Убийство – это преступление, тем более убийство германского подданного британцем на испанской территории. Такое дело непросто замять.
– Как же нам поступить? – спросил губернатор. – Отдать нашего парня в руки испанского правосудия?
– По закону следовало бы поступить именно так, но мы, конечно, не станем этого делать. Интересная ситуация. Помнится, в Лондоне в сентябре 1939 года был похожий случай. Дело не получило широкой огласки, так как считали, что это опасно. У молодого человека, совершившего убийство, был зять немец, который сохранил германское гражданство и паспорт, работал в лондонском отделении «Люфтганзы» и открыто поддерживал нацистов. Вскоре после объявления войны его зарезал брат жены. В экстренных случаях посольствам, консульствам и прочим представительствам вражеской стороны отводится время для выезда, но пока немец оставался в Лондоне, его шурин поторопился расправиться с ним, а на суде заявил, что убил врага отечества.
– Никогда про это дело не слыхал, – оживился губернатор. – И чем же кончилось? Оправдали?
– Его осудили за непредумышленное убийство. Суд был закрытый, без присяжных. Осужденный подал апелляцию, по которой до сих пор не принято решение.
Всю эту историю майор Уиллард-Гиббонс сочинил от начала и до конца – порой на него находило такого рода вдохновение. Однажды он написал невероятную историю о человеке, которого обвиняли в убийстве, совершенном в Детройте, а он в качестве алиби использовал тот факт, что в момент преступления находился в Чикаго, где совершил другое убийство. Приводилось множество улик в пользу того, что он виновен в обоих убийствах, но, поскольку совершить их одновременно он не мог, ему мастерски удалось запутать суд.
– Мы обязаны следовать букве закона, – заключил майор, – но в любой игре есть правила, на которые закрывают глаза. Я не думаю, что Его Величество обрадуется, если узнает, что один из его солдат, переодетый в штатское, убил другого человека в штатском на нейтральной территории, тем более что убитый не был вооружен и не имел возможности защищаться. Это как-то не по-военному.
– Так что же нам делать?
– Если верить Вудраффу, этот парень играет с огнем, когда трубит о своем геройстве где ни попадя. Пока испанской полиции известно только, что какой-то британский солдат в гражданском убил немца на испанской территории. Но если он и дальше будет выставлять себя героем, скоро все узнают, кто убийца. Новость тут же попадет в газеты и станет известна всему миру. Я считаю, что испанская полиция имеет право знать, кто из британских солдат был в тот день в увольнительной, шлялся по кабакам и девкам. Они имеют право потребовать для опознания их всех. Списки находившихся вчера в увольнительной имеются? – спросил он Вудраффа.
– Разумеется. Никто не может уйти без разрешения. Иначе бы весь гарнизон мотался в Испанию и обратно, когда кому заблагорассудится.
– Итак, список есть, значит, мы можем собрать всех, кто вчера был в увольнительной, и предъявить их испанской полиции?
– Да, сэр. За исключением сержанта Джонса, разумеется.
– Вот, значит, как его зовут, – сказал губернатор. – Понятно. Ах, как все это неправильно. Так вы предлагаете, капитан, показать им, что мы готовы соблюдать законность и предъявить для опознания всех, кроме того, чьих рук это дело? Это как будто не по правилам?
– Конечно, сэр, – ответил Вудрафф, – но вы не можете отрицать, что сейчас главная наша задача – уничтожать немцев, хотя здесь у нас и немного для этого возможностей, но все равно, война есть война. Сержант Джонс убил врага, и наказывать его за содеянное неправильно. Но я боюсь, что, если мы представим для опознания наших ребят, испанская полиция, скорее всего, возьмет первого попавшегося, лишь бы угодить немцам.
– С юридической точки зрения, – сказал майор Уиллард-Гиббонс, – война тут ни при чем. Испания – нейтральная территория. Один человек пырнул ножом другого человека. Чистой воды убийство. Ему не следовало так поступать. Война ведется по другим правилам. Враг, так сказать, обезличен. Даже если бы один из наших укокошил в Ла-Линеа самого Адольфа Гитлера, правительство Его Величества оказалось бы в весьма неловкой ситуации: убийство произошло на нейтральной территории.
– Думаю, парень не решился бы на убийство, – сказал капитан Вудрафф, – если бы тот не сказал гадость про евреев.
– Кто сказал гадость? – спросил губернатор.
– Убитый немец, сэр, Траутвайн. Он болтал какие-то гадости про евреев, а когда сержант Джонс сказал ему, что женат на еврейке, то в ответ услышал кое-что похуже.
– Сержант Джонс женат на еврейке? – удивился губернатор.
– Да, сэр. Я уверен, что он никогда бы не схватился за нож, если б немец не оскорблял евреев.
– Ну вот, – вздохнул майор Уиллард-Гиббонс, – теперь это уже не убийство противника. Ваш человек убил немца по причинам сугубо личного характера.
– Да, – возразил Вудрафф, – но эти сугубо личные причины напрямую связаны с тем, из-за чего мы воюем с немцами.
– Вовсе нет, – возразил губернатор. – Мы вступили в войну из-за Польши. Мы объявили войну Германии не потому, что немцы убивали евреев. Я имею в виду, что нам об этом ничего известно не было, верно? Конечно, необходимо положить конец уничтожению евреев, как, впрочем, и других народов. Я просто хотел сказать, что антисемитские высказывания – еще не повод кидаться на людей с ножом.
– Мы вынуждены убивать немцев, – сказал капитан Вудрафф. – И мы убиваем их везде и всюду, даже матерей с младенцами. Это тоже не очень-то правильно.
– Как вы полагаете, нам следует поговорить с этим вашим сержантом, – спросил губернатор, – сказать ему хотя бы, чтоб держал язык за зубами?
– Он здесь, сэр, в приемной, – сказал Вудрафф.
– Минуточку, – сказал майор Уиллард-Гиббонс. – Необходимо сделать следующее: все поездки в Испанию должны быть немедленно запрещены. Вы можете сейчас же издать такой приказ?
– Приказы по гарнизону оглашаются в полдень, – ответил губернатор. Он позвонил, чтоб вызвать адъютанта. – Сейчас все сделаем. И еще выставим охрану по всем четырем постам, на всякий случай.
– Я считаю, – продолжил майор, – что мы должны немедленно отправить этого парня подальше отсюда, скажем, в срочную командировку.
– О, господи, – простонал Вудрафф, – это не так просто – организовать срочную командировку. Куда же мы его откомандируем? Если мы отошлем его в Британию, положение может осложниться. Испанское посольство начнет теребить Черчилля запросами о ситуации в Гибралтаре, и отвечать за все придется, вы уж извините, сэр, вам. Боюсь, мы здорово влипли.
– Самое странное, сэр, – сказал майор, – что мы вынуждены лгать. Одно дело – лгать врагу, это в порядке вещей, особенно во время войны, и совсем другое дело – лгать дружественной нации.
– Разве Испания – наш друг? – удивился Вудрафф.
– Испании удалось остановить немцев у французской границы, поэтому они не дошли до Гибралтара. Это вполне дружественный акт, – пояснил губернатор.
– Я думаю, – сказал майор, – самое лучшее в нашем положении – тихий саботаж в отношениях с испанской полицией. Они же ничего не смогут сделать. По крайней мере, если этот парень не будет орать на весь мир о своем грехе.
– Нет тут никакого греха, – пробормотал Вудрафф, – то есть его поступок грехом не считается. Просто парень – полный недоумок. Прошу прощения, сэр.
– Я согласен с тем, – сказал губернатор, – что его необходимо срочно куда-то командировать. То, что я предлагаю, конечно, ужасно, но единственный способ выйти чистыми из этой истории – отправить вашего сержанта на передовую, то есть на верную гибель. Тут уж комар носа не подточит, испанцы останутся довольны.
– Мы тоже, – согласился майор Уиллард-Гиббонс.
– Если вдуматься, свинство это все, – сказал Вудрафф.
– Война – вот самое большое свинство, знаете ли, – успокоил его губернатор и снова вызвал адъютанта: – Тони, напечатайте еще один приказ по гарнизону.
– Пойду приведу этого паршивца, – сказал капитан Вудрафф.
Он направился в приемную, но там было пусто, если не считать грустно взиравших со стен Рука и Хитфилда. Только этого не хватало. Он вышел на улицу и от двух умирающих от зноя часовых узнал, что сержант удалился в направлении Мейн-стрит. Опыт службы в разведке подсказал Вудраффу, куда именно мог пойти сержант Реджинальд Морроу Джонс. Прямо из резиденции губернатора он позвонил в редакцию местной газеты «Гибралтарская хроника» и попросил главного редактора сержанта Шортера.
– Сержант Джонс у вас?
– Так точно, сэр.
– Говорит капитан Вудрафф. Не печатайте ничего с его слов. Это приказ. И немедленно позовите к телефону сержанта Джонса. – У капитана Вудраффа заныло в животе. И еще он вспомнил о собачке: наверно, уже весь пол загадила.
Редж вылетел из Гибралтара на закате того же дня транспортным самолетом Королевских военно-воздушных сил в компании рядового, страдавшего неизвестной в Испании кожной болезнью, канонира, получившего отпуск по семейным обстоятельствам, и штабного офицера, направленного на переподготовку. Большую часть грузовой кабины самолета занимали тюки с почтой. Редж был очень сердит. Во-первых, его лишили положенного отпуска. Боялись, как бы он не пошел в «Дейли миррор», которая немедленно опубликовала бы его историю на первой странице под заголовком «Наказан за убийство фашиста». Во-вторых, он считался под арестом. Штабной офицер, летевший с ним, на самом деле получил инструкцию сопровождать Реджа до авиабазы в Нортхолте. Редж не находил себе места: он мечтал повидаться с женой, каждую неделю писал ей полные любви письма, но ответы приходили все реже и с каждым разом становились прохладнее. Ни один мужчина на свете не сделал бы большего ради жены: зарезать немца, который издевался над ее происхождением и утверждал, что евреи годятся только на удобрения немецких огородов, – вот это поступок. От пережитого у Реджа все еще кружилась голова.
Зато легкомыслия в этой голове поубавилось. Сам губернатор отчитал его по первое число, где это видано, пьянствовать с иностранцами, а потом резать их в темных проулках. Даже в условиях тотальной войны следует соблюдать правила. В конце концов, существует разница между войной и убийством. Современная война по сути – безымянное уничтожение противника на расстоянии. Приказы убивать должны исполняться, равно как и отдаваться, без гнева и пристрастия – в противном случае вам ничего не остается, как только думать о муках и страданиях жертвы. История цивилизации, неотъемлемой частью которой являются войны, показывает, что военная история развивается по линии неуклонного абстрагирования от противника. Неужели, сержант Джонс, вы полагаете, что летчики, ведущие ковровые бомбардировки, в которых гибнут старики, женщины и дети, смогли бы исполнять долг перед отечеством, если б думали не о стратегических, а о гуманитарных последствиях своей миссии? В общем, согласно законам мирного времени, хотя сейчас эта роскошь мало кому доступна, он, сержант Джонс, совершил убийство, и правосудие нейтральной страны требует возмездия. Чтобы уберечь сержанта от возможных попыток похищения с целью передачи испанским властям, командование великодушно командирует его в зону военных действий. По вашей вине, сержант, администрация колонии оказалась в неловком положении по отношению к нейтральным соседям и вынуждена взвалить на себя заботу о вашем срочном отъезде из гарнизона. Губернатор также выразил надежду, что Р.М. Джонс раскаивается и по достоинству оценит гуманную меру пресечения. И вот Редж летит на север, дрожа от холода на неудобной железной лавке.
Его вдруг обдало жаром, а в груди под левым соском похолодело: он же человека убил. Человек угостил его испанским джином с лимонным соком, коктейлем, который бармен Хуанито называл «Спитфайр», дружелюбно болтал с ним о глупой войне и менее дружелюбно – о язве сионизма. Потом немец вышел в темноту андалузской ночи и расстегнул ширинку, чтоб помочиться у стены. Недалеко от него, у противоположной стенки, пристроился капрал Уитком, не преминувший между делом отметить, что Хемингуэй порадовался бы такой сценке. А он, Редж, взял и ударил человека ножом в спину, точно посередине шва на синей куртке. Человек остолбенел, рука сжала пенис, из которого била мощная струя. Следующий удар ножа был сильнее. Человек рухнул наземь и захрипел. Из ширинки как ни в чем не бывало торчал мокрый орган. И тогда Редж добил немца, всадив ему нож в сердце. Тут появилась Кончита в обнимку с придурковатым британцем. Оглядывая убитого немца, он сказал:
– Мужик что надо. – Редж бросился наутек. Уитком, начавший блевать от вида крови, – за ним.
Редж вспомнил один из первых звуковых фильмов под названием «Человек, которого я убил». Главный герой, молодой француз, перерезал глотку немцу во время Первой мировой войны, а потом, мучимый угрызениями совести, нашел деревню, где жил убитый, и покаялся перед его семьей. В финале родители убитого усыновляют француза. Выходит, все можно простить, думал Редж, хотя и не горел желанием стать приемным сыном семьи Траутвайн, если таковая вообще существовала. Теперь он ясно понимал, что пусть и с большим опозданием, но выполнил задачу, ради которой записался в интербригаду: уничтожать фашистов на испанской земле. Нейтралы, как же. Нет никакого нейтралитета: англичане просто лицемерят. Его русско-валлийская душа запела от радости. Если когда-нибудь Ципа забросит барабанные палочки и решится родить, их дети будут русско-валлийскими евреями. Здорово обзавестись такими детьми, в пику англичанам: он ради них немца убил – полюбуйтесь, как они его отблагодарили.
Когда дождливым летним утром самолет приземлился в пункте назначения, сопровождавший Реджа офицер сдал его на руки сонному лейтенанту, вручил пакет от командующего Гибралтарским гарнизоном и на прощанье обронил:
– Вообще-то я такими делами не занимаюсь.
Лейтенант увидел сержанта разведки в колониальных шортах цвета хаки, и его сон как рукой сняло: Редж походил на персонаж из фильма времен бирманской кампании. Пришлось объяснять, что это единственная его одежда. Вещмешок с формой при погрузке на дальнем моле уронили в воду и перепачкали мазутом и морскими водорослями. Страдавший от похмелья лейтенант вяло заметил, что за неуставную одежду и голые колени положен трибунал. Он прочел сопроводительную депешу и, подмигнув Редоку, сказал:
– Похоже, ты там дров наломал.
– Всего-навсего убил немца, сэр.
– Да ну? Значит, ты сдал экзамен на право убивать их и впредь. Тут сказано, что ты подлежишь отправке в Портсмут, а оттуда – в Нормандию. Там следует явиться в штаб войск в Арроманше. Знаешь, где это?
– Я полагаю, в Нормандии, сэр.
– А ты шутник. Это там, где строили порт Малберри, триумф британской инженерии. Ладно, ступай во вторую казарму и разбуди моего интенданта. Скажи ему, что ты не можешь следовать дальше в коротких штанишках. Надо подыскать тебе подходящее обмундирование, хотя где его взять, ума не приложу.
– Это не моя вина, сэр.
– Твоя вина, сержант, в том, что ты много болтаешь.
– Сэр?
Лейтенант промолчал.
Редж получил новую амуницию только в Портсмуте, куда его доставила трехтонка военной полиции. Тамошний интендант предложил Реджу самому выбрать форму, оставшуюся от солдат, умерших в местном госпитале по причинам, с войной не связанным. Реджу понравился мундир безвременно усопшего лейтенанта Хартфордширского полка: он решил, что заслуживает повышения в награду за уничтоженного противника. Но этого показалось мало, и он задумал удрать от двух капралов из военной полиции, дожидавшихся его у дверей интендантского склада. В такой форме нетрудно будет улизнуть, а там будь что будет. Британская желтая пресса его поддержит. Упомянув бульварные листки, губернатор сам натолкнул Реджа на эту мысль. Он-то поначалу собирался обратиться в «Гибралтарскую хронику», серьезную и старейшую в Европе газету.
Вещмешок Редж решил бросить на складе. Только вытащил из бокового кармана два ключа, от парадного и квартиры Ципоры, и закинул его в дальний угол, заваленный вещами умерших. Поцеловав ключи, он положил их в нагрудный карман мундира. Туда же он засунул записную книжку с телефоном сестры. Был уже полдень, и к вечеру он рассчитывал добраться до Манчестера. Сестре в Лондон он решил позвонить заранее, чтобы предупредить о своем приезде, а то свалится нежданно-негаданно, в то время как она с любовником в постели. У Ципы телефона не было. Ей он устроит сюрприз: муж-фронтовик примчался повидаться. В этом случае, как и обычно, Реджу не хватило такта и проницательности.
Для маскировки вместо фуражки он надел пилотку бывшего армейского ветеринара и очки в стальной оправе, которые нашел на складе. Оказалось, что в очках он видит лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Как же нам поступить? – спросил губернатор. – Отдать нашего парня в руки испанского правосудия?
– По закону следовало бы поступить именно так, но мы, конечно, не станем этого делать. Интересная ситуация. Помнится, в Лондоне в сентябре 1939 года был похожий случай. Дело не получило широкой огласки, так как считали, что это опасно. У молодого человека, совершившего убийство, был зять немец, который сохранил германское гражданство и паспорт, работал в лондонском отделении «Люфтганзы» и открыто поддерживал нацистов. Вскоре после объявления войны его зарезал брат жены. В экстренных случаях посольствам, консульствам и прочим представительствам вражеской стороны отводится время для выезда, но пока немец оставался в Лондоне, его шурин поторопился расправиться с ним, а на суде заявил, что убил врага отечества.
– Никогда про это дело не слыхал, – оживился губернатор. – И чем же кончилось? Оправдали?
– Его осудили за непредумышленное убийство. Суд был закрытый, без присяжных. Осужденный подал апелляцию, по которой до сих пор не принято решение.
Всю эту историю майор Уиллард-Гиббонс сочинил от начала и до конца – порой на него находило такого рода вдохновение. Однажды он написал невероятную историю о человеке, которого обвиняли в убийстве, совершенном в Детройте, а он в качестве алиби использовал тот факт, что в момент преступления находился в Чикаго, где совершил другое убийство. Приводилось множество улик в пользу того, что он виновен в обоих убийствах, но, поскольку совершить их одновременно он не мог, ему мастерски удалось запутать суд.
– Мы обязаны следовать букве закона, – заключил майор, – но в любой игре есть правила, на которые закрывают глаза. Я не думаю, что Его Величество обрадуется, если узнает, что один из его солдат, переодетый в штатское, убил другого человека в штатском на нейтральной территории, тем более что убитый не был вооружен и не имел возможности защищаться. Это как-то не по-военному.
– Так что же нам делать?
– Если верить Вудраффу, этот парень играет с огнем, когда трубит о своем геройстве где ни попадя. Пока испанской полиции известно только, что какой-то британский солдат в гражданском убил немца на испанской территории. Но если он и дальше будет выставлять себя героем, скоро все узнают, кто убийца. Новость тут же попадет в газеты и станет известна всему миру. Я считаю, что испанская полиция имеет право знать, кто из британских солдат был в тот день в увольнительной, шлялся по кабакам и девкам. Они имеют право потребовать для опознания их всех. Списки находившихся вчера в увольнительной имеются? – спросил он Вудраффа.
– Разумеется. Никто не может уйти без разрешения. Иначе бы весь гарнизон мотался в Испанию и обратно, когда кому заблагорассудится.
– Итак, список есть, значит, мы можем собрать всех, кто вчера был в увольнительной, и предъявить их испанской полиции?
– Да, сэр. За исключением сержанта Джонса, разумеется.
– Вот, значит, как его зовут, – сказал губернатор. – Понятно. Ах, как все это неправильно. Так вы предлагаете, капитан, показать им, что мы готовы соблюдать законность и предъявить для опознания всех, кроме того, чьих рук это дело? Это как будто не по правилам?
– Конечно, сэр, – ответил Вудрафф, – но вы не можете отрицать, что сейчас главная наша задача – уничтожать немцев, хотя здесь у нас и немного для этого возможностей, но все равно, война есть война. Сержант Джонс убил врага, и наказывать его за содеянное неправильно. Но я боюсь, что, если мы представим для опознания наших ребят, испанская полиция, скорее всего, возьмет первого попавшегося, лишь бы угодить немцам.
– С юридической точки зрения, – сказал майор Уиллард-Гиббонс, – война тут ни при чем. Испания – нейтральная территория. Один человек пырнул ножом другого человека. Чистой воды убийство. Ему не следовало так поступать. Война ведется по другим правилам. Враг, так сказать, обезличен. Даже если бы один из наших укокошил в Ла-Линеа самого Адольфа Гитлера, правительство Его Величества оказалось бы в весьма неловкой ситуации: убийство произошло на нейтральной территории.
– Думаю, парень не решился бы на убийство, – сказал капитан Вудрафф, – если бы тот не сказал гадость про евреев.
– Кто сказал гадость? – спросил губернатор.
– Убитый немец, сэр, Траутвайн. Он болтал какие-то гадости про евреев, а когда сержант Джонс сказал ему, что женат на еврейке, то в ответ услышал кое-что похуже.
– Сержант Джонс женат на еврейке? – удивился губернатор.
– Да, сэр. Я уверен, что он никогда бы не схватился за нож, если б немец не оскорблял евреев.
– Ну вот, – вздохнул майор Уиллард-Гиббонс, – теперь это уже не убийство противника. Ваш человек убил немца по причинам сугубо личного характера.
– Да, – возразил Вудрафф, – но эти сугубо личные причины напрямую связаны с тем, из-за чего мы воюем с немцами.
– Вовсе нет, – возразил губернатор. – Мы вступили в войну из-за Польши. Мы объявили войну Германии не потому, что немцы убивали евреев. Я имею в виду, что нам об этом ничего известно не было, верно? Конечно, необходимо положить конец уничтожению евреев, как, впрочем, и других народов. Я просто хотел сказать, что антисемитские высказывания – еще не повод кидаться на людей с ножом.
– Мы вынуждены убивать немцев, – сказал капитан Вудрафф. – И мы убиваем их везде и всюду, даже матерей с младенцами. Это тоже не очень-то правильно.
– Как вы полагаете, нам следует поговорить с этим вашим сержантом, – спросил губернатор, – сказать ему хотя бы, чтоб держал язык за зубами?
– Он здесь, сэр, в приемной, – сказал Вудрафф.
– Минуточку, – сказал майор Уиллард-Гиббонс. – Необходимо сделать следующее: все поездки в Испанию должны быть немедленно запрещены. Вы можете сейчас же издать такой приказ?
– Приказы по гарнизону оглашаются в полдень, – ответил губернатор. Он позвонил, чтоб вызвать адъютанта. – Сейчас все сделаем. И еще выставим охрану по всем четырем постам, на всякий случай.
– Я считаю, – продолжил майор, – что мы должны немедленно отправить этого парня подальше отсюда, скажем, в срочную командировку.
– О, господи, – простонал Вудрафф, – это не так просто – организовать срочную командировку. Куда же мы его откомандируем? Если мы отошлем его в Британию, положение может осложниться. Испанское посольство начнет теребить Черчилля запросами о ситуации в Гибралтаре, и отвечать за все придется, вы уж извините, сэр, вам. Боюсь, мы здорово влипли.
– Самое странное, сэр, – сказал майор, – что мы вынуждены лгать. Одно дело – лгать врагу, это в порядке вещей, особенно во время войны, и совсем другое дело – лгать дружественной нации.
– Разве Испания – наш друг? – удивился Вудрафф.
– Испании удалось остановить немцев у французской границы, поэтому они не дошли до Гибралтара. Это вполне дружественный акт, – пояснил губернатор.
– Я думаю, – сказал майор, – самое лучшее в нашем положении – тихий саботаж в отношениях с испанской полицией. Они же ничего не смогут сделать. По крайней мере, если этот парень не будет орать на весь мир о своем грехе.
– Нет тут никакого греха, – пробормотал Вудрафф, – то есть его поступок грехом не считается. Просто парень – полный недоумок. Прошу прощения, сэр.
– Я согласен с тем, – сказал губернатор, – что его необходимо срочно куда-то командировать. То, что я предлагаю, конечно, ужасно, но единственный способ выйти чистыми из этой истории – отправить вашего сержанта на передовую, то есть на верную гибель. Тут уж комар носа не подточит, испанцы останутся довольны.
– Мы тоже, – согласился майор Уиллард-Гиббонс.
– Если вдуматься, свинство это все, – сказал Вудрафф.
– Война – вот самое большое свинство, знаете ли, – успокоил его губернатор и снова вызвал адъютанта: – Тони, напечатайте еще один приказ по гарнизону.
– Пойду приведу этого паршивца, – сказал капитан Вудрафф.
Он направился в приемную, но там было пусто, если не считать грустно взиравших со стен Рука и Хитфилда. Только этого не хватало. Он вышел на улицу и от двух умирающих от зноя часовых узнал, что сержант удалился в направлении Мейн-стрит. Опыт службы в разведке подсказал Вудраффу, куда именно мог пойти сержант Реджинальд Морроу Джонс. Прямо из резиденции губернатора он позвонил в редакцию местной газеты «Гибралтарская хроника» и попросил главного редактора сержанта Шортера.
– Сержант Джонс у вас?
– Так точно, сэр.
– Говорит капитан Вудрафф. Не печатайте ничего с его слов. Это приказ. И немедленно позовите к телефону сержанта Джонса. – У капитана Вудраффа заныло в животе. И еще он вспомнил о собачке: наверно, уже весь пол загадила.
Редж вылетел из Гибралтара на закате того же дня транспортным самолетом Королевских военно-воздушных сил в компании рядового, страдавшего неизвестной в Испании кожной болезнью, канонира, получившего отпуск по семейным обстоятельствам, и штабного офицера, направленного на переподготовку. Большую часть грузовой кабины самолета занимали тюки с почтой. Редж был очень сердит. Во-первых, его лишили положенного отпуска. Боялись, как бы он не пошел в «Дейли миррор», которая немедленно опубликовала бы его историю на первой странице под заголовком «Наказан за убийство фашиста». Во-вторых, он считался под арестом. Штабной офицер, летевший с ним, на самом деле получил инструкцию сопровождать Реджа до авиабазы в Нортхолте. Редж не находил себе места: он мечтал повидаться с женой, каждую неделю писал ей полные любви письма, но ответы приходили все реже и с каждым разом становились прохладнее. Ни один мужчина на свете не сделал бы большего ради жены: зарезать немца, который издевался над ее происхождением и утверждал, что евреи годятся только на удобрения немецких огородов, – вот это поступок. От пережитого у Реджа все еще кружилась голова.
Зато легкомыслия в этой голове поубавилось. Сам губернатор отчитал его по первое число, где это видано, пьянствовать с иностранцами, а потом резать их в темных проулках. Даже в условиях тотальной войны следует соблюдать правила. В конце концов, существует разница между войной и убийством. Современная война по сути – безымянное уничтожение противника на расстоянии. Приказы убивать должны исполняться, равно как и отдаваться, без гнева и пристрастия – в противном случае вам ничего не остается, как только думать о муках и страданиях жертвы. История цивилизации, неотъемлемой частью которой являются войны, показывает, что военная история развивается по линии неуклонного абстрагирования от противника. Неужели, сержант Джонс, вы полагаете, что летчики, ведущие ковровые бомбардировки, в которых гибнут старики, женщины и дети, смогли бы исполнять долг перед отечеством, если б думали не о стратегических, а о гуманитарных последствиях своей миссии? В общем, согласно законам мирного времени, хотя сейчас эта роскошь мало кому доступна, он, сержант Джонс, совершил убийство, и правосудие нейтральной страны требует возмездия. Чтобы уберечь сержанта от возможных попыток похищения с целью передачи испанским властям, командование великодушно командирует его в зону военных действий. По вашей вине, сержант, администрация колонии оказалась в неловком положении по отношению к нейтральным соседям и вынуждена взвалить на себя заботу о вашем срочном отъезде из гарнизона. Губернатор также выразил надежду, что Р.М. Джонс раскаивается и по достоинству оценит гуманную меру пресечения. И вот Редж летит на север, дрожа от холода на неудобной железной лавке.
Его вдруг обдало жаром, а в груди под левым соском похолодело: он же человека убил. Человек угостил его испанским джином с лимонным соком, коктейлем, который бармен Хуанито называл «Спитфайр», дружелюбно болтал с ним о глупой войне и менее дружелюбно – о язве сионизма. Потом немец вышел в темноту андалузской ночи и расстегнул ширинку, чтоб помочиться у стены. Недалеко от него, у противоположной стенки, пристроился капрал Уитком, не преминувший между делом отметить, что Хемингуэй порадовался бы такой сценке. А он, Редж, взял и ударил человека ножом в спину, точно посередине шва на синей куртке. Человек остолбенел, рука сжала пенис, из которого била мощная струя. Следующий удар ножа был сильнее. Человек рухнул наземь и захрипел. Из ширинки как ни в чем не бывало торчал мокрый орган. И тогда Редж добил немца, всадив ему нож в сердце. Тут появилась Кончита в обнимку с придурковатым британцем. Оглядывая убитого немца, он сказал:
– Мужик что надо. – Редж бросился наутек. Уитком, начавший блевать от вида крови, – за ним.
Редж вспомнил один из первых звуковых фильмов под названием «Человек, которого я убил». Главный герой, молодой француз, перерезал глотку немцу во время Первой мировой войны, а потом, мучимый угрызениями совести, нашел деревню, где жил убитый, и покаялся перед его семьей. В финале родители убитого усыновляют француза. Выходит, все можно простить, думал Редж, хотя и не горел желанием стать приемным сыном семьи Траутвайн, если таковая вообще существовала. Теперь он ясно понимал, что пусть и с большим опозданием, но выполнил задачу, ради которой записался в интербригаду: уничтожать фашистов на испанской земле. Нейтралы, как же. Нет никакого нейтралитета: англичане просто лицемерят. Его русско-валлийская душа запела от радости. Если когда-нибудь Ципа забросит барабанные палочки и решится родить, их дети будут русско-валлийскими евреями. Здорово обзавестись такими детьми, в пику англичанам: он ради них немца убил – полюбуйтесь, как они его отблагодарили.
Когда дождливым летним утром самолет приземлился в пункте назначения, сопровождавший Реджа офицер сдал его на руки сонному лейтенанту, вручил пакет от командующего Гибралтарским гарнизоном и на прощанье обронил:
– Вообще-то я такими делами не занимаюсь.
Лейтенант увидел сержанта разведки в колониальных шортах цвета хаки, и его сон как рукой сняло: Редж походил на персонаж из фильма времен бирманской кампании. Пришлось объяснять, что это единственная его одежда. Вещмешок с формой при погрузке на дальнем моле уронили в воду и перепачкали мазутом и морскими водорослями. Страдавший от похмелья лейтенант вяло заметил, что за неуставную одежду и голые колени положен трибунал. Он прочел сопроводительную депешу и, подмигнув Редоку, сказал:
– Похоже, ты там дров наломал.
– Всего-навсего убил немца, сэр.
– Да ну? Значит, ты сдал экзамен на право убивать их и впредь. Тут сказано, что ты подлежишь отправке в Портсмут, а оттуда – в Нормандию. Там следует явиться в штаб войск в Арроманше. Знаешь, где это?
– Я полагаю, в Нормандии, сэр.
– А ты шутник. Это там, где строили порт Малберри, триумф британской инженерии. Ладно, ступай во вторую казарму и разбуди моего интенданта. Скажи ему, что ты не можешь следовать дальше в коротких штанишках. Надо подыскать тебе подходящее обмундирование, хотя где его взять, ума не приложу.
– Это не моя вина, сэр.
– Твоя вина, сержант, в том, что ты много болтаешь.
– Сэр?
Лейтенант промолчал.
Редж получил новую амуницию только в Портсмуте, куда его доставила трехтонка военной полиции. Тамошний интендант предложил Реджу самому выбрать форму, оставшуюся от солдат, умерших в местном госпитале по причинам, с войной не связанным. Реджу понравился мундир безвременно усопшего лейтенанта Хартфордширского полка: он решил, что заслуживает повышения в награду за уничтоженного противника. Но этого показалось мало, и он задумал удрать от двух капралов из военной полиции, дожидавшихся его у дверей интендантского склада. В такой форме нетрудно будет улизнуть, а там будь что будет. Британская желтая пресса его поддержит. Упомянув бульварные листки, губернатор сам натолкнул Реджа на эту мысль. Он-то поначалу собирался обратиться в «Гибралтарскую хронику», серьезную и старейшую в Европе газету.
Вещмешок Редж решил бросить на складе. Только вытащил из бокового кармана два ключа, от парадного и квартиры Ципоры, и закинул его в дальний угол, заваленный вещами умерших. Поцеловав ключи, он положил их в нагрудный карман мундира. Туда же он засунул записную книжку с телефоном сестры. Был уже полдень, и к вечеру он рассчитывал добраться до Манчестера. Сестре в Лондон он решил позвонить заранее, чтобы предупредить о своем приезде, а то свалится нежданно-негаданно, в то время как она с любовником в постели. У Ципы телефона не было. Ей он устроит сюрприз: муж-фронтовик примчался повидаться. В этом случае, как и обычно, Реджу не хватило такта и проницательности.
Для маскировки вместо фуражки он надел пилотку бывшего армейского ветеринара и очки в стальной оправе, которые нашел на складе. Оказалось, что в очках он видит лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43