В развитие давешнего диагноза Сорокин не отрицал и другие, одинаково действенные средства вырваться из навязчивого и чем-то пленительного сна, для чего полезно будто бы чуточку замарать подлежащее забвенью. По его наблюденьям, например, вдовы легче примиряются с утратой супруга, узнав на похоронах про его прижизненные любовные эскапады.
Они согласились для начала, что утвердившаяся меж ними борьба за первенство не меньше вредит им обоим, чем распря на необитаемом острове, каким в конце концов является для них весь мир. Решено было также продолжить консультации для пользы дела за чашкой кофе и при условии, что все необходимое вплоть до воды будут привозить сюда с собою. Очередная встреча сама собою наметилась на следующей неделе, вечерком по открытии столичного кинофестиваля прогрессивных фильмов, но уже в верхнем этаже загородного дома Юлии, подальше от мистических подвалов, неизменно омрачающих радости бытия... потому хотя бы, что все должно оплачиваться на свете: если не трудом вначале, то страданием впоследствии.
За всю дорогу домой не было сказано почти ни слова. Лишь с приближеньем к городу Юлия решилась справиться о теме затянувшегося сорокинского молчанья.
– О чем?.. – вздрогнул режиссер Сорокин. – Нет, вовсе не секрет, я скажу о чем. Все понял и взвесил, кроме одного. Поленья в камине пылали еще до нашего прибытия на место, причем вполне добросовестно сгорали на моих глазах... И не могу усвоить, когда и как по логике чуда должна происходить очередная его заправка дровами?

Глава X

Итак, хлопотами престарелого попа Тимофея при содействии верующих из местных властей дело с переездом Лоскутовых на новое уединенное местожительство понемножку налаживалось. Проведенный лично о.Матвеем с помощью кое-кого из жителей, будущих прихожан, осмотр запущенного амбарного строения подтвердил вполне удовлетворительную, после обязательной смены нижнего венца и утепления полос, пригодность его для проживания лишенцев. А кабы посчастливилось в придачу определить Егора куда-либо в ремесленно-приютское общежитие – как порвавшего с семьею отрока, не пожелавшего поддаться тлетворному дыханию религии, то и Дуне удалось бы выкроить девичью каморочку чуть тесней прежней светелки, и, если даст Господь, даже с окошком... Старикам же на краю могилы, в их социальном ничтожестве вообще не полагалось привередничать. Кстати, добровольное самоизгнание из русской столицы в тот издавна применявшийся для ссылки нелюдимый край вряд ли встретило бы какие-либо административные препоны. Главной же удачей следовало считать, что при повсеместной нехватке рабочей силы ухитрились нанять налево бригаду с воздвигаемого поблизости лесопильного завода, правда – на условиях половинной оплаты вперед.
– Скоро уж, потерпи, моя старушка! – в вагоне на обратном пути, под стук колес дорожных, бессонно шептал о.Матвей на ушко своей супруге. – Вот переберемся на новоселье, курочек заведешь, хорошо. Куре особых кормов не надо, опять же не корова; не отберут. Егор и нынче пробьет себе дорогу, а завтра-то и сам перекусит в полной амуниции кого хошь. А как любушка наша выскочит за Никанора своего, тут и нам нечего станет задерживаться. Будем с тобой как знатные бояры лежать-полеживать в просторной сибирской землице – без печали, без ревматизма и воздыхания, полеживать да и наши сны смотреть.
Сразу по возвращении домой стала очевидна своевременность ознакомительной поездки в Тимофеевы Палестины. Опять в Старо-Федосеево зачастили молодые люди с геодезическими треногами, промерили кладбище вдоль и поперек, без спросу близ храма свалили несколько старых берез и прочее, где мешало, как если бы оставались там одни мертвые, включая живых. Неподкупная строгость читалась у них в лицах, обязательная для особ, приводящих приговор в исполнение. Лишь одна, такая миловидная, видать, после соленой рыбы, постучалась к Прасковье Андреевне воды испить, дважды предварительно справившись – не колодезная ли... Чем грозней шумело за стеной обители разыгравшееся к ночи море житейское с угрозой смыть в пучину же и лоскутовское гнездо, тем своевременней представлялось чудесное вмешательство провидения , в самый канун волны ниспосылающего почти утопающему семейству утлый челн в образе спасительного зауральского свояка.
Очередные две недели прожили на походном режиме, при упакованных узлах да ящиках, в ожидании условленного сигнала о готовности жилья для заселения. Выезд должен был состояться безотлагательно, пока амбарную новостройку под предлогом ее бесплановости в государственном масштабе не отобрал на свою надобность сельсовет. Однако только вначале третьей поступило наконец долгожданное извещеньице не в желательном, однако, смысле, а всего лишь о ночном несчастии, дотла пожравшем лоскутовскую хоромину после состоявшейся там выпивки строителей по случаю получки и завершения работ. В подробностях было описано, как плясали на ветру горемычные пламена среди объятой сном округи, а тушить их было некому, и как сам он, дремучий поп Тимофей, трижды бегал с бадейкой к колодцу, пока не привял от сердечного приступа. Первое время затем, кроме младшего Лоскутова, никто не занимался ничем, потому что все валилось из рук: печки не затапливали. Зато и не спал никто в домике со ставнями, погруженном в молчаливое уныние, а только сновали встречь друг другу наподобие бесшумных теней, глаз не сводя с далеких и уже родных головешек. Теперь, пользуясь правом рабочего состояния и с целью на месте застать главного по сносам и выселеньям, отец с сыном Шамины отправлялись в разведку, также закинуть словцо насчет какого ни есть зимнего пристанища для членов лоскутовского семейства, которые в полном составе, исключая одного Егора, выжидали их дотемна на крыльце и с каким-то самоубийственным любопытством даже торопили судьбу в образе лязгающих машин, которые вот-вот через бреши в кладбищенской ограде ворвутся отовсюду в приговоренную обитель: поскорей бы! Видно, есть своя какая-то темная сласть в созерцании родного разоряемого гнезда. Странная прозрачность наступала вокруг, день нынешний уже не застилал послезавтрашнего, а проглядывалось на тысячу лет вперед и все там было насквозь одинаковое. Выяснялось, в частности, что наблюдаемое в людях недовольство жизнью происходит от чрезмерного долгожительства, а кабы пожестче да поубавить ее в обрез на простейшие земные предначертания, как она дается мотылькам, то и не оставалось бы ни сил, ни сроку на томление духа, излишние мысли и порождаемое ими взаимоненавистничество. И пока остальные Лоскутовы готовились к приятию любой судьбы, один Егор не утрачивал воли быть .
С ожесточеньем напропалую, с каким отбиваются от всхлынувшей воды, изобретал он вполне напрасные, потому что запоздалые, один другого фантастичней, планы спасенья, которые часом позже стыдился открыть даже сестре. По ночам в фамильном сортире на задворках, при свече и с фанеркой на коленях, весь в непрощаемых слезах и карандашом все писал куда-то нескончаемые посланья, неизменно сжигаемые поутру. Одновременно украдкой от домашних было им предпринято одно генеральное обследованье, заслуживавшее печальнейшего диагноза, если только возможно в его возрасте нормальное безумие. Чуть сумерки, с деревянным молотком на длинной рукоятке отправляется он выстукивать метр за метром доступную ему, даже на колокольне, площадь старо-федосеевских стен – в расчете на какой-то искусно заштукатуренный тайничок. При ранней практичности отрока, осуществлявшего свой розыск с дерзкой, почти грабительской небрежностью, независимо от изображения на поверхности, меньше всего, пожалуй, руководился он корыстным побужденьем не оставить чего-либо ценного по уходе... но стоило бы подумать до осужденья, не полагается ли безвинно лишаемым крова, отчизны и доли в наследстве предков сверх глотка воздуха и комендантской пули вдогонку горбушка хлеба и горсть отеческой казны на обзаведенье? И с одной стороны пытливый паренек понимал, что еще до него все там обшарено куда более опытными лицами, но с другой-то – где-то здесь должна была таиться древняя, до такой степени заветная, что лишь во храме сохраняемая и, в толкованье материалистического века, непременно вещная вещь, тысячелетие подряд вдохновлявшая прадедов, чтобы оказаться вдруг под пятою возлюбленных потомков. На худой конец могла она обернуться лишь наивным талисманом вроде самородного каменного креста, а то и берестяным лоскутом с детскими каракулями на угасшем языке, но в ней-то и заключалась разгадка мощной исторической поступи этой страны, столь спорная для светлейших умов России. Отсюда и вытекала подсознательная потребность отрока – добыть ее, в руке подержать, гвоздем поскоблить или актом более действенного кощунства самостоятельно проверить на святость – в рассужденье задач послезавтрашнего дня. Направленье описанного поиска наглядно сближало Егора с отступничеством старшего брата, пытавшегося с противоположного края заглянуть в ту же национальную шкатулку... Не отвергается, впрочем, что, по расслабленности родителей чувствуя на себе обязанности старшинства, торопился Егор исторгнуть из обреченных на щебенку бесчувственных камней некую денежку в дорогу, на временное пропитание.
Меж тем желтые пряди осени там и сям украсили кладбищенские кущи – все не поступало приказания о срочном выезде. Близость стужи, а пуще крепнущая надежда на отсрочку, на служебную халатность, на Божье вразумление понемножку возвращали старофедосеевцев к совсем было прерванной жизни. Снова вывесили на воротах символическое, в картинках, уведомленье для окрестных жителей о починке всякой обиходной утвари, так что с возобновлением учебных занятий включилась в зимний сезон и универсальная лоскутовская артель. Ликовали как по случаю амнистии, когда фининспектор Гаврилов принес в починку кое-какую детскую обувку... правда, от предложенного чая отказался наотрез, зато милостиво, хотя и стоя, обласкал воспрянувших духом стариков солидной беседой о замечаемых в здешнем климате нарушениях. По его уходе веселей стало удалять отовсюду следы упадка. Латали обветшалую кровлю, доставали из дымохода застрявший кирпич, пилили на дровишки истинно Божий дар, сваленные геодезистами березы... Тут, при всеобщей уборке, Прасковья Андреевна и обнаружила на полу под канапе подозрительное напыление из древесной трухи, а призванные на консилиум Егор с Никанором сразу установили в исподней части диванчика засилье грызущих насекомых; плачевное состояние любимого предмета указывало на своевременность поднятой тревоги. Здесь канапе навело о.Матвея на поучительный афоризм, что вот также, пока не рухнут наземь, властелины вселенной зачастую не догадываются о кипучей инородной жизни, происходящей в ножках ихних тронов. В тот же вечер попозже, уединясь в пустующей аблаевской половине, чтобы ядовитым «воспареньем» не отравлять сон домашних, о.Матвей при керосиновой лампешке занялся ремонтом любимой исторической реликвии. Опрокинув канапе на ящиках ножками вверх, он под симпатичную музыку разгулявшейся осенней бури за окном приступил к намеченному делу.
По невозможности иными средствами изгнать мебельного жука наружу батюшка решил ввести в поры разрушенной древесины какой-либо быстро-твердеющий состав и таким образом одновременно с ее закрепленьем предотвратить распространение заразы на смежные территории – мастеровая смекалка подсказывала применить для данной цели горячий столярный клей. Несколькими широкими, взад-вперед, мазками он покрыл источенные поверхности, кое-где тыча кистью встречь, чтобы жгучая жижа лучше поступала в лабиринт внутренних переходов, не оставляя лазеек для спасения. Хотя никакой паники не замечалось в щелях, в воображении сами собой представали несчастные Помпея и Геркуланум, тоже погребаемые под лавой из смежной огнедышащей горы. Порывистый дождик так уютно шумел по кровле, а ветер кружил опадающую за ставнями листву, что невольно приходили на ум вдохновительные мысли, в частности одно, довольно витиеватой конструкции недоумение – почему безвинно истребляемая живность, пусть даже произволением неба пасущаяся на теле человека, не терзает впоследствии совесть своих мучителей, подобно тому как известных деятелей, по слухам, посещают в полночный час загробные тени убиенных ими в глухих местностях под вой запускаемых моторов? При всей разности жертв в обоих случаях наличествует отнятие жизни, которое не является ли самовольной нашей попыткой подправить свыше установленный порядок, но тут священника успокоило равновесное же уподобление людей божественным перстам верховного творца, правомочного разрушать созидаемое ими ради дальнейшего совершенства. А потужив о подлой гибкости ума, готового извинить любое преступление, о.Матвей счел за благо подпустить в норки обреченных какого-нибудь особо крепкого, невоспламенительного растворцу, чтобы, сокращая муки обреченных, тем самым ускорить успех мероприятия.
Твердо помнилось, при последней уборке попадалась ему на глаза пузатая такая, из-под духов склянка нашатырного спирта, применявшегося в доме для нюханья в случае особых эпохальных происшествий. Домашняя аптечка с прочей обиходной химией помещалась в шкафчике за дверью, буквально рукой подать. Почему-то при собственном монтере так и не удосужились хоть времянку в сени прокинуть на длинном шнуре, но и лампешку из пожарных соображений тоже незачем было ради минутки туда тащить. Поневоле приходилось, впотьмах и на ощупь отбирая пузырьки, с каждым в отдельности соваться для опознанья в тусклую полоску света, сочившегося от Аблаевых из дверной щели. Согласно позднейшим Матвеевым показаниям приблизительно на пятом по счету – с окружной дороги донесся гудок позднего поезда, чей унылый зов ночной нередко будит в нас странные воспоминанья. Из-за непогоды он прозвучал глуше обычного, – тем непонятней, почему склянка выскользнула из дрогнувшей Матвеевой руки. Сразу опустясь на пол, самозабвенно шарил он впотьмах закатившуюся склянку, но уже знал в ту минуту, что не один находится здесь, в чем и убедился, набравшись смелости оглянуться. Только и было освещенья в сенях, что отраженье от фартука, позаимствованного о.Матвеем у жены, однако – вполне достаточное различить недвижную фигуру за спиной у себя, в углу.
Мелькнула шальная догадка – «вот и за мной притопали!» – но в такие дела не посылают в одиночку, без оружия к тому же, а значит, заодно отпадала и версия вора. Тогда лишь один человек на свете имел право на такое позднее вторженье.
– Уж не ты ли навестить нас собрался, Вадимушка? – наугад снизу вверх и весь облившись испариной осведомился Матвей, но тот даже не шевельнулся, может быть – добрый признак! – робея отца.
В таком случае не старику, а ему, блудному сыну, полагалось бы стоять сейчас на коленях перед ним, произнося всякие жалкие слова. Однако неведомый гость ночной молчал, закрыв вглухую лицо руками, – только испытующий глазок жутко присматривал сверху вниз за стариком, как раскорякой тормошится тот перед ним, не в силах подняться с полу. Значит, видал, тогда почему не отвечал? Возможно, что не мог враз собраться с мыслями после всего случившегося, потому что самое возвращение его означало капитуляцию. Однако как бы то ни было, уже пора было им обняться на радостях, но, похоже, батюшке хотелось поотсрочить объятия, пока полностью не вместится в разум совершившееся чудо. Вдобавок как-то погано ослабел, обмяк весь от одной мысли, что вот, всесильный корифей нашего времени честно выполняет брошенное однажды обещанье. Подумать страшно было, какие связи и канцелярии пущены были в ход, чтобы где-то исторгнуть для заключенного столь неслыханную в тогдашней практике протекцию, как отпуск на побывку домой... Не менее жутко было священнику принять слишком уж щедрый дар из когтистых, тем более коварных, что дружественных лап. Когда же состоялось наконец, и о.Матвей отвел от Вадимова лица спазматически прижатые ладони, такая дальняя печаль сквозь застылую слезу читалась в его затуманенном взоре, что враз забылась глупая предосторожность.
Припав друг к дружке, они молча постояли немножко, пока не дошло до старика, что гость насквозь мокрый с дороги, потому что трамваев уже не было, меж тем как полгорода отдаляло вокзал от старо-федосеевского погоста и холодная дождливая осень внахлест бушевала на дворе. Ряд убедительнейших подробностей, вроде угадываемой сквозь одежду дрожи в плече или натекшей лужицы на полу, возместили о.Матвею отсутствие других, недостающих для полноты впечатления. Стало очевидно, коли сразу горячим чайком не отпоить, в сухое не переодеться, то меньше чем на месяц свалится в простуде, а просрочка с возвращением назад еще более может ухудшить судьбу узника, обманувшего доверие начальства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84