Я знала, чего ждать дальше. Его сексуальная программа была моей второй натурой. Как последовательность действий перед сном – смыть макияж, раздеться, почистить зубы, наложить ночной крем, проглотить капсулу с цинком, дочитать главу. Не сделав всего этого, я не могу и думать о сне. В сексе Томми точно такой же: прежде чем войти, он считал необходимым возбудить определенные зоны моего тела.
Я ждала, когда он перейдет к пупку, а потом к внутренней стороне бедер. Вместо этого его голова двинулась вверх. Он долго и страстно меня целовал, а затем, не успела я сообразить, что происходит, юркнул под меня, и я оказалась на нем верхом, будто меня посадили на кол. Я даже не представляла, что настолько готова. Он поднял руки и начал грубо тискать мне грудь. Немного больно, но я не остановила его. В этот момент он дернулся внутри меня, и я поскакала вместе с ним. Вверх-вниз, вверх-вниз…
Мы кончили почти сразу. Вместе.
– Ш-ш-ш! – зашипел Томми, зажимая мне рот ладонью.
– Что?
– Ты орешь как оглашенная. Ты что, не слышишь себя? Мы же не хотим, чтобы прибежала твоя мама.
– Мне понравилось, – сказала я, наклоняясь и целуя его по-эскимосски. – Спасибо.
– Мне тоже, – пробормотал он, засыпая. – Через часок повторим.
– Как же, – рассмеялась я.
Но он проснулся в семь тридцать и прыгнул на меня. Буквально. На этот раз прелюдии не было. Но это не важно. Я так возбудилась от его внезапной настойчивости, что ответила мгновенно, а потом долго лежала с открытыми глазами. Случившееся меня ошеломило. Нам удалось вернуться к тому, что было в начале наших отношений. Тогда мы вскакивали посреди ночи и занимались любовью с такой страстью, что засыпали, совершенно обессилев. Но сейчас я была бодра, как никогда.
Интересно, думала я, о чем мы станем говорить после этого нового подъема, и приготовил ли уже Томми сценарий. В этот момент зазвонил телефон.
– Ли? – раздался в трубке дрожащий голос с американским акцентом. – Это Сельма Уокер.
Почему Сельма звонит в восемь утра?
– Сельма, я собиралась сама вам звонить. Клянусь. Я чувствую себя ужасно. Вы, наверное, думаете, что я дилетант. Просто из Франции неожиданно приехала моя мама. Еще на меня свалились двое нежданных гостей, а о пожаре вы знаете. Сумасшедший дом какой-то. Как вы провели Рождество? Хорошо? А как встретили Новый год? Я получила ваши кассеты, прослушала и…
Голый Томми стоял передо мной и давил воздух ладонью: мол, перестань трепаться, как маньяк.
Притормози, беззвучно произнес он.
– Мы можем встретиться?
Я почти не слышала ее. Почему она говорит так тихо? А потом я чуть не выронила трубку: раздался щелчок, и голос Базза вдруг произнес:
– Сельма, ты на телефоне? Скажи, когда закончишь, хорошо?
Базз дома. Значит, она в Лондоне. Но ведь сейчас середина недели. Почему она не в Манчестере? Затаив дыхание, я молчала. Он повесил трубку.
– Вы слушаете? – прошептала Сельма.
– Да. Конечно, мы можем встретиться. Где вам удобно?
Пожалуйста, только не у вас дома, мысленно взывала я.
– На Бленхейм-кресчент есть маленькое кафе. Встретимся через полчаса?
Я приняла душ, оделась и выскользнула из дома прежде, чем гости успели потребовать, чтобы я приготовила завтрак. Я свернула за угол с Вестбурн-парк-роуд на Элджин-кресчент и у дверей прачечной остановилась как вкопанная. Там был Макс Остин. На полу перед ним валялось белье. Он оккупировал две стиральные машины и таращился на желтые самоклейки. Прочитав, он отрывал их и только потом бросал вещь в машину. Судя по всему, несколько листков перепутались, потому что он бросил к белому ярко-красные семейные трусы, которые могли полинять. Во второй куче была одежда без записок, и он в отчаянии искоса глядел на ярлычки. Я шагнула в прачечную и бесшумно подкралась к нему:
– Вам помочь?
Он вскрикнул от неожиданности:
– Боже! Никогда больше так не делайте! Меня чуть инфаркт не хватил.
– Простите, – извинилась я. – Вы живете здесь?
– Теперь да, – кивнул он, не потрудившись объяснить, где жил раньше. – У меня квартира на площади Уэсли.
На площади Уэсли недавно построили новые дома и разбили симпатичный парк.
– А поезда не мешают вам спать? – Сразу за площадью пролегали пути.
– Мне все мешает спать. – Он и правда выглядел совершенно изможденным. Под глазами у него залегли темные полукружья. Но я вдруг обратила внимание – как и в тот раз, когда он впервые допрашивал меня, – что глаза у него красивые, добрые и выразительные.
– У вас сломалась стиральная машина? – спросила я.
– У меня ее нет. Некуда поставить.
– Тогда почему вы не оставляете белье здесь? Служащие сами все сделают, а вы потом его заберете.
Он указал на объявление: БУДУ ЧЕРЕЗ ДВА ЧАСА.
– Как я и говорил. Этой чертовой тетки никогда не бывает. Я не могу вернуться через два часа.
Я хотела бы остаться и помочь ему, но у меня не было времени.
– Послушайте, – сказала я. – Дайте мне вещи, которые вы еще не разобрали. Я отнесу их домой и сама постираю. Вы знаете, где я живу. Вечером зайдете ко мне и заберете.
– Не глупите, – отмахнулся он. – Вы – писательница, а не прачка.
– А почему я не могу быть и той, и другой? Я многофункциональная. Обещаю, это не войдет у меня в привычку, но, похоже, вам нужна помощь. Сейчас я тороплюсь на встречу. По дороге домой я заберу все белье из машин, а остальное постираю у себя.
У него на лице отразилась такая благодарность, что я прониклась к нему невероятной симпатией. Но с моей стороны это не чистый альтруизм. У меня есть тайный мотив оказать ему такую услугу. Мне надо снова оказаться у него на хорошем счету: вдруг он все-таки решит обвинить меня в препятствовании правосудию.
– Стиркой занималась моя жена. Почему-то я всегда находил это сушим кошмаром.
По словам Мэри Мехты, его жена умерла пять лет назад. Мог бы уже овладеть искусством стирки.
– Это Сэди? – невинно спросила я.
– Откуда вы знаете?
– Вы разговаривали с ней, когда я заходила к вам кабинет.
Он очень смутился:
– Вы, наверное, думаете, что я рехнулся.
– Вовсе нет. Я сама иногда так делаю. Это утешает, особенно если человека нет рядом. Мне очень жаль, – прибавила я в надежде, что не переступаю границ.
– Правда? Вы тоже кого-то потеряли? А с кем вы разговариваете?
Рассказывать, как я вслух ругаюсь на маму, когда она во Франции и не слышит – не совсем в тему, поэтому я пробормотала что-то о собаке, которая была у меня в детстве, и сказала, что мне пора бежать.
– Вам точно несложно? – спросил он, когда мы вышли из прачечной. – У вас и так дел невпроворот со всеми вашими гостями.
– О, ничего страшного. Позвоните мне по дороге домой. – Мы расстались у его машины. Минут через пять, когда я бродила по рынку, до меня наконец-то дошли его слова. Откуда он знает, что у меня гости? Он следит за домом. Точно. А если он следит за домом, значит, видел Базза вчера вечером.
Я остановилась у прилавка Криса, поздоровалась и поблагодарила за овощи. Не упомянув, правда, что сама не съела ни кусочка.
– Не стоило утруждаться, Крис. Это было очень любезно с твоей стороны.
На его щеках появился нехарактерный румянец, и он смущенно почесал затылок:
– Пустяки, честно. Я могу доставлять тебе овощи, когда ты захочешь. Я сделаю это с удовольствием.
– Нет, нет, мне нравится гулять по рынку. Мне нужна физическая нагрузка.
– Зачем? У тебя лучшее тело на рынке.
Это было настолько смехотворное отступление от истины, что я не знала, как ответить. Похоже, Крис снова стал самим собой – дерзким и нахальным.
– Правда, мне нравится сюда приходить.
– Тогда, может, я все равно заскочу – сдеру с тебя чашечку чая или кофе, когда буду доставлять овощи клиентам.
Я выдавила улыбку. Только этого мне и не хватало – Криса, звонящего в дверь, когда я пытаюсь хоть немного поработать. Это и так будет непросто, особенно теперь, когда в моем доме поселились сразу Томми, мама и Анжела.
– Ты ведь один из свидетелей, видевших человека в моем переулке в канун Нового года?
– Откуда ты знаешь?
– Мне сказал детектив, расследующий это дело.
– Ты с ним на короткой ноге? – Он насторожился.
– Ну, мы с ним беседуем. Я пытаюсь выяснить, что произошло.
Он кивнул:
– Они считают, что это убийство? Поджог?
– Считают. А почему мужчина в переулке привлек твое внимание? Он вел себя подозрительно?
– Ну да. У него было что-то с ногами. Вроде как хромал. – Крис вышел из-за прилавка и заковылял по дороге, прихрамывая. Так ходят люди, которые берегут одну ногу.
– Это всего лишь значит, что у него болит нога, а не то что он подозрительный. Ты рассказал об этом инспектору Остину? – Интересно, почему Макс об этом не упомянул?
– Кажется, да. Но этот малый был симпатичным. Если честно, я следил за типами, входящими и выходящими из твоего дома из-за того мужчины. Помнишь, я видел, как он выходил от тебя до Рождества?
– Ты шпионишь за мной, Крис? – рассмеялась я, стараясь не придавать этому значения.
– А если и так? – Он ухмыльнулся. – Я присматриваю за тобой с самого детства.
Он всегда был таким нахальным? Наверное. У меня возникло неприятное ощущение. Можно подумать, Крис решил, что, если он видел, как из моего дома выходит Базз, значит, со мной можно фамильярничать. Словно мы перешли определенную грань. Теперь он влез в мою личную жизнь. Я задумалась, как потактичнее это пресечь, и вдруг кто-то тронул меня за плечо.
Сельма была в темных очках. Я нервно и машинально поцеловала ее в щеку. Может, мы еще не настолько хорошо знакомы для поцелуев? Она вздрогнула – плохой признак.
– Это Крис, – представила я. – Крис, это Сельма Уокер.
– О, я знаю, – сказал он. – Из «Братства», верно? Моя двоюродная сестра очень его любит. – Он протянул через прилавок бумажный пакет. – Не подпишете для нее?
Сельма тупо на него смотрела, словно не слышала ни слова из того, что он сказал.
– Сельма. – Я взяла пакет и протянула ей. – Не могли бы вы подписать его для кузины Криса?
– Кузины Криса? – повторила она.
– Ее зовут Моника, – сказал Крис.
Сельма достала авторучку.
– Как ее зовут? – спросила она Криса и взглянула на меня.
– Моника, – повторила я, отчетливо произнося каждый слог. Может, это и грубо, но с левым ухом Сельмы что-то не так. Я стояла справа от нее. Меня она слышала, а Криса, стоящего за прилавком слева, – нет. Она небрежно написала свое имя на пакете и бросила его на прилавок. Она ужасно нервничала.
– Заканчивайте с покупками, а я пойду в кафе. Увидимся там.
Когда она ушла, Крис хлопнул себя по лбу:
– Вспомнил! Тот парень, который выходил из твоего дома до Рождества, это он. Это ее парень. Я доставляю им овощи на дом. Обычно их забирает домработница, но когда ее нет, открывает дверь он. Сельму Уокер я вижу очень редко. Кто бы мог подумать? – Он кивнул вслед Сельме. – Плохи у нее дела. Таких много.
– Каких?
– Ее избили.
– Откуда ты знаешь? – опешила я. Я не видела синяков.
– Ну, темные очки в такую рань всегда наводят на определенные мысли. Солнца-то ведь нет. Может, похмелье, правда. Спорю на пучок петрушки, что, когда она снимет очки, ты увидишь огромный фингал. Но больше всего ее выдает глухота.
Я не знала, что и думать.
– Кто-то дал ей затрещину, повредил ухо. Бедняжка. Скорее всего, у нее звенит в голове, и она вообще ничего не слышит.
– Знаешь, мужчина, которого ты видел у нее дома, – ее муж. – Я сказала это главным образом для того, чтобы увидеть его реакцию. – Говорят, раньше он встречался с Астрид Маккензи.
– Иди ты! – воскликнул Крис.
– Но ты не видел его у моего дома тридцать первого декабря?
Крис долго и пристально смотрел на меня.
– Не-а, – наконец протянул он. – Кажется, не видел.
Я поспешно с ним расплатилась и помчалась в кафе. Сельма сидела в дальнем углу и держала в руках чашку с горячим шоколадом. Очки она так и не сняла.
– Спасибо, что пришли, – сказала она. – Я прилетела из Манчестера вчера вечером, последним рейсом. Итак, что вы хотите? Закажите сытный завтрак. Давайте же, яйца и бекон, гренки, может, круассан? А вот еще одна пленка. – Она выудила из кармана кассету и отдала мне. Я не знала, что делать. Она просто штамповала их, а я даже не начала книгу. И когда она только находит время?
– Кофе, – заказала я официантке. – Спасибо. Я прослушала те две кассеты. Я потрясена.
– И не знаете, что мне сказать, верно? – Она похлопала меня по руке. – Все нормально. Это поражает всех. Правда, я никому об этом не говорила. Знает моя гримерша. Ей приходится замазывать синяки, хотя Базз старается не слишком портить лицо. Я уже говорила вам, что мне стыдно. Теперь вы знаете, почему. Насилие в семье. В современном обществе это уже не запретная тема, как раньше, и в газетах много пишут, но когда такое происходит с вами – другое дело.
– Просто я никогда с этим не сталкивалась, – промямлила я.
– Разумеется, не сталкивались. Вы и многие другие, но, по крайней мере, вы откровенны.
Пока я что-то лепетала в ответ, она на секунду приподняла очки. Но этого оказалось достаточно. Крис был прав. Вокруг ее левого глаза появился серовато-сине-желтый круг. Глаз совсем заплыла.
– Вы получили вторую кассету? – тревожно спросила она.
Я кивнула. Я не могла рассказать ей о визите Базза и о том, как мне чудом удалось схватить сверток прежде, чем он его увидел.
– Теперь вы понимаете, почему Базз не хочет, чтобы я писала книгу. Разговаривая с вашим агентом тем вечером в «Айви», я понятия не имела, что он подслушивает. Когда Женевьева сказала мне, что он позвонил и пригласил вас на собеседование, я решила, что всему конец. Он, как обычно, возьмет все в свои руки. Некоторое время он будет носиться с проектом – просто ради видимости, – а потом найдет способ его аннулировать. Вот почему я должна была встретиться с вами лично. Хотела узнать, надежный ли вы человек, могу ли я доверять вам. И поможете ли вы этой книге увидеть свет, невзирая ни на что.
– Слава богу, ею заинтересовалась Женевьева, – ответила я. – На самом деле у него нет предлога, чтобы убедить вас отказаться. Слишком многие уже знают об этой книге.
Но ее следующие слова заставили меня похолодеть.
– Возможно, он постарается подружиться с вами, – произнесла Сельма. – Он захочет знать, что я напишу в книге.
Разумеется, она понятия не имела, что это уже произошло. Я была всего лишь глупой, покорной пешкой в его руках. Он соблазнил меня. Я стала его рабыней. Будь у него больше времени на мою обработку, кто знает, что я могла ему рассказать. Но, конечно же, убеждала я себя, конечно же, узнав, что он творит с Седьмой, я бы замолчала и впредь держала язык за зубами.
– Если он спросит вас, что на этих пленках, – Сельма схватила меня за руку, – скажите, что я начала с детства. Так я ему сказала. Он все время просит послушать пленки. Я отказываю, и он меня бьет. Он точно знает, когда застать меня врасплох, и я получаю затрещину до того, как успеваю убежать. Однажды он сломал мне скулу. За последние два года, – она обнажила зубы в жуткой улыбке, – он выбил их все. Это искусственные. Бог знает, что думает мой стоматолог.
– Я познакомилась с вами совсем недавно, – нерешительно заметила я. – Я не имею права говорить вам, что делать. Но ваши друзья наверняка советовали вам его бросить?
– Вообще-то здесь у меня нет друзей. – Печаль в ее голосе потрясла меня. – Я общаюсь только с ним. Да и встречаемся мы только с его знакомыми. Дома, в Штатах, у меня есть друзья, но мне слишком стыдно рассказывать им об этом. Я хочу, чтобы они думали, будто у меня все прекрасно. То есть в некотором смысле так оно и есть. Здесь я звезда, а там – всего лишь актриска дневных мыльных опер. Конечно, я понимаю, это все благодаря моей героине, Салли Макивэн. Это ею восхищаются зрители. Но я все равно могу вернуться в Америку и сказать, что я – любимица публики.
– Стыдно? – Я не понимала ее. – Почему вам стыдно? Это он должен быть сам себе противен. Бьет вас ни за что.
– Он всегда заводится на пустом месте. То есть это для нас с вами пустое место, а для него почему-то неимоверное оскорбление. Ли, я позвонила вам потому, что мне становится страшно.
– Вам становится страшно, – повторила я. – Вас избивает муж, из-за него вы оглохли, почти ослепли на один глаз, и вам только становится страшно. – Я старалась не слишком язвить, но это было трудно.
– Я не жду, что вы сразу меня поймете. Но как только вы приступите к книге, вам придется это сделать. Единственное, что вам надо принять, – я люблю Базза. У нас есть определенный цикл. Что-то овладевает им, он вымешает гнев на мне, но, ударив, всегда искренне раскаивается. И это лучшие моменты в наших отношениях. Он так добр со мной после. Это восхитительно.
– Вы хотите сказать, что для того чтобы ваш муж дарил вам любовь и нежность, он должен сначала вас избить? В жизни не слышала подобной дикости.
Она посмотрела на меня с такой грустью, что мне стало ужасно стыдно. Я не придумала ничего лучше, как перегнуться через стол и сжать ее руку.
– Спасибо вам, – сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37