А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Поэтому давай поговорим о чем-нибудь другом. Как идут твои коммерческие дела?
– Можно подумать, что это тебя интересует.
– Ты прав, вопрос глупый. Ведь по тебе сразу видно, что успешно. – Катрин глотнула вина. – Кстати, на ночь я остаюсь в Дюссельдорфе. Благодаря твоей квартире я всегда могу себе это позволить. Я действительно очень благодарна тебе за нее, папа. Не считаю этот факт пустяком.
– У тебя есть какие-нибудь планы на вечер?
– Пока нет. Я приехала только чтобы повидать тебя и кое-что закупить на Рождество. Хочу раздобыть что-нибудь такое, чего в Гильдене не сыщешь.
– Не хочешь ли зайти к нам домой?
– Как мило с твоей стороны предложить это! Но нет, этого я не хочу.
– Мне так жаль, Катрин.
– Не о чем жалеть. Ты имел полное право строить новую семью, и я рада, что тебе это удалось.
Через несколько лет после развода Густав Гросманн вторично женился, на этот раз на не очень молодой и не очень красивой женщине, принесшей ему виллу в Дюссельдорф-Оберкасселе и недурное состояние, а также двух сыновей-погодков. Марго была, что называется, молодчина и, без сомнений, подходящая партнерша для Густава Гросманна. Но при всей ее разумности, доброжелательности и великодушии она не могла преодолеть чувство ревности к Хельге, с которой никогда не была знакома. Из-за этого она не переносила и Катрин. С точки зрения Марго, было совершенно излишне проявлять еще какую-то заботу о давно повзрослевшей дочери. Катрин высоко ценила то, что, несмотря ни на что, отец все-таки многое делал для нее.
– Я бы с удовольствием связала тебе что-нибудь красивое, – заметила она, – но ведь нам обоим известно, что ничего, кроме досады, это не принесет.
Дело в том, что каждый раз Марго, сначала восхищаясь вещами, которые Катрин вязала в подарок отцу, при первой возможности бросала их в кипящее белье, отчего они превращались в бесформенные тряпицы.
Сейчас оба вспомнили именно об этом, и, хотя поначалу очень злились на Марго за ее поведение, теперь лишь смеялись над этой ее причудой. Отец и дочь, что бывало не часто, полностью понимали друг друга, что и доставляло им удовольствие.
– Надо заметить, что нам обоим не везет с подарками, – произнес Густав Гроссманн. – Я бы охотно подарил тебе какое-нибудь симпатичное украшение, но боюсь, твоей матери удастся испортить тебе все удовольствие от подарка.
Катрин хотела было броситься грудью на амбразуру, чтобы защитить мать, но сразу поняла, что не способна на акцию, столь противоположную ее истинному чувству. Отец слишком хорошо знал Хельгу, чтобы не высмеять Катрин, если она вступится за мать. Поэтому она сказала:
– Это очень мило с твоей стороны, я умею ценить хорошие вещи.
Потом она откусила немного ростбифа, сдобренного майонезом с корнишонами и кусочками гренок.
– Поэтому я приберег для тебя немного денег.
– Ну, папа, этого не надо! – протестовала Катрин с полным ртом. – Мне хватает, правда-правда!
– Не говори глупостей! Деньги не такая вещь, которой может быть достаточно.
– Ну, почему же? Может и хватить, если наличие их отвечает потребностям.
– Но когда денег становится больше, то и потребности растут сами собой. Если же действительно не знаешь, на что их употребить, то положи в банк на имя Даниэлы.
– Такие вещи под контролем у мамы…
В следующий момент Катрин готова была дать себе пощечину за то, что у нее вырвались эти слова.
Отец только молча взглянул на нее. Катрин знала, что сейчас он больше всего хотел бы спросить: «Ты не можешь даже распоряжаться сберкнижкой дочери?» И она была благодарна отцу, что он не задал этого вопроса.
– Ну, ты уж как-нибудь найдешь им применение, – только и сказал он, – в этом я нисколько не сомневаюсь. Не можешь же ты лишить меня удовольствия подарить тебе хоть что-то.
– Я принимаю твой дар, папа, и очень тебе благодарна. Как хорошо… – Она запнулась, подыскивая нужное слово и, наконец, промолвила: – Как хорошо иметь отца.
– Так и должно быть.
Пришла посылка от Жан-Поля Квирина. Большая и тяжелая, она была передана адресату внизу, в лавке.
– Отнеси ее наверх и распакуй, – сказала Хельга Гросманн дочери, – я пока обойдусь и без тебя.
Катрин поблагодарила мать и отказалась:
– Не настолько я нетерпелива и любопытна.
Но, обслуживая клиентов, как всегда, любезно и заинтересованно, она ни на минуту не забывала о посылке: страшно хотелось узнать, что там пришло от Жан-Поля.
Только в обеденный перерыв Катрин отнесла посылку в дом.
С удовольствием оставила бы ее в своей комнате, но отказалась от этого намерения, чтобы Хельга и Даниэла не чувствовали себя изолированными от присланного подарка.
– Открывай, открывай, – настаивала Даниэла. – А почтовые марки отдашь мне, ладно?
– Думаю, надо сначала спокойно пообедать, – заметила Катрин.
– Тебе решать, – ответила мать. – Это твоя посылка. Можешь даже поставить ее как рождественский подарок под елку.
– Ой, это глупо! – воскликнула Даниэла. – Ведь посылка уже у нас в руках!
– Если бы почта доставляла все посылки только в сочельник, – заметила Хельга, – то почтальоны могли бы надорваться.
– Нет, открою-ка я ее сразу после обеда, – решила Катрин.
На обед была чечевица с салом, и, хотя Катрин нервничала, она ела с аппетитом, и ее желудок не бунтовал.
Даниэла положила себе маленькую порцию и проглотила ее с обезьяньей торопливостью.
– Я поела, – заявила она таким тоном, словно совершила подвиг.
– Но мы-то еще нет, – пригасила ее горячность бабушка.
Когда Даниэла заметила, что взрослые не спешат, она подложила себе еще ложку чечевицы.
– Ну, а теперь все-таки посмотрим, – стала она наседать на мать, как только тарелки опустели.
– А чего ты, собственно, ожидаешь? – спросила Катрин.
– Понятия не имею. Потому-то и интересно.
– Значит, так, – решила Хельга Гросманн, – я буду убирать со стола и приведу в порядок кухню, а вы займитесь посылкой.
– Может быть, нам все-таки тебе…
Даниэла не дала матери закончить фразу.
– Нет, мама! Ты же слышала, что сказала бабуля! Я тащу ножницы! – Она вскочила и побежала к двери комнаты Катрин.
– Стоп! – приказала Катрин.
Даниэла остановилась так резко, что даже споткнулась.
– А в чем дело?
– В мою комнату не ходи! В кухне тоже есть ножницы, они лежат в выдвижном ящике под плитой.
– «Коли шеф так приказал, отправляюсь на вокзал», – недовольно пробормотала Даниэла, но отправилась на кухню.
Хельга Гросманн понимающе взглянула на Катрин.
– У тебя в комнате подарок для Даниэлы?
– Не исключено!
– И что же это? Мне-то ты можешь раскрыть тайну.
– Нет, нет, придется и тебе потерпеть.
Катрин приобрела в Дюссельдорфе подарок для всей семьи – китайскую напольную вазу, которой собиралась поразить мать. Это была дорогая вещь, и если бы отец не сунул ей пачку купюр, то ваза оказалась бы недоступной. А имея деньги, Катрин действовала решительно. Этот подарок должен был восполнить потерю другой, не столь красивой напольной вазы, которая стояла в квартире раньше и которую Даниэла еще ползуночком опрокинула и разбила. Катрин пришлось проявить много изобретательности, чтобы незаметно протащить вазу в свою комнату. И не менее трудным делом оказалась «контрабанда» трех веток с красными светящимися рождественскими звездами.
Подошла Даниэла с кухонными ножницами и принялась высвобождать посылку из-под бумажной обертки. Катрин предоставила ей свободу действий, а сама стала помогать матери с уборкой.
– Картонная коробка! – крикнула Даниэла. – Большая!
Мать и бабушка тут же примчались из кухни.
– Можно, я открою? – спросила девочка.
– Давай, раз уж начала, – бросила Катрин, и сердце у нее так сильно забилось в ожидании сюрприза, что даже дыхание перехватило.
Даниэла, продолжая копаться в посылке, извлекла из нее картонные дуги, которые беспечно бросила на пол, а потом наткнулась на нечто шарообразное золотисто-желтого цвета.
– Что это может быть? – вскрикнула она, пораженная.
– Это – сыр, – констатировала Хельга Гросманн, заглянув внучке через плечо.
Разочарованию Катрин не было предела. Она опустилась на край одного из кресел. А чего, собственно, она ожидала? Катрин и сама этого не знала. Но уж, во всяком случае, не сыра.
– Швейцарский сорт грюйер, целая головка! Это уже кое-что, – заявила Хельга. – А вот тут еще и копченая ветчина!
– И еще толстая-толстая плитка швейцарского шоколада! – Даниэла рылась в слоях бумаги. – Все, больше ничего нет.
– Не совсем так, – заметила Хельга Гросманн, – ты пропустила праздничную открытку с пожеланиями веселого Рождества на четырех языках – а это самое важное. Очень мило, Дорогая. Ты ее сохранишь?
«Нет, можно выбросить», – едва не вымолвила Катрин, но, не желая выдавать своего разочарования, ответила:
– Да, конечно. – И взяла открытку из рук матери.
– Похоже, его беспокоит, что ты тут скудно питаешься, – усмехнулась Хельга Гросманн.
– Ну, это-то вряд ли, – слабо возразила Катрин.
– Во всяком случае, хорошо, что мы открыли посылку заранее. Итак, еды у нас полно. Значит, на праздник можно покупать и поменьше.
«О чем он только думал? – спрашивала себя Катрин. – Нечто подобное можно послать дочери-студентке, живущей вдали от дома, но никак не женщине, которая живет в семье. Впрочем, он всегда обращался со мной как с ребенком. Видимо, у него ничего плохого на уме не было».
– Подними бумагу с пола, Данни, – услышала Катрин слова матери, – сложи ее аккуратно обратно в коробку. Отдадим в утиль. Ведь шерстяную нить в нее укладывать несподручно.
Даниэла расхохоталась.
– А то будет пахнуть сыром. – Она сунула носик в бумагу. – Фу-ты, а воняет-то замечательно!
– Только не «воняет», милая, – поправила ее бабушка. – Сыр не может «вонять», он может только благоухать, пусть даже чуточку терпко. А знаете, как мы когда-то называли такие посылки? – И сама сразу же ответила на свой вопрос: – «Пожиралки».
– Это такими были посылки, о которых ты нам всегда рассказывала? Которые после войны приходили из Америки?
– Ты имеешь в виду гуманитарную помощь? Нет, таких вкусных вещей там не было. Зато была прежде всего кукуруза да еще солонина и жир. Но как же мы этому радовались, ведь тогда вообще ничего не было. Гуманитарная помощь спасла нам жизнь.
Хельге Гросманн, родившейся незадолго до конца войны, вообще-то не пришлось переживать трудные годы – разве что в младенческом возрасте. Собственно, знала она про это время только из рассказов родителей. И тем не менее говорила о тех годах охотно. Закончила она свою речь, как обычно:
– Вы и сами-то не знаете, как хорошо вы сегодня живете.
«Это верно, – думала Катрин, – мне действительно живется хорошо. Всего хватает. Мне должно быть стыдно, что я еще чем-то недовольна».
Она действительно испытывала некоторое чувство стыда.
«Если бы Жан-Поль подарил мне какое-нибудь произведение искусства, обрадовало бы это меня или нет? Нет, конечно, нет. Что-нибудь этакое, вроде статуэтки Будды из слоновой кости, – надо же, чтобы такое взбрело на ум! – определенно не принесло бы мне радости. Ну, поставила бы я ее куда-то, и стало бы в моей комнате одной безделушкой больше, а через пару недель я бы о ней и думать забыла. Дело известное. А сыр-то хоть съесть можно».
Она поднялась с места.
– Мне кажется, Жан-Поль поступил трогательно, – заметила она.
– А по-моему, это смешно, – возразила Даниэла. – Надо же! Выслать посылку со жратвой именно тебе, у которой и аппетит-то просыпается совсем редко.
– А может быть, именно потому, что она, с его точки зрения, слишком худа, он и старается ее раскормить, – заметила Хельга Гросманн.
– Ну, тогда давайте возьмем по куску шоколада, – предложила Даниэла. – Так сказать, на десерт. Или все это только для тебя, мамуля!
– Нет, – ответила Катрин, – можете брать, сколько пожелаете. Только исключительно после еды. Это я, конечно, тебе говорю, Даниэла. Бабушка сама знает, что ей делать.
Она удивилась, что нежно-горький шоколад был таким вкусным и сразу же таял во рту.
Сочельник прошел в полной гармонии. Как и в прошлые годы, они пригласили Тилли с ее маленькой Евой, но отнюдь не испытали разочарования, когда молодая женщина от приглашения отказалась. Она уже помирилась с родителями и проводила праздник дома.
Китайская напольная ваза Катрин стала сенсацией вечера, хотя и была принята не с таким восторгом, какого она ожидала. Катрин не могла избавиться от подозрения, что мать заранее разведала, что за подарок она им приготовила. Но уверенности в этом не было. Самой же Катрин преподнесли альбом с изображениями гобеленов и прочих ковровых изделий эпохи Возрождения, а Даниэла подарила матери отрывной календарь, прикрепленный к пестро раскрашенной картонке. Подарки для Даниэлы – игры и книги – мать и бабушка выбирали совместно.
В точном соответствии с одной из картинок подаренного альбома, с наступлением сумерек пошел снег и рождественские свечи и золоченые орехи на елке засветились каким-то особым сиянием.
Потом был салат из картофеля с колбасками – очень простое блюдо, которое, однако, показалось всем троим замечательно вкусным после всяких лепешек и сладостей. Хельга Гросманн после смерти своей матери решительно отменила всякие грандиозные трапезы в праздничные дни, и Катрин подумала, что совет поступать именно так она могла бы дать Эрнсту Клаазену, пытавшему ее недавно по поводу возможных неприятностей перед Рождеством. Свою мысль она высказала и вслух.
– С твоей стороны, было очень умно, мама, – заметила она, – покончить с культом кулинарии.
– У меня не было никакой определенной идеи, – призналась Хельга Гросманн, – я просто посчитала, что для нас двоих это ни к чему.
– А как же быть со мной? – спросила Даниэла. – Ведь теперь нас трое.
– А ты, что же, хочешь, чтобы бабушка часами простаивала на кухне и заваливала нас с тобой всякой едой?
– Нет уж, спасибо. Мне и лепешек хватило.
– Ну вот, видишь. А бабушка, благодаря этому, щадит свои нервы.
– Могла бы и ты что-то приготовить, – заметила Даниэла, и ей нельзя было отказать в логике.
– У твоей мамы есть другие таланты.
Они пили вино. Даниэле тоже налили рюмку ликера, чтобы чокнуться всем троим. Все были очень довольны друг другом.
– У меня для вас еще один сюрприз! – объявила Хельга Гросманн.
Катрин и Даниэла взглянули на нее, ожидая продолжения.
– Мы закроем лавку до Нового года.
– Хорошая идея! – воскликнула Катрин. – Тогда у меня будут время и досуг, чтобы выполнить работу для «Либерты».
– Вообще-то не знаю, удастся ли тебе это.
– Но я должна, мама. У меня действительно куча дел.
– Зачем же портить праздники? Гораздо важнее было бы как следует расслабиться.
– Бабушка права, – вступила в разговор Даниэла. – Лучше поиграй со мной. А то Ильза и Таня уехали, так что…
Хельга Гросманн подхватила:
– Мы тоже совершим путешествие. В Винтерберг. Если чуточку повезет, то застанем там и снег.
Заблаговременно, еще пару месяцев назад, Хельга забронировала места в «Пансионе Газельманн».
– И ты так долго держала это в секрете? – удивилась Катрин.
– Это было совсем нелегко, – призналась Хельга Гросманн.
– А если не будет снега, то можем покататься на коньках! – воскликнула Даниэла.
Катрин тоже обрадовалась. Они уже неоднократно, правда, только по выходным, ездили в Зауэрланд, вдыхая там чистый воздух и совершая прогулки по лесу. На этот раз возникала перспектива побегать на лыжах или покататься на санках. И даже если бы это не удалось, все равно наслаждаться в течение недели полной свободой, на всем готовом, решительно ничего не делать по хозяйству – это было достаточно соблазнительно.
Тем не менее Катрин заметила:
– И все же ты могла бы заранее обсудить свои планы со мною.
– А зачем, дорогая?
– А что если бы я наметила другие дела?
– Ты бы мне о них сказала.
– Если бы мы знали о поездке заранее, могли бы уже давно ей радоваться, – вставила Даниэла. – Но это ведь не важно. Главное, что мы едем. И когда же?
– Послезавтра.
– Значит, во второй день Рождества? – уточнила Катрин. – Надеюсь, мне удастся найти мастера, который поставит на машину зимние шины. Без них я в горы ехать не решусь.
– Можно надеть на колеса цепи.
– А ты умеешь это делать? Я – нет.
Они были возбуждены перспективой провести небольшой отпуск в горах, обменивались мнениями и высказывали опасения, связанные с поездкой. Когда стол был убран, Даниэла разложила на нем одну из своих новых игр, а Хельга Гросманн и Катрин опробовали эту игру вместе, и все втроем принялись играть. Никому и в голову не пришло включить телевизор.
Снег, начавший падать в сочельник, превратился затем в отвратительный снежный дождь с ледяной крупой. Но это не омрачило радости предстоящего путешествия. Посидев на телефоне, Катрин нашла механика, готового поставить ей зимние шины. Она выехала к нему рано утром, а к девяти часам уже вернулась;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25