А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Не выходить за тебя замуж.
– Это, однако, весьма негативное желание.
– Подожди же, я тебе объясню!
– Выкладывай!
– И чтобы наши встречи не были такими короткими.
– Я ведь использую каждую возможность, чтобы пригласить тебя.
– Да, знаю. Я и не упрекаю тебя. Только вот моей матери трудно с этим смириться.
– Ты ведешь себя с ней слишком уж деликатно.
– Я ей очень многим обязана, а, кроме того, она – мой шеф в нашем семейном предприятии. Если бы я работала в другом месте, то не могла бы вот так – день здесь, день там, але-гоп, вскочила и полетела.
– Это верно, – признал Жан-Поль.
– Вот видишь! Я уверена, что у тебя есть календарь-памятка, что ты планируешь все свои лекции, поездки, переговоры с издателями надолго вперед. Почему бы тебе не включить в этот календарь и меня?
– Потому что счастье планированию не поддается.
– Конечно, нет.
Они остановились и стали целоваться под свистящим ветром.
– Но все же, о наших встречах. Мне не по душе всегда бежать к тебе наспех, чувствуя, что наношу ущерб семье.
– Скоро все изменится, – пообещал он. – Скоро я буду свободен, и…
– Мне не так важно это «скоро», как важно «сейчас», – прервала Катрин.
– Но если я буду планировать встречи с тобой надолго вперед, нам придется реже видеться.
– Пусть так.
– Ты это всерьез?
– Да. Я не хочу, встречаясь с тобой, каждый раз наносить обиду и матери, и дочери.
– Но ты – взрослый человек…
– Без сомнения. Но я не свободна от семьи, словно я замужем.
Этот аргумент она приводила и раньше, но, кажется, впервые он произвел впечатление.
– Ну, что же, давай посмотрим, – произнес Жан-Поль, расстегнул свою подбитую красивой подкладкой куртку и, вытащив из нагрудного кармана пиджака записную книжку, полистал ее. – Как насчет вечера в канун Нового года? Я его отмечаю в Париже.
– Ты прекрасно понимаешь, что это невозможно. Не могу же я оставить мать и дочь в Винтерберге на произвол судьбы.
– Жаль! Там будет такой новогодний вечер в отеле «Риц»…
– Тебе бы только меня позлить, Жан-Поль. Прекрати! До сих пор ты еще ни разу не приглашал меня на подобные торжества…
– Но положение теперь изменилось.
– Не настолько, как ты это представляешь. Ты все еще женат, а я остаюсь не более чем твоей любовницей.
Он перелистал еще несколько страничек.
– Я мог бы тебя представить как будущую жену.
– Весьма безвкусный вариант.
– Ну, а как насчет уик-энда в середине января?
– В выходные, – напомнила она, – ты всегда занят.
– Теперь буду свободен. Я поеду в Рим. Лучше всего тебе появиться в пятницу вечером – это одиннадцатого. Взяла бы такси до отеля «Рафаэль». Это совсем рядом с Пьяцца Навона. Не могу обещать, что буду уже там, но забронирую для тебя номер.
Она одарила его радостной улыбкой.
– Ты это серьезно?
– Совершенно серьезно.
– Ах, Жан-Поль, это было бы просто чудесно! У меня достаточно времени, чтобы подготовить мать, да и против моего отъезда на выходные она возражать не могла бы.
Он засунул записную книжку обратно в карман, застегнул куртку и взял ее под руку.
– Почему ты говоришь в сослагательном наклонении – «было бы», «не могла бы»?
Она подстроилась под его шаг, чтобы идти в ногу.
– Разве? А я и не заметила. Наверное, потому, что еще не могу этому полностью поверить.
– Ах ты, зверюшка недоверчивая!
– Если страдания вообще когда-нибудь и кого-нибудь учат, то прежде всего меня.
– Однако от этой поездки особенно многого ждать не приходится.
– Что ты имеешь в виду? Опять будешь носиться с одного совещания на другое, а я останусь в одиночестве?
– Нет, ma petite. Дела у меня там только в пятницу, а после этого я вообще-то собирался лететь домой.
– Значит, мог бы прилететь и в Дюссельдорф?
– Ты бы предпочла такой вариант?
Катрин задумалась. Встреча в Дюссельдорфе была ей удобнее, да и обошлась бы дешевле.
– Нет, Жан-Поль, – решила она. – Рим, конечно, намного интереснее. Рим зимой – это чудесно. Только почему ты сказал, что от этой встречи многого ждать не приходится?
– Разве я так сказал? Уж и не знаю, почему. Ах да, я имел в виду не Рим, а твою мать. Когда мы с тобой договариваемся экспромтом, неожиданно, она приходит в бешенство. Или я ошибаюсь?
Катрин предпочла на этот вопрос не отвечать.
– Однако при этом, – продолжал он, – у нее остается не очень-то много времени и возможностей, чтобы излить свой гнев. А если ты уже сейчас предупредишь ее, что мы встречаемся через три недели, то она будет дуться все это время.
– Плохо же ты знаешь мою мать.
– Верно, вообще не знаю.
– Она вовсе не такая. Право, не такая.
– Тем лучше для тебя.
В Винтерберге снег шел так сильно, что о прогулках на лыжах или катании на санях нечего было и думать. Хельга Гросманн и ее внучка могли решиться только на короткую прогулку. Снег быстро засыпал их пальто и шапки, мокрые лица становились холодными как лед, и приходилось срочно искать убежища в ближайшем кафе.
– До чего же тут противно, – ворчала Даниэла, надувая губы.
– Лучше радуйся! Вот выглянет солнышко, тогда снегу хватит и для лыж, и для санок.
– Была бы здесь мама, мы могли бы хоть в скат поиграть.
– Ну, уж игр здесь достаточно. Сбегай к стойке буфета, закажи нам обеим по хорошему пирожному.
Даниэла сбросила свое пальтишко.
– Какие заказать?
Хельга Гросманн повесила пальто на ближнюю вешалку.
– Выбор я предоставляю тебе.
Кафе было забито до отказа, они с трудом нашли свободный столик. Хельга заказала кофе, чашку шоколада и сигареты. Она давно уже не курила, но сегодня ей захотелось разок затянуться. Когда совсем загнанная, через силу улыбающаяся официантка принесла напитки, Хельга закурила и отдала ей чек на пирожные.
– Ты разве куришь? – спросила очень удивленная Даниэла.
Хельга пожала плечами.
– Мы, в конце концов, в отпуске.
– Значит, здесь можно делать все, что хочется?
Хельга улыбнулась внучке.
– Да, пожалуй, почти все.
– Тогда я не хочу этого идиотского какао. Лучше выпью колы.
– Получишь и колу. Но выпей сначала шоколаду, чтобы согреться.
– Я заказала нам два шварцвальдских вишневых пирожных.
– Очень хорошо, – заметила Хельга, пуская дым через нос.
– Ты ведь сердишься на маму? Или нет?
– Нет. Сержусь на себя.
– Почему?
– Надо было сказать ей, чтобы она нам позвонила. А то мы даже не знаем, где она теперь носится.
– А если бы и знали, какая нам от этого польза?
Официантка со стуком брякнула тарелки с пирожными на их стол.
– Мне, пожалуйста, стакан колы, – быстро заказала Даниэла.
Официантка вопросительно посмотрела на Хельгу Гросманн.
– Да, принесите, пожалуйста, – подтвердила бабушка.
– Вот я и говорю, – продолжала Даниэла, откусывая кусок от пирожного, – пользы нам не было бы никакой.
– Я бы хоть не беспокоилась. Даниэла засмеялась.
– Ты говоришь так, словно она участвует в экспедиции на Северный полюс. А она-то всего-навсего, шастает с этим своим хахалем.
– Это тоже достаточно опасно.
– Глупо она поступила, конечно, – прошамкала Даниэла с полным ртом, – но опасного-то в этом ничего нет.
– Кто может за это поручиться?
Даниэла посмотрела на нее широко раскрытыми глазами.
– Ты это серьезно?
– Да, дорогая. Мужчины всегда опасны.
– Чем же?
– Они лгут нам, обманывают.
– Все мужчины?
– Большинство. С ними всегда надо быть настороже.
– Тогда я рада, что нисколько не интересуюсь мужчинами, да и мальчишками тоже. Они все кажутся мне какими-то глупыми.
– Так оно и есть, дорогая.
– Не могу понять, почему мамуля не осталась с нами в Винтерберге. Ну да, привезти-то она нас привезла, но потом сразу же и удрала. А нам всем вместе было бы гораздо веселее.
– Да. Конечно.
– Ты думаешь, этот хахаль для нее что-то значит?
– Не знаю.
– Что вообще может значить мужчина в жизни женщины? Бывает, что мужчина женщину губит, но ведь это случается не так уж часто.
– Он может сделать ей ребенка.
– Даже если она этого не хочет?
– Если она не побережется.
– Ага. Теперь понимаю. Так у Тилли появилась маленькая Ева. Правильно? Или я что-то путаю?
Хельга придавила окурок сигареты, гася его, а потом сразу же закурила новую.
– Возможно, ты и права.
– Ты не будешь есть свое пирожное? – осведомилась Даниэла.
– Потом.
– А можно мне его съесть? Я имею в виду, что тебе ведь все равно приходится следить за своей фигурой.
Хельга невольно усмехнулась беззастенчивости ребенка.
– Съешь, дорогая.
– Спасибо, бабуленька.
Даниэла пододвинула к себе тарелку с толстым сливочным пирожным. Но по мере того как его осматривала, лицо ее принимало все более скептическое выражение. Наконец она протянула:
– Думаю, тут для меня слишком много. Лучше я пойду и возьму в буфете еще кусочек самбука. Можно?
– Не возражаю.
Хельга смотрела, как девочка направляется к буфету, наблюдала за ее проворными, чуть угловатыми движениями, за похожими на мальчишечьи черными вихрами, которые словно подпрыгивали на ее голове, за узкими бедрами в лыжных брюках, за уже почти взрослыми плечами в красном зимнем свитере. Хельга. чувствовала, что сердце ее наполнено любовью к внучке.
Малышка выглядела такой довольной, такой уверенной в себе и такой чистой в ее детской сущности. Хельга подумала: «А ведь Катрин была в этом возрасте совсем другой – скромной, задумчивой, робкой. Но точно так же, как Даниэла, еще не затронутой всем этим свинством сексуальности».
Придется ли пережить с внучкой то же, что с дочерью? Трудные годы полового созревания. Первые безрассудные влюбленности. Боль разочарований, когда они рушатся…
«Храни меня от этого, Боже!» – подумала Хельга, но сразу же поняла, что этот молитвенный порыв едва ли будет услышан Всевышним.
Жан-Поль настоял на том, чтобы Катрин, высадив его у аэропорта, сразу же ехала дальше.
– Я же знаю, тебе не терпится попасть в этот проклятый Винтерберг.
– Это неправда, – запротестовала она. – Я охотно еще побуду с тобой.
– Мне бы это доставило только беспокойство. Прошу тебя, не выходи из машины, поезжай.
– А если твой самолет опоздает с вылетом? Или рейс вообще отменят?
– Я не маленький, не растеряюсь.
Катрин остановила машину. Жан-Поль наклонился, поцеловал ее и схватил за руку, чтобы не вздумала открывать дверцу со своей стороны.
– Делай, как я сказал! Ну, пока! До встречи в Риме, ma ch?rie!
Он вышел из машины, потянул с заднего сиденья свой чемодан-рюкзак, захлопнул дверцу и быстро исчез в потоке людей, устремившихся в зал ожидания.
Как всегда, расставшись с ним, Катрин ощутила некоторое облегчение, которого стыдилась. Быть вместе с ним – чрезвычайно трудно не только физически, но и эмоционально. Оставшись одна, Катрин как бы обретала легкость.
Может быть, именно поэтому у нее не было желания сразу же ехать в Винтерберг. Но признаваться себе в этом не хотелось, и она нашла оправдание в том, что просто погодные условия и плохая видимость не подходят для такой поездки. Во всяком случае, она решила переночевать в Дюссельдорфе.
Приехав туда, Катрин, как всегда, остро ощутила свою изолированность от мира. Она включила все лампы, все приборы отопления, открыла окна, чтобы проветрить квартиру. Через несколько минут воздух посвежел – она закрыла окна и задернула занавески.
Неожиданно потянуло к телефону. Позвонить матери? Нет. Это обязательно вызвало бы вопрос: «Когда же ты, наконец, доберешься до нас?» А Катрин чувствовала, что точно ответить еще не в состоянии. Отца она видела перед самым Рождеством. Если позвонить ему, он может подумать, что она хочет чего-то попросить. Да и что она могла бы сейчас ему рассказать? Что ее друг собирается разводиться? Это вызвало бы ряд вопросов, на которые она ответить еще не может. Катрин перебрала в уме имена своих подруг, но среди них не было ни одной, которую она могла бы обременить своими проблемами. И к тому же, что они могли ей посоветовать? Ничего такого, что не пришло бы в голову ей самой.
Катрин решила расслабиться. Она сняла сапоги, вытащила из чемодана домашние туфли, выключила верхний свет и села в качалку. Она пыталась внести ясность в путаницу своих мыслей.
Разумеется, в том, что Жан-Поль разводится, она не виновата. И все же, вся эта история была ей не по душе. До этого ей никогда не приходилось думать о его супружеских узах, а ему – о ее семье. Когда они бывали вместе, то жили словно в безоблачно-счастливом вакууме. Она была убеждена в своем праве на этот кусочек свободы, даже если матери это доставляло неприятные минуты. Уверена она была и в том, что своими встречами с Жан-Полем нисколько не ущемляет его жену.
Теперь же все переменилось. Конечно, разводился он не из-за нее. В подобное объяснение его шага она не поверила ни на секунду, и с его стороны было нечестно пытаться ей это внушить. Но нельзя было исключить, что Эльза проведала об их встречах и потому решила уйти сама. Уже одно то, что это было возможно, утешало и мучило Катрин.
В ее голове пронеслись строки знакомого стихотворения, кажется, Гёте:
«Вину на бедного взвалили,
Потом оставили в беде…»
Имела ли она отношение к этому разводу и, если да, то в какой мере, – этого она никогда не узнает. Жан-Поль имел привычку скрывать истину за завесой измышлений и полуправды. Правда, благодаря этому вещи и поступки казались более привлекательными, но вовсе не соответствовали действительности.
С ее стороны, было бы приличнее прекратить с ним всякие отношения, когда она узнала о предстоящем разводе. Это Катрин понимала совершенно отчетливо. Но ситуация складывалась иначе: ей не удавалось вырваться из тисков очарования Жан-Поля и его сбивающих с толку аргументов.
Катрин собралась уже было сесть за пишущую машинку и в длинном письме изложить свою точку зрения на их отношения. Жан-Поль оставил ей номер своего абонентского ящика в Женеве, чтобы она при необходимости могла ему писать. До сих пор она этой возможностью ни разу не воспользовалась, поскольку не была уверена, что письмо не попадет в руки жены. Но теперь это не имело значения.
Однако Катрин так и не смогла заставить себя сесть за машинку, хотя ей казалось, что сделать это следовало бы. Она не хотела сознательно отказываться от предстоящей встречи в Риме, уговаривая себя, что именно там получит возможность обсудить с ним все проблемы с полной откровенностью.
Кроме того, покачивание привело ее в состояние дремоты и легкого головокружения. Мысли стали расплываться и ускользать от нее. Их сменили видения, Катрин заснула.
Снился ей Петер, этот впечатлительный, милый, веселый мальчик, каким он был вначале. Тогда он, родившийся на четыре года раньше, был для нее мужчиной, на которого она смотрела снизу вверх, которому могла довериться.
Теперь же Катрин была гораздо старше, чем он в то время, и смотрела на него другими глазами. Но временами ее все же охватывала тоска по Петеру. Ах, как же она была в него влюблена! Вот был бы он сейчас с ней, в этой маленькой комнате…
Она рывком остановила качалку, положив конец мечтам и раздумьям. Ей вдруг стало ясно, почему она никогда не чувствовала себя здесь уютно: дело в том, что комната обставлена так, как они распланировали с Петером. С ним она была бы здесь счастлива, а без него – это всего лишь пустая оболочка, в, которую Катрин уже не вписывается.
Катрин встала, разделась, приняла душ и натянула на себя ночную рубашку – не ту, легкую, шелковую, которую надевала для Жан-Поля, а весьма солидную, с длинными рукавами, из голубой фланели. Она скользнула в постель и очень быстро заснула.
На следующее утро Катрин без долгих размышлений решила, как быть дальше, – вернуться в Гильден и выполнить работу для журнала «Либерта».
Так она и сделала.
Было приятно хоть раз остаться одной в большой квартире матери, без оглядки на чье-либо присутствие, включая клиентов. Она с энтузиазмом окунулась в атмосферу работы, решая те задачи, которые сама перед собой поставила. Ощущая голод, она наскоро перекусывала, а уставая – ложилась спать.
Через три дня у нее были готовы две статьи, целый ряд рисунков модной одежды, эскизов вышивки и вещей, которые предлагалось вязать крючком и спицами.
Катрин была очень довольна собой. Ею овладело желание послать образцы связанных ею вещей или хотя бы статьи и рисунки прямо Эрнсту Клаазену, приговора которого она ждала с огромным нетерпением. Но потом возобладало более разумное решение. Она адресовала большой пакет на имя госпожи Пёль, которая пока еще занимала свою должность и могла почувствовать себя обиженной, если бы ее обошли. Катрин отправилась на почту, чтобы выслать пакет со своими оригинальными эскизами заказным отправлением.
Дождь прекратился, но стало очень холодно. Катрин колебалась, ехать ли в Винтерберг к матери и дочери сразу же или отправиться в дорогу на следующее утро.
Придя домой, она столкнулась около двери с Тилли, которая вела за руку маленькую Еву. Молодые женщины дружески поздоровались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25