А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Только больно уж скучно было целый день стоять в лавке без дела, либо – как она взяла себе за правило в последнее время – устраиваться в удобном кресле с книгой в напрасном ожидании звонка над входной дверью.
Когда Катрин была еще малолеткой, то сразу же после школы приходила в лавку и проводила здесь весь остаток дня, выполняя школьные домашние задания в задней комнатке или составляя компанию Хельге в торговом зале. Здесь она под руководством матери вязала спицами или крючком первые свои крупные вещи, шали, чулки. И даже в те спокойные дни, когда приходило мало клиентов, время летело быстро.
Даниэла же ничего подобного делать не хотела. Рукоделие ее не интересовало. Домашние задания она охотнее выполняла в своей комнате, под звуки музыки, несшейся из радиоприемника, что вообще-то правилами запрещалось. А потом, в хорошую погоду, играла с Ильзой и Таней на улице, в парке или на заднем дворе, а если шел дождь, то сидела у телевизора.
Бывали столкновения. Но Даниэла не могла понять, чего, собственно, нужно от нее бабушке, а Хельге не было дано природного смирения, чтобы признаться в своем одиночестве и попросить девочку посидеть с ней. Хельга могла себе позволить оправдать подобное требование лишь тем, что Даниэла под ее надзором будет лучше работать. Девочка же воспринимала это как придирку, как покушение на ее свободу.
Неизбежно должен был наступить момент, когда Хельга признает, что дальше так продолжаться не может. Лавка не приносила уже никаких доходов, хозяйка терпела одни убытки. Хельга не спала ночами, мечтая о человеке, который помог бы ей делом и советом. Но такого человека не было. Ей предстояло в одиночку искать выход из возникшей ситуации. И у нее еще хватало сил для этого. Она приняла решение лавку закрыть, дать объявление о распродаже товара и сдать помещение внаем. Решение было болезненным, но, к счастью, легко осуществимым.
Однажды за обедом она возвестила:
– У меня хорошая новость, дорогая!
– Какая же? – осведомилась Даниэла с легким недоверием.
– Я закрываю лавку.
Даниэла, которая, правда, догадывалась о стоявших перед бабушкой проблемах, но не понимала их в полной мере, была поражена.
– А чем же мы будем тогда жить?
– Я сдам помещение одной парфюмерной фирме. Это даст нам почти такой же доход, какой давала «Вязальня» в ее лучшие годы. Поскольку теперь твоя мать не находится на моем иждивении, нам с тобой будет достаточно.
– Мамуля ведь на тебя работала.
– Но, как стало ясно, теперь это в общем-то не дает результатов.
Даниэла чувствовала, что упрек несправедлив.
– Так ведь, если лавка не дает дохода, то это зависит не от мамы. В конце концов, хозяйка не она, а ты.
– Тебе обязательно всегда быть такой колючей? – спросила Хельга нежным голосом.
– Прости, бабушка, но я просто не могу понять.
– И ни к чему тебе это понимать. Вот, подожди совсем немного, пока я справлюсь со всем, что задумала. Во всяком случае, в будущем я смогу уделять тебе гораздо больше времени, чем сейчас.
У Даниэлы даже потемнело в глазах от такой перспективы, но она никак не отреагировала на сказанное, чтобы не раздражать бабушку напрасно.
Но когда Катрин в тот же вечер им позвонила, Даниэла, захлебываясь от возбуждения, заявила:
– Бабушка закрывает лавку. Ты это одобряешь?
– Неужели это правда?
Хельга взяла у внучки трубку.
– Да, ты не ослышалась. Я сдаю помещение внаем.
– Очень хорошая идея. Теперь тебе не придется так мучиться, как раньше. Только удостоверься в надежности нанимателя.
– Не беспокойся. Это очень солидный концерн по производству парфюмерии.
– И соглашайся только на долгосрочный договор.
– На это уж у меня ума хватит.
– Конечно, хватит, мама. Я же знаю.
– Кроме того, я объявляю распродажу остатков. Надеюсь что-нибудь от этого получить.
– Товары, полученные в кредит и еще не оплаченные, ты можешь вернуть изготовителям. Я бы вообще попыталась войти с ними в сделку, даже если это приведет к каким-то расходам. Я имею в виду, что можно отдать им оставшийся товар на комиссию. При распродаже собственными силами потери все равно неизбежны, зато в случае сделки ты избавишься сразу от крупных партий товара.
– Не ломай себе голову напрасно!
В сущности, Катрин давала советы потому, что уже не была уверена в деловых качествах матери, но она ответила, как бы оправдываясь:
– Такие вещи соскакивают с языка непроизвольно. Когда через пару недель Катрин позвонила снова, ее не удивило, что Хельга все еще сидит на значительной части своего товара.
– Но я уверена, что он может пригодиться тебе, – бодро заявила она, – у тебя же талант пускать в дело даже самый никчемный товар.
– Если предполагается, что это комплимент, то благодарю.
– Так заберешь у меня последние партии?
– Могу забрать, но только не за деньги, если ты это имеешь в виду.
– Я-то думала, что ты очень хорошо зарабатываешь.
– В целом это верно. Но мне нужно обустраиваться на голом месте.
– Если отдавать товар даром, то легче просто выбросить его на свалку.
– Что же, можешь так и сделать, – ответила Катрин, – тем самым избавишь себя и от расходов на транспорт.
Разумеется, Катрин знала, что Хельга, как и она сама, никогда не решилась бы на такой поступок, и уже размышляла о том, что можно было бы оставшиеся в лавке последние партии товара рассортировать и хранить в ящиках, которые стояли у нее в подвале.
– Как дела у Даниэлы? – осведомилась она.
– Передаю ей трубку.
Послышался высокий голос девочки:
– Все о'кей, мамуля! В этом году мы слетаем на Майорку.
– Это замечательно.
– Мы там проведем все летние каникулы.
– Может быть, захотите сделать крюк и залететь в Гамбург, чтобы навестить меня? Скажем, на одну-две недели?
– Да что ты, мамуля, это же совсем в другую сторону!
Катрин с удовольствием поведала бы дочери о том, что в жизни подчас приходится круто менять направление полета, но оставила слова девочки без ответа. Было ясно, что навещать ее у Даниэлы желания нет. А понуждать ее к этому было бы, с точки зрения Катрин, бесполезно.
Ей не хотелось себе в этом признаваться, но то, что Даниэла сразу же, без раздумий, отказалась от встречи, больно ее задело.
Катрин и Эрнст Клаазен не очень часто проводили вместе часы досуга, но когда это удавалось, получали истинное удовольствие. Она обрадовалась, когда он пригласил ее посетить Гамбургский государственный оперный театр. Нельзя сказать, что она вообще не пропускала оперных представлений, но классическую музыку любила.
В тот вечер шла опера «Кавалер с розой» Рихарда Штрауса и Гуго фон Гофманнсталя. Катрин и Эрнст сидели рядом в ложе, околдованные звуками чудесных мелодий. Во время первой большой сцены с вальсами, одновременно и светлой и меланхоличной, она нашла его руку, а он, охватив ее пальцы теплым и крепким пожатием, не отпускал до антракта.
В перерыве они гуляли в фойе среди нарядно одетых зрителей, ощущая душевный подъем от дивной музыки. Он – в черном костюме и белой рубашке с рюшами, она – в строгом платье из переливающегося на свету черного бархата, которое подчеркивало ее узкую талию и красивую грудь. Они чувствовали себя очень привлекательной молодой парой. Клаазен раскланивался направо и налево, поясняя Катрин, с кем они встретились, а также познакомил ее с очень представительными немолодыми супругами.
Катрин ощущала себя счастливой. Работа над книгой продвигалась хорошо, Катрин уже подыскала издателя и получила аванс. В редакции она приобретала все больший авторитет, а благодаря поддержке Эрнста Клаазена чувствовала себя личностью, с которой окружающие считаются.
Вдруг ее сердце екнуло: в толпе зрителей она увидела Жан-Поля. Он смотрелся очень недурно: бородка, здоровый цвет лица, вьющиеся темно-русые волосы. Однако его костюм из светло-серой вискозы слишком бросался в глаза, а широкий желтый галстук казался чересчур кричащим. Выглядел он постаревшим – не потому ли, впрочем, что находился в обществе какой-то девушки, светловолосой, грациозной и очень молодой – по оценке Катрин, не старше двадцати.
Она быстро взяла себя в руки и хотела пройти мимо. Но Эрнст Клаазен все же успел заметить ее беспокойство.
– Что случилось? Тебе нехорошо?
Ей не хотелось говорить на эту тему, но вдруг подумалось, что молчать бессмысленно.
– Вон там, впереди, – сказала она, – только не смотри сразу! – там стоит человек, который раньше занимал большое место в моей жизни.
– Жан-Поль?
– Он самый. Пойдем! Сделаем вид, что ничего не заметили.
– Ну, зачем же? Я охотно с ним познакомлюсь.
Катрин, чуть помедлив, решилась:
– Как скажешь.
Высоко подняв голову, она повела Эрнста к Жан-Полю.
Он стоял около колонны, держа в руке наполненный бокал, явно стремясь очаровать свою юную спутницу, которая смотрела на него с восхищением. Катрин он не замечал, пока она не подошла к нему вплотную.
– Халло, Жан-Поль! – сказала она с улыбкой. – Какая приятная неожиданность повстречать тебя здесь.
Он вздрогнул так, что расплескал содержимое бокала.
– Ты? Здесь? – глуповато спросил он. Раньше он никогда не называл ее по имени – и теперь был в растерянности, не зная, как к ней лучше обратиться.
– Весьма похоже, что ты видишь именно меня и именно здесь, – ответила она смеясь. – Можно мне представить тебе Эрнста Клаазена, главного редактора журнала «Либерта»? Эрнст, это знаменитый Жан-Поль Квирин.
Мужчины слегка кивнули друг другу. Эрнст Клаазен при этом чуть улыбнулся.
Жан-Поль был явно рассержен.
– Итак, это все-таки произошло, – выдохнул он.
– Что ты хочешь этим сказать? – мягко спросила Катрин, хотя отлично поняла смысл его слов.
– Значит, мое подозрение не было напрасным.
– Ну, знаешь, – невозмутимо заметила она, – думай, что хочешь, мне это теперь совершенно безразлично.
– Желаю вам самого приятного вечера! – добавил Клаазен с подчеркнутой галантностью.
Катрин и Эрнст откланялись и пошли в другую сторону.
– Не будет ли с моей стороны нескромно, если я спрошу, что именно имел в виду этот достойный человек, упоминая о своих подозрениях? – спросил Клаазен. – В отношении чего он считает себя правым? Катрин рассказала ему все.
– Ну, так, значит, я должен быть ему благодарен. Кажется, это он привел тебя к мысли, что можно смотреть на меня как на мужчину.
– А когда ты впервые увидел во мне женщину, а не только внештатную сотрудницу?
– С того самого момента, когда ты впервые появилась в нашей редакции. На тебе был костюм цвета розового дерева и белый шелковый пуловер.
– Ты запомнил? – поразилась она. Его слова произвели на нее сильное впечатление.
– Я помню все, – заверил он.
Второй акт оперы был столь же волнующим, как и первый: сюжет развивался, а музыка стала еще проникновеннее. Но ни разыгрывавшиеся на сцене события, ни музыка уже не доходили до сердец Катрин и Эрнста. Они уже утратили готовность поддаваться очарованию спектакля – их души воспринимали только друг друга.
– Предлагаю пожертвовать последним актом! – сказал он в начале второго антракта. – Или тебе это было бы очень досадно?
– Вовсе нет, – сразу же согласилась она, – я все равно не люблю те сцены, где они так бессовестно дурачат несчастного старого болвана фон Лерхенау. Может быть, он это и заслужил, но я все равно всегда находила это недостойным.
Они спустились в гардероб, он подал ей накидку, и они вышли на ночную улицу. Вечер был прохладный и немного пасмурный.
– Куда направимся? – спросил он.
– Возьми меня к себе домой!
– Ты действительно хочешь этого?
– Да, Эрнст.
– Но я ведь ничего не обещаю тебе в будущем.
– Ты уже столько выполнил, не давая никаких обещаний, что новые мне вовсе и не нужны.
Они целовались под фонарем до тех пор, пока страсть совсем не захлестнула их.
Катрин оставалась с ним всю ночь, а когда ранним утром ехала домой, серый город лежал в розовом мерцании рассвета.
Даниэла наслаждалась днями каникул на Майорке. Они с бабушкой жили в хорошем, фешенебельном отеле «Плаза» с огромным плавательным бассейном под пальмами. Здесь были дети всех возрастов, мальчики и девочки, и Даниэла сразу нашла друзей. Целыми днями она резвилась в воде, на пляже и на игровой площадке. Только время приема пищи и сна она проводила с Хельгой.
Хельга тоже была довольна отдыхом, тоже заводила знакомства, но, в отличие от Даниэлы, ограничивалась лишь отдельными беседами, мило проведенным вечером или совместной прогулкой. Остальное время она нежилась на солнце или лежала в тени, по нескольку раз в день проплывала круг по бассейну, много читала и вязала. Еще не признаваясь себе в этом, она начала скучать.
Раньше и Катрин, и Хельга всегда планировали отдых так, чтобы доставить удовольствие прежде всего Даниэле. Но все же они, две женщины, могли обмениваться впечатлениями, посмеяться над какими-то эпизодами. Теперь же Хельга впервые была предоставлена самой себе.
Она полагала, что Даниэла хоть иногда могла бы покинуть свое детское общество и составить ей компанию. Но Даниэле это и в голову не приходило.
Однажды Хельга хотела убедить внучку поиграть в карты. Но Даниэла отказалась.
– В такую чудесную погоду? Нет, карты для холодных зимних дней.
Хельга навязываться не хотела, так что своего предложения не повторила.
В тот день, когда администрация отеля организовала экскурсию в горную местность Сьерра де Леванте, ей тоже не удалось уговорить Даниэлу принять участие. Девочка утверждала, что в автобусе ей станет дурно.
– Ничего страшного не случится, – возражала Хельга, – зато увидишь знаменитую «Куэва дель Драх», огромную известковую «Пещеру Дракона». Явно стоит рискнуть.
– А вот Маркус с родителями проделал эту экскурсию несколько дней тому назад и говорит, что было скучно аж до тошноты.
Хельга охотно поведала бы внучке, какого она мнения о ее дружбе с этим Маркусом – грубым, толстым, дурно воспитанным мальчишкой. Но зная, что подобными разговорами лишь восстановит внучку против себя, махнула рукой. Ведь с их отъездом эта дружба все равно навсегда оборвется, так что нет смысла тратить время и силы.
– Я понимаю, конечно, что ты предпочитаешь беситься со сверстниками, – заметила она. – Что ж, пусть тебе будет хорошо. Ведь, в конце концов, это – твои каникулы. Но неужели ты совсем не думаешь обо мне?
– Конечно, думаю. Если спросишь меня, я скажу, что ты можешь спокойно ехать на экскурсию. Я уж как-нибудь проведу день самостоятельно.
– А если со мною что-нибудь случится?
Даниэла широко раскрыла свои черные глаза.
– Случится? Что, например?
– Разве ты не будешь в этом случае всю жизнь жалеть, что не поехала со мной?
– Ты говоришь так, словно собираешься в экспедицию куда-то в дикую землю. А речь-то идет всего лишь о безобидной экскурсии.
– Я ведь и не утверждаю, что подвергаю опасности свою жизнь. Но я могу, скажем, поскользнуться и сломать или вывихнуть ногу.
– А если я буду с тобой, то этого случиться не может?
– Тогда ты бы могла обо мне позаботиться.
– Гораздо лучше меня это может сделать наш милый Карлос.
Карлос был шофером автобуса.
Хельге пришлось признать, что без строгих приказов она от девочки ничего не добьется. Но ей все же удалось испортить внучке целый день отдыха. Даниэла была достаточно чувствительна, чтобы забеспокоиться, как бы с бабушкой чего-то не случилось. А когда автобус не прибыл в назначенный срок, Даниэла почти впала в панику. Ее настроение ухудшилось еще и от того, что приходилось скрывать тревогу от Маркуса и других сверстников, которые определенно подняли бы ее на смех, узнай они о ее опасениях.
Автобус пришел с получасовым опозданием, остановился перед главным входом отеля, и все экскурсанты, целые и невредимые, болтая и смеясь, стали выходить. Даниэла так обрадовалась, испытала такое облегчение, что готова была броситься бабушке на шею. Таково было первое ее побуждение. Второе же наступило совершенно неожиданно. Это была безудержная ярость, реакция на напрасное беспокойство. Ей казалось, что ее одурачили.
Хельга и не догадывалась о том, чем взволнована девочка. В данный момент это ее вовсе не интересовало. Во время поездки в Сьерру она разговорилась с одной пожилой супружеской четой по фамилии Тербрюгге. Муж и жена были уже на пенсии и, подобно Хельге, проводили время на Майорке с внуками, которые тоже не проявили желания участвовать в экскурсии. Дед и бабка находили это вполне нормальным, что несколько смягчило неудовольствие Хельги.
– Мы ежегодно ездим в летнее время с внуками на отдых, чтобы у наших детей появилась возможность делать, что им хочется, – рассказывала госпожа Тербрюгге. – Это благотворно влияет на мир в семье.
– При этом наш собственный отдых еще впереди, – добавил ее муж. – Осенью мы снова отправимся путешествовать по свету.
– Не хотите ли присоединиться, госпожа Гросманн?
– Не могу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25