Оглядываясь назад, Хельга была готова простить Петеру все на свете только за то чудесное маленькое существо, которое он оставил им в наследство. Да, она, Хельга, всегда была великодушна: заставила себя смотреть сквозь пальцы на раннее увлечение Катрин, да и на теперешнее поведение. Эта связь с Жан-Полем, который, разумеется, лишь пользовался слабостью Катрин, стоила не больше, чем старая шляпа. Но она, Хельга, не смеялась над Катрин, не порицала ее. Она приняла эту напасть, даже не давая Катрин ощутить, как сильно страдает из-за нее.
Хельга всегда доверяла здравому рассудку Катрин, была уверена, что рано или поздно прорвется пелена, окутавшая ее сознание. Так оно и случилось. Да, Хельга всегда старалась все понять, не осуждая никаких женских причуд дочери, никаких ее человеческих слабостей. Но то, что Катрин падет так низко только потому, что он примчался сюда собственной персоной, выходило за пределы ее понимания. Это превзошло все самые худшие опасения.
И все же, все же! Не должно было случиться такого, чтобы она потеряла самообладание. Она просто набросилась на Катрин. И как ей представлялось теперь, по зрелом размышлении, речи ее напоминали по тону те, которые она когда-то слышала от своей матери.
Конечно, и Катрин вела себя неправильно. Вместо того чтобы смириться и попросить прощения, она начала проявлять строптивость. Если таков результат многолетнего воспитания в ней миролюбия и самообладания, то она, Хельга, видимо, делала что-то не так.
Нет! Нет! Дело не в Катрин! В жизнь дочери вторгся демон. Эту злую шутку сыграли с ней женские гормоны.
Она, Хельга, никаких ошибок не допускала, она только на момент проявила слабость. Больше это не должно повториться! Она уж сумеет снова взять бразды правления в свои руки.
Но ощущение у нее было такое, словно это короткое столкновение высветило трещину в фундаменте их совместной жизни.
Когда Хельга поднялась вверх по лестнице, почти уверенная в том, что Катрин уже ушла – ведь она так торопилась к своему дражайшему Жан-Полю, – казалось, что волнение немного улеглось. Хельга увидела Даниэлу, удобно устроившуюся перед телевизором. Тут-то все предохранители в нервной системе Хельги немедленно перегорели.
– Как это тебе в голову пришло? – закричала она. Даниэла вздрогнула всем телом от этого непривычного тона.
– А что такое? – испуганно, но без всякого беспокойства спросила она.
– Как ты только можешь? С утра у экрана. – Хельга выключила телевизор.
– А что мне было делать? – капризно бросила Даниэла.
– Ну хотя бы накрыть на стол. Даниэла, поерзав в кресле, села повыше.
– Интересно, что это на вас нашло? Мамуля перед обедом просто удирает, а ты рычишь как зверь.
Хельга тяжело вздохнула.
– Мне жаль, что так получилось, дорогая. Просто нервы.
– Это потому что мамуля сбежала, да? Но ведь это не значит, что нужно срывать зло на мне.
– Но по существу я была все-таки права. Не полагается сидеть перед телевизором до обеда.
– Кто так считает?
– Я.
– А зачем тогда делают программу?
– Для дурачков, которые и сами не знают, чем им заняться.
– Благодарю за комплимент. Значит, я дурочка?
– Нет, дорогая, и ты это знаешь. Но обещай, что больше не будешь так делать.
– Ну ладно. Если это доставит тебе удовольствие.
– Обещаешь?
– Я ведь уже сказала, что не буду.
– Знаешь, дорогая, ты не должна меня сердить. И сейчас особенно. Нам с тобой надо держаться вместе.
– Да ведь мы всегда так и делаем, бабуленька.
– Да, это верно, и ты поистине мое маленькое сокровище. Так. Теперь накрывай на стол, а я позабочусь насчет пирога. Мама тебе сказала, куда пошла?
– Нет, она страшно торопилась.
– Значит, ты даже не знаешь, в чем дело?
– А в чем? Ну говори же!
– Терпение, дорогая. Расскажу за обедом.
Катрин не оставила себе времени даже на переодевание. Как была в черной кожаной юбке и белом пуловере с вышитыми на нем оранжевыми и желтыми украшениями, так и бросилась вон из квартиры. Она успела лишь накинуть жакет и схватить дамскую сумочку. Даже не стала менять обувь, оставив на ногах удобные расхожие туфли, которые обычно надевала для работы в лавке.
День был весенний, многообещающий. Серые облака, несясь по светлому небу, приоткрывали солнце, чтобы тут же снова его запеленать. Катрин показалось, что она бежит с ними наперегонки.
Только вблизи гостиницы «Хагелькройц» она умерила шаг. Ей не хотелось врываться, в кафе запыхавшейся, ведь это могло создать впечатление, что она очень уж соскучилась по Жан-Полю. Ей же было важно лишь одно: как можно быстрее пройти через горнило ставшего неизбежным столкновения.
Жан-Поль ждал ее перед дверью. К этому она не была готова, а поскольку очки не надевала, то обнаружила его только в последний момент. В результате она с ходу попала в его объятия. Он крепко прижал ее к груди, и она еще раз испытала то теплое, сладостное чувство, которое всегда ее пронизывало, когда он к ней прикасался.
– Ma petite, – прошептал он ей почти на ухо, – наконец-то! Почему ты меня так измучила?
Ей потребовалось усилие, чтобы освободиться от его хватки.
– Не надо, – выдавила она. – Прошу тебя, пусти!
– Как это понимать? – спросил он столь удивленно, словно между ними никогда и не было никаких осложнений.
– Ты все прекрасно понимаешь.
– Нет, я ничего не понимаю, решительно ничего. Что это на тебя накатило, дорогая моя?
Катрин откинула голову назад и твердо посмотрела ему в глаза.
– Я тебе написала, почему больше не хочу тебя видеть.
– Ничего ты не написала. Ты без всякой причины разыгрываешь из себя помешанную.
– Без всякой причины? – повторила она с вызовом.
– Именно. Один раз мне пришлось отказаться от свидания, но, думаешь, мне это было менее больно, чем тебе?
Катрин заметила, что некоторые прохожие уже поглядывают на них с любопытством.
– Здесь, на улице, – сказала она, – не место выяснять отношения.
– Тут ты права. Поедем в твою дюссельдорфскую квартиру.
– У меня с собой даже ключа нет.
– Ну, еще куда-нибудь.
Она немного подумала.
– Пожалуй, в городской лесопарк.
К своему удивлению, Катрин ощутила голод. Уже несколько недель она лишь кое-что проглатывала без всякого аппетита, а вот теперь вдруг захотела есть.
– Там найдется гостиница?
– Нет. Да я и не собираюсь ехать с тобой в гостиницу. Я только хочу объяснить тебе, почему нам больше не придется встречаться.
– Потому что твоя мама против. Признай это наконец, ma petite! Тебе не удалось вырваться из-под ее влияния.
Катрин не хотела сразу отвечать на это утверждение: они и так уже слишком долго использовали улицу как арену для выяснения отношений.
– Где твоя машина? – спросила она.
– Припаркована позади этого дома.
– Садись и подъезжай сюда.
Выражение его лица свидетельствовало о том, что ее тон кажется ему неуместным. Он с удовольствием сделал бы ей замечание, но все же предпочел поступить так, как она сказала.
– До чего же ты можешь быть жесткой! – произнес он, покачивая головой. Потом повернулся, сделал несколько шагов и исчез за углом.
Катрин спрашивала себя, что с ней случилось, ведь совсем недавно она была влюблена в него по уши. А теперь единственное ее желание – порвать с ним навсегда. Когда он подъехал, она не стала ждать, пока он откроет ей дверцу, а немедленно влезла в машину сама. Он бросил на нее быстрый косой взгляд.
– Ты очень хороша во гневе!
«Болтовня», – подумала Катрин, но вслух сказала:
– Хорошо, что ты хоть понял, в каком я настроении.
Жан-Поль включил скорость, и машина тронулась.
– Между прочим, – произнес он, – твоя мать – женщина, достойная уважения. Она могла бы мне импонировать.
– Моя мать ничего общего с нами не имеет, – резко ответила она.
– Ну, почему же? Ты ведь мне рассказывала, сколько страданий принес ей ее собственный развод.
– Никаких страданий не было. Ты, видно, плохо меня слушал. Она была вне себя из-за неверности моего отца. А на развод она подала сама.
– Не сердись, ma ch?rie, но, по-моему, все это сводится к одному: у нее аллергия на разводы.
– У меня тоже.
– У тебя? Но это же абсурд! Ты меня любила, хотя я не был свободен. Как же ты можешь меня отталкивать, если я стремлюсь освободиться?
Катрин потеряла уверенность.
– Ну, если бы можно было покончить с браком одним взмахом руки…
– Такого не бывает. Не те законы, да и человеческий характер восстает против этого.
– Тебе вовсе не нужно было мне рассказывать о планах развода.
– Значит, ты требуешь, чтобы у меня были секреты от тебя, моей единственной любимой?
У нее чуть не сорвалось с языка: «Только не надо выражаться столь напыщенно». Но она промолчала, не желая обижать его напрасно.
– Ты не сказал мне правды, – напомнила Катрин, – ты мне все это представлял один раз так, другой раз этак, а потом как-то еще.
– Я попал в сложное положение, и ты бы могла проявить понимание.
– Мне жаль, Жан-Поль, но именно этого я сделать не в состоянии. Я никогда не могла понять, в чем, собственно, состоят твои брачные отношения. Но, впрочем, для меня это было, так сказать, скрытой стороной твоей жизни, и я о ней не думала. Ведь она меня не касалась.
– Очень умная позиция.
– Да, не правда ли? – спросила Катрин с нескрываемой иронией. – Этой позиции я обязана парой чудесных часов или дней, а если их сложить, то, может быть, и недель. Но если ныне дело дойдет до твоего развода – неважно, по каким причинам, – то тут уж все меняется. Тут уж я не могу притворяться слепой, немой и глухой. – Вдруг у нее мелькнула догадка: – Или идея с разводом уже опять pass?? Вы помирились?
Он горько рассмеялся.
– Как же ты права, ch?rie! Помирились и поссорились, поссорились и помирились. Я живу в аду. Если ты представляешь себе дело так, что Эльза…
Она прервала его:
– Об этом я ничего не желаю знать. Избавь меня от твоих излияний.
– Но мне нужен человек, который…
Она опять не дала ему договорить до конца.
– Обратись к своей матери, отцу, другу! Я, во всяком случае, не тот человек и быть им не хочу.
– Но ты клялась, что любишь меня.
– И действительно любила. Тогда ты еще не сталкивал меня в пропасть твоей брачной жизни. А вовлекать себя в твою битву за развод я не позволю.
– Боишься, что тебя это травмирует? Она чуть подумала.
– Да, и это тоже.
– А что еще?
– Тут дело в том, – неохотно признала она, – что у меня нет к тебе доверия, а если какое-то и есть, то явно недостаточное. Я опасаюсь, что если узнаю все подробности твоей семейной жизни, то могу встать полностью на сторону твоей жены.
– Неужели ты способна на это?
– Боюсь, что да.
– Mais pourqoui? Почему? Почему?
– Потому, что ты очень ненадежен. Взять хотя бы твои экстренные приглашения на свидания, твои отказы от условленных встреч – тоже внезапные, твои обманы. Мне это особенно большого ущерба не наносило, ведь наши отношения были для меня своего рода игрой, чудесной, увлекательной игрой на фоне серых будней. Но если ты и в семейной жизни вел себя аналогично – а другое вряд ли возможно, – то мне сердечно жаль твою жену.
– Она – каналья.
– Об этом не мне судить, я ведь ее не знаю. Но если она действительно такова, то я могу предположить, что это – результат брака с тобой.
Он нажал на тормоз с такой силой, что следовавшая сзади машина едва не налетела на них. Молодой человек, сидевший за рулем, объехал их и, поглядев на Жан-Поля, покрутил пальцем у виска.
– Прости, – произнесла Катрин, – я не хотела тебя уязвить.
– В каждом твоем слове я слышу твою мать.
– Это вовсе не так, – возразила Катрин, но уверенности в ее тоне не было. Может быть, она действительно повторяла лишь то, что вбила ей в голову мать? – Я нахожу все происходящее очень скверным, – едва слышно проговорила она.
– А я-то надеялся, что ты в эти ужасные дни будешь мне поддержкой.
– Мне жаль, если я тебя разочаровала, – вяло заметила она.
Они миновали центр города и ехали теперь по улице Эльберфельдерштрассе в сторону городского лесопарка.
– Во всяком случае, – сказала она, – я считаю бессмысленным дискутировать сейчас по поводу твоей семейной жизни. Ты ведь почти ничего мне о ней не рассказывал. У меня создалось впечатление, что твоя жена удивительно великодушна и рассудительна. Я думаю, она знает про твои измены или, по крайней мере, догадывается о них. В такую картину никак не вписывается предположение, что по этой причине она вдруг начала настаивать на разводе.
– У нее есть любовник.
– Кто именно? Видишь, ты не знаешь. Если бы у нее действительно кто-то был, она бы к тебе не вернулась. А ведь на самом деле-то вернулась, правда?
– Да. Она не развелась. Но и со мной не осталась.
– Вон там впереди, около бассейна, – сказала Катрин, показывая направление, – там большая автостоянка. Можешь припарковаться.
Жан-Поль поставил машину, и они быстро пошли в рощу, уже дышавшую весной. Буки выпустили свою первую светлую зелень, а под ногами шуршала листва прошлой осени. Облака все еще проносились по небу, словно не решив, то ли остановиться, то ли пролиться дождем, то ли пропустить на землю солнечные лучи.
Жан-Поль схватил пальцы Катрин, но она отняла руку.
– Хоть бы ты сам разобрался, к чему стремишься, – заметила она.
– Я хочу развестись.
– Но когда Эльза в первый раз после вашей размолвки вернулась, ты ее принял.
– Из сочувствия. Она была больна.
– А потом?
– Теперь я знаю, что она уже не больна, во всяком случае, не настолько, как делает вид. Иначе откуда взялись бы у нее силы, чтобы избивать меня палкой?
Некоторое время они шли молча, быстрыми шагами. Катрин невольно вспоминала все прочие путешествия, которые они совершали вместе. Как неразделимы они были! Было больно вспоминать.
– Жан-Поль, – промолвила она, – ты мог бы покончить со всей этой историей.
– Каким образом?
Она взглянула ему в глаза.
– Достаточно разъехаться. Расстанься с Эльзой – и ссорам конец.
– Очень уж просто ты себе это представляешь. У меня нет средств долго жить в гостинице, да и других крупных материальных потерь будет невпроворот.
– Я могла бы предоставить в твое распоряжение мою квартиру в Дюссельдорфе.
– Чтобы я стал зависим от тебя?
Это возражение показалось ей совсем нелепым, но она сочла за лучшее не обращать на него внимания.
– А что касается так называемых прочих потерь, то передай это дело твоему адвокату.
– Ты себе не представляешь, насколько Эльза хитра.
– А ты подыщи себе такого же хитрого адвоката. Если бы ты состоял в браке по немецким законам, то мог бы разделить с женой в равных долях все нажитое за время совместной жизни. Мне это кажется вполне справедливым, и на это тебе следовало бы себя настроить.
– Увы, я женился во Франции, а там законы иные. Там решающую роль играет вопрос о виновности супругов в нарушении основ семейной жизни.
Она нахмурилась.
– Ты, что же, всерьез хочешь свалить вину на жену?
– У нее есть любовник.
– Опять ты крутишь эту шарманку, Жан-Поль. Как же тебе не стыдно? Подумай о том, сколько раз ты сам ее обманывал.
– У нее нет доказательств.
Катрин покачала головой.
– О Жан-Поль, тебе, как мне кажется, эти грязные дрязги еще и доставляют удовольствие. Иначе ты бы уже давно смотал удочки.
– Ты не понимаешь, ch?rie. На карту поставлены большие ставки. Тут и дома в Швейцарии и Франции, и участок земли на озере Лак Леман.
– Дома! – воскликнула Катрин. – И при этом вы не в состоянии разделить имущество, соблюдая приличия!
– Я не хочу, чтобы из меня делали идиота.
Катрин крутанулась на каблуке и двинулась по направлению к своему дому.
Он последовал за ней, схватил ее за плечи.
– В чем дело, ch?rie? Куда ты бежишь?
Она вырвалась.
– Полагаю, что вопрос исчерпан. Во всяком случае, для меня. Нам больше не о чем говорить.
– Но, послушай, я специально примчался, чтобы объяснить тебе…
Она не дала ему договорить.
– Ты уже все объяснил. Хватит. Я выслушала достаточно. Не хочу больше ничего знать обо всей этой канители.
– Канители? Да ведь речь идет о моем существовании.
– Знаю. Поняла. Речь идет о домах и земельных участках, может быть, также об акциях и других ценных бумагах. Все это важнее, чем наше счастье.
– Но ведь ты была счастлива со мной. Она продолжала бушевать:
– О да, Жан-Поль, была!
– Так не убегай от меня! Мы снова будем счастливы, намного счастливее, чем прежде. Когда со всем этим делом будет покончено. Как было бы хорошо, если бы мы выстояли эту бурю вместе! Помоги мне!
– Я тебе свое предложение высказала. Обдумай его.
– А если я действительно так и сделаю? Переберусь на твою квартиру? Покончу с дрязгами? Будет ли тогда все, как прежде?
Ответить на этот вопрос было трудно.
– Но ведь ты этого не сделаешь, – произнесла она.
– Почему ты в этом так уверена?
– Если бы я была тебе действительно так нужна, ты уже давно по собственной инициативе подал бы на развод. Я никогда не толкала тебя на это, ибо знала, что не составляю основу твоей жизни. Я принимала от тебя то, что ты был готов мне предоставить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Хельга всегда доверяла здравому рассудку Катрин, была уверена, что рано или поздно прорвется пелена, окутавшая ее сознание. Так оно и случилось. Да, Хельга всегда старалась все понять, не осуждая никаких женских причуд дочери, никаких ее человеческих слабостей. Но то, что Катрин падет так низко только потому, что он примчался сюда собственной персоной, выходило за пределы ее понимания. Это превзошло все самые худшие опасения.
И все же, все же! Не должно было случиться такого, чтобы она потеряла самообладание. Она просто набросилась на Катрин. И как ей представлялось теперь, по зрелом размышлении, речи ее напоминали по тону те, которые она когда-то слышала от своей матери.
Конечно, и Катрин вела себя неправильно. Вместо того чтобы смириться и попросить прощения, она начала проявлять строптивость. Если таков результат многолетнего воспитания в ней миролюбия и самообладания, то она, Хельга, видимо, делала что-то не так.
Нет! Нет! Дело не в Катрин! В жизнь дочери вторгся демон. Эту злую шутку сыграли с ней женские гормоны.
Она, Хельга, никаких ошибок не допускала, она только на момент проявила слабость. Больше это не должно повториться! Она уж сумеет снова взять бразды правления в свои руки.
Но ощущение у нее было такое, словно это короткое столкновение высветило трещину в фундаменте их совместной жизни.
Когда Хельга поднялась вверх по лестнице, почти уверенная в том, что Катрин уже ушла – ведь она так торопилась к своему дражайшему Жан-Полю, – казалось, что волнение немного улеглось. Хельга увидела Даниэлу, удобно устроившуюся перед телевизором. Тут-то все предохранители в нервной системе Хельги немедленно перегорели.
– Как это тебе в голову пришло? – закричала она. Даниэла вздрогнула всем телом от этого непривычного тона.
– А что такое? – испуганно, но без всякого беспокойства спросила она.
– Как ты только можешь? С утра у экрана. – Хельга выключила телевизор.
– А что мне было делать? – капризно бросила Даниэла.
– Ну хотя бы накрыть на стол. Даниэла, поерзав в кресле, села повыше.
– Интересно, что это на вас нашло? Мамуля перед обедом просто удирает, а ты рычишь как зверь.
Хельга тяжело вздохнула.
– Мне жаль, что так получилось, дорогая. Просто нервы.
– Это потому что мамуля сбежала, да? Но ведь это не значит, что нужно срывать зло на мне.
– Но по существу я была все-таки права. Не полагается сидеть перед телевизором до обеда.
– Кто так считает?
– Я.
– А зачем тогда делают программу?
– Для дурачков, которые и сами не знают, чем им заняться.
– Благодарю за комплимент. Значит, я дурочка?
– Нет, дорогая, и ты это знаешь. Но обещай, что больше не будешь так делать.
– Ну ладно. Если это доставит тебе удовольствие.
– Обещаешь?
– Я ведь уже сказала, что не буду.
– Знаешь, дорогая, ты не должна меня сердить. И сейчас особенно. Нам с тобой надо держаться вместе.
– Да ведь мы всегда так и делаем, бабуленька.
– Да, это верно, и ты поистине мое маленькое сокровище. Так. Теперь накрывай на стол, а я позабочусь насчет пирога. Мама тебе сказала, куда пошла?
– Нет, она страшно торопилась.
– Значит, ты даже не знаешь, в чем дело?
– А в чем? Ну говори же!
– Терпение, дорогая. Расскажу за обедом.
Катрин не оставила себе времени даже на переодевание. Как была в черной кожаной юбке и белом пуловере с вышитыми на нем оранжевыми и желтыми украшениями, так и бросилась вон из квартиры. Она успела лишь накинуть жакет и схватить дамскую сумочку. Даже не стала менять обувь, оставив на ногах удобные расхожие туфли, которые обычно надевала для работы в лавке.
День был весенний, многообещающий. Серые облака, несясь по светлому небу, приоткрывали солнце, чтобы тут же снова его запеленать. Катрин показалось, что она бежит с ними наперегонки.
Только вблизи гостиницы «Хагелькройц» она умерила шаг. Ей не хотелось врываться, в кафе запыхавшейся, ведь это могло создать впечатление, что она очень уж соскучилась по Жан-Полю. Ей же было важно лишь одно: как можно быстрее пройти через горнило ставшего неизбежным столкновения.
Жан-Поль ждал ее перед дверью. К этому она не была готова, а поскольку очки не надевала, то обнаружила его только в последний момент. В результате она с ходу попала в его объятия. Он крепко прижал ее к груди, и она еще раз испытала то теплое, сладостное чувство, которое всегда ее пронизывало, когда он к ней прикасался.
– Ma petite, – прошептал он ей почти на ухо, – наконец-то! Почему ты меня так измучила?
Ей потребовалось усилие, чтобы освободиться от его хватки.
– Не надо, – выдавила она. – Прошу тебя, пусти!
– Как это понимать? – спросил он столь удивленно, словно между ними никогда и не было никаких осложнений.
– Ты все прекрасно понимаешь.
– Нет, я ничего не понимаю, решительно ничего. Что это на тебя накатило, дорогая моя?
Катрин откинула голову назад и твердо посмотрела ему в глаза.
– Я тебе написала, почему больше не хочу тебя видеть.
– Ничего ты не написала. Ты без всякой причины разыгрываешь из себя помешанную.
– Без всякой причины? – повторила она с вызовом.
– Именно. Один раз мне пришлось отказаться от свидания, но, думаешь, мне это было менее больно, чем тебе?
Катрин заметила, что некоторые прохожие уже поглядывают на них с любопытством.
– Здесь, на улице, – сказала она, – не место выяснять отношения.
– Тут ты права. Поедем в твою дюссельдорфскую квартиру.
– У меня с собой даже ключа нет.
– Ну, еще куда-нибудь.
Она немного подумала.
– Пожалуй, в городской лесопарк.
К своему удивлению, Катрин ощутила голод. Уже несколько недель она лишь кое-что проглатывала без всякого аппетита, а вот теперь вдруг захотела есть.
– Там найдется гостиница?
– Нет. Да я и не собираюсь ехать с тобой в гостиницу. Я только хочу объяснить тебе, почему нам больше не придется встречаться.
– Потому что твоя мама против. Признай это наконец, ma petite! Тебе не удалось вырваться из-под ее влияния.
Катрин не хотела сразу отвечать на это утверждение: они и так уже слишком долго использовали улицу как арену для выяснения отношений.
– Где твоя машина? – спросила она.
– Припаркована позади этого дома.
– Садись и подъезжай сюда.
Выражение его лица свидетельствовало о том, что ее тон кажется ему неуместным. Он с удовольствием сделал бы ей замечание, но все же предпочел поступить так, как она сказала.
– До чего же ты можешь быть жесткой! – произнес он, покачивая головой. Потом повернулся, сделал несколько шагов и исчез за углом.
Катрин спрашивала себя, что с ней случилось, ведь совсем недавно она была влюблена в него по уши. А теперь единственное ее желание – порвать с ним навсегда. Когда он подъехал, она не стала ждать, пока он откроет ей дверцу, а немедленно влезла в машину сама. Он бросил на нее быстрый косой взгляд.
– Ты очень хороша во гневе!
«Болтовня», – подумала Катрин, но вслух сказала:
– Хорошо, что ты хоть понял, в каком я настроении.
Жан-Поль включил скорость, и машина тронулась.
– Между прочим, – произнес он, – твоя мать – женщина, достойная уважения. Она могла бы мне импонировать.
– Моя мать ничего общего с нами не имеет, – резко ответила она.
– Ну, почему же? Ты ведь мне рассказывала, сколько страданий принес ей ее собственный развод.
– Никаких страданий не было. Ты, видно, плохо меня слушал. Она была вне себя из-за неверности моего отца. А на развод она подала сама.
– Не сердись, ma ch?rie, но, по-моему, все это сводится к одному: у нее аллергия на разводы.
– У меня тоже.
– У тебя? Но это же абсурд! Ты меня любила, хотя я не был свободен. Как же ты можешь меня отталкивать, если я стремлюсь освободиться?
Катрин потеряла уверенность.
– Ну, если бы можно было покончить с браком одним взмахом руки…
– Такого не бывает. Не те законы, да и человеческий характер восстает против этого.
– Тебе вовсе не нужно было мне рассказывать о планах развода.
– Значит, ты требуешь, чтобы у меня были секреты от тебя, моей единственной любимой?
У нее чуть не сорвалось с языка: «Только не надо выражаться столь напыщенно». Но она промолчала, не желая обижать его напрасно.
– Ты не сказал мне правды, – напомнила Катрин, – ты мне все это представлял один раз так, другой раз этак, а потом как-то еще.
– Я попал в сложное положение, и ты бы могла проявить понимание.
– Мне жаль, Жан-Поль, но именно этого я сделать не в состоянии. Я никогда не могла понять, в чем, собственно, состоят твои брачные отношения. Но, впрочем, для меня это было, так сказать, скрытой стороной твоей жизни, и я о ней не думала. Ведь она меня не касалась.
– Очень умная позиция.
– Да, не правда ли? – спросила Катрин с нескрываемой иронией. – Этой позиции я обязана парой чудесных часов или дней, а если их сложить, то, может быть, и недель. Но если ныне дело дойдет до твоего развода – неважно, по каким причинам, – то тут уж все меняется. Тут уж я не могу притворяться слепой, немой и глухой. – Вдруг у нее мелькнула догадка: – Или идея с разводом уже опять pass?? Вы помирились?
Он горько рассмеялся.
– Как же ты права, ch?rie! Помирились и поссорились, поссорились и помирились. Я живу в аду. Если ты представляешь себе дело так, что Эльза…
Она прервала его:
– Об этом я ничего не желаю знать. Избавь меня от твоих излияний.
– Но мне нужен человек, который…
Она опять не дала ему договорить до конца.
– Обратись к своей матери, отцу, другу! Я, во всяком случае, не тот человек и быть им не хочу.
– Но ты клялась, что любишь меня.
– И действительно любила. Тогда ты еще не сталкивал меня в пропасть твоей брачной жизни. А вовлекать себя в твою битву за развод я не позволю.
– Боишься, что тебя это травмирует? Она чуть подумала.
– Да, и это тоже.
– А что еще?
– Тут дело в том, – неохотно признала она, – что у меня нет к тебе доверия, а если какое-то и есть, то явно недостаточное. Я опасаюсь, что если узнаю все подробности твоей семейной жизни, то могу встать полностью на сторону твоей жены.
– Неужели ты способна на это?
– Боюсь, что да.
– Mais pourqoui? Почему? Почему?
– Потому, что ты очень ненадежен. Взять хотя бы твои экстренные приглашения на свидания, твои отказы от условленных встреч – тоже внезапные, твои обманы. Мне это особенно большого ущерба не наносило, ведь наши отношения были для меня своего рода игрой, чудесной, увлекательной игрой на фоне серых будней. Но если ты и в семейной жизни вел себя аналогично – а другое вряд ли возможно, – то мне сердечно жаль твою жену.
– Она – каналья.
– Об этом не мне судить, я ведь ее не знаю. Но если она действительно такова, то я могу предположить, что это – результат брака с тобой.
Он нажал на тормоз с такой силой, что следовавшая сзади машина едва не налетела на них. Молодой человек, сидевший за рулем, объехал их и, поглядев на Жан-Поля, покрутил пальцем у виска.
– Прости, – произнесла Катрин, – я не хотела тебя уязвить.
– В каждом твоем слове я слышу твою мать.
– Это вовсе не так, – возразила Катрин, но уверенности в ее тоне не было. Может быть, она действительно повторяла лишь то, что вбила ей в голову мать? – Я нахожу все происходящее очень скверным, – едва слышно проговорила она.
– А я-то надеялся, что ты в эти ужасные дни будешь мне поддержкой.
– Мне жаль, если я тебя разочаровала, – вяло заметила она.
Они миновали центр города и ехали теперь по улице Эльберфельдерштрассе в сторону городского лесопарка.
– Во всяком случае, – сказала она, – я считаю бессмысленным дискутировать сейчас по поводу твоей семейной жизни. Ты ведь почти ничего мне о ней не рассказывал. У меня создалось впечатление, что твоя жена удивительно великодушна и рассудительна. Я думаю, она знает про твои измены или, по крайней мере, догадывается о них. В такую картину никак не вписывается предположение, что по этой причине она вдруг начала настаивать на разводе.
– У нее есть любовник.
– Кто именно? Видишь, ты не знаешь. Если бы у нее действительно кто-то был, она бы к тебе не вернулась. А ведь на самом деле-то вернулась, правда?
– Да. Она не развелась. Но и со мной не осталась.
– Вон там впереди, около бассейна, – сказала Катрин, показывая направление, – там большая автостоянка. Можешь припарковаться.
Жан-Поль поставил машину, и они быстро пошли в рощу, уже дышавшую весной. Буки выпустили свою первую светлую зелень, а под ногами шуршала листва прошлой осени. Облака все еще проносились по небу, словно не решив, то ли остановиться, то ли пролиться дождем, то ли пропустить на землю солнечные лучи.
Жан-Поль схватил пальцы Катрин, но она отняла руку.
– Хоть бы ты сам разобрался, к чему стремишься, – заметила она.
– Я хочу развестись.
– Но когда Эльза в первый раз после вашей размолвки вернулась, ты ее принял.
– Из сочувствия. Она была больна.
– А потом?
– Теперь я знаю, что она уже не больна, во всяком случае, не настолько, как делает вид. Иначе откуда взялись бы у нее силы, чтобы избивать меня палкой?
Некоторое время они шли молча, быстрыми шагами. Катрин невольно вспоминала все прочие путешествия, которые они совершали вместе. Как неразделимы они были! Было больно вспоминать.
– Жан-Поль, – промолвила она, – ты мог бы покончить со всей этой историей.
– Каким образом?
Она взглянула ему в глаза.
– Достаточно разъехаться. Расстанься с Эльзой – и ссорам конец.
– Очень уж просто ты себе это представляешь. У меня нет средств долго жить в гостинице, да и других крупных материальных потерь будет невпроворот.
– Я могла бы предоставить в твое распоряжение мою квартиру в Дюссельдорфе.
– Чтобы я стал зависим от тебя?
Это возражение показалось ей совсем нелепым, но она сочла за лучшее не обращать на него внимания.
– А что касается так называемых прочих потерь, то передай это дело твоему адвокату.
– Ты себе не представляешь, насколько Эльза хитра.
– А ты подыщи себе такого же хитрого адвоката. Если бы ты состоял в браке по немецким законам, то мог бы разделить с женой в равных долях все нажитое за время совместной жизни. Мне это кажется вполне справедливым, и на это тебе следовало бы себя настроить.
– Увы, я женился во Франции, а там законы иные. Там решающую роль играет вопрос о виновности супругов в нарушении основ семейной жизни.
Она нахмурилась.
– Ты, что же, всерьез хочешь свалить вину на жену?
– У нее есть любовник.
– Опять ты крутишь эту шарманку, Жан-Поль. Как же тебе не стыдно? Подумай о том, сколько раз ты сам ее обманывал.
– У нее нет доказательств.
Катрин покачала головой.
– О Жан-Поль, тебе, как мне кажется, эти грязные дрязги еще и доставляют удовольствие. Иначе ты бы уже давно смотал удочки.
– Ты не понимаешь, ch?rie. На карту поставлены большие ставки. Тут и дома в Швейцарии и Франции, и участок земли на озере Лак Леман.
– Дома! – воскликнула Катрин. – И при этом вы не в состоянии разделить имущество, соблюдая приличия!
– Я не хочу, чтобы из меня делали идиота.
Катрин крутанулась на каблуке и двинулась по направлению к своему дому.
Он последовал за ней, схватил ее за плечи.
– В чем дело, ch?rie? Куда ты бежишь?
Она вырвалась.
– Полагаю, что вопрос исчерпан. Во всяком случае, для меня. Нам больше не о чем говорить.
– Но, послушай, я специально примчался, чтобы объяснить тебе…
Она не дала ему договорить.
– Ты уже все объяснил. Хватит. Я выслушала достаточно. Не хочу больше ничего знать обо всей этой канители.
– Канители? Да ведь речь идет о моем существовании.
– Знаю. Поняла. Речь идет о домах и земельных участках, может быть, также об акциях и других ценных бумагах. Все это важнее, чем наше счастье.
– Но ведь ты была счастлива со мной. Она продолжала бушевать:
– О да, Жан-Поль, была!
– Так не убегай от меня! Мы снова будем счастливы, намного счастливее, чем прежде. Когда со всем этим делом будет покончено. Как было бы хорошо, если бы мы выстояли эту бурю вместе! Помоги мне!
– Я тебе свое предложение высказала. Обдумай его.
– А если я действительно так и сделаю? Переберусь на твою квартиру? Покончу с дрязгами? Будет ли тогда все, как прежде?
Ответить на этот вопрос было трудно.
– Но ведь ты этого не сделаешь, – произнесла она.
– Почему ты в этом так уверена?
– Если бы я была тебе действительно так нужна, ты уже давно по собственной инициативе подал бы на развод. Я никогда не толкала тебя на это, ибо знала, что не составляю основу твоей жизни. Я принимала от тебя то, что ты был готов мне предоставить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25