Долой саксов, разгуливающих по нашей земле, как по своей собственной!
Речь Аледа Риса сопровождалась хохотом и улюлюканьем, будто это было исполнение комических куплетов. Вскипевший от негодования Бен Гриффитс встал, чтобы навести порядок.
– Смейтесь, смейтесь, смехачи. Поглядим, кто будет смеяться, когда настанет великий день. Где сейчас те, кто смеялся над Гитлером и его головорезами? Над Лениным и Сталиным тоже смеялись, только впредь уж вряд ли будут. За что мы воюем все эти годы, если, конечно, считать, что мы воюем, а не обжираемся апельсинами? Подумайте хорошенько, и вы поймете, что речь идет об освобождении целых народов от ярма тирании. Мы не наивны, чтоб надеяться на политиков, которые придут после окончания войны к власти и станут поддерживать идею независимости Уэльса, – что им до нас? Валлийцы сами обязаны добиться независимости, но сейчас мы обращаемся к присутствующим здесь англичанам, шотландцам и ирландцам с просьбой понять, что мы говорим только о наших правах, которые должны уважать наши ближайшие соседи. Свободный Уэльс всегда протянет дружескую руку соседям на другом берегу Ирландского моря или в Каледонии, их стремление к самоопределению получит нашу братскую поддержку. Наступает эпоха малых народов. Мы воюем за свободу уже много лет, но предстоят еще долгие годы борьбы. Пусть этот деревянный меч лишь ничтожная копия сияющего клинка, который отсечет саксонский нарост с живого тела Уэльса. Земля наших отцов снова станет достоянием ее сыновей и дочерей.
Сержант Реджинальд Морроу Джонс не присутствовал на этом собрании только потому, что находился в это время на задании в Ла-Линеа. На следующее утро, сменив фланелевые брюки и спортивную куртку на летнюю униформу цвета хаки, он предстал с рапортом перед капитаном Вудраффом, в мирное время администратором в частной школе. Единственный иностранный язык, которым он владел, был французский для начинающих. Несмотря на службу в разведке, капитан по-прежнему считал, что знание иностранных языков необходимо только метрдотелям дорогих ресторанов да торговцам в Порт-Саиде. Он сухо поздоровался с Реджем и спросил, в чем дело. Редж доложил:
– Сэр, прошлой ночью я убил немца.
– Если вам нечего доложить, сержант, так и скажите. Ваши шуточки вас до добра не доведут. Итак, есть у вас что доложить?
– Сэр, прошлой ночью я убил немца.
На письменном столе капитана Вудраффа сидел мохнатый скотч-терьер по кличке Пух. Капитан почесывал псу шею, и тот, млея от удовольствия, вытягивался в струнку. Наконец капитан произнес:
– Итак, прошлой ночью вы убили немца. Вы пошли на базар, встретили там немца и убили его. Может, вам стоит сочинить про это рассказ и отнести его в редакцию местного журнала? «Как я убил немца прошлой ночью». Звучит недурно. Не забудьте подписаться: сержант Р.А.Джонс.
– Р.М.Джонс, сэр. Вы решили, что я шучу, сэр, но, по-моему, это вы, сэр, сейчас недостаточно серьезны. Если вы хотите получить письменный рапорт, вы его получите, но я считал своим долгом предварительно известить вас устно.
Собачка взирала на Реджа.
– Вы хотите сказать, – вдруг дошло до ее хозяина, – что убили немца? Штатского? В Ла-Линеа?
– Именно, сэр. Он был в штатском, как вы верно догадались, но из этого не следует, что он не военный. Я тоже был в штатском, хотя и служу
– Так вы все-таки убили этого чертова немца?!
– Сэр, я зарезал его армейским ножом в проулке около бара «Бараха». По-испански это значит «Игральая карта». Стены бара разрисованы игральными картами, точнее, картами таро. Висельник, Падающая башня и тому подобное. Армейский нож, кстати, мне не выдали. Я купил его у одного испанца. Немца этого я встретил в баре. Он сам сказал мне, что он немец, да я бы и без него догадался по акценту. Так вот, когда я с ним заговорил, он сказал, что он – немец, что все устали от этой проклятой войны, а мы на нейтральной территории, и почему бы нам не выпить.
– И вы приняли предложение врага?
– Как вы догадались, сэр?
– Сержант Джонс, не морочьте мне голову!
– Капитан Вудрафф, а вы уверены, что мне есть что морочить?
Рука Вудраффа сжала горло любимого песика, и собака зарычала. Вудрафф тоже зарычал. Собака вырвалась из его рук, спрыгнула на пол и забилась в корзину, потом растянулась во всю длину и зевнула, высовывая чистый розовый язычок и выставляя напоказ шершавое нёбо.
– Хотите попасть под трибунал? – взревел Вудрафф.
– Все в вашей власти, сэр. В защиту свою могу лишь сказать, что пытался по всей форме доложить о вражеских происках и о том, как враг Его Величества поплатился за это жизнью, а вы, мой командир, выразили мне недоверие в весьма возмутительной форме, сэр.
– Откуда мне знать, черт вас возьми, – хрипловато произнес Вудрафф, – что вы говорите правду?
– Со мною был капрал Уитком, сэр. Он все видел, его даже стошнило. Он потом сказал еще, что это не по-джентльменски – ножом в спину. Когда немец, чьи документы у меня в кармане, – в этом месте Редж похлопал ладонью по карману форменной рубашки, – подыхал среди использованных презервативов и апельсиновых корок, мимо проходила веселая парочка, местная проститутка с британским солдатом. Они могут засвидетельствовать кончину светловолосого человека, корчившегося на земле в предсмертной агонии.
– А вас эти двое могут опознать?
– Теперь вы мне верите, сэр? Очень хорошо, и впредь не смейте называть меня гнусным лжецом. Проститутка, я думаю, сможет. Ее зовут Кончита.
– Где Уитком?
– Ушел на дальний мол читать лекцию о японском милитаризме. Уитком подтвердит мои показания. Я думаю, ему стоит доверять, сэр. Как ни крути, он – профессор славистики Даремского университета.
– Полиции хоть поблизости не было? – горько застонал Вудрафф.
– Нет, сэр. Гражданская оборона в это время разгоняла своими стальными плетками нищих ребятишек, которые просят милостыню. Не хотят, видите ли, чтобы те демонстрировали перед иностранцами нищету Испании. Нет, сэр, полиции не было. После этого я сразу побежал к пограничному пункту, Уитком – за мной, только он все пыхтел и жаловался, потому что не поспевал. Границу мы пересекли без всяких проблем.
– И сразу пошли к себе и никому ни о чем не рассказывали?
– Не совсем так, сэр. Я еще заглянул в наш буфет, выпил пару кружек пива с одним моряком и, конечно, не выдержал, рассказал ему о том, что сделал. Он мне тоже сначала не поверил. Но я показал ему нож со следами засохшей крови, и тогда он поддержал меня, сказав, что долг британского солдата – убить врага, в каком бы обличье он ни попался на пути. Нож по-прежнему у меня. Если хотите, сэр, можете на него взглянуть.
Капитан, морщась, как от боли, встал из-за стола и подошел к собачьей корзине. Он взял собачку на руки и обнял ее так, будто это было единственное разумное существо на свете. А затем, видимо, от волнения грассируя на французский манер, произнес:
– Убийство. Это же смегтоубийство, чегт подеги!
– Да, убийство. Но в контексте тотальной войны.
– Вы что-то сказали про его документы…
– Ах, ну конечно. – Редж вынул бумаги из кармана. – Ничего особенного, сэр. Несколько вырезок с полунагими красотками из немецкого журнала, чтобы скрасить одиночество. Письмо от девушки, видимо от невесты. Зовут Труди. Пишет, что скучает, и он, наверно, тоже скучает, а бомбы все падают и падают… Адресовано Вольфгангу Траутвайну. Она его нежно именует Воферль. Так члены семьи и близкие друзья звали Моцарта, сэр, которого тоже звали Вольфганг. Как видите, на конверте адрес немецкого консульства в Севилье. Бедный Воферль, похоже, служил дипломатом. Не знаю, можно ли считать его сугубо гражданским лицом. Звание не обозначено, просто «доктор». У них всякий, кто закончил университет, доктор. Как доктор Геббельс. Будь я немцем, я бы тоже назывался доктор. А вот вы – нет, сэр.
Капитан Вудрафф снова уселся за стол и водрузил на него собачку.
– Отдайте мне эти бумаги, – сказал он, развалившись в кресле.
– Вы же не читаете по-немецки, сэр.
– Это мне и без вас известно, и я не повторяю приказ дважды.
«Тут уж позвольте вам не поверить», – отметил про себя Редж.
– И нож давайте сюда. Вы сказали, что купили его у испанца. Вы его купили специально, чтобы убить этого Траутвайна?
– О нет, сэр. Я его купил много раньше, в какой-то таверне, когда ел яичницу с жареной картошкой. На оливковом масле, сэр. Видно, судьба.
– О чем вы говорили с этим, как бишь его, Траутвайном, что за дурацкая фамилия?
– Совсем не дурацкая. Если перевести, даже аппетитная фамилия. Из двух частей: форель и вино. Вы когда-нибудь пробовали форель в вине, сэр?
– Ваше легкомыслие, сержант Джонс, просто поразительно.
– Так точно, сэр. Я полон гордости за совершенный поступок. Наш славный главнокомандующий меня бы, наверно, похвалил.
– О, господи, – скрипнул зубами Вудрафф. – Отвечайте на мой вопрос.
– Разрешите присесть, сэр? Я понимаю, это не положено, но я, знаете ли, устал. Думаете, убивать легко?
– Отставить! Это вам не пустая болтовня в казарме. Я ваш командир, вы – подчиненный, мы обсуждаем серьезное дело, так что шуточки и панибратство – долой. О чем вы с ним говорили?
– Да, в общем, ни о чем. Кстати, по-испански он говорил лучше, чем по-английски. Он говорил, что война слишком затянулась, сокрушался, что две родственные нации оказались врагами. Еще говорил, что Гитлер во многом, если не во всем, прав, что теперь, когда большевики угрожают Европе, долг немцев и британцев – сообща драться с русскими. Он говорил: лучшее, что пришло в голову Гитлеру, – это идея окончательного уничтожения евреев. Я ему сказал, что у меня жена еврейка. Он поморщился и заметил, что в постели она, наверно, не хуже других баб. А по-английски добавил: «Трахать их, а потом глотки резать». Ну а я решил перерезать глотку ему. Только вместо этого, как я уже вам докладывал, я его в спину пырнул. В темном проулке. За баром «Бараха».
– В вашем личном деле ничего не говорится о еврейском происхождении вашей жены.
– По-моему, это никого, кроме меня, не касается, сэр. Мы – в британской, а не в германской армии.
– Никого не касается? Вы убили этого человека по сугубо личным мотивам, и это – единственный довод, который может использовать защита.
– Защита? Вы сказали: защита?! Как будто мне грозит судебное разбирательство за выполнение прямого солдатского долга. Я убил немца, вот и все. Я доложил об этом, как положено. Мне остается только отдать вам честь, повернуться на сто восемьдесят градусов и уйти. Сэр, – Редж отдал честь, но с места не двинулся.
Зазвонил телефон. Потревоженная собачка спрыгнула со стола и снова растянулась в своей корзинке. Капитан Вудрафф поднял трубку:
– Да. – Он долго молчал, внимательно слушая сообщение. – Так точно. В десять часов. Отлично. – Положив трубку, он злобно произнес: – Звонили от губернатора.
– От губернатора, сэр? По поводу нашего дела? Быстро, однако.
– Звонил адъютант губернатора. Он не сказал, по какому поводу меня вызывают, но нам обоим хорошо известно, в чем дело. Приведите себя в порядок. И выньте эту чертову ручку из нагрудного кармана. Если вы считаете, что выполняли солдатский долг, так потрудитесь хотя бы выглядеть как настоящий солдат.
Капитан Вудрафф накрошил собачке сухарей, добавил в блюдце молока и велел ей в его отсутствие вести себя прилично. Затем вместе с сержантом отправился в резиденцию губернатора, которая находилась неподалеку. Стояла нестерпимая жара. Казалось, еще немного, и «Скала» расплавится и растворится в море. Сидя в приемной рядом с сержантом, капитан Вудрафф утирал с лица пот. Приемную украшали портреты Рука и Хитфилда и скверно написанное панорамное полотно, где был изображен захват англичанами Гибралтара в 1704 году. Редж курил одну сигарету за другой. Наконец без четверти одиннадцать вышел адъютант губернатора, круглолицый капитан с пышными усами, и объявил, что его превосходительство готов принять капитана Вудраффа. Он добавил, что не понимает, зачем здесь сержант, но, возможно, у капитана Вудраффа на этот счет свои соображения.
– Да уж, соображения… – угрюмо бурчал Вудрафф, следуя за адъютантом.
Войдя в кабинет Мейсон-Макфарлейна, вице-губернатора Гибралтара, капитан Вудрафф отдал честь и получил приглашение сесть. В огромном кабинете начальника маленькой колонии царили прохлада и полумрак: жалюзи по случаю жары были опущены. По стенам, как в музее, расположились реликвии, оставшиеся от прежних хозяев кабинета: бронзовая статуэтка сарацина, возможно, самого Тарика ибн Зиада, план англиканского собора в мавританском стиле, мраморные статуэтки с лежащими львами, колокола погибших фрегатов, чучела представителей местной фауны – куропаток, дятла и голубей. В горшках росли крупные кактусы. Стулья XVIII века смотрелись неплохо, но сидеть на них было неудобно.
– Спасибо вам, что явились по первому зову, – сказал губернатор. – Вы уже знакомы, я полагаю, – и он показал на сидевшего напротив Вудраффа майора Уиллард-Гиббонса. Капитан и майор согласно кивнули. – Майор, нам необходим ваш совет по одному гражданскому делу. Я не знаю, входит ли это в компетенцию разведки. Окольными путями ко мне попал рапорт с другой стороны границы. Как вы знаете, мы поддерживаем распространенное у испанцев заблуждение о том, что губернатор Альхесирас является одновременно и губернатором Гибралтара. Кстати, он собирается к нам с визитом в следующем месяце. Нам от этого вреда не будет, а испанцы пусть потешат свое национальное самолюбие. Так вот, из Альхесираса сообщили об убийстве одного немца. Шеф полиции в Ла-Линеа пытался связаться напрямую с нашей полицией, но это – грубое нарушение. Мы – военный гарнизон. Рапорт пришел из Альхесираса, но преступление, очевидно, было совершено в Ла-Линеа. Полиция навела справки и установила, что немец, которого звали… где-то у меня записано, как его звали… в общем, не важно, – незадолго до смерти его видели с одним из наших. Неудобно как-то получается, не правда ли? В баре видели британца в штатском в компании немца. Обычно полиция не придает большого значения показаниям, э-э, жриц любви, но в данном случае одна из них утверждает, что, проходя мимо, видела, как наш вытащил кинжал из тела немца. Имени она, конечно, не знает, но опознать может. Короче говоря, испанские власти уверены, что британский солдат, находясь в увольнительной на испанской территории, совершил убийство. Вы как офицер разведки располагаете подобной информацией?
– Так точно, сэр, – тяжело вздохнул Вудрафф. – Фамилия немца Траутвайн, он сотрудник германского консульства в Севилье, находился далеко от места приписки явно со шпионской миссией. Его действительно прирезал один из наших. Один из моих подчиненных, если уж быть точным. Сержант Джонс. И сейчас он здесь, в приемной.
– Какая неприятность, – поморщился губернатор, – и что же, он сам во всем признался?
– Сэр, он явился ко мне сегодня утром, чтобы доложить о происшествии по всей форме. Он гордится содеянным. Говорит, что долг солдата – убить врага. И я полагаю, это утверждение не лишено смысла.
– Он рассказывал об этом кому-нибудь еще?
– Да, сэр, причем весьма громко, в офицерском буфете. Дайте ему волю, и он завтра же опубликует новость в местной газете. Я же говорю, он гордится своим поступком.
В беседу вступил майор Уиллард-Гиббонс, полноватый, средних лет мужчина, профессиональный адвокат. До войны к нему обращались в случае столкновения интересов гражданских и военных ведомств.
– Если бы убийство произошло на театре военных действий, – сказал он, – это считалось бы исполнением солдатского долга. Но вся беда в том, что это случилось на нейтральной территории. Испанцы правы, рассматривая происшествие как убийство. В соответствии с международным правом они могут потребовать экстрадиции Джонса.
– Ах, какая неприятность, – повторил губернатор. – Хотя кто в нынешней обстановке контролирует соблюдение норм международного права? Иными словами, кто или что может нас заставить подчиниться требованиям испанской стороны?
– Видите ли, – уточнил майор Уиллард-Гиббонс, – это не совсем верный подход к делу. Нам необходимо принять во внимание точку зрения испанцев. Немец убит на их территории, а немцы, по мнению испанцев, проявили дипломатический такт, когда отказались от вторжения в Испанию и захвата Гибралтара. Немцы теперь имеют право заявить протест, и Франко окажется в очень неловком положении.
– Неужели вы полагаете, – сказал губернатор, – что дело дойдет до Мадрида? Мне кажется, местным властям невыгодно придавать его огласке, и они попытаются дело замять.
– Боюсь, что нет, сэр. Как сказал Вудрафф, немец был сотрудником консульства, если я не ошибаюсь, в Севилье. Дипломаты хватятся его. Не забывайте, что немцы имеют в Испании сильное влияние, ведь они помогли нынешней власти победить в гражданской войне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Речь Аледа Риса сопровождалась хохотом и улюлюканьем, будто это было исполнение комических куплетов. Вскипевший от негодования Бен Гриффитс встал, чтобы навести порядок.
– Смейтесь, смейтесь, смехачи. Поглядим, кто будет смеяться, когда настанет великий день. Где сейчас те, кто смеялся над Гитлером и его головорезами? Над Лениным и Сталиным тоже смеялись, только впредь уж вряд ли будут. За что мы воюем все эти годы, если, конечно, считать, что мы воюем, а не обжираемся апельсинами? Подумайте хорошенько, и вы поймете, что речь идет об освобождении целых народов от ярма тирании. Мы не наивны, чтоб надеяться на политиков, которые придут после окончания войны к власти и станут поддерживать идею независимости Уэльса, – что им до нас? Валлийцы сами обязаны добиться независимости, но сейчас мы обращаемся к присутствующим здесь англичанам, шотландцам и ирландцам с просьбой понять, что мы говорим только о наших правах, которые должны уважать наши ближайшие соседи. Свободный Уэльс всегда протянет дружескую руку соседям на другом берегу Ирландского моря или в Каледонии, их стремление к самоопределению получит нашу братскую поддержку. Наступает эпоха малых народов. Мы воюем за свободу уже много лет, но предстоят еще долгие годы борьбы. Пусть этот деревянный меч лишь ничтожная копия сияющего клинка, который отсечет саксонский нарост с живого тела Уэльса. Земля наших отцов снова станет достоянием ее сыновей и дочерей.
Сержант Реджинальд Морроу Джонс не присутствовал на этом собрании только потому, что находился в это время на задании в Ла-Линеа. На следующее утро, сменив фланелевые брюки и спортивную куртку на летнюю униформу цвета хаки, он предстал с рапортом перед капитаном Вудраффом, в мирное время администратором в частной школе. Единственный иностранный язык, которым он владел, был французский для начинающих. Несмотря на службу в разведке, капитан по-прежнему считал, что знание иностранных языков необходимо только метрдотелям дорогих ресторанов да торговцам в Порт-Саиде. Он сухо поздоровался с Реджем и спросил, в чем дело. Редж доложил:
– Сэр, прошлой ночью я убил немца.
– Если вам нечего доложить, сержант, так и скажите. Ваши шуточки вас до добра не доведут. Итак, есть у вас что доложить?
– Сэр, прошлой ночью я убил немца.
На письменном столе капитана Вудраффа сидел мохнатый скотч-терьер по кличке Пух. Капитан почесывал псу шею, и тот, млея от удовольствия, вытягивался в струнку. Наконец капитан произнес:
– Итак, прошлой ночью вы убили немца. Вы пошли на базар, встретили там немца и убили его. Может, вам стоит сочинить про это рассказ и отнести его в редакцию местного журнала? «Как я убил немца прошлой ночью». Звучит недурно. Не забудьте подписаться: сержант Р.А.Джонс.
– Р.М.Джонс, сэр. Вы решили, что я шучу, сэр, но, по-моему, это вы, сэр, сейчас недостаточно серьезны. Если вы хотите получить письменный рапорт, вы его получите, но я считал своим долгом предварительно известить вас устно.
Собачка взирала на Реджа.
– Вы хотите сказать, – вдруг дошло до ее хозяина, – что убили немца? Штатского? В Ла-Линеа?
– Именно, сэр. Он был в штатском, как вы верно догадались, но из этого не следует, что он не военный. Я тоже был в штатском, хотя и служу
– Так вы все-таки убили этого чертова немца?!
– Сэр, я зарезал его армейским ножом в проулке около бара «Бараха». По-испански это значит «Игральая карта». Стены бара разрисованы игральными картами, точнее, картами таро. Висельник, Падающая башня и тому подобное. Армейский нож, кстати, мне не выдали. Я купил его у одного испанца. Немца этого я встретил в баре. Он сам сказал мне, что он немец, да я бы и без него догадался по акценту. Так вот, когда я с ним заговорил, он сказал, что он – немец, что все устали от этой проклятой войны, а мы на нейтральной территории, и почему бы нам не выпить.
– И вы приняли предложение врага?
– Как вы догадались, сэр?
– Сержант Джонс, не морочьте мне голову!
– Капитан Вудрафф, а вы уверены, что мне есть что морочить?
Рука Вудраффа сжала горло любимого песика, и собака зарычала. Вудрафф тоже зарычал. Собака вырвалась из его рук, спрыгнула на пол и забилась в корзину, потом растянулась во всю длину и зевнула, высовывая чистый розовый язычок и выставляя напоказ шершавое нёбо.
– Хотите попасть под трибунал? – взревел Вудрафф.
– Все в вашей власти, сэр. В защиту свою могу лишь сказать, что пытался по всей форме доложить о вражеских происках и о том, как враг Его Величества поплатился за это жизнью, а вы, мой командир, выразили мне недоверие в весьма возмутительной форме, сэр.
– Откуда мне знать, черт вас возьми, – хрипловато произнес Вудрафф, – что вы говорите правду?
– Со мною был капрал Уитком, сэр. Он все видел, его даже стошнило. Он потом сказал еще, что это не по-джентльменски – ножом в спину. Когда немец, чьи документы у меня в кармане, – в этом месте Редж похлопал ладонью по карману форменной рубашки, – подыхал среди использованных презервативов и апельсиновых корок, мимо проходила веселая парочка, местная проститутка с британским солдатом. Они могут засвидетельствовать кончину светловолосого человека, корчившегося на земле в предсмертной агонии.
– А вас эти двое могут опознать?
– Теперь вы мне верите, сэр? Очень хорошо, и впредь не смейте называть меня гнусным лжецом. Проститутка, я думаю, сможет. Ее зовут Кончита.
– Где Уитком?
– Ушел на дальний мол читать лекцию о японском милитаризме. Уитком подтвердит мои показания. Я думаю, ему стоит доверять, сэр. Как ни крути, он – профессор славистики Даремского университета.
– Полиции хоть поблизости не было? – горько застонал Вудрафф.
– Нет, сэр. Гражданская оборона в это время разгоняла своими стальными плетками нищих ребятишек, которые просят милостыню. Не хотят, видите ли, чтобы те демонстрировали перед иностранцами нищету Испании. Нет, сэр, полиции не было. После этого я сразу побежал к пограничному пункту, Уитком – за мной, только он все пыхтел и жаловался, потому что не поспевал. Границу мы пересекли без всяких проблем.
– И сразу пошли к себе и никому ни о чем не рассказывали?
– Не совсем так, сэр. Я еще заглянул в наш буфет, выпил пару кружек пива с одним моряком и, конечно, не выдержал, рассказал ему о том, что сделал. Он мне тоже сначала не поверил. Но я показал ему нож со следами засохшей крови, и тогда он поддержал меня, сказав, что долг британского солдата – убить врага, в каком бы обличье он ни попался на пути. Нож по-прежнему у меня. Если хотите, сэр, можете на него взглянуть.
Капитан, морщась, как от боли, встал из-за стола и подошел к собачьей корзине. Он взял собачку на руки и обнял ее так, будто это было единственное разумное существо на свете. А затем, видимо, от волнения грассируя на французский манер, произнес:
– Убийство. Это же смегтоубийство, чегт подеги!
– Да, убийство. Но в контексте тотальной войны.
– Вы что-то сказали про его документы…
– Ах, ну конечно. – Редж вынул бумаги из кармана. – Ничего особенного, сэр. Несколько вырезок с полунагими красотками из немецкого журнала, чтобы скрасить одиночество. Письмо от девушки, видимо от невесты. Зовут Труди. Пишет, что скучает, и он, наверно, тоже скучает, а бомбы все падают и падают… Адресовано Вольфгангу Траутвайну. Она его нежно именует Воферль. Так члены семьи и близкие друзья звали Моцарта, сэр, которого тоже звали Вольфганг. Как видите, на конверте адрес немецкого консульства в Севилье. Бедный Воферль, похоже, служил дипломатом. Не знаю, можно ли считать его сугубо гражданским лицом. Звание не обозначено, просто «доктор». У них всякий, кто закончил университет, доктор. Как доктор Геббельс. Будь я немцем, я бы тоже назывался доктор. А вот вы – нет, сэр.
Капитан Вудрафф снова уселся за стол и водрузил на него собачку.
– Отдайте мне эти бумаги, – сказал он, развалившись в кресле.
– Вы же не читаете по-немецки, сэр.
– Это мне и без вас известно, и я не повторяю приказ дважды.
«Тут уж позвольте вам не поверить», – отметил про себя Редж.
– И нож давайте сюда. Вы сказали, что купили его у испанца. Вы его купили специально, чтобы убить этого Траутвайна?
– О нет, сэр. Я его купил много раньше, в какой-то таверне, когда ел яичницу с жареной картошкой. На оливковом масле, сэр. Видно, судьба.
– О чем вы говорили с этим, как бишь его, Траутвайном, что за дурацкая фамилия?
– Совсем не дурацкая. Если перевести, даже аппетитная фамилия. Из двух частей: форель и вино. Вы когда-нибудь пробовали форель в вине, сэр?
– Ваше легкомыслие, сержант Джонс, просто поразительно.
– Так точно, сэр. Я полон гордости за совершенный поступок. Наш славный главнокомандующий меня бы, наверно, похвалил.
– О, господи, – скрипнул зубами Вудрафф. – Отвечайте на мой вопрос.
– Разрешите присесть, сэр? Я понимаю, это не положено, но я, знаете ли, устал. Думаете, убивать легко?
– Отставить! Это вам не пустая болтовня в казарме. Я ваш командир, вы – подчиненный, мы обсуждаем серьезное дело, так что шуточки и панибратство – долой. О чем вы с ним говорили?
– Да, в общем, ни о чем. Кстати, по-испански он говорил лучше, чем по-английски. Он говорил, что война слишком затянулась, сокрушался, что две родственные нации оказались врагами. Еще говорил, что Гитлер во многом, если не во всем, прав, что теперь, когда большевики угрожают Европе, долг немцев и британцев – сообща драться с русскими. Он говорил: лучшее, что пришло в голову Гитлеру, – это идея окончательного уничтожения евреев. Я ему сказал, что у меня жена еврейка. Он поморщился и заметил, что в постели она, наверно, не хуже других баб. А по-английски добавил: «Трахать их, а потом глотки резать». Ну а я решил перерезать глотку ему. Только вместо этого, как я уже вам докладывал, я его в спину пырнул. В темном проулке. За баром «Бараха».
– В вашем личном деле ничего не говорится о еврейском происхождении вашей жены.
– По-моему, это никого, кроме меня, не касается, сэр. Мы – в британской, а не в германской армии.
– Никого не касается? Вы убили этого человека по сугубо личным мотивам, и это – единственный довод, который может использовать защита.
– Защита? Вы сказали: защита?! Как будто мне грозит судебное разбирательство за выполнение прямого солдатского долга. Я убил немца, вот и все. Я доложил об этом, как положено. Мне остается только отдать вам честь, повернуться на сто восемьдесят градусов и уйти. Сэр, – Редж отдал честь, но с места не двинулся.
Зазвонил телефон. Потревоженная собачка спрыгнула со стола и снова растянулась в своей корзинке. Капитан Вудрафф поднял трубку:
– Да. – Он долго молчал, внимательно слушая сообщение. – Так точно. В десять часов. Отлично. – Положив трубку, он злобно произнес: – Звонили от губернатора.
– От губернатора, сэр? По поводу нашего дела? Быстро, однако.
– Звонил адъютант губернатора. Он не сказал, по какому поводу меня вызывают, но нам обоим хорошо известно, в чем дело. Приведите себя в порядок. И выньте эту чертову ручку из нагрудного кармана. Если вы считаете, что выполняли солдатский долг, так потрудитесь хотя бы выглядеть как настоящий солдат.
Капитан Вудрафф накрошил собачке сухарей, добавил в блюдце молока и велел ей в его отсутствие вести себя прилично. Затем вместе с сержантом отправился в резиденцию губернатора, которая находилась неподалеку. Стояла нестерпимая жара. Казалось, еще немного, и «Скала» расплавится и растворится в море. Сидя в приемной рядом с сержантом, капитан Вудрафф утирал с лица пот. Приемную украшали портреты Рука и Хитфилда и скверно написанное панорамное полотно, где был изображен захват англичанами Гибралтара в 1704 году. Редж курил одну сигарету за другой. Наконец без четверти одиннадцать вышел адъютант губернатора, круглолицый капитан с пышными усами, и объявил, что его превосходительство готов принять капитана Вудраффа. Он добавил, что не понимает, зачем здесь сержант, но, возможно, у капитана Вудраффа на этот счет свои соображения.
– Да уж, соображения… – угрюмо бурчал Вудрафф, следуя за адъютантом.
Войдя в кабинет Мейсон-Макфарлейна, вице-губернатора Гибралтара, капитан Вудрафф отдал честь и получил приглашение сесть. В огромном кабинете начальника маленькой колонии царили прохлада и полумрак: жалюзи по случаю жары были опущены. По стенам, как в музее, расположились реликвии, оставшиеся от прежних хозяев кабинета: бронзовая статуэтка сарацина, возможно, самого Тарика ибн Зиада, план англиканского собора в мавританском стиле, мраморные статуэтки с лежащими львами, колокола погибших фрегатов, чучела представителей местной фауны – куропаток, дятла и голубей. В горшках росли крупные кактусы. Стулья XVIII века смотрелись неплохо, но сидеть на них было неудобно.
– Спасибо вам, что явились по первому зову, – сказал губернатор. – Вы уже знакомы, я полагаю, – и он показал на сидевшего напротив Вудраффа майора Уиллард-Гиббонса. Капитан и майор согласно кивнули. – Майор, нам необходим ваш совет по одному гражданскому делу. Я не знаю, входит ли это в компетенцию разведки. Окольными путями ко мне попал рапорт с другой стороны границы. Как вы знаете, мы поддерживаем распространенное у испанцев заблуждение о том, что губернатор Альхесирас является одновременно и губернатором Гибралтара. Кстати, он собирается к нам с визитом в следующем месяце. Нам от этого вреда не будет, а испанцы пусть потешат свое национальное самолюбие. Так вот, из Альхесираса сообщили об убийстве одного немца. Шеф полиции в Ла-Линеа пытался связаться напрямую с нашей полицией, но это – грубое нарушение. Мы – военный гарнизон. Рапорт пришел из Альхесираса, но преступление, очевидно, было совершено в Ла-Линеа. Полиция навела справки и установила, что немец, которого звали… где-то у меня записано, как его звали… в общем, не важно, – незадолго до смерти его видели с одним из наших. Неудобно как-то получается, не правда ли? В баре видели британца в штатском в компании немца. Обычно полиция не придает большого значения показаниям, э-э, жриц любви, но в данном случае одна из них утверждает, что, проходя мимо, видела, как наш вытащил кинжал из тела немца. Имени она, конечно, не знает, но опознать может. Короче говоря, испанские власти уверены, что британский солдат, находясь в увольнительной на испанской территории, совершил убийство. Вы как офицер разведки располагаете подобной информацией?
– Так точно, сэр, – тяжело вздохнул Вудрафф. – Фамилия немца Траутвайн, он сотрудник германского консульства в Севилье, находился далеко от места приписки явно со шпионской миссией. Его действительно прирезал один из наших. Один из моих подчиненных, если уж быть точным. Сержант Джонс. И сейчас он здесь, в приемной.
– Какая неприятность, – поморщился губернатор, – и что же, он сам во всем признался?
– Сэр, он явился ко мне сегодня утром, чтобы доложить о происшествии по всей форме. Он гордится содеянным. Говорит, что долг солдата – убить врага. И я полагаю, это утверждение не лишено смысла.
– Он рассказывал об этом кому-нибудь еще?
– Да, сэр, причем весьма громко, в офицерском буфете. Дайте ему волю, и он завтра же опубликует новость в местной газете. Я же говорю, он гордится своим поступком.
В беседу вступил майор Уиллард-Гиббонс, полноватый, средних лет мужчина, профессиональный адвокат. До войны к нему обращались в случае столкновения интересов гражданских и военных ведомств.
– Если бы убийство произошло на театре военных действий, – сказал он, – это считалось бы исполнением солдатского долга. Но вся беда в том, что это случилось на нейтральной территории. Испанцы правы, рассматривая происшествие как убийство. В соответствии с международным правом они могут потребовать экстрадиции Джонса.
– Ах, какая неприятность, – повторил губернатор. – Хотя кто в нынешней обстановке контролирует соблюдение норм международного права? Иными словами, кто или что может нас заставить подчиниться требованиям испанской стороны?
– Видите ли, – уточнил майор Уиллард-Гиббонс, – это не совсем верный подход к делу. Нам необходимо принять во внимание точку зрения испанцев. Немец убит на их территории, а немцы, по мнению испанцев, проявили дипломатический такт, когда отказались от вторжения в Испанию и захвата Гибралтара. Немцы теперь имеют право заявить протест, и Франко окажется в очень неловком положении.
– Неужели вы полагаете, – сказал губернатор, – что дело дойдет до Мадрида? Мне кажется, местным властям невыгодно придавать его огласке, и они попытаются дело замять.
– Боюсь, что нет, сэр. Как сказал Вудрафф, немец был сотрудником консульства, если я не ошибаюсь, в Севилье. Дипломаты хватятся его. Не забывайте, что немцы имеют в Испании сильное влияние, ведь они помогли нынешней власти победить в гражданской войне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43