— к чему-то, что лидеры постижения путей к Невыразимому могли бы обратить в свою пользу с помощью ЛСД и правильной обстановки для его приема.
Гэри Снайдер согласился с Гинсбергом, при условии, что активистов удастся побудить «к более глубокому взгляду на себя и на общество». Но Лири отозвался об этом крайне пренебрежительно. Зачем терять время с активистами, доказывал он, они безнадежно отстали. «Они без конца повторяют все те же старые песни тридцатых и сороковых годов и ту же тяжбу за власть — профсоюзное движение, троцкизм и так далее. Я думаю, что им следует очиститься от грехов, отпасть, найти свой собственный центр и подключиться к нему, и, что важнее всего, покончить с массовостью — массовым движением, массовым ли-дерством, массовыми приверженцами».
Но что же все-таки означает «отстраниться», — спрашивал Гинсберг. Для активистов, например, «отстранившиеся» означало «толпу одурманенных хиппи, слоняющихся без дела и швыряющих, когда они хорошенько забалдеют от ЛСД, бутылками в окна». Но что имел в виду Тим, когда он призывал всех на Встрече «включиться, настроиться, выпадать»?
Что, по его мнению, было следующим рубежом?
Лири давно уже был готов к ответу на этот вопрос. Месяцами он лелеял мечту — тысячи маленьких племенных общин, по образцу Миллбрука, рассеянных по всему свету, отказавшихся быть роботами «пластиковых механизмов Системы… Представьте себе, что десять ученых из Массачусетского технологического института, с семьями, стали принимать ЛСД… Они увидели МТИ, как он есть, все это нездоровое роботизированное телешоу — и перед ними возникает вопрос: а какой в этом смысл? И вот они выпадают. Они могут приобрести маленькую ферму в Лексингтоне, около Бостона. Они могут использовать свои творческие способности для того, чтобы создавать вместо бомб — машины нового типа, которые бы развивали человеческое сознание».
Для ученых из МТИ это, может быть, и хорошо, сказал Снайдер. Но как быть другим, ребятам, которые представления не имеют, как построить дом или вырастить огород? Они не могут взяться за это без всякой подготовки; сперва этому надо научиться. «Как и мы учились множеству вещей, которые уже успели забыть», — сказал Снайдер. Даже Тим был с этим согласен. Нужно создавать Академии. Или, может быть, они уже существуют? Разве Хэйт не походил некоторым образом на большую школу? Что, если развивать его в том же направлении дальше? Может быть, он стал бы чем-то вроде большого трамплина. Молодые люди будут отстраняться, приезжать в Хэйт на несколько месяцев, а затем рассыпаться по сельским коммунам, которые уже зарождаются…
Через несколько месяцев мы станем двумя разными биологическими разновидностями, утверждал Лири. Первая — это муравейник. «Она, как пчелиный улей, управляется королевами — или королями — и она будет становиться все более телевизионной… и секс будет становиться все более неразборчивым, почти автоматическим, безличным. Потому что в муравейнике все всегда этим заканчивается. Но мы собираемся образовать другую разновидность, которая неизбежно переживет первую, и это будут племена, у которых не возникнут проблемы с досугом, потому что когда вы отстраняетесь, работа и отдых сливаются воедино. Потому что тогда вам придется, как говорит Гэри, учиться, как позаботиться о себе».
На этот раз не согласился Снайдер. Смеясь, он возразил Тиму: человеческий род не раскалывается на два вида; напротив, он объединяется. «Все дети муравьев станут племенным народом, — сказал он. — И поэтому-то наши планы сработают. Мы будем вербовать детей, и это займет примерно три поколения». Психоделическое движение, по его мнению, просто ускоряло те изменения, которые уже шли и без него. Повсюду мы видим эти изменения: в автоматике и кибернетике, в наступлении эры изобилия и досуга, в широком распространении интереса к духовности и медитативным техникам Востока. Люди начнут упрощать жизнь, предсказал Снайдер. Общество потребителей постепенно исчерпает себя и исчезнет. И когда это случится, вся энергия, которая шла на приобретение вещей, будет перенаправлена. Вместо игр во взрослые игрушки новый человек будет играть со своим умом, состояниями своего сознания, уровнями восприимчивости.
Какая прекрасная мечта! Эволюция, а не революция. Три поколения. И это все начинается как раз сейчас. По крайней мере, именно сейчас наступил решительный момент, поворотный пункт, от которого зависит судьба сообразительной обезьяны — то ли вперед в рай, то ли назад, в ядерную пропасть. Вот как это все воспринималось. Смесь решимости и легкой усталости. Справятся они или нет?
Дзенский роши Судзуки
«Лири, — спросил Гинсберг после того, как они несколько минут наслаждались приятным возбуждением Встречи племен, — что ты собираешься делать, когда все это кончится?» Лири засмеялся. «Поселиться где-нибудь на побережье, раз в неделю принимать ЛСД и растить детей», — сказал он. «А как насчет вас, Уоттс?» — «Я собираюсь строить мосты. Налаживать связи между двумя мирами: миром людей, которые обо всем заботятся и беспокоятся, честных людей, которые думают, что они могут исправить мир, приложив усердие и добрую волю… и миром отстранившихся. Я собираюсь оставаться точно посередине между двумя мирами, и я собираюсь учиться языку обоих племен». — «А вы, Гинсберг?» — «Приобрести кусок земли и жить там вместе с друзьями, близкими мне по духу — моим племенем. Просто возиться с рукописями и гулять по лесу, а потом как-нибудь взять и махнуть прямиком в Индию».
Для читателей этого номера «Оракль» следующий рубеж был ясен: пригласить весь мир в Хэйт-Эшбери на Лето Любви.
Глава 25. СИГНАЛЫ ИЗ ВНУТРЕННЕГО КОСМОСА
Идея Лета Любви быстро распространилась среди хиппи, разошлась по всем синапсам группового сознания, сделав атмосферу в Хэйт-Эшбери даже еще более космической, чем обычно.
Предзнаменования… видения… Пятьдесят тысяч истинных братьев (и сестер, конечно), которые будут грокать друг друга в летние дни. А затем возвращаться домой, в какие-нибудь свои Ошкоши и Покипси и нести туда слово о новом восприятии мира. Вот он — следующий рубеж, первый со времен Эмерсона!
Снайдер полагал, что это потребует смены трех поколений, хиппи решили, что им удастся сделать это за три месяца.
Был организован специальный Совет Лета Любви — организационный комитет, чтобы обеспечить снабжение. Если учитывать, что предполагалось около пятидесяти тысяч молодых участников, то определенная организация была просто необходима.
Первая группа начала работать над структурой будущей Встречи племен, другая — решала проблемы временной работы («Хип джоб кооп») и свободной легальной юридической консультации («Хэло» — союз адвокатов Хэйт-Эшбери). На диггеров, возможно в силу их репутации, была возложена задача обеспечить еду и жилье. Они дали знать, что на все лето к их услугам будет бесплатная еда в одном из ресторанов и, может быть, если им улыбнется карма и переговоры закончатся успехом, то даже отель «Рено» на пятьсот мест, расположенный в сан-францисском районе трущоб. Кроме того, они разведывали брошенные городки на границе восточных пустынных районов Калифорнии. И им требовались «инструменты, пиломатериалы, толь и цемент» для обустройства фермы, которую они на днях арендовали в Сономе, на ранчо «Утренняя звезда», принадлежавшем Лу Готлибу.
Хиппи сталкивались с определенными проблемами, о которых тактично умалчивалось в классических вариантах голливудских фильмов об американской мечте. И первейшей проблемой были деньги. Единственными людьми в Хэйте, у кого хватало денег, были рок-музыканты, химики, производящие кислоту, и торговцы из ХИПа. И в то время как первые две категории исправно платили десятину (и кроме того, они же делали две священнейшие вещи в Хэйте — рок-музыку и ЛСД), третьи, торговцы из ХИПа, не торопились поддерживать «следующий рубеж». И так становилось не по себе, от того что они занимались коммерциализацией личностной революции, продавая модные четки и заплатанные джинсы по ценам Пятой Авеню, но теперь они уже ясно показали, что заражены культом денег. И диггеры начали кампанию за национализацию участвующих в ХИПе магазинов. В феврале они обрушились на них с градом упреков, призывая снизить цены и стать либо предприятиями с раздельной прибылью, либо бесприбыльными вообще. Но хозяев «Диких цветов» — магазина, продававшего изделия хиппи, нелегко было сбить с толку, и на следующий день на их витрине появилось объявление:
Дорогие диггеры!
Выручка магазина в месяц составляет 2000 долларов. Из них 1500 идет примерно сотне местных художников и ремесленников, продающих здесь свои работы.
Из оставшихся 500 долларов 250 уходит на аренду, коммунальные услуги и прочие издержки. По крайней мере, на 50 долларов из магазина крадут вещи. И наконец, на оставшиеся двести долларов мы с партнером и живем. То есть мы зарабатываем около 45 центов в час.
Почему мы пошли на это? Потому что любовь для нас важнее денег.
Но другие, особенно «Психоделический магазин», согласились с диггерами и объявили, что переходят на общественные начала — любой хиппи, который захочет вложить деньги, будет получать с этого свою долю. Теперь Телины искренне признали, что это именно тот, самый подходящий для хипповского капитализма путь.
Однако некоторые циники не могли удержаться и не отметить, что долги «Психоделического магазина» составляют около 6000 долларов — с тех пор как здесь открылся еще один центр продажи, они вынуждены были сократить часы работы, что в перспективе вело их к банкротству. И тем не менее их участие тепло приветствовалось. «Вместо того чтобы эксплуатировать общество хиппи, они, напротив, приносят ему пользу», — благодарно отзывался о них листок Информационной службы. Эти листки, вдохновителем идеи которых был бывший писатель-битник Честер Андерсон, были вроде еще одной газеты, появляясь в промежутке от одного выхода «Оракль» до другого.
Будьте благоразумны!»
Эти слова — «будьте благоразумны» — добавили в Хэйт новый элемент, своего рода «приспосабливайся, а не то», — когда ужесточившиеся условия личностной революции осознали рядовые хиппи, они утратили значительную толику отличавшей их прежде вежливой терпимости.
Возможно, одной из причин послужило то, что Хэйт-Эшбери рисковал в скором времени превратиться едва ли не в самый знаменитый перекресток в мире. Любой официальный журнал или газета посылали в Хэйт репортеров для написания стандартных статей вроде «Я побыл один день хиппи». Некоторым, как журналистам из «Кроникл», например, удавалось остаться нераскрытыми несколько недель, а репортер «Вашингтон пост» Николас фон Хоффман умудрялся внедряться в Хэйт аж три раза за лето. Но большинство просто надевали джинсы и разноцветные рубашки и болтались вокруг аптеки, пытаясь ненавязчиво (чтобы их не приняли за федеральных агентов), расспрашивать: «Почему ты носишь такие длинные волосы?» — «Потому что, по-моему, это красиво. А почему у тебя такая разноцветная одежда?» — «Потому что у меня есть чувство собственного достоинства. Скажи, ты никогда не задумывался, что писать «СТОП» на дорожном знаке — очень глупо? Тебе не кажется, что было бы намного лучше вместо этого рисовать на знаке Божье око? И тогда люди останавливались бы вглядеться в глаза Бога». И так далее, пока ты не спросишь, откуда он знает, на что похожи Божьи очи, а он подмигнет и обронит: «Потому что я видел их, беби».
Некоторые не могли устоять перед тем, чтобы не подойти к «цивилам». Те так нервничали, что достаточно было просто подарить им цветок и они уже в ужасе думали, что это какой-нибудь новый наркотик. Одним из величайших приколов-розыгрышей был Великий Банановый Заговор. Впервые об этом написали в «Барб» в марте 1967 года. Обнаружен новый психоделик, писали там, он общедоступен, так как основным ингредиентом является высушенная банановая кожура. Эффект, согласно источникам «Барб», сравним с опиумным, однако с некоторыми нюансами псилоцибина.
Диггеры «хоронят» деньги
Из «Барб» эта шутка с бананами разошлась по другим газетам, затем о ней заговорили по всему штату. Студенты пробовали курить высушенную кожуру и на всякий случай делали запасы, как в свое время с семенами вьюнка пурпурного. А вдруг в Америке запретят бананы? Или людям, чтобы купить их, понадобятся лицензии. Один конгрессмен из Нью-Джерси в шутку представил перед Конгрессом два новых акта: «Акт маркирования бананов 1967 года» и «Акт о разоблачении и составлении отчетов по иным странным фруктам 1967 года».
Но смешно было далеко не всем. Корпорации по продаже фруктов были не на шутку встревожены. Сиднея Коэна попросили выяснить, действительно ли бананы могут вызывать галлюцинации? ФДА подошел к этому вопросу со всей серьезностью. После долгого и тщательного исследования были объявлены результаты: бананы являются прекрасным источником калия и волокон, но определенно не из галлюциногенов.
Когда весть об этом дошли до хиппи, реакция была разной: от «очень смешно» до «уже не смешно». По саркастическому замечанию нового губернатора Калифорнии Рональда Рейгана, хиппи «одеваются, как Тарзан, волосы у них, как у Джейн, а пахнет от них, как от обезьяны Читы». В другой речи он назвал район Залива пристанищем зла, которое он намерен искоренить.
«Лук» («Look») описывал типичное жилье хиппи как «свалку грязных разбросанных вперемешку с наркотиками вещей. Запахи и антисанитария хуже, чем в сточной яме». В «Тайм» писали, что все-таки они «ведут значительно более добродетельную жизнь, чем большинство сограждан. И это несмотря на вопиющее неуважение к большинству принятых обществом правил и обычаев — хотя бы в том, что касается запрета на наркотики». Но другие в их разговорах об ускорении эволюции и создании нового Человека видели налет фашизма. Хиппи были «школой резерва для фашистов», потому что они представляли из себя не имеющую корней общность, возводившую отсутствие лидеров в принцип, — и [именно поэтому] любой беспринципный лидер мог воспользоваться этим и встать у них во главе». Конечно противоречие тут было налицо, но это утверждение наводило на мысли об одном вопросе, которого личностная революция не решала. До сих пор в Хэйте не было лидеров, потому что люди вроде Гинсберга, Кизи и Снайдера не соглашались играть эту роль. Время же настоящего испытания настанет, когда действительно найдутся лидеры, которые захотят встать во главе течения. Последуют ли за ними хиппи (чьи установки сильно расшатаны воздействием наркотиков) фанатичной толпой — или отвергнут?
Поэт Карл Шапиро писал в «Нэшн», что хиппи представляют из себя «идеальную культурную почву для фашизма. Битники были маргиналами, но у них было чувство общности. Их наркотиком была травка. Новому поколению не нужны ни политика, ни общность, ни поэзия. У них есть кислота».
Но как много у них кислоты, не знал никто. Спустя неделю после Встречи племен, в «Лос-Анджелес тайме» приблизительно подсчитали, что в Хэйте за неделю продается сотня тысяч доз, в основном — проживающим за городом и в других городах покупателям-оптовикам. Шеф ФДА Годдард, нажимая на Конгресс, чтобы пресечь нелегальное распространение кислоты, писал, что до сих пор полностью достоверной информации о размерах употребления ЛСД нет, но за год, с 1мая 1966 по 30 апреля 1967 года в руки Бюро контроля за злоупотреблениями наркотиками попало 1 миллион шестьсот тысяч доз, арестовано 94 человека и проведено 460 дополнительных расследований.
Чтобы обрисовать значение проблемы для страны, Годдард приводил следующий анекдотический пример: 31 марта на границе Юты колорадским дорожным патрулем был остановлен грузовик. Остановили его лишь потому, что он подходил под описание грузовика, который видели рядом с аптекой, ограбленной недавно в колорадском городке Крэйге. Обыскав кабину, полиция обнаружила пластиковый мешок с восьмьюстами миллиграммами ЛСД. В карманах у сидящих в кабине тоже нашлось несколько склянок с ЛСД и ДМТ. Но настоящее изумление их охватило, когда открыв задние двери грузовика, они заглянули внутрь: трейлер был заполнен химическим оборудованием.
Это была передвижная лаборатория по изготовлению ЛСД.
Тут уже над ЛСД собрались тучи. Специалисты на симпозиумах обсуждали, почему американская молодежь отвергает проверенные временем культурные установки родителей. Социолог Кеннет Кеннистон приписывал это «психологическому онемению». За жизнь в развитом индустриальном обществе, объяснял он, «приходится платить омертвением чувств». «Нашему опыту недостает живости, жизненности. Мы заперты в плену нашего личностного опыта». Хиппи же используют ЛСД «как химическую кувалду, чтобы разбить связывающие их оковы концепций и вырваться на волю», — писал он, и хотя сам факт этот в целом его печалил, он не поддерживал прямо, но признавал необходг мость исследований.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Гэри Снайдер согласился с Гинсбергом, при условии, что активистов удастся побудить «к более глубокому взгляду на себя и на общество». Но Лири отозвался об этом крайне пренебрежительно. Зачем терять время с активистами, доказывал он, они безнадежно отстали. «Они без конца повторяют все те же старые песни тридцатых и сороковых годов и ту же тяжбу за власть — профсоюзное движение, троцкизм и так далее. Я думаю, что им следует очиститься от грехов, отпасть, найти свой собственный центр и подключиться к нему, и, что важнее всего, покончить с массовостью — массовым движением, массовым ли-дерством, массовыми приверженцами».
Но что же все-таки означает «отстраниться», — спрашивал Гинсберг. Для активистов, например, «отстранившиеся» означало «толпу одурманенных хиппи, слоняющихся без дела и швыряющих, когда они хорошенько забалдеют от ЛСД, бутылками в окна». Но что имел в виду Тим, когда он призывал всех на Встрече «включиться, настроиться, выпадать»?
Что, по его мнению, было следующим рубежом?
Лири давно уже был готов к ответу на этот вопрос. Месяцами он лелеял мечту — тысячи маленьких племенных общин, по образцу Миллбрука, рассеянных по всему свету, отказавшихся быть роботами «пластиковых механизмов Системы… Представьте себе, что десять ученых из Массачусетского технологического института, с семьями, стали принимать ЛСД… Они увидели МТИ, как он есть, все это нездоровое роботизированное телешоу — и перед ними возникает вопрос: а какой в этом смысл? И вот они выпадают. Они могут приобрести маленькую ферму в Лексингтоне, около Бостона. Они могут использовать свои творческие способности для того, чтобы создавать вместо бомб — машины нового типа, которые бы развивали человеческое сознание».
Для ученых из МТИ это, может быть, и хорошо, сказал Снайдер. Но как быть другим, ребятам, которые представления не имеют, как построить дом или вырастить огород? Они не могут взяться за это без всякой подготовки; сперва этому надо научиться. «Как и мы учились множеству вещей, которые уже успели забыть», — сказал Снайдер. Даже Тим был с этим согласен. Нужно создавать Академии. Или, может быть, они уже существуют? Разве Хэйт не походил некоторым образом на большую школу? Что, если развивать его в том же направлении дальше? Может быть, он стал бы чем-то вроде большого трамплина. Молодые люди будут отстраняться, приезжать в Хэйт на несколько месяцев, а затем рассыпаться по сельским коммунам, которые уже зарождаются…
Через несколько месяцев мы станем двумя разными биологическими разновидностями, утверждал Лири. Первая — это муравейник. «Она, как пчелиный улей, управляется королевами — или королями — и она будет становиться все более телевизионной… и секс будет становиться все более неразборчивым, почти автоматическим, безличным. Потому что в муравейнике все всегда этим заканчивается. Но мы собираемся образовать другую разновидность, которая неизбежно переживет первую, и это будут племена, у которых не возникнут проблемы с досугом, потому что когда вы отстраняетесь, работа и отдых сливаются воедино. Потому что тогда вам придется, как говорит Гэри, учиться, как позаботиться о себе».
На этот раз не согласился Снайдер. Смеясь, он возразил Тиму: человеческий род не раскалывается на два вида; напротив, он объединяется. «Все дети муравьев станут племенным народом, — сказал он. — И поэтому-то наши планы сработают. Мы будем вербовать детей, и это займет примерно три поколения». Психоделическое движение, по его мнению, просто ускоряло те изменения, которые уже шли и без него. Повсюду мы видим эти изменения: в автоматике и кибернетике, в наступлении эры изобилия и досуга, в широком распространении интереса к духовности и медитативным техникам Востока. Люди начнут упрощать жизнь, предсказал Снайдер. Общество потребителей постепенно исчерпает себя и исчезнет. И когда это случится, вся энергия, которая шла на приобретение вещей, будет перенаправлена. Вместо игр во взрослые игрушки новый человек будет играть со своим умом, состояниями своего сознания, уровнями восприимчивости.
Какая прекрасная мечта! Эволюция, а не революция. Три поколения. И это все начинается как раз сейчас. По крайней мере, именно сейчас наступил решительный момент, поворотный пункт, от которого зависит судьба сообразительной обезьяны — то ли вперед в рай, то ли назад, в ядерную пропасть. Вот как это все воспринималось. Смесь решимости и легкой усталости. Справятся они или нет?
Дзенский роши Судзуки
«Лири, — спросил Гинсберг после того, как они несколько минут наслаждались приятным возбуждением Встречи племен, — что ты собираешься делать, когда все это кончится?» Лири засмеялся. «Поселиться где-нибудь на побережье, раз в неделю принимать ЛСД и растить детей», — сказал он. «А как насчет вас, Уоттс?» — «Я собираюсь строить мосты. Налаживать связи между двумя мирами: миром людей, которые обо всем заботятся и беспокоятся, честных людей, которые думают, что они могут исправить мир, приложив усердие и добрую волю… и миром отстранившихся. Я собираюсь оставаться точно посередине между двумя мирами, и я собираюсь учиться языку обоих племен». — «А вы, Гинсберг?» — «Приобрести кусок земли и жить там вместе с друзьями, близкими мне по духу — моим племенем. Просто возиться с рукописями и гулять по лесу, а потом как-нибудь взять и махнуть прямиком в Индию».
Для читателей этого номера «Оракль» следующий рубеж был ясен: пригласить весь мир в Хэйт-Эшбери на Лето Любви.
Глава 25. СИГНАЛЫ ИЗ ВНУТРЕННЕГО КОСМОСА
Идея Лета Любви быстро распространилась среди хиппи, разошлась по всем синапсам группового сознания, сделав атмосферу в Хэйт-Эшбери даже еще более космической, чем обычно.
Предзнаменования… видения… Пятьдесят тысяч истинных братьев (и сестер, конечно), которые будут грокать друг друга в летние дни. А затем возвращаться домой, в какие-нибудь свои Ошкоши и Покипси и нести туда слово о новом восприятии мира. Вот он — следующий рубеж, первый со времен Эмерсона!
Снайдер полагал, что это потребует смены трех поколений, хиппи решили, что им удастся сделать это за три месяца.
Был организован специальный Совет Лета Любви — организационный комитет, чтобы обеспечить снабжение. Если учитывать, что предполагалось около пятидесяти тысяч молодых участников, то определенная организация была просто необходима.
Первая группа начала работать над структурой будущей Встречи племен, другая — решала проблемы временной работы («Хип джоб кооп») и свободной легальной юридической консультации («Хэло» — союз адвокатов Хэйт-Эшбери). На диггеров, возможно в силу их репутации, была возложена задача обеспечить еду и жилье. Они дали знать, что на все лето к их услугам будет бесплатная еда в одном из ресторанов и, может быть, если им улыбнется карма и переговоры закончатся успехом, то даже отель «Рено» на пятьсот мест, расположенный в сан-францисском районе трущоб. Кроме того, они разведывали брошенные городки на границе восточных пустынных районов Калифорнии. И им требовались «инструменты, пиломатериалы, толь и цемент» для обустройства фермы, которую они на днях арендовали в Сономе, на ранчо «Утренняя звезда», принадлежавшем Лу Готлибу.
Хиппи сталкивались с определенными проблемами, о которых тактично умалчивалось в классических вариантах голливудских фильмов об американской мечте. И первейшей проблемой были деньги. Единственными людьми в Хэйте, у кого хватало денег, были рок-музыканты, химики, производящие кислоту, и торговцы из ХИПа. И в то время как первые две категории исправно платили десятину (и кроме того, они же делали две священнейшие вещи в Хэйте — рок-музыку и ЛСД), третьи, торговцы из ХИПа, не торопились поддерживать «следующий рубеж». И так становилось не по себе, от того что они занимались коммерциализацией личностной революции, продавая модные четки и заплатанные джинсы по ценам Пятой Авеню, но теперь они уже ясно показали, что заражены культом денег. И диггеры начали кампанию за национализацию участвующих в ХИПе магазинов. В феврале они обрушились на них с градом упреков, призывая снизить цены и стать либо предприятиями с раздельной прибылью, либо бесприбыльными вообще. Но хозяев «Диких цветов» — магазина, продававшего изделия хиппи, нелегко было сбить с толку, и на следующий день на их витрине появилось объявление:
Дорогие диггеры!
Выручка магазина в месяц составляет 2000 долларов. Из них 1500 идет примерно сотне местных художников и ремесленников, продающих здесь свои работы.
Из оставшихся 500 долларов 250 уходит на аренду, коммунальные услуги и прочие издержки. По крайней мере, на 50 долларов из магазина крадут вещи. И наконец, на оставшиеся двести долларов мы с партнером и живем. То есть мы зарабатываем около 45 центов в час.
Почему мы пошли на это? Потому что любовь для нас важнее денег.
Но другие, особенно «Психоделический магазин», согласились с диггерами и объявили, что переходят на общественные начала — любой хиппи, который захочет вложить деньги, будет получать с этого свою долю. Теперь Телины искренне признали, что это именно тот, самый подходящий для хипповского капитализма путь.
Однако некоторые циники не могли удержаться и не отметить, что долги «Психоделического магазина» составляют около 6000 долларов — с тех пор как здесь открылся еще один центр продажи, они вынуждены были сократить часы работы, что в перспективе вело их к банкротству. И тем не менее их участие тепло приветствовалось. «Вместо того чтобы эксплуатировать общество хиппи, они, напротив, приносят ему пользу», — благодарно отзывался о них листок Информационной службы. Эти листки, вдохновителем идеи которых был бывший писатель-битник Честер Андерсон, были вроде еще одной газеты, появляясь в промежутке от одного выхода «Оракль» до другого.
Будьте благоразумны!»
Эти слова — «будьте благоразумны» — добавили в Хэйт новый элемент, своего рода «приспосабливайся, а не то», — когда ужесточившиеся условия личностной революции осознали рядовые хиппи, они утратили значительную толику отличавшей их прежде вежливой терпимости.
Возможно, одной из причин послужило то, что Хэйт-Эшбери рисковал в скором времени превратиться едва ли не в самый знаменитый перекресток в мире. Любой официальный журнал или газета посылали в Хэйт репортеров для написания стандартных статей вроде «Я побыл один день хиппи». Некоторым, как журналистам из «Кроникл», например, удавалось остаться нераскрытыми несколько недель, а репортер «Вашингтон пост» Николас фон Хоффман умудрялся внедряться в Хэйт аж три раза за лето. Но большинство просто надевали джинсы и разноцветные рубашки и болтались вокруг аптеки, пытаясь ненавязчиво (чтобы их не приняли за федеральных агентов), расспрашивать: «Почему ты носишь такие длинные волосы?» — «Потому что, по-моему, это красиво. А почему у тебя такая разноцветная одежда?» — «Потому что у меня есть чувство собственного достоинства. Скажи, ты никогда не задумывался, что писать «СТОП» на дорожном знаке — очень глупо? Тебе не кажется, что было бы намного лучше вместо этого рисовать на знаке Божье око? И тогда люди останавливались бы вглядеться в глаза Бога». И так далее, пока ты не спросишь, откуда он знает, на что похожи Божьи очи, а он подмигнет и обронит: «Потому что я видел их, беби».
Некоторые не могли устоять перед тем, чтобы не подойти к «цивилам». Те так нервничали, что достаточно было просто подарить им цветок и они уже в ужасе думали, что это какой-нибудь новый наркотик. Одним из величайших приколов-розыгрышей был Великий Банановый Заговор. Впервые об этом написали в «Барб» в марте 1967 года. Обнаружен новый психоделик, писали там, он общедоступен, так как основным ингредиентом является высушенная банановая кожура. Эффект, согласно источникам «Барб», сравним с опиумным, однако с некоторыми нюансами псилоцибина.
Диггеры «хоронят» деньги
Из «Барб» эта шутка с бананами разошлась по другим газетам, затем о ней заговорили по всему штату. Студенты пробовали курить высушенную кожуру и на всякий случай делали запасы, как в свое время с семенами вьюнка пурпурного. А вдруг в Америке запретят бананы? Или людям, чтобы купить их, понадобятся лицензии. Один конгрессмен из Нью-Джерси в шутку представил перед Конгрессом два новых акта: «Акт маркирования бананов 1967 года» и «Акт о разоблачении и составлении отчетов по иным странным фруктам 1967 года».
Но смешно было далеко не всем. Корпорации по продаже фруктов были не на шутку встревожены. Сиднея Коэна попросили выяснить, действительно ли бананы могут вызывать галлюцинации? ФДА подошел к этому вопросу со всей серьезностью. После долгого и тщательного исследования были объявлены результаты: бананы являются прекрасным источником калия и волокон, но определенно не из галлюциногенов.
Когда весть об этом дошли до хиппи, реакция была разной: от «очень смешно» до «уже не смешно». По саркастическому замечанию нового губернатора Калифорнии Рональда Рейгана, хиппи «одеваются, как Тарзан, волосы у них, как у Джейн, а пахнет от них, как от обезьяны Читы». В другой речи он назвал район Залива пристанищем зла, которое он намерен искоренить.
«Лук» («Look») описывал типичное жилье хиппи как «свалку грязных разбросанных вперемешку с наркотиками вещей. Запахи и антисанитария хуже, чем в сточной яме». В «Тайм» писали, что все-таки они «ведут значительно более добродетельную жизнь, чем большинство сограждан. И это несмотря на вопиющее неуважение к большинству принятых обществом правил и обычаев — хотя бы в том, что касается запрета на наркотики». Но другие в их разговорах об ускорении эволюции и создании нового Человека видели налет фашизма. Хиппи были «школой резерва для фашистов», потому что они представляли из себя не имеющую корней общность, возводившую отсутствие лидеров в принцип, — и [именно поэтому] любой беспринципный лидер мог воспользоваться этим и встать у них во главе». Конечно противоречие тут было налицо, но это утверждение наводило на мысли об одном вопросе, которого личностная революция не решала. До сих пор в Хэйте не было лидеров, потому что люди вроде Гинсберга, Кизи и Снайдера не соглашались играть эту роль. Время же настоящего испытания настанет, когда действительно найдутся лидеры, которые захотят встать во главе течения. Последуют ли за ними хиппи (чьи установки сильно расшатаны воздействием наркотиков) фанатичной толпой — или отвергнут?
Поэт Карл Шапиро писал в «Нэшн», что хиппи представляют из себя «идеальную культурную почву для фашизма. Битники были маргиналами, но у них было чувство общности. Их наркотиком была травка. Новому поколению не нужны ни политика, ни общность, ни поэзия. У них есть кислота».
Но как много у них кислоты, не знал никто. Спустя неделю после Встречи племен, в «Лос-Анджелес тайме» приблизительно подсчитали, что в Хэйте за неделю продается сотня тысяч доз, в основном — проживающим за городом и в других городах покупателям-оптовикам. Шеф ФДА Годдард, нажимая на Конгресс, чтобы пресечь нелегальное распространение кислоты, писал, что до сих пор полностью достоверной информации о размерах употребления ЛСД нет, но за год, с 1мая 1966 по 30 апреля 1967 года в руки Бюро контроля за злоупотреблениями наркотиками попало 1 миллион шестьсот тысяч доз, арестовано 94 человека и проведено 460 дополнительных расследований.
Чтобы обрисовать значение проблемы для страны, Годдард приводил следующий анекдотический пример: 31 марта на границе Юты колорадским дорожным патрулем был остановлен грузовик. Остановили его лишь потому, что он подходил под описание грузовика, который видели рядом с аптекой, ограбленной недавно в колорадском городке Крэйге. Обыскав кабину, полиция обнаружила пластиковый мешок с восьмьюстами миллиграммами ЛСД. В карманах у сидящих в кабине тоже нашлось несколько склянок с ЛСД и ДМТ. Но настоящее изумление их охватило, когда открыв задние двери грузовика, они заглянули внутрь: трейлер был заполнен химическим оборудованием.
Это была передвижная лаборатория по изготовлению ЛСД.
Тут уже над ЛСД собрались тучи. Специалисты на симпозиумах обсуждали, почему американская молодежь отвергает проверенные временем культурные установки родителей. Социолог Кеннет Кеннистон приписывал это «психологическому онемению». За жизнь в развитом индустриальном обществе, объяснял он, «приходится платить омертвением чувств». «Нашему опыту недостает живости, жизненности. Мы заперты в плену нашего личностного опыта». Хиппи же используют ЛСД «как химическую кувалду, чтобы разбить связывающие их оковы концепций и вырваться на волю», — писал он, и хотя сам факт этот в целом его печалил, он не поддерживал прямо, но признавал необходг мость исследований.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61