Журнал «Тайм» в своем театральном обзоре, посвятив этому зрелищу несколько строк, коротко резюмировал: «Религиозные трюки, таинственно жуткая потусторонняя музыка, сексуальные фантазии, но в целом все чересчур вычурно». Спектакль в «Виллидж» смотрел Эбби Хоффман, будущий основатель движения йиппи, а в те времена — нью-йоркский уличный политик марксистского направления. На него произвели сильное впечатление, как он выразился, «кармические способности Лири подавать товар лицом», но отнюдь не содержание мистерии. «Мы с Лири часто спорили, — позднее писал Хоффман. — Я убеждал его, что он создает группу блаженных, которым одна дорога — к самоуничтожению, а он в ответ только смеялся». Естественно, Хоффман пробовал ЛСД и, хотя он был не согласен с Тимом, что этот наркотик может покончить со всей несправедливостью на свете, был вынужден признать его ценность как средства сплотить людей: «Когда вы принимаете кислоту, это несколько отдаляет вас от тех, кто ее не принимает. Я и до сих пор не вполне доверяю людям, которые недостаточно открыты для того, чтобы испытать это переживание».
Роберт Антон Уилсон, тот самый репортер, что брал интервью у Тима в Миллбруке в его первые блаженные месяцы, посмотрев представление в Чикаго, был ошеломлен: «Это просто ужасно. Блестящий ученый стал второсортным мессией». Но потом Уилсон, который был тогда редактором «Плейбоя», позавтракал с Тимом и вынужден был изменить свое мнение: «Никогда еще он не был так полон жизни, счастлив, уверен в себе и не производил такого сильного впечатления. Чувство юмора у него проявлялось даже сильнее, чем прежде, и он нередко подшучивал над своей ролью гуру. Никто из нас не говорил об этом вслух, но и без слов было понятно, что во многом его нынешняя маска — это просто средство пропаганды той идеи, в которую он верил всей душой: широко и профессионально использовать ЛСД для перепрограммирования нервной системы с целью ускорить развитие интеллекта и расширить человеческое сознание, прежде чем мы успеем уничтожить себя самих и всю нашу планету».
По какому-то поводу Антон Уилсон в разговоре потревожил тень Вильгельма Рейха, некогда одного из самых блестящих учеников Фрейда и борца с предрассудками, окончившего свою жизнь в тюремной больнице штата Мэн после того, как навлек на себя гнев FDA. На Лири это сопоставление не произвело впечатления. «Ни на что, кроме массовой истерии и гонений, я и не рассчитываю, — сказал он Уилсону, — пока все, что я провозглашаю, не будет подтверждено и признано, пока это не станет затасканным трюизмом. Но к тому времени, надеюсь, я буду отстаивать какую-нибудь новую ересь и опять окажусь в пекле».
Пожалуй, самым суровым критиком «Смерти Разума» оказалась Дайана Триллинг, посетившая этот спектакль вместе с мужем Лайонелом. Репортер из «Нью-Йорк тайме», у которого был нюх на знаменитости, заметил их среди театральной публики и сравнил с «атеистами, посещающими религиозный обряд из социологического интереса… по [их] виду можно было заметить, что зрелище внушает им скуку и даже отвращение». Несмотря на это отвращение, ее отзыв об этом спектакле вполне достоин ее таланта; она подметила множество оттенков, которые другие упустили. В частности, она угадала под развязной манерой Лири чувство постоянной усталости. Это был «утомленный импресарио, утомленный учитель, утомленный Мессия»; он носил на себе «тусклые, но неизгладимые знаки роковой судьбы».
У Дайаны Триллинг было ощущение, что он уже не контролирует ход событий, несмотря на наигранно-оптимистические заявления о том, что «у него разработан целый план реформы». Лири-интеллектуалисчез, его сменилЛири-актер. «Когда он беретв руки микрофон, чувствуется, что этот микрофон — естественное продолжение его ослепленного страстью эго и что этот микрофон все более и более становится его опорой и поддержкой, его ролью, его незаменимым лекарством, его суррогатной личностью».
Но самые серьезные опасения у Дайаны Триллинг вызывало даже не обманчивое благозвучие монологов Лири — «они создают иллюзию связности, последовательности; кажется, что все это звучит достаточно разумно; но стоит только внимательно вслушаться, как смысл ускользает», — а качество последователей, которых он завлекал в свои сети:
Молодежь Жители Виллиджа, все из среднего класса, хорошие современные люди, у них такие лица, которым хочется верить, лица людей, способных, думается, стать интеллектуальными лидерами, если бы не то, что они сделали другой выбор, и выбор этот можно было прочитать в их глазах. Мы — все четверо — задавали друг другу один и тот же вопрос. Неужели действительно этот соблазн привлекает самых лучших, самых одаренных? Неужели на эту удочку попался цвет современной молодежи?
Тревожная мысль. Правда ли, что Лири снял сливки с молодого поколения? Не в этом ли была причина уверенности, с которой он предсказывал, что через десять лет все американское общество станет полностью психоделическим; и не поэтому ли он так бесцеремонно отмахивался от очевидных указаний на то, что прием ЛСД иногда влечет за собой расстройства психики? Чем была эта молодежь, так восхитившая Дайану Триллинг, в глазах доктора Лири? Может быть, просто пушечным мясом, заранее хладнокровно принесенным в жертву новым Провидцем, «яйцами, которые следовало разбить, чтобы он мог приготовить себе омлет?»
Такова была драматическая теория происходящего. Циничная же теория заключалась в том, что Лири создал Лигу с непосредственной целью быстро разжиться наличными на свои юридические расходы. И в этом была некоторая доля правды. Но кроме того, Лига была ловким ходом со стороны Лири в ответ на запрещение ЛСД. В 1964 году Верховный Суд Калифорнии подтвердил право верующих, принадлежащих к Церкви Американских Аборигенов, использовать пейотль в своих религиозных церемониях, установив тем самым некий шаткий прецедент и для других конфессий, основанных на психоделиках.
Но была ли Лига духовных открытий следующим рубежом? Хиппи так не думали. Когда в январе 1967 года этот спектакль наконец был показан на гастролях в Сан-Франциско, хиппи нашли его крайне скучным. Плыть по течению? Выключить разум? Как-то скучно и слабовато. Кизи хотя бы понимал, что нужно… взрываться! Тим Лири просто ищет себе очередной рекламы и популярности. Обычный мужик средних лет, не вписавшийся в рамки своего класса. Гарвардский профессор, употребляющий ЛСД, и ничего больше. И вообще, он только тормозит дело. (На деле же он стал сейчас жертвой той же маниакальной подозрительности, которая уже потопила Кизи и его идею Кислотного посвящения.) Личностная революция не нуждается ни в каких самозваных гуру, поучающих, что делать. Спасибо, доктор Лири, но мы как-нибудь справимся сами и выйдем на следующий рубеж самостоятельно.
И, как это ни удивительно, им это удалось. Хиппи назвали это «Встреча племен на первом общечеловеческом собрании друзей», и чем бы они это действо не считали, в первую очередь это было грандиозное гулянье. Ожидали, что явится три тысячи человек. В действительности на площадку в районе парка «Золотые Ворота», известную как поле для игры в поло, набилось более двухсот тысяч человек, из них всего тысяч пять — жители Большого Сан-Франциско. И кого там только не было! «Хиппи-по-выходным». Девчонки-фанатки в обтягивающих джинсах и мексиканских блузках. Радикалы из Беркли, по-видимому, несколько стеснявшиеся своих политически корректных рабочих рубашек и тяжелых башмаков. Было даже несколько настоящих битников, уже пожилых, с бонгами. Но большинство составляли хиппи, выглядевшие так, словно они разграбили реквизит дрянного летнего театра. Они разгуливали в серапах и бурнусах, викторианских юбках и узорчатых чулках телесного цвета; все были увешаны колокольчиками и цветами, маленькие мальчики потряхивали настурциями, заложенными за уши, и была даже одна седая бабушка, опиравшаяся на трость, к которой была прикреплена роза.
Элен Перри явилась на Встречу племен, украсив себя серебряным колокольчиком. Социолог средних лет, получившая известность своей книгой о жизни американского психиатра Хар-ри Стэка Салливана, Перри прожила в Хэйте несколько месяцев, изучая его своеобразные обычаи. Позднее, оглядываясь назад, она поняла, что именно в тот момент, на Встрече племен, она перестала быть посторонним наблюдателем и «полностью включилась в это новое общество, новую религию… Эти зрелища и звуки совершенно околдовали меня; я чувствовала себя словно во сне. Самый воздух, казалось, был пропитан таинственными силами, пьянил и дурманил. Собаки и дети носились повсюду в блаженном упоении, и тут я сделала одно любопытное наблюдение, которому и сейчас не нахожу объяснения: собаки не дрались, а дети не плакали».
Это был тот же Парад Любви, только многократно увенчанный, что и неудивительно — ведь Встречу племен, как и многое другое в Хэйте породило то же буйное веселье, охватившее хиппи после запрещения ЛСД. Аллен Коэн тоже присутствовал на этом сборище. Он стоял в толпе вместе с Майклом Бауэном, художником, который занимался охраной общественного порядка в составе своеобразной милиции, называемой «Психоделическая стража», и оба дивились количеству народа. «Скоро нам придется осадить кое-кого из этой толпы», — заметил Коэн. «Да, но в следующий раз, пари держу, народу будет в десять раз больше», — ответил Бауэн. Однако этому празднику следовало придумать название получше. Парад Любви не выражал всей сути. Они как раз ломали голову над этой проблемой, и тут появился Ричард Альперт. Как бы вы это назвали? — спросил у него Коэн.
Ежедневно в четыре часа дня диггеры раздавали еду голодным
И Альперт глубоко задумался, а затем сказал, что это встреча людей, собравшихся, чтобы побыть вместе. На что Бауэн ответил: «значит, Встреча племен».
Это было в начале октября. А в конце декабря Встреча племен приобрела такой размах, что ее ничто уже не могло остановить. И значение ее стало другим. Это была уже не просто «встреча людей, собравшихся, чтобы побыть вместе», но собрание союзных племен (своего рода индейское пау-вау), которое по замыслу должно было раз и навсегда объединить активистов, хиппи и всех, кто хотел присоединиться к обществу будущего. По крайней мере, именно эту цель провозглашало официальное приглашение на Встречу племен, опубликованное в печати. «Прошла пора темных слухов, сеющих страх и недоверие к расправляющему крылья американскому орлу, — говорилось в этом приглашении. — Оставьте страх за дверью и займите свое место в будущем. Если не верите — откройте глаза и смотрите».
Хотя впоследствии Встречам суждено было стать поводом для глубокомысленного обсуждения в прессе — в ход пошли сравнения со средневековым карнавалом и молодежными встречами гитлерюгенда, — на ту первую октябрьскую Встречу откликов было немного. Обозреватель «Игзэминер» (вероятно, раздосадованный, что ему пришлось работать в субботу, когда у людей выходной) вылил свое раздражение, окрестив Встречу «настоящим горячечным бредом». «Все ведущие первосвященники этой религии красовались в своих парадных нарядах перед толпой, пялившей на них глаза, — писал он. — В том числе они привлекли живейшее внимание присутствующих собак». Однако этот язвительный репортер «Игзэминера» по крайней мере оценил по достоинству новизну Встречи племен, чего нельзя сказать о его коллеге из «Кроникл». «ХИППИ СОРВАЛИСЬ С ЦЕПИ» — гласил заголовок этой газеты на следующее утро.
И что же делали эти «сорвавшиеся с цепи» хиппи? Они сидели и слушали, как читают стихи, они танцевали под музыку «grateful dead», они вытягивали шею, чтобы посмотреть на Тимоти Лири, они свистом выражали свое возмущение, когда кто-то, чтобы заставить замолчать ораторов, перерезал магистральный шнур от главного генератора электропитания, и они аплодировали, когда ток был восстановлен и конферансье, носивший оптимистическое имя Будда, объявил, что этот генератор теперь находится под охраной Ангелов Ада. Может быть, именно травка и ЛСД придали этому дню особый таинственный колорит, но на несколько часов все споры прекратились и все успокоились, даже активисты; несколько часов последователи Джерри Рубина, Аллена Гинсберга, Тимоти Лири, «Grateful Dead», Дика Грегори и даже местного дзэнского роши чувствовали себя заодно. Облаченные в мантию служители Оусли пробирались сквозь толпу, раздавая бумажные пакетики с кислотой, а в стороне, у палатки под вывеской «Спасательный пункт ЛСД», дежурила группа студентов из университета Сан-Франциско, готовая прийти на помощь каждому, кто страдает от «плохого прихода», и заботливо вывести его из кошмаров. Диггеры угощали собравшихся бутербродами с индейкой, а могучие Ангелы Ада мерно вышагивали через толпу, покачивая портативными радиопередатчиками, свисающими на цепочке с поясов, усеянных заклепками. Ангелы отвечали за безопасность праздника; на деле это означало главным образом, что они утешали испуганных детей, отбившихся от родителей. Какое зрелище: самые отпетые хулиганы из мотоциклетных банд, знаменитых по всему свободному миру, забавляют малышей. Сидят на земле, как профессиональные няньки из детского сада, а по всем громкоговорителям гремят такие объявления: «Маленькая кудрявая девочка по имени Мэри хочет видеть свою маму. Она находится здесь, рядом с трибуной, под присмотром Ангелов Ада».
Может быть, из-за того, что на каждое выступление было отведено всего только семь минут, никто особенно не злоупотреблял риторикой. Поэт по имени Роберт Бейкер сорвал аплодисменты, прочитав пародию на «Рождественскую ночь», где вместо Санта-Клауса в каждой строчке поминалась марихуана или ЛСД. Аллен Гинсберг внес свой вклад короткими стишками — «Мир в твоем сердце, Боже, Мир в этом парке тоже» — а Макклюр продекламировал длинное стихотворение, украшенное аллитерациями, где каждая строчка перекликалась с рефреном: «Это именно оно, и оно чудесно». И даже Тим Лири, вопреки опасениям, не стал предаваться профессорскому многословию и был краток. «Мы хотим вывести людей Запада из городов и возвратить их в племена и деревни», — сказал он, пробуя микрофон. А затем он сделал паузу, чтобы впитать в себя это зрелище, эти двести тысяч человеческих существ в наркотическом трансе. Представители вида Homo gestalt, люди «Острова», апостолы нового общества, авангард грядущего, может быть, действительно уже закодированного в генах, записанного в ДНК. Что можно им сказать такого, чего бы они сами интуитивно не постигли уже в первых проблесках психоделического озарения? Так что он отказался от приготовленной речи и после призыва к толпе («включиться, настроиться, выпадать») сел и остаток дня провел, играя в ладушки с маленькой девчушкой. В какой-то момент Гинсберг, не вполне доверявший атмосфере полной уверенности в будущем, исходившей от поля для поло, повернулся к Ферлингетти и прошептал: «Ачто, если мы все ошибаемся?».
Но тогда так не казалось. Напротив, господствовало ощущение, что они мчались на «гребне могучей и прекрасной волны», несшей их к желанной цели. Как выразился один из журналистов «Оракль», они чувствовали себя евангельскими зверями, неуклюже плетущимися к Вифлеему. «Через семь-восемь лет, — самонадеянно предрекал Ричард Альперт репортеру лос-анджелесской «Фри пресс», — психоделическое население США возрастет настолько, что сможет выбрать, кого захочет, на любой пост. Аллена Гинсберга? Безусловно. Аллен очень способный парень и выдающийся политик… вообразите только, как это будет выглядеть, если на высоком политическом посту окажется человек, разделяющий наше мировоззрение. Я хочу сказать, давайте представим себе на минуту, что Бобби Кеннеди обрел в полной мере расширенное сознание. Вы только подумайте, сколько он мог бы сделать, в его положении».
Гэри Снайдер и Алан Гинсберг на «Общечеловеческом Собрании Друзей»
Встреча племен, заражая всех своим увлечением, однако, ставила перед интеллектуалами трудную задачу. Если Встреча и есть следующий рубеж, то в чем был ее смысл?
Чтобы разрешить эту проблему, «Оракль» созвал совет старейшин — Тима Лири, Аллена Гинсберга, Гэри Снайдера, Алана Уоттса. Все они собрались на яхте Алана Уоттса в бухте Сосали-то. Вопрос, поставленный на обсуждение, состоял в том, должна ли контркультура «отпадать», как считал Лири, или «брать власть», как были убеждены Гинсберг и Снайдер. Гинсберг в особенности возлагал надежды на то, что удастся сблизить между собой хиппи и активистов. Он ссылался на опыт своего недавнего лекционного турне по Среднему Западу; студенты тамошних колледжей сбегались слушать его тысячами, и он почувствовал в них «исключительно богатый потенциал развития». Даже на Среднем Западе молодежь бурлила, была недовольна окружающей средой, рвалась к чему-то новому — к следующему рубежу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Роберт Антон Уилсон, тот самый репортер, что брал интервью у Тима в Миллбруке в его первые блаженные месяцы, посмотрев представление в Чикаго, был ошеломлен: «Это просто ужасно. Блестящий ученый стал второсортным мессией». Но потом Уилсон, который был тогда редактором «Плейбоя», позавтракал с Тимом и вынужден был изменить свое мнение: «Никогда еще он не был так полон жизни, счастлив, уверен в себе и не производил такого сильного впечатления. Чувство юмора у него проявлялось даже сильнее, чем прежде, и он нередко подшучивал над своей ролью гуру. Никто из нас не говорил об этом вслух, но и без слов было понятно, что во многом его нынешняя маска — это просто средство пропаганды той идеи, в которую он верил всей душой: широко и профессионально использовать ЛСД для перепрограммирования нервной системы с целью ускорить развитие интеллекта и расширить человеческое сознание, прежде чем мы успеем уничтожить себя самих и всю нашу планету».
По какому-то поводу Антон Уилсон в разговоре потревожил тень Вильгельма Рейха, некогда одного из самых блестящих учеников Фрейда и борца с предрассудками, окончившего свою жизнь в тюремной больнице штата Мэн после того, как навлек на себя гнев FDA. На Лири это сопоставление не произвело впечатления. «Ни на что, кроме массовой истерии и гонений, я и не рассчитываю, — сказал он Уилсону, — пока все, что я провозглашаю, не будет подтверждено и признано, пока это не станет затасканным трюизмом. Но к тому времени, надеюсь, я буду отстаивать какую-нибудь новую ересь и опять окажусь в пекле».
Пожалуй, самым суровым критиком «Смерти Разума» оказалась Дайана Триллинг, посетившая этот спектакль вместе с мужем Лайонелом. Репортер из «Нью-Йорк тайме», у которого был нюх на знаменитости, заметил их среди театральной публики и сравнил с «атеистами, посещающими религиозный обряд из социологического интереса… по [их] виду можно было заметить, что зрелище внушает им скуку и даже отвращение». Несмотря на это отвращение, ее отзыв об этом спектакле вполне достоин ее таланта; она подметила множество оттенков, которые другие упустили. В частности, она угадала под развязной манерой Лири чувство постоянной усталости. Это был «утомленный импресарио, утомленный учитель, утомленный Мессия»; он носил на себе «тусклые, но неизгладимые знаки роковой судьбы».
У Дайаны Триллинг было ощущение, что он уже не контролирует ход событий, несмотря на наигранно-оптимистические заявления о том, что «у него разработан целый план реформы». Лири-интеллектуалисчез, его сменилЛири-актер. «Когда он беретв руки микрофон, чувствуется, что этот микрофон — естественное продолжение его ослепленного страстью эго и что этот микрофон все более и более становится его опорой и поддержкой, его ролью, его незаменимым лекарством, его суррогатной личностью».
Но самые серьезные опасения у Дайаны Триллинг вызывало даже не обманчивое благозвучие монологов Лири — «они создают иллюзию связности, последовательности; кажется, что все это звучит достаточно разумно; но стоит только внимательно вслушаться, как смысл ускользает», — а качество последователей, которых он завлекал в свои сети:
Молодежь Жители Виллиджа, все из среднего класса, хорошие современные люди, у них такие лица, которым хочется верить, лица людей, способных, думается, стать интеллектуальными лидерами, если бы не то, что они сделали другой выбор, и выбор этот можно было прочитать в их глазах. Мы — все четверо — задавали друг другу один и тот же вопрос. Неужели действительно этот соблазн привлекает самых лучших, самых одаренных? Неужели на эту удочку попался цвет современной молодежи?
Тревожная мысль. Правда ли, что Лири снял сливки с молодого поколения? Не в этом ли была причина уверенности, с которой он предсказывал, что через десять лет все американское общество станет полностью психоделическим; и не поэтому ли он так бесцеремонно отмахивался от очевидных указаний на то, что прием ЛСД иногда влечет за собой расстройства психики? Чем была эта молодежь, так восхитившая Дайану Триллинг, в глазах доктора Лири? Может быть, просто пушечным мясом, заранее хладнокровно принесенным в жертву новым Провидцем, «яйцами, которые следовало разбить, чтобы он мог приготовить себе омлет?»
Такова была драматическая теория происходящего. Циничная же теория заключалась в том, что Лири создал Лигу с непосредственной целью быстро разжиться наличными на свои юридические расходы. И в этом была некоторая доля правды. Но кроме того, Лига была ловким ходом со стороны Лири в ответ на запрещение ЛСД. В 1964 году Верховный Суд Калифорнии подтвердил право верующих, принадлежащих к Церкви Американских Аборигенов, использовать пейотль в своих религиозных церемониях, установив тем самым некий шаткий прецедент и для других конфессий, основанных на психоделиках.
Но была ли Лига духовных открытий следующим рубежом? Хиппи так не думали. Когда в январе 1967 года этот спектакль наконец был показан на гастролях в Сан-Франциско, хиппи нашли его крайне скучным. Плыть по течению? Выключить разум? Как-то скучно и слабовато. Кизи хотя бы понимал, что нужно… взрываться! Тим Лири просто ищет себе очередной рекламы и популярности. Обычный мужик средних лет, не вписавшийся в рамки своего класса. Гарвардский профессор, употребляющий ЛСД, и ничего больше. И вообще, он только тормозит дело. (На деле же он стал сейчас жертвой той же маниакальной подозрительности, которая уже потопила Кизи и его идею Кислотного посвящения.) Личностная революция не нуждается ни в каких самозваных гуру, поучающих, что делать. Спасибо, доктор Лири, но мы как-нибудь справимся сами и выйдем на следующий рубеж самостоятельно.
И, как это ни удивительно, им это удалось. Хиппи назвали это «Встреча племен на первом общечеловеческом собрании друзей», и чем бы они это действо не считали, в первую очередь это было грандиозное гулянье. Ожидали, что явится три тысячи человек. В действительности на площадку в районе парка «Золотые Ворота», известную как поле для игры в поло, набилось более двухсот тысяч человек, из них всего тысяч пять — жители Большого Сан-Франциско. И кого там только не было! «Хиппи-по-выходным». Девчонки-фанатки в обтягивающих джинсах и мексиканских блузках. Радикалы из Беркли, по-видимому, несколько стеснявшиеся своих политически корректных рабочих рубашек и тяжелых башмаков. Было даже несколько настоящих битников, уже пожилых, с бонгами. Но большинство составляли хиппи, выглядевшие так, словно они разграбили реквизит дрянного летнего театра. Они разгуливали в серапах и бурнусах, викторианских юбках и узорчатых чулках телесного цвета; все были увешаны колокольчиками и цветами, маленькие мальчики потряхивали настурциями, заложенными за уши, и была даже одна седая бабушка, опиравшаяся на трость, к которой была прикреплена роза.
Элен Перри явилась на Встречу племен, украсив себя серебряным колокольчиком. Социолог средних лет, получившая известность своей книгой о жизни американского психиатра Хар-ри Стэка Салливана, Перри прожила в Хэйте несколько месяцев, изучая его своеобразные обычаи. Позднее, оглядываясь назад, она поняла, что именно в тот момент, на Встрече племен, она перестала быть посторонним наблюдателем и «полностью включилась в это новое общество, новую религию… Эти зрелища и звуки совершенно околдовали меня; я чувствовала себя словно во сне. Самый воздух, казалось, был пропитан таинственными силами, пьянил и дурманил. Собаки и дети носились повсюду в блаженном упоении, и тут я сделала одно любопытное наблюдение, которому и сейчас не нахожу объяснения: собаки не дрались, а дети не плакали».
Это был тот же Парад Любви, только многократно увенчанный, что и неудивительно — ведь Встречу племен, как и многое другое в Хэйте породило то же буйное веселье, охватившее хиппи после запрещения ЛСД. Аллен Коэн тоже присутствовал на этом сборище. Он стоял в толпе вместе с Майклом Бауэном, художником, который занимался охраной общественного порядка в составе своеобразной милиции, называемой «Психоделическая стража», и оба дивились количеству народа. «Скоро нам придется осадить кое-кого из этой толпы», — заметил Коэн. «Да, но в следующий раз, пари держу, народу будет в десять раз больше», — ответил Бауэн. Однако этому празднику следовало придумать название получше. Парад Любви не выражал всей сути. Они как раз ломали голову над этой проблемой, и тут появился Ричард Альперт. Как бы вы это назвали? — спросил у него Коэн.
Ежедневно в четыре часа дня диггеры раздавали еду голодным
И Альперт глубоко задумался, а затем сказал, что это встреча людей, собравшихся, чтобы побыть вместе. На что Бауэн ответил: «значит, Встреча племен».
Это было в начале октября. А в конце декабря Встреча племен приобрела такой размах, что ее ничто уже не могло остановить. И значение ее стало другим. Это была уже не просто «встреча людей, собравшихся, чтобы побыть вместе», но собрание союзных племен (своего рода индейское пау-вау), которое по замыслу должно было раз и навсегда объединить активистов, хиппи и всех, кто хотел присоединиться к обществу будущего. По крайней мере, именно эту цель провозглашало официальное приглашение на Встречу племен, опубликованное в печати. «Прошла пора темных слухов, сеющих страх и недоверие к расправляющему крылья американскому орлу, — говорилось в этом приглашении. — Оставьте страх за дверью и займите свое место в будущем. Если не верите — откройте глаза и смотрите».
Хотя впоследствии Встречам суждено было стать поводом для глубокомысленного обсуждения в прессе — в ход пошли сравнения со средневековым карнавалом и молодежными встречами гитлерюгенда, — на ту первую октябрьскую Встречу откликов было немного. Обозреватель «Игзэминер» (вероятно, раздосадованный, что ему пришлось работать в субботу, когда у людей выходной) вылил свое раздражение, окрестив Встречу «настоящим горячечным бредом». «Все ведущие первосвященники этой религии красовались в своих парадных нарядах перед толпой, пялившей на них глаза, — писал он. — В том числе они привлекли живейшее внимание присутствующих собак». Однако этот язвительный репортер «Игзэминера» по крайней мере оценил по достоинству новизну Встречи племен, чего нельзя сказать о его коллеге из «Кроникл». «ХИППИ СОРВАЛИСЬ С ЦЕПИ» — гласил заголовок этой газеты на следующее утро.
И что же делали эти «сорвавшиеся с цепи» хиппи? Они сидели и слушали, как читают стихи, они танцевали под музыку «grateful dead», они вытягивали шею, чтобы посмотреть на Тимоти Лири, они свистом выражали свое возмущение, когда кто-то, чтобы заставить замолчать ораторов, перерезал магистральный шнур от главного генератора электропитания, и они аплодировали, когда ток был восстановлен и конферансье, носивший оптимистическое имя Будда, объявил, что этот генератор теперь находится под охраной Ангелов Ада. Может быть, именно травка и ЛСД придали этому дню особый таинственный колорит, но на несколько часов все споры прекратились и все успокоились, даже активисты; несколько часов последователи Джерри Рубина, Аллена Гинсберга, Тимоти Лири, «Grateful Dead», Дика Грегори и даже местного дзэнского роши чувствовали себя заодно. Облаченные в мантию служители Оусли пробирались сквозь толпу, раздавая бумажные пакетики с кислотой, а в стороне, у палатки под вывеской «Спасательный пункт ЛСД», дежурила группа студентов из университета Сан-Франциско, готовая прийти на помощь каждому, кто страдает от «плохого прихода», и заботливо вывести его из кошмаров. Диггеры угощали собравшихся бутербродами с индейкой, а могучие Ангелы Ада мерно вышагивали через толпу, покачивая портативными радиопередатчиками, свисающими на цепочке с поясов, усеянных заклепками. Ангелы отвечали за безопасность праздника; на деле это означало главным образом, что они утешали испуганных детей, отбившихся от родителей. Какое зрелище: самые отпетые хулиганы из мотоциклетных банд, знаменитых по всему свободному миру, забавляют малышей. Сидят на земле, как профессиональные няньки из детского сада, а по всем громкоговорителям гремят такие объявления: «Маленькая кудрявая девочка по имени Мэри хочет видеть свою маму. Она находится здесь, рядом с трибуной, под присмотром Ангелов Ада».
Может быть, из-за того, что на каждое выступление было отведено всего только семь минут, никто особенно не злоупотреблял риторикой. Поэт по имени Роберт Бейкер сорвал аплодисменты, прочитав пародию на «Рождественскую ночь», где вместо Санта-Клауса в каждой строчке поминалась марихуана или ЛСД. Аллен Гинсберг внес свой вклад короткими стишками — «Мир в твоем сердце, Боже, Мир в этом парке тоже» — а Макклюр продекламировал длинное стихотворение, украшенное аллитерациями, где каждая строчка перекликалась с рефреном: «Это именно оно, и оно чудесно». И даже Тим Лири, вопреки опасениям, не стал предаваться профессорскому многословию и был краток. «Мы хотим вывести людей Запада из городов и возвратить их в племена и деревни», — сказал он, пробуя микрофон. А затем он сделал паузу, чтобы впитать в себя это зрелище, эти двести тысяч человеческих существ в наркотическом трансе. Представители вида Homo gestalt, люди «Острова», апостолы нового общества, авангард грядущего, может быть, действительно уже закодированного в генах, записанного в ДНК. Что можно им сказать такого, чего бы они сами интуитивно не постигли уже в первых проблесках психоделического озарения? Так что он отказался от приготовленной речи и после призыва к толпе («включиться, настроиться, выпадать») сел и остаток дня провел, играя в ладушки с маленькой девчушкой. В какой-то момент Гинсберг, не вполне доверявший атмосфере полной уверенности в будущем, исходившей от поля для поло, повернулся к Ферлингетти и прошептал: «Ачто, если мы все ошибаемся?».
Но тогда так не казалось. Напротив, господствовало ощущение, что они мчались на «гребне могучей и прекрасной волны», несшей их к желанной цели. Как выразился один из журналистов «Оракль», они чувствовали себя евангельскими зверями, неуклюже плетущимися к Вифлеему. «Через семь-восемь лет, — самонадеянно предрекал Ричард Альперт репортеру лос-анджелесской «Фри пресс», — психоделическое население США возрастет настолько, что сможет выбрать, кого захочет, на любой пост. Аллена Гинсберга? Безусловно. Аллен очень способный парень и выдающийся политик… вообразите только, как это будет выглядеть, если на высоком политическом посту окажется человек, разделяющий наше мировоззрение. Я хочу сказать, давайте представим себе на минуту, что Бобби Кеннеди обрел в полной мере расширенное сознание. Вы только подумайте, сколько он мог бы сделать, в его положении».
Гэри Снайдер и Алан Гинсберг на «Общечеловеческом Собрании Друзей»
Встреча племен, заражая всех своим увлечением, однако, ставила перед интеллектуалами трудную задачу. Если Встреча и есть следующий рубеж, то в чем был ее смысл?
Чтобы разрешить эту проблему, «Оракль» созвал совет старейшин — Тима Лири, Аллена Гинсберга, Гэри Снайдера, Алана Уоттса. Все они собрались на яхте Алана Уоттса в бухте Сосали-то. Вопрос, поставленный на обсуждение, состоял в том, должна ли контркультура «отпадать», как считал Лири, или «брать власть», как были убеждены Гинсберг и Снайдер. Гинсберг в особенности возлагал надежды на то, что удастся сблизить между собой хиппи и активистов. Он ссылался на опыт своего недавнего лекционного турне по Среднему Западу; студенты тамошних колледжей сбегались слушать его тысячами, и он почувствовал в них «исключительно богатый потенциал развития». Даже на Среднем Западе молодежь бурлила, была недовольна окружающей средой, рвалась к чему-то новому — к следующему рубежу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61