Зиллер легонько кивнул и как смотрел, так и продолжил смотреть на запад.
– Ты понимаешь, что я хочу сказать? – продолжал Маркс Марвеллос. – Если ты задался целью вернуться к первоисточнику, то рано или поздно тебе придется вернуться на солнце.
Маркс произнес эти слова скорее в шутку, а вот Зиллер, кажется, воспринял сказанное всерьез.
– Да, – поцедил он сквозь свой арсенал зубов. – Я уже размышлял о том, что мне неизбежно придется вернуться к солнцу.
Он по-прежнему не отрывал глаз от горизонта, словно ожидая увидеть там нечто важное. Что-то… или кого-то. Как по-вашему, не могли Зиллер предвидеть появление Тела? Нет, вряд ли. Аманда как-никак ясновидящая. К тому же Тело появилось с другой стороны.
Поскольку Маркс Марвеллос спасался от уплаты алиментов, то он не горел особым желанием посетить Маунт-Вернон или Сиэтл. А если к тому же вдруг окажется, что его новые знакомые имеют при себе некие запрещенные к разведению виды растительности, то у него имелись дополнительные основания опасаться этой поездки. От дурных предчувствий голова у бедного Маркса шла кругом. В конечном итоге он удостоился того, что можно определить как
Универсальный совет Аманлы параноикам
«Если за вами следят, если за вашим домом по ночам наблюдают – сохраняйте спокойствие. Попытайтесь воспринимать этих людей как агентов Голливуда, которым поручен поиск новых талантов».
– Оно здесь, – объявила Аманда.
– Ombedoo gigi? – переспросил Джон Пол. – Я прослушал.
Он со стремительностью джунглей открыл глаза и повернулся к жене. На календаре было 5 июля, и Зиллеры проснулись позже обычного. Накануне им пришлось накормить сосисками на несколько сотен клиентов больше, чем в обычные дни.
– Оно прибыло, – повторила Аманда. – Я это чувствую.
Она соскочила с постели и, набросив серебристый халат, направилась вниз. Где-то посередине лестницы ей повстречался Маркс Марвеллос. Если бы не письмо, которое он держал в руках, если бы не та аура, что исходила от этого письма, он бы наверняка ее облапил. Впервые увидев ее наготу – кстати, отметил про себя Маркс, ей приятно, что он любуется ею, – он моментально ощутил в некоей части тела настоятельный зуд. Аманда прямо-таки источала сексуальность. Сексуальность окружала ее светящимся нимбом. От Аманды не скрылась его эрекция под брюками в клетку – наверное, точно так же Сальвадор Дали обратил внимание на рог носорога (назвав его идеальной логарифмической спиралью). Аманда не смогла устоять перед соблазном пощупать эту нескромную твердость, но едва протянула руку, как Маркс Марвеллос вручил ей письмо.
По внешнему краю почтового штемпеля виднелись слова «Citta del Vaticano», а в центре красовалось «Poste Vaticane». Почерк же на конверте принадлежал не кому-нибудь, а Л. Вестминстеру «Плаки» Перселлу собственной персоной.
Оставив несчастного Маркса посреди лестницы наедине с его эрекцией, Аманда поспешила назад в спальню.
– Ну вот, я же знала, что оно пришло! – объявила она и бросила письмо на постель. – Читай его мне, а я пока оденусь.
– Наконец-то брат Даллас дал о себе знать, – невозмутимо произнес Зиллер. Он острым ногтем вскрыл конверт и с видом прорицателя, гадающего на внутренностях петуха, разложил его содержимое на кровати.
– Погоди, – сказал Аманда, натягивая трусики. – Пойду позову Маркса. Пусть он тоже послушает.
И она пошла звать Маркса Марвеллоса. И привела его. И вот что он услышал.
Мои дорогие далекие друзья!
Как вы уже поняли, я пишу вам из Ватикана. Ха-ха. Что тут еще скажешь? Было достаточно одного взгляда на это место, и я сдался. Да-да, взял и капитулировал.
Какая разница, чего мне больше хотелось – уничтожить Церковь или реформировать ее. Это все равно как если бы муравей попытался перестроить Чикаго или, на худой конец, сровнять его с землей. Как жаль, что вы не могли написать мне, не могли помочь мне избавиться от моих заблуждений!
С высоты птичьего полета Ватикан похож на игру в «Монополию», только мраморную. Церкви принадлежит вся собственность между улицей Бордуок и Иллинойс-авеню. В ее же владении по три отеля на каждой улице, поэтому сколько ни кидай она кубик, ей никогда не выпадет «Отправляйся в тюрьму», зато она неизменно загребает себе по двести баксов за ход. А еще с высоты птичьего полета Ватикан ужасно похож на танцевальное уличное шествие, на которое пригласили исключительно библиотеки Нью-Йорка и Филадельфии – те же закопченные неоклассические каменные вместилища мудрости, соединенные величественным променадом, слишком чопорные, чтобы по-настоящему пуститься в пляс. Их охрипшие от долгих веков молчания голоса не способны выдать даже примитивное до-си-до. Ватикан похож на «Диснейленд» для зомби и на переодетого гомика.
Позднее я стоял на площади Святого Петра перед каменной громадой собора. В вышине плыл колокольный звон, вокруг меня бархатными волнами маршировали гвардейцы, где-то в чреве цитадели Папа читал итальянское издание «Уолл-стрит джорнэл», одновременно золотой вилочкой поглощая икру, – и я сложил оружие. Что еще мне оставалось? Вполне объяснимо, когда кто-то видит возможности решительных действий, столкнувшись в заброшенном монастыре с крошечной группкой христианских наци. Но здесь, в самом сердце матери-церкви, начинаешь понимать, насколько она велика, насколько богата, сильна и неуязвима. Так к чему дергаться? Можно, конечно, стрелять в солнце горохом, если кто-то узреет в этом романтический жест, но лично мне это неинтересно. Так что Католическая Церковь и дальше будет обращать мир в католичество. Ну и что? Коммунизм только тем и занят, что пытается превратить мир в одну большую коммуну, а капитализм – его капитализировать. Пусть себе дерутся между собой. Какое мне дело? Меня это не касается. У меня своя собственная жизнь. Теперь мне почему-то кажется, что вы уже давно исповедуете эту философию. Черт. Ну почему до меня раньше не дошло!
Ладно, как бы то ни было, все равно ужасно прикольно, что я оказался именно здесь. Более того, я занимаю в Ватикане очень даже привилегированную должность. И поэтому решил, что будет куда разумней не брать в голову и оттянуться, насколько это возможно. Уж если играть, то играть по-крупному.
Однако через пару дней после того, как я прибыл сюда, я обнаружил кое-что такое, что заронило в меня крохотулечную надежду. Оказалось, что Церковь не так уж и неуязвима. И даже не потому, что здесь имеются свой суд или тюрьма, которая выходит прямо на площадь Святого Петра. Хотя, сказать по правде, я не ожидал, что Ватикан испытывает потребность в учреждениях подобного рода. В принципе суды и тюрьмы в моем сознании уже так давно ассоциировались с церквями, что наличие их у Святого Престола не слишком меня удивило. Нет, истинная трещина в броне матери-церкви пролегает в другом месте. Это турникеты. В 1956 году Ватикан установил в своих канцеляриях сорок турникетов для работников. Сегодня их около шестидесяти. В официальном комментарии говорилось, что у многих сотрудников Ватикана «вошло в привычку опаздывать на работу, не выходить на нее без уважительных причин либо раньше времени покидать рабочее место, и установка турникетов вызвана необходимостью борьбы с нарушениями дисциплины». От унизительной обязанности отмечаться на проходной утром и вечером освобождены лишь, как явствует из инструкции, «кардиналы – секретари конгрегации, епископы – главы других подразделений, и швейцарские гвардейцы» (разумеется, мы, братья-фелиситаторы, тоже не обязаны нигде отмечаться – с той разницей, что нашего ордена как бы официально не существует). Позвольте спросить вас: если Церковь заставляет своих священников отмечаться на проходной, если она вынуждена признать, что ее служители, забив на все обеты, так и норовят потихоньку улизнуть с работы, опоздать или не явиться вовсе, не кажется ли вам, что у такой Церкви мягкое уязвимое брюхо? Вы можете представить себе, как Христос отмечает на проходной пропуск? Будь оно так, кто знает, может, он и не отбыл бы «раньше времени» на небеса.
Тут на каждом шагу можно услышать, будто Церковь стоит незыблемо, ибо в ее основании твердая скала. Однако сдается мне, что это далеко не так. Я что хочу сказать: покажите мне Церковь с турникетами для священников, и я покажу вам Церковь, утратившую свой духовный заряд. Дайте мне рычаг подлинней и хорошую точку опоры, и я повалю ее.
(– Перселлу незачем валить ее, – прервал Зиллера Маркс Марвеллос. – Похоже на то, что скоро она рухнет сама.)
Правда, пока что никто не вложил мне в руки рычаг и не указал точку опоры, однако пока в мои планы не входит повалить этого колосса. Однако всякий раз, когда мне случается проходить мимо этих турникетов, я улыбаюсь, потому что знаю – самый большой клуб козлов Господа Бога дал трещину.
Здесь, в Ватикане, все постепенно меняется, и многих из моих братьев это приводит в ужас, однако я затрудняюсь сказать, к добру все эти перемены или нет. С одной стороны, Папа потихоньку поумерил роскошь. Совсем недавно он распорядился, чтобы кардиналы, епископы и прочие монсеньоры наряжались поскромнее, без излишеств. Первым делом велено было отказаться от красных башмаков с серебряными пряжками, шляп, поясов, кистей, накидок и отороченных горностаем плащей. Распоряжением Папы обращение «монсеньор» было введено также по отношению к кардиналам и епископам, вместо прежнего «ваше высокопреосвященство». В результате роскоши и помпезности вокруг поубавилось. Но до истинной скромности еще далеко. Повсюду видишь золото и серебро, драгоценные камни, огромные лимузины и бесценные произведения искусства. Если продать хотя бы треть этих сокровищ, можно было бы кормить всех голодных в Европе до конца столетия. И как вы уже, должно быть, заметили, со своего гардероба Папа не срезал ни единой рюшки.
Пару лет назад специальным папским декретом было предписано провести инвентаризацию перечня святых. В результате из литургического календаря вышвырнули около сорока чуваков, главным образом потому, что их отродясь не бывало – так сказать, изобретение фанатиков и торговцев сувенирами. Среди тех, кому дали под зад коленкой, и святой Христофор, закадычный приятель моряков, путешественников, астронавтов и велогонщиков.
Честно сказать, тут у нас в катакомбах втихаря поговаривают, что многие из тех, кто пользуется в Католической Церкви влиянием, в том числе и члены Общества Фелиситаторов, ужасно недовольны этими нововведениями. Тем не менее прошел слух, что Папа был вынужден пойти на эти меры, чтобы обелить Церковь в глазах широкой публики, обвиняющей ее в показной роскоши и лицемерии.
(Тут Маркс Марвеллос снова не удержался от комментария, заявив, что реформы эти – последние трепыхания обреченного на смерть общественного института, и от них мало проку. Аманда, которая в этот момент прикалывала к волосам фиалки, сердито посмотрела на него, и Маркс прикусил язык. Да, иногда нашего друга-ученого явно заносит.)
И вот он я, карябаю по сто слов в минуту о внутренних проблемах Католической Церкви, хотя вам, ребята, все это, можно сказать, до лампочки. Вы уж извините, я вас тут уже, наверное, притомил, но фишка в том, что с того самого идиотского эпизода, в результате которого я превратился в брата Далласа, я почему-то начал зацикливаться на церковных проблемах. Но это пройдет. Я все время говорю себе, что это пройдет. В один прекрасный день я вновь стану лихо приторговывать дурью и окормлять души моей обторчавшейся паствы.
А пока я на все сто использую мое новое положение – такой халявы, как у меня, нет ни у единой живой души на нашем земном шарике. И если у вас найдется хотя бы крупица любопытства, то я готов выводить свои каракули и дальше.
Еще несколько лет назад Ватикан держал четыре подразделения военных и полиции (четыре известных подразделения, как вы понимаете. Не забывайте еще и о нас, подпольных фелиситаторах). Три из них – почетная гвардия, палатины и жандармерия – самые обыкновенные держиморды для поддержания правопорядка. Они охраняли Святой Престол при помощи винтовок, револьверов, пушек, пулеметов и прочих орудий убийства. Если даже малая часть католиков понимала, что негоже матери-церкви ощетиниваться пушками и ружейными стволами, то они наверняка притворились, что в упор не замечают всех этих железяк либо принимают их за предметы культа. Но внезапно все изменилось. Неожиданно в обществе вокруг папской полиции разгорелась такая полемика, что Папа, дабы предотвратить дальнейшее распространение инакомыслия, был вынужден провести самые радикальные за всю историю Святого Престола реформы. Хорошо продуманным жестом своей усыпанной перстнями руки он распустил Палатинов и Почетную Гвардию, а заодно с ними и Жандармерию.
Тем самым он способствовал укреплению позиций Общества Фелиситаторов. Если раньше мы в основном были заняты тушением очагов инакомыслия в других странах, то теперь затаились под сенью самого золотого трона. Угодливый тип, что сбивает вам шоколадное мороженое в ватиканском кафетерии, может вполне оказаться спецом по ядам, тем самым агентом 007, который в Лондоне подсунул Адлаю Стивенсону пилюлю якобы от сердечного приступа. Восторженный ротозей-турист, что трещит кинокамерой у Ворот Святой Анны, вполне возможно, снимает на пленку потенциальных нарушителей порядка. Я пишу «возможно», потому что даже я не смог бы точно сказать.
Все, что мне здесь известно, это моя работа, и она связана с военным корпусом, который Папа предпочел не распускать, а именно – с допотопной и живописной швейцарской гвардией. Пятьдесят шесть чуваков швейцарских гвардейцев расхаживают в панталонах и лосинах синего, красного и желтого цвета. На них серебряные кирасы и средневековые шлемы. Вооружены они алебардами в духе пятнадцатого века – этакими длинными шестами с топором и пикой на конце. Как вы уже, должно быть, поняли, это главным образом показуха. Ну или была показуха. Поскольку всем другим папским солдатам дали под зад коленом, а присутствие фелиситаторов, каким бы мощным оно ни было, не афишируется – причем не только для широкой публики, но и для тех, кто работает в Ватикане, – то вся тяжесть по защите Святого Престола ложится на прикрытые маскарадным костюмом плечи бывших алтарных мальчиков, выписанных сюда из Швейцарии.
Ну а поскольку инакомыслие в Ватикане сегодня цветет пышным цветом и такой сильной внутренней оппозиции он не знал уже многие десятилетия, то Папа вместе со своими корешами теоретически угодил в весьма необычную для себя ситуацию, когда его отовсюду подстерегает опасность. (В прошлом году во время визита в Азию Папу охраняли силы безопасности в количестве двенадцати тысяч человек, но даже тогда он едва не пал в Маниле от рук убийцы.) Угроза демонстраций – если не против одного, то против другого, – сделалась теперь постоянной. Так что существует вполне реальная возможность, что швейцарских гвардейцев придется в скором будущем задействовать для разгона беспорядков, даже если эти беспорядки и сведутся к сидячей забастовке на площади Святого Петра. С какими смачными подробностями живописала бы такую расправу пресса! А паломники, а туристы – вот для кого это было бы зрелище! Вы только представьте себе: потешные солдатики в средневековом прикиде рубят и колют своими допотопными алебардами мирных пикетчиков. Уверен, будь это действительно мирная акция протеста, пресса не пожалела бы черной краски. Куда красивей и без лишнего шума было пустить в ход боевые искусства. Одно быстрое и почти незаметное движение руки – и позвоночник пикетчика с хрустом переламывается, как сухая ветка. Выгода налицо: и порядок восстановлен, и ни капли крови не пролилось – в общем, чистая работа. Вот почему швейцарские гвардейцы взялись с таким рвением постигать секреты карате. И ваш покорный слуга при них в роли ментора.
Я обитаю в келье рядом со спортивным залом, двумя этажами ниже общедоступных помещений. По соседству с нами находится закрытый тир Коллегии Кардиналов, и прямо под ним – кафе для особо важных персон, в котором однажды Гурджиев угощал пиццей Мери Бейкер Эдди. Настоящие же секреты хранятся под нашим залом, на третьем подвальном этаже. Но я как брат-фелиситатор расхаживаю по катакомбам более или менее свободно. Меня пускают даже туда, куда заказан вход швейцарским гвардейцам. И я – разумеется, стараясь не возбудить ничьих подозрений, – при первой же возможности вожу носом по разным тайным углам катакомб. Далее прилагается список наиболее интересных находок.
1. Эротическое искусство. Разумеется, его я привожу под номером один. Можете от души попускать слюни. Здесь, сокрытые от посторонних глаз, лежат штабеля картин и выстроился целый полк скульптур. Большинство из них оказались здесь лишь потому, что изображают людей в костюмах отца Адама и праматери Евы, но есть и такие, чье тюремное заточение оправданно куда более.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Ты понимаешь, что я хочу сказать? – продолжал Маркс Марвеллос. – Если ты задался целью вернуться к первоисточнику, то рано или поздно тебе придется вернуться на солнце.
Маркс произнес эти слова скорее в шутку, а вот Зиллер, кажется, воспринял сказанное всерьез.
– Да, – поцедил он сквозь свой арсенал зубов. – Я уже размышлял о том, что мне неизбежно придется вернуться к солнцу.
Он по-прежнему не отрывал глаз от горизонта, словно ожидая увидеть там нечто важное. Что-то… или кого-то. Как по-вашему, не могли Зиллер предвидеть появление Тела? Нет, вряд ли. Аманда как-никак ясновидящая. К тому же Тело появилось с другой стороны.
Поскольку Маркс Марвеллос спасался от уплаты алиментов, то он не горел особым желанием посетить Маунт-Вернон или Сиэтл. А если к тому же вдруг окажется, что его новые знакомые имеют при себе некие запрещенные к разведению виды растительности, то у него имелись дополнительные основания опасаться этой поездки. От дурных предчувствий голова у бедного Маркса шла кругом. В конечном итоге он удостоился того, что можно определить как
Универсальный совет Аманлы параноикам
«Если за вами следят, если за вашим домом по ночам наблюдают – сохраняйте спокойствие. Попытайтесь воспринимать этих людей как агентов Голливуда, которым поручен поиск новых талантов».
– Оно здесь, – объявила Аманда.
– Ombedoo gigi? – переспросил Джон Пол. – Я прослушал.
Он со стремительностью джунглей открыл глаза и повернулся к жене. На календаре было 5 июля, и Зиллеры проснулись позже обычного. Накануне им пришлось накормить сосисками на несколько сотен клиентов больше, чем в обычные дни.
– Оно прибыло, – повторила Аманда. – Я это чувствую.
Она соскочила с постели и, набросив серебристый халат, направилась вниз. Где-то посередине лестницы ей повстречался Маркс Марвеллос. Если бы не письмо, которое он держал в руках, если бы не та аура, что исходила от этого письма, он бы наверняка ее облапил. Впервые увидев ее наготу – кстати, отметил про себя Маркс, ей приятно, что он любуется ею, – он моментально ощутил в некоей части тела настоятельный зуд. Аманда прямо-таки источала сексуальность. Сексуальность окружала ее светящимся нимбом. От Аманды не скрылась его эрекция под брюками в клетку – наверное, точно так же Сальвадор Дали обратил внимание на рог носорога (назвав его идеальной логарифмической спиралью). Аманда не смогла устоять перед соблазном пощупать эту нескромную твердость, но едва протянула руку, как Маркс Марвеллос вручил ей письмо.
По внешнему краю почтового штемпеля виднелись слова «Citta del Vaticano», а в центре красовалось «Poste Vaticane». Почерк же на конверте принадлежал не кому-нибудь, а Л. Вестминстеру «Плаки» Перселлу собственной персоной.
Оставив несчастного Маркса посреди лестницы наедине с его эрекцией, Аманда поспешила назад в спальню.
– Ну вот, я же знала, что оно пришло! – объявила она и бросила письмо на постель. – Читай его мне, а я пока оденусь.
– Наконец-то брат Даллас дал о себе знать, – невозмутимо произнес Зиллер. Он острым ногтем вскрыл конверт и с видом прорицателя, гадающего на внутренностях петуха, разложил его содержимое на кровати.
– Погоди, – сказал Аманда, натягивая трусики. – Пойду позову Маркса. Пусть он тоже послушает.
И она пошла звать Маркса Марвеллоса. И привела его. И вот что он услышал.
Мои дорогие далекие друзья!
Как вы уже поняли, я пишу вам из Ватикана. Ха-ха. Что тут еще скажешь? Было достаточно одного взгляда на это место, и я сдался. Да-да, взял и капитулировал.
Какая разница, чего мне больше хотелось – уничтожить Церковь или реформировать ее. Это все равно как если бы муравей попытался перестроить Чикаго или, на худой конец, сровнять его с землей. Как жаль, что вы не могли написать мне, не могли помочь мне избавиться от моих заблуждений!
С высоты птичьего полета Ватикан похож на игру в «Монополию», только мраморную. Церкви принадлежит вся собственность между улицей Бордуок и Иллинойс-авеню. В ее же владении по три отеля на каждой улице, поэтому сколько ни кидай она кубик, ей никогда не выпадет «Отправляйся в тюрьму», зато она неизменно загребает себе по двести баксов за ход. А еще с высоты птичьего полета Ватикан ужасно похож на танцевальное уличное шествие, на которое пригласили исключительно библиотеки Нью-Йорка и Филадельфии – те же закопченные неоклассические каменные вместилища мудрости, соединенные величественным променадом, слишком чопорные, чтобы по-настоящему пуститься в пляс. Их охрипшие от долгих веков молчания голоса не способны выдать даже примитивное до-си-до. Ватикан похож на «Диснейленд» для зомби и на переодетого гомика.
Позднее я стоял на площади Святого Петра перед каменной громадой собора. В вышине плыл колокольный звон, вокруг меня бархатными волнами маршировали гвардейцы, где-то в чреве цитадели Папа читал итальянское издание «Уолл-стрит джорнэл», одновременно золотой вилочкой поглощая икру, – и я сложил оружие. Что еще мне оставалось? Вполне объяснимо, когда кто-то видит возможности решительных действий, столкнувшись в заброшенном монастыре с крошечной группкой христианских наци. Но здесь, в самом сердце матери-церкви, начинаешь понимать, насколько она велика, насколько богата, сильна и неуязвима. Так к чему дергаться? Можно, конечно, стрелять в солнце горохом, если кто-то узреет в этом романтический жест, но лично мне это неинтересно. Так что Католическая Церковь и дальше будет обращать мир в католичество. Ну и что? Коммунизм только тем и занят, что пытается превратить мир в одну большую коммуну, а капитализм – его капитализировать. Пусть себе дерутся между собой. Какое мне дело? Меня это не касается. У меня своя собственная жизнь. Теперь мне почему-то кажется, что вы уже давно исповедуете эту философию. Черт. Ну почему до меня раньше не дошло!
Ладно, как бы то ни было, все равно ужасно прикольно, что я оказался именно здесь. Более того, я занимаю в Ватикане очень даже привилегированную должность. И поэтому решил, что будет куда разумней не брать в голову и оттянуться, насколько это возможно. Уж если играть, то играть по-крупному.
Однако через пару дней после того, как я прибыл сюда, я обнаружил кое-что такое, что заронило в меня крохотулечную надежду. Оказалось, что Церковь не так уж и неуязвима. И даже не потому, что здесь имеются свой суд или тюрьма, которая выходит прямо на площадь Святого Петра. Хотя, сказать по правде, я не ожидал, что Ватикан испытывает потребность в учреждениях подобного рода. В принципе суды и тюрьмы в моем сознании уже так давно ассоциировались с церквями, что наличие их у Святого Престола не слишком меня удивило. Нет, истинная трещина в броне матери-церкви пролегает в другом месте. Это турникеты. В 1956 году Ватикан установил в своих канцеляриях сорок турникетов для работников. Сегодня их около шестидесяти. В официальном комментарии говорилось, что у многих сотрудников Ватикана «вошло в привычку опаздывать на работу, не выходить на нее без уважительных причин либо раньше времени покидать рабочее место, и установка турникетов вызвана необходимостью борьбы с нарушениями дисциплины». От унизительной обязанности отмечаться на проходной утром и вечером освобождены лишь, как явствует из инструкции, «кардиналы – секретари конгрегации, епископы – главы других подразделений, и швейцарские гвардейцы» (разумеется, мы, братья-фелиситаторы, тоже не обязаны нигде отмечаться – с той разницей, что нашего ордена как бы официально не существует). Позвольте спросить вас: если Церковь заставляет своих священников отмечаться на проходной, если она вынуждена признать, что ее служители, забив на все обеты, так и норовят потихоньку улизнуть с работы, опоздать или не явиться вовсе, не кажется ли вам, что у такой Церкви мягкое уязвимое брюхо? Вы можете представить себе, как Христос отмечает на проходной пропуск? Будь оно так, кто знает, может, он и не отбыл бы «раньше времени» на небеса.
Тут на каждом шагу можно услышать, будто Церковь стоит незыблемо, ибо в ее основании твердая скала. Однако сдается мне, что это далеко не так. Я что хочу сказать: покажите мне Церковь с турникетами для священников, и я покажу вам Церковь, утратившую свой духовный заряд. Дайте мне рычаг подлинней и хорошую точку опоры, и я повалю ее.
(– Перселлу незачем валить ее, – прервал Зиллера Маркс Марвеллос. – Похоже на то, что скоро она рухнет сама.)
Правда, пока что никто не вложил мне в руки рычаг и не указал точку опоры, однако пока в мои планы не входит повалить этого колосса. Однако всякий раз, когда мне случается проходить мимо этих турникетов, я улыбаюсь, потому что знаю – самый большой клуб козлов Господа Бога дал трещину.
Здесь, в Ватикане, все постепенно меняется, и многих из моих братьев это приводит в ужас, однако я затрудняюсь сказать, к добру все эти перемены или нет. С одной стороны, Папа потихоньку поумерил роскошь. Совсем недавно он распорядился, чтобы кардиналы, епископы и прочие монсеньоры наряжались поскромнее, без излишеств. Первым делом велено было отказаться от красных башмаков с серебряными пряжками, шляп, поясов, кистей, накидок и отороченных горностаем плащей. Распоряжением Папы обращение «монсеньор» было введено также по отношению к кардиналам и епископам, вместо прежнего «ваше высокопреосвященство». В результате роскоши и помпезности вокруг поубавилось. Но до истинной скромности еще далеко. Повсюду видишь золото и серебро, драгоценные камни, огромные лимузины и бесценные произведения искусства. Если продать хотя бы треть этих сокровищ, можно было бы кормить всех голодных в Европе до конца столетия. И как вы уже, должно быть, заметили, со своего гардероба Папа не срезал ни единой рюшки.
Пару лет назад специальным папским декретом было предписано провести инвентаризацию перечня святых. В результате из литургического календаря вышвырнули около сорока чуваков, главным образом потому, что их отродясь не бывало – так сказать, изобретение фанатиков и торговцев сувенирами. Среди тех, кому дали под зад коленкой, и святой Христофор, закадычный приятель моряков, путешественников, астронавтов и велогонщиков.
Честно сказать, тут у нас в катакомбах втихаря поговаривают, что многие из тех, кто пользуется в Католической Церкви влиянием, в том числе и члены Общества Фелиситаторов, ужасно недовольны этими нововведениями. Тем не менее прошел слух, что Папа был вынужден пойти на эти меры, чтобы обелить Церковь в глазах широкой публики, обвиняющей ее в показной роскоши и лицемерии.
(Тут Маркс Марвеллос снова не удержался от комментария, заявив, что реформы эти – последние трепыхания обреченного на смерть общественного института, и от них мало проку. Аманда, которая в этот момент прикалывала к волосам фиалки, сердито посмотрела на него, и Маркс прикусил язык. Да, иногда нашего друга-ученого явно заносит.)
И вот он я, карябаю по сто слов в минуту о внутренних проблемах Католической Церкви, хотя вам, ребята, все это, можно сказать, до лампочки. Вы уж извините, я вас тут уже, наверное, притомил, но фишка в том, что с того самого идиотского эпизода, в результате которого я превратился в брата Далласа, я почему-то начал зацикливаться на церковных проблемах. Но это пройдет. Я все время говорю себе, что это пройдет. В один прекрасный день я вновь стану лихо приторговывать дурью и окормлять души моей обторчавшейся паствы.
А пока я на все сто использую мое новое положение – такой халявы, как у меня, нет ни у единой живой души на нашем земном шарике. И если у вас найдется хотя бы крупица любопытства, то я готов выводить свои каракули и дальше.
Еще несколько лет назад Ватикан держал четыре подразделения военных и полиции (четыре известных подразделения, как вы понимаете. Не забывайте еще и о нас, подпольных фелиситаторах). Три из них – почетная гвардия, палатины и жандармерия – самые обыкновенные держиморды для поддержания правопорядка. Они охраняли Святой Престол при помощи винтовок, револьверов, пушек, пулеметов и прочих орудий убийства. Если даже малая часть католиков понимала, что негоже матери-церкви ощетиниваться пушками и ружейными стволами, то они наверняка притворились, что в упор не замечают всех этих железяк либо принимают их за предметы культа. Но внезапно все изменилось. Неожиданно в обществе вокруг папской полиции разгорелась такая полемика, что Папа, дабы предотвратить дальнейшее распространение инакомыслия, был вынужден провести самые радикальные за всю историю Святого Престола реформы. Хорошо продуманным жестом своей усыпанной перстнями руки он распустил Палатинов и Почетную Гвардию, а заодно с ними и Жандармерию.
Тем самым он способствовал укреплению позиций Общества Фелиситаторов. Если раньше мы в основном были заняты тушением очагов инакомыслия в других странах, то теперь затаились под сенью самого золотого трона. Угодливый тип, что сбивает вам шоколадное мороженое в ватиканском кафетерии, может вполне оказаться спецом по ядам, тем самым агентом 007, который в Лондоне подсунул Адлаю Стивенсону пилюлю якобы от сердечного приступа. Восторженный ротозей-турист, что трещит кинокамерой у Ворот Святой Анны, вполне возможно, снимает на пленку потенциальных нарушителей порядка. Я пишу «возможно», потому что даже я не смог бы точно сказать.
Все, что мне здесь известно, это моя работа, и она связана с военным корпусом, который Папа предпочел не распускать, а именно – с допотопной и живописной швейцарской гвардией. Пятьдесят шесть чуваков швейцарских гвардейцев расхаживают в панталонах и лосинах синего, красного и желтого цвета. На них серебряные кирасы и средневековые шлемы. Вооружены они алебардами в духе пятнадцатого века – этакими длинными шестами с топором и пикой на конце. Как вы уже, должно быть, поняли, это главным образом показуха. Ну или была показуха. Поскольку всем другим папским солдатам дали под зад коленом, а присутствие фелиситаторов, каким бы мощным оно ни было, не афишируется – причем не только для широкой публики, но и для тех, кто работает в Ватикане, – то вся тяжесть по защите Святого Престола ложится на прикрытые маскарадным костюмом плечи бывших алтарных мальчиков, выписанных сюда из Швейцарии.
Ну а поскольку инакомыслие в Ватикане сегодня цветет пышным цветом и такой сильной внутренней оппозиции он не знал уже многие десятилетия, то Папа вместе со своими корешами теоретически угодил в весьма необычную для себя ситуацию, когда его отовсюду подстерегает опасность. (В прошлом году во время визита в Азию Папу охраняли силы безопасности в количестве двенадцати тысяч человек, но даже тогда он едва не пал в Маниле от рук убийцы.) Угроза демонстраций – если не против одного, то против другого, – сделалась теперь постоянной. Так что существует вполне реальная возможность, что швейцарских гвардейцев придется в скором будущем задействовать для разгона беспорядков, даже если эти беспорядки и сведутся к сидячей забастовке на площади Святого Петра. С какими смачными подробностями живописала бы такую расправу пресса! А паломники, а туристы – вот для кого это было бы зрелище! Вы только представьте себе: потешные солдатики в средневековом прикиде рубят и колют своими допотопными алебардами мирных пикетчиков. Уверен, будь это действительно мирная акция протеста, пресса не пожалела бы черной краски. Куда красивей и без лишнего шума было пустить в ход боевые искусства. Одно быстрое и почти незаметное движение руки – и позвоночник пикетчика с хрустом переламывается, как сухая ветка. Выгода налицо: и порядок восстановлен, и ни капли крови не пролилось – в общем, чистая работа. Вот почему швейцарские гвардейцы взялись с таким рвением постигать секреты карате. И ваш покорный слуга при них в роли ментора.
Я обитаю в келье рядом со спортивным залом, двумя этажами ниже общедоступных помещений. По соседству с нами находится закрытый тир Коллегии Кардиналов, и прямо под ним – кафе для особо важных персон, в котором однажды Гурджиев угощал пиццей Мери Бейкер Эдди. Настоящие же секреты хранятся под нашим залом, на третьем подвальном этаже. Но я как брат-фелиситатор расхаживаю по катакомбам более или менее свободно. Меня пускают даже туда, куда заказан вход швейцарским гвардейцам. И я – разумеется, стараясь не возбудить ничьих подозрений, – при первой же возможности вожу носом по разным тайным углам катакомб. Далее прилагается список наиболее интересных находок.
1. Эротическое искусство. Разумеется, его я привожу под номером один. Можете от души попускать слюни. Здесь, сокрытые от посторонних глаз, лежат штабеля картин и выстроился целый полк скульптур. Большинство из них оказались здесь лишь потому, что изображают людей в костюмах отца Адама и праматери Евы, но есть и такие, чье тюремное заточение оправданно куда более.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48