануне свадьбы дело расстра­ивалось, если невесте почему-либо жених не нравил­ся, - по этой части можно было бы привести немало забавных анекдотов. Так как от кандидатов на свя­щеннические места требовался образовательный ценз, то «жених без ума» не годился, искали жениха «с умом». В летописях киевской епархии мы найдем ука­зание на то, что на этой почве создался любопытный обычай, так называемые «оглядины». Если невеста по бедности прихода или по своим личным качествам по­падала в такое неприятное положение, что к ней «не случается ни философ ни богослов», то к ней приходил на помощь архиерей. Он отправлял ее в бурсу, и учи­лищное начальство объявляло о ней всем «философам и богословам», а для удобства «оглядин» ставило не­весту у дверей класса. Если не всегда находился жених «с умом», то не всегда оказывалась и невеста «с ме­стом». Иной раз при слаженном уже деле место неожи­данно оказывалось спорным; заинтересованные конку­ренты, родственники невесты, подавали жалобу архие­рею, и все останавливалось до архиерейской резолю­ции, которая иной раз оказывалась не в пользу неве­сты. Теперь для нас понятна поговорка «Невеста без места, жених без ума». Хуже этой комбинации в духов­ной среде XVIII и начала XIX в. ничего не могли себе представить.
Такая система могла держаться до тех пор, пока духовенство было па положении замкнутого сословия. Правительство волей-неволей должно было терпеть этот феодальный пережиток, ибо при иной системе не­куда было бы деваться огромному числу клириков. Лицами духовного сословия считались, как и в XVI-XVII вв., не только те, кто фактически отправлял священнослужительские должности, но также дети, жены и вдовы духовных лиц. По переписи 1722 г. причта на местах с семьями насчитывалось 67 111 человек, а все­го духовного сословия, по свидетельству иностранцев
Фокеродта и Манштейна, посетивших Россию в первой половине XVIII в., тогда насчитывалось якобы до 300 000 человек. Такое перепроизводство клириков приводило и к чрезвычайно мелкому дроблению при­ходов - приход в 15 дворов сплошь и рядом имел двух священников, а в более крупных и еще больше; в при­ходе из 400 дворов обычно было пять - семь священ­ников, и при всем этом оставалась еще масса празд­ных безместных попов. При малолетстве наследников
семья, наследовавшая место, могла всегда нанять ви­кария из числа этих безместных клириков. Такой вика­рий посвящался «в заставку», т.е. в замену малолет­них собственников места, и подписывал утверждав­шийся архиереем договор, которым определялись усло­вия и срок его службы. Заставочные священники и ди­аконы находились в изобилии из множества безместных клириков, младших сыновей духовных лиц, и из них же рекрутировался кадр «беглых попов», переходив­ших из синодской церкви в старообрядческую.
Такое положение дела очень не нравилось всем пра­вительствам XVIII в., начиная с Петра. Правительство было озабочено, конечно, не только тем прямым злом, какое представляли собой праздные клирики, не брез­говавшие иной раз даже разбоем на большой дороге. Правительство еще более досадовало на то обстоя­тельство, что эта огромная масса людей ускользает от податей и рекрутчины, ибо духовное сословие было свободно от того и другого. Поэтому в течение всего XVIII в. периодически предпринимаются различные меры для борьбы с этим ненормальным явлением. Ра­дикально изменить положение ни одно правительство XVIII в., конечно, не могло, ибо в условиях тогдашнего крепостного быта излишек духовного сословия не мог никуда податься: интеллигенции, рождаемой только развитым капитализмом, тогда еще почти не было, тор­говля развивалась медленно, а о том, чтобы лишний клирик был принят в среду дворянства, конечно, не могло быть и речи.
Стремления правительства к уменьшению числа лиц духовного сословия идут в XVIII в. по двум направле­ниям. Первый, как будто рациональный, путь к разре­шению проблемы заключался в установлении нормаль­ных штатов приходского духовенства. Вопрос об этом поднимался еще при Петре, в 1722 г., когда синоду бы­ло предписано составить штаты приходского духовен­ства и всех, оказавшихся за штатом, переписать на по­душный оклад. Но составленный синодом очень широ­кий проект штатов не был утвержден и был впоследст­вии проведен лишь частично. Категорически поставило этот вопрос правительство Екатерины II, предложив­шее синоду при перераспределении епархий сообразно с числом и распределением новых губерний разделить также заново епархии на приходы, с тем чтобы на каждый приход приходилось более или менее одинако­вое число прихожан. Но и Екатерине в этом направле­нии ничего существенного не удалось достигнуть, так как при решительном проведении этой меры пришлось бы закрыть целый ряд церквей и перевести немалое число приходских священников на положение безмест­ных, т. е. еще увеличить хотя бы временно «безработ­ную» армию духовенства. В результате епархиальная реформа конца XVIII в. привела лишь к незначитель­ному сокращению числа приходов, и коренное разре­шение вопроса в этом направлении осталось в наслед­ство второй половине XIX в., когда после ликвидации крепостных отношений с духовным сословием можно было покончить легко и быстро. Больше результатов дали меры в другом направлении, так называемые разборы духовенства, не раз предпринимавшиеся в первой половине XVIII в. и действительно каждый раз значительно сокращавшие паразитическую массу при­ходских клириков.
Разборами назывались единовременные ревизии со­става духовного сословия с целью зачисления излиш­них клириков на подушный оклад и набора в рекруты лишней молодежи. Разборы начались во время Север­ной войны, когда с 1705 г. петровское правительство почти ежегодно производило наборы среди лиц духов­ного сословия на военную службу; лишь к концу войны, в 1720 г., правительство дало льготу, разрешив вместо рекрутчины запись в подушный оклад. Но свое­го апогея разборы достигли при Анне; память о них долгое время сохранялась среди духовенства как о своеобразном сокрушительном погроме приходского духовенства. Преддверием этого погрома было дело о неприсягнувших Анне по разным причинам клириках; таких, включая детей от восьмилетнего возраста, кото­рые, как оказалось после присяги, тоже должны были присягать, набралось до 5000. Цифра эта сравнительно с общей огромной численностью духовенства была очень скромная, тем более что, конечно, 99% из этих 5000 не присягнули совершенно случайно, без всякого умысла. Но для подозрительного аннинского прави­тельства и этого было достаточно, чтобы потерять рав­новесие и прийти в раж. Неприсягнувших сгоняли с приходов, били нещадно плетьми, сажали в тюрьмы; отцов детей от 8 до 12 лет, не догадавшихся привести своих ребят к присяге, также секли, не то за недогад­ливость, не то за злоумышление, а дети старше 12 лет расплачивались уже собственными спинами. Дело это тянулось несколько лет и не успело еще заглохнуть, как началась турецкая война, заставившая правитель­ство в 1736 г. вспомнить о неприсягавшнх священниках и о прочей массе «тунеядцев» духовного сословия, а также о святой истине, что «праздность - всему злу корень». Был назначен разбор. В первую голову было предписано взять на военную службу всех годных из числа 5000 небывших у присяги; затем было предписа­но всех «протопопских, поповских, диаконских, дьячковых и прочего церковного причта детей и самих цер­ковников, неположенных в подушный оклад во всех гу­берниях и провинциях всех до сущего младенца (!) переписать», из них оставить действительно служащих при церквах по штатам и сверх того такое же число для замещения «убылых и умерших мест», а всех про­чих годных к службе взять в войска, дозволяя годным выставлять за себя наемщиков; всех тех, кто за всеми этими назначениями - к церквам, в запас и на воен­ную службу - еще останется, предписывалось, «кто пожелает, приписывать к посадам и определять по канцеляриям в рассыльщики, или куда за пристойно рассудится; а детей их, кои явятся способны, где есть нужда, в подьячие и в гарнизонные школы опреде­лять». Указ был решительный; проведение его было еще решительнее. Условия выставления наемщиков оказались не по карману приходским священникам: «наемщика» приходилось обыкновенно покупать из крепостных да давать ему 30 руб. на жалованье, ору­жие и обмундирование или вносить одновременно 200 руб.
Затем, когда обнаружилось явное сопротивление разбору со стороны архиереев, выразившееся в том, что подлежащих исключению из духовного сословия архи­ереи записывали задним числом в штат, и в том, что в своих рапортах архиереи постоянно указывали, что собственно брать на службу некого, ибо в действи­тельности в приходском духовенстве якобы некомп­лект (!), дело было передано воеводам и губернаторам, а потом специально назначавшимся для этого офице­рам. Эти, не обращая внимания на вопли, стали брать даже служащих священников, правда, вовсе не в та­ком огромном количестве, как это представляли жало­бы архиереев синоду,- по окончании разбора, в 1739 г., без причта оказалось всего 706 церквей из об­щего числа 22 000 на всю империю. На жалобы и сето­вания архиереев и синода правительство отвечало ста­тистикой, насчитывая 124 923 души только служащих священников и причетников с семьями. Чистка продол­жалась безостановочно до конца турецкой войны. Сколько всего было изъято, точных цифр не имеется; в первый период разбора, пока им заведовали архиереи, было взято 6557 человек, вероятно, не меньше этого числа взяли губернаторы и офицеры, так что было изъ­ято, вероятно, не менее 15 000 человек. Однако и эта мера не разрешила вопроса. Проведение ее сопровож­далось массовым появлением «нетчиков», т. е. попови­чей, бежавших от разбора «незнамо куда», по боль­шей части к раскольникам; при Елизавете многие из них вернулись, и прежний быт опять воскрес, хотя и не в таких уродливых размерах.
Таким образом, с точки зрения правительства при­ходский клир представлял из себя «подлый род лю­дей»; так же его трактовали и архиереи и помещики, у которых он был в полном, чуть ли не в рабском подчи­нении. За пьянство и проступки против церковного по­рядка и обрядности архиереи наказывали священни­ков плетьми, сажали под арест на хлеб и на воду; гу­бернаторы и коменданты за пустяки сажали их на гауптвахту и секли; оренбургский воевода Татищев особенно отличился - посадил на цепь протоиерея Мартинианова и водил его на цепи по городу. Помещики не отставали и смотрели на священников как на такой же «подлый род людей», как и крестьяне, и выделывали с ними, что хотели. Помещику ничего не стоило со­гнать священника с места. Архиереи жалуются, что помещики отбирают у сельских священников церков­ные земли и сенокосы; нередки были случаи, когда по­мещики для забавы травили священников борзыми или пороли у себя на конюшне за неисполнение своих про­тивозаконных предписаний, чаще всего о совершении недозволенных браков. В случае таких злоупотребле­ний священники не могли найти защиты и у архиере­ев - те всегда стояли за помещиков. Благополучие сельского священника, однако, всецело зависело от помещика, и потому сельский клир в массе терпеливо переносил все унижения и исправно нес свою службу, постоянно «увещевая крестьян к повиновению поме­щикам», и тем выполнял основную свою функцию как служителя церкви дворянского государства,
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СЛУЖБА ЦЕРКВИ ГОСУДАРСТВУ
Государственная церковь должна была прежде все­го и главным образом исполнять те обязанности, кото­рые па нее возлагало государство. Правительственные акты и политические руководители в XVIII в. выража­лись в этом смысле совершенно определенно и без вся­ких обиняков. В XVIII в. вообще было меньше, чем позже, стеснений, меньше погони за туманными деко­рациями и лицемерной фразеологией: говорили и дей­ствовали проще и без церемоний. Духовный Регламент дает архиереям подробную инструкцию об их обязан­ностях, напоминает епископам, чтобы «знали меру че­сти своея», не чванились, сдерживали при поездках свою свиту, «ибо слуги архиерейские обычно бывают лакомые скотины» и «с бесстыдием на похищение устремляются». Но больше всего инструкция настаи­вает на том, чтобы архиереи при объездах епархии со­бирали «народ и священство» и произносили проповедь «об истинном покаянии и обязанностях каждого», что­бы следили чрез фискалов и заказчиков за исполнени­ем этих обязанностей духовенством, а духовенству пред­писывали следить за исполнением обязанностей мирянами. Обязанности духовенства были изложены в при­сяге, которую, согласно сенатскому указу от 22 апреля 1722 г., оно должно было приносить. Клир обязывался быть «верным, добрым и послушным рабом и поддан­ным» императору и его законным наследникам, оборо­нять и защищать права и прерогативы императорской власти, не щадя «в потребном случае» и живота, доно­сить о всяком ущербе, вреде и убытке для интересов императорской власти и «тайные дела», которые будут ему поручены, «содержать в совершенной тайне и ни­кому не объявлять». Присяга заканчивалась обяза­тельством доносить об открытых на исповеди «воровст­ве, измене или бунте на государя», обязательством, ко­торое было, как мы уже упоминали, введено еще Ду­ховным Регламентом.
Суммируя эти предписания, мы видим, что первей­шими обязанностями клира были насаждение верно­подданнических чувств среди православного населения и политический сыск среди прихожан. В этом смысле не раз высказывались и императоры XVIII в. Прежде всего надо отметить поучения Екатерины I, обращен­ные к членам синода, как к «государственным особам и вернейшим подданным». Екатерина II и ее верноподданнейшие дворяне поучают церковь в том же духе. «Отчего в обществе большие несправедливости, ложь, воровство, грабительство не искореняются: ибо сколь­ко закону светскому за преступления сии не подверже­ны, но, не имея страха божия и поучения в нем, не ува­жают»,- говорится в одном из дворянских наказов екатерининской комиссии об уложении. Духовенство должно «наставлять прихожан своих в благонравии и повиновении властям, над ними поставленным», долж­но прихожан «утверждать в благонравии и повинове­нии господам своим», говорится как бы в ответ на эти дворянские сетования в указах императора Павла.
Первая и главная обязанность церкви по отноше­нию к государству заключалась в насаждении верно­подданнических чувств. Этого пытались достигнуть введением своего рода культа императорской власти. Этот культ выразился прежде всего в попытках апофе­оза, обожествления носителей императорской власти и даже их царедворцев. Конечно, апофеоз проводился не прямо; возвращаться к откровенным приемам египет­ских фараонов и римских императоров в «христиан­ском» государстве было все же неловко. Был найден другой путь, вытекавший из допетровских иконопис­ных традиций, которые допускали изображение царст­вующих особ в храмовой живописи. Начало было по­ложено неизвестным живописцем, расписавшим Пере­яславский собор на Полтавщине. На иконе «Покрова богородицы» в числе «покрываемых» на первом плане был изображен Петр и его вторая жена, веселая Ека­терина, с толпою придворных дам, разодетых по от­кровенной моде XVIII в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59