Было бы нежелательно, да и бессмысленно
излагать здесь все наши заключения; но замечу, что, по нашему убеждению,
ключ лежал в некоторых наиболее отвратительных обрядах из первобытных тайных
верований людей. Для нас было также ясно, что между скрывающимися созданиями
"оттуда" и определенными представителями человеческого рода существовали
древние и весьма прочные связи. Насколько разветвленными были эти связи и в
какой степени их состояние в наши дни соотносилось с их состоянием в
древности, мы не догадывались; в лучшем случае здесь было поле для
неограниченных спекуляций. По всей видимости, между человеком и безымянной
бесконечностью имелись чудовищные узы с незапамятных времен. Те
кощунственные действа, которые происходили на Земле, скорее всего пришли с
темной планеты Йюггот, на краю Солнечной системы; однако сама она
представляла собой, вероятно, всего лишь излюбленный аванпост какой-то
наводящей страх межзвездной расы, за пределами эйнштейновского
пространственно-временного континуума или величайшего известного Космоса.
Между тем мы продолжали обсуждать черный камень и способы доставки его
в Эркхем - Эйкели считал нецелесообразным мой приезд к нему, на место
страшных исследований. По тем или иным причинам он также боялся доверить
перевозку камня какой-либо из привычных транспортных магистралей. Его идея
сводилась к тому, чтобы доставить камень через сельскую местность в
Беллоуз-Фоллз, затем отправить его через Киин, Уинчендон и Фичбург, хотя это
и потребовало бы от него поездки в порядке сопровождения по довольно
пустынным, пролегающим среди холмов дорогам, часто пересекаемым лесами, что
было куда менее удобным, чем поездка по главной магистрали на Бреттлборо. Он
сообщил, что когда посылал мне запись фонографа, то заметил возле офиса
человека, чьи действия и внешний вид не внушили ему доверия. Человек этот
как-то слишком нарочито стремился разговориться с клерками и сел именно на
тот поезд, которым была отправлена запись. Эйкели признался, что не был
спокоен за судьбу посылки до тех пор, пока не получил от меня уведомления о
ее благополучном прибытии.
Примерно в это же время - то есть во вторую неделю июля - затерялось
еще одно мое письмо, о чем я узнал из тревожного сообщения Эйкели. После
этого он попросил меня больше не писать ему в Тауншенд, а отсылать всю
корреспонденцию на Главный почтамт в Бреттлборо, куда он будет часто
наезжать в своей машине или поездом. Я почувствовал, что его тревога все
время возрастает, ибо он очень подробно сообщал мне об усилившемся лае собак
в безлунные ночи, а также о свежих отпечатках когтей, порой обнаруживаемых
им по утрам на дороге и на своем заднем дворе. Как-то раз он рассказал о
настоящем скопище отпечатков, выстроившихся в линию, напротив не менее
густой линии собачьих следов, и прислал мне устрашающий фотоснимок в
подтверждение своих слов. Это случилось как раз после той памятной ночи,
когда собачий лай превзошел все мыслимые пределы.
В среду 18 июля, утром, я получил телеграмму из Беллоуз-Фоллз, в
которой Эйкели сообщал, что он отправил черный камень поездом N 5508,
отправившимся из Беллоуз-Фоллз в 12:15, то есть в свое обычное время, и
прибывающим в Бостон на Северный Вокзал в 4:12 пополудни. Он должен был, по
моим расчетам, прибыть в Эркхем, по меньшей мере, к следующему полудню, так
что почти все утро четверга я его ожидал. Но наступил и прошел полдень, а
когда я позвонил в почтовый офис, мне сообщали, что никакого груза для меня
не прибыло. Уже сильно встревожившись, я позвонил транспортному агенту в
Бостон на Северный Вокзал; и без особого удивления узнал, что груз не прибыл
и туда. Поезд N 5508 прибыл вчера с 35-минутным опозданием, и никакой
коробки для меня там не было. Агент обещал навести справки и все выяснить; я
же послал в конце дня телеграмму Эйкели, в которой обрисовал сложившуюся
ситуацию.
Ответ из Бостона пришел на следующий день, агент позвонил мне, как
только выяснил все обстоятельства. Похоже, что посыльный на поезде N 5508
припомнил инцидент, который мог иметь отношение к пропаже моего груза -
перебранку с худощавым, рыжеволосым, неотесанным мужчиной с очень странным
голосом, происшедшую, когда поезд делал стоянку в Киине, Нью-Хэмпшир,
примерно после часа дня.
Этот мужчина, как он сказал, был крайне взволнован и уверял, что
ожидает прибытия тяжелого ящика, которого не было в поезде и который даже не
упоминался в журналах посыльного. Он назвался Стенли Эдамсом, и у него был
такой монотонный густой голос, что клерк почувствовал себя дурно,
разговаривая с ним. В результате посыльный даже не смог запомнить, чем же
разговор закончился, а помнил лишь, что когда он вновь пришел в полное
сознание, поезд уже тронулся. Бостонский агент добавил, что этот посыльный
был молодым человеком исключительной честности и надежности, с хорошими
рекомендациями и уже давно работал на компанию.
Этим вечером я выехал в Бостон, чтобы лично расспросить посыльного о
случившемся, получив его имя и адрес в конторе. Он оказался откровенным
человеком, с приятными манерами, но я скоро понял, что он не сможет ничего
добавить к тому, что мне уже было известно. Странным мне показалось лишь то,
что он не был уверен, сможет ли узнать того человека, если встретит его еще
раз. Поняв, что от него я больше ничего не смогу добиться, я вернулся в
Эркхем и до утра писал Эйкели, затем в почтовую компанию, полицейское
управление и почтовому агенту в Киине. Я чувствовал, что человек с необычным
голосом, который так сильно повлиял на посыльного, играет ключевую роль во
всем этом загадочном деле, и надеялся, что станционные служители или
телеграфисты в Киине смогут что-то сообщить о нем, о том, как он обратился
со своим запросом, коща и где.
Я вынужден, однако, признаться, что все мои попытки расследовать
ситуацию оказались тщетными. Действительно, человек со странным голосом был
замечен после пополудни 18 июля в Киине, а какой-то зевака смутно запомнил у
него в руках тяжелый ящик; однако человек этот был им абсолютно неизвестен,
и прежде, как и впоследствии, никто его не видел. Он не заходил в помещение
телеграфа и не получал никаких сведений, равно как никаких сообщений
касательно присутствия черного камня на поезде N 5508 ни для кого по
телеграфу не поступало. Естественно, Эйкели присоединился ко мне в
расследовании этого происшествия и даже сам съездил в Киин, чтобы опросить
возможных очевидцев случившегося и людей, живущих неподалеку от станции;
однако его отношение к происшествию было куда более фаталистическим, чем
мое. Он склонен был считать потерю ящика зловещим следствием неизбежного
противодействия и ничуть не надеялся на возможность найти утраченное. Он
говорил о несомненной телепатической и гипнотической силе созданий, живущих
на холмах, и их агентов, а в одном из писем намекал, что, по его убеждению,
камень уже давно покинул нашу планету. Я, со своей стороны, был сильно
разгневан, поскольку видел в изучении старых, полустертых иероглифов
возможность узнать нечто новое и удивительное. Этот эпизод еще долго
будоражил бы мое воображение, если бы последующие письма Эйкели не
ознаменовали собой начало совершенно новой фазы ужасной истории загадочных
холмов, которая сразу же завладела моим вниманием.
IV
Неизвестные создания, писал Эйкели все более неровным почерком, взялись
за него гораздо серьезнее, чем раньше, и с более определенными целями.
Ночной лай собак в безлунные ночи или когда луна была полузакрыта облаками
стал просто чудовищным, а кроме того, были отмечены попытки пристать к
Эйкели, когда он оказывался на пустынных дорогах. Второго августа,
направляясь на машине в деревню, он увидел срубленный ствол дерева,
перегородивший ему дорогу там, где она пересекала участок густого леса; в то
же время лай двух огромных собак, бывших с ним вместе, ясно предупредил его
о созданиях, которые могут прятаться поблизости. Что могло бы случиться, не
будь рядом с ним собак, - он не решался даже предположить - но с тех пор
больше никуда не выходил без собак из своей своры - по крайней мере, двух
верных и сильных помощников. Вскоре имели место еще два дорожных
происшествия, пятого и шестого августа; один раз машину обстреляли; в другой
раз заливистый собачий лай известил его о присутствии дьявольских созданий в
лесу.
Пятнадцатого августа я получил отчаянное письмо, которое необычайно
меня взволновало, так что я искренне пожелал, чтобы Эйкели отбросил свою
скрытность и призвал на помощь закон. В ночь с 12 на 13 августа случилось уж
нечто совсем ужасное, возле дома была стрельба, и утром он обнаружил трех из
своих двенадцати огромных псов убитыми. На дороге видны были многочисленные
отпечатки когтей и, между ними, следы Уолтера Брауна. Эйкели позвонил в
Бреттлборо, чтобы ему доставили новых собак, но телефонная линия
отключилась, прежде, чем он успел что-либо сказать. Позже он отправился на
машине в Бреттлборо и выяснил, что монтер нашел главный кабель
перерубленным, причем как раз на том участке, что находился близ одиноких
холмов Ньюфэйна. Но Эйкели направился домой с четырьмя новыми псами и
несколькими ящиками патронов для своего крупнокалиберного ружья. Письмо было
написано в почтовом отделении Бреттлборо и пришло ко мне безо всякой
задержки.
Мое отношение к происходящему в этот момент перестало быть чисто
научным и превратилось в сугубо личную тревогу, Я боялся за жизнь Эйкели, в
его отдаленном одиноком сельском доме, и частично за себя самого из-за моей
явной причастности к загадочной проблеме холмов. Эти твари могли дотянуться
и сюда. Смогут ли они всосать и заглотить меня? В своем ответе на его письмо
я умолял Эйкели обратиться за помощью к властям и предупреждал, что сделаю
это сам, если он меня не послушается. Я выразил намерение лично посетить
Вермонт, несмотря на его протесты, и помочь ему объяснить ситуацию
представителям власти. В ответ на это пришла телеграмма из Беллоуз-Фоллз
следующего содержания:
"ВЫСОКО ЦЕНЮ ВАШ ПОРЫВ НО НИЧЕГО НЕ МОГУ СДЕЛАТЬ НЕ ПРЕДПРИНИМАЙТЕ
НИКАКИХ ДЕЙСТВИЙ САМИ ПОТОМУ ЧТО ЭТО МОЖЕТ ТОЛЬКО НАВРЕДИТЬ ОБОИМ ЖДИТЕ
ОБЪЯСНЕНИЙ"
ГЕНРИ ЭЙКЛИ
Но это ничуть не прояснило дела, совсем наоборот. После моего ответа на
телеграмму я получил записку от Эйкели, написанную дрожащей рукой и
содержащую потрясающее сообщение, что он не только не посылал мне
телеграмму, но и не получал письма. Спешное расследование, проведенное им в
Беллоуз-Фоллз, обнаружило, что телеграмма была отправлена странным
рыжеволосым мужчиной с необыкновенным, густым, монотонным голосом, каковыми
сведениями и исчерпывалось то, что удалось выяснить Эйкели. Клерк показал
ему оригинал текста телеграммы, нацарапанный карандашом, но почерк был
совершенно незнакомым для моего коллеги. Он обратил внимание только на то,
что подпись была неточной - Э-Й-К-Л-И, без буквы "Е". Напрашивались
некоторые предположения, но охваченный несомненным кризисом, Эйкели не
высказывал их.
Он сообщал также о гибели еще нескольких собак и приобретении других на
замену, а также о ружейной стрельбе, которая стала неотъемлемой приметой
всех безлунных ночей. Среди отпечатков когтей на дороге и на заднем дворе
его фермы регулярно появлялись следы Брауна и еще одного-двух человек,
обутых в ботинки. Эйкели признавал, что тут ничего хорошего нет и что ему
пора поскорее переезжать к сыну в Калифорнию, даже если не удастся быстро
продать дом. Но нелегко покидать то единственное место" которое ты считаешь
по-настоящему своим домом. Он попробует еще сколько-нибудь продержаться;
возможно, ему удастся отвадить непрошеных гостей - особенно если он открыто
откажется от дальнейших попыток проникнуть в их секреты.
Я тут же ответил Эйкели, вновь предложив свою помощь, и еще раз
высказал горячее желание приехать к нему, чтобы вместе убедить
представителей власти в опасности сложившейся вокруг него ситуации. Его
ответ содержал уже менее твердые возражения против моего плана, чем раньше,
но он писал, что предпочитает немного переждать - чтобы привести свои дела в
порядок и подготовиться к отъезду из отчего дома, которые стал почти
смертельно опасным. Люди подозрительно относятся к его исследованиям, и
лучше будет уехать потихоньку, не будоража окружающих и не порождая сомнений
в его психической нормальности. На его долю выпало уже более чем достаточно
испытаний, признавал он, но тем не менее ему хотелось бы уехать отсюда,
сохраняя достоинство.
Это письмо я получил 28 августа и отправил в ответ максимально
ободряющее послание. Очевидно, мое сочувствие имело свое действие, поскольку
в следующем письме Эйкели выразил мне признательность и куда меньше сообщал
о своих страхах. Вместе с тем, его письмо нельзя было назвать слишком
оптимистичным, поскольку он выразил убеждение, чту страшные создания
оставили его в покое лишь на время, видимо, на период полнолуния. Он
надеялся, что ночи будут ясными, и смутно намекал на возможность перебраться
в Бреттлборо, когда полнолуние кончится. Снова я попытался в письме
приободрить его, но 5 сентября пришло новое послание, очевидно, опередившее
мое письмо, которое еще было в пути и на которое я уже не смог бы дать
такого безмятежного отклика. Учитывая его важность, приведу текст письма
полностью - насколько мне удалось запечатлеть в памяти эти написанные
дрожащим почерком строки. Письмо сообщало следующее:
"Понедельник
Дорогой Уилмерт!
Вот довольно обескураживающий постскриптум к моему последнему письму.
Прошлой ночью небо закрыли густые облака - лунный свет совершенно не
пробивался сквозь них - хотя дождя не было. Дела обстоят плохо, и мне
кажется, что конец близок, вопреки всем нашим надеждам. После полуночи
что-то опустилось на крышу дома. Я слышал, как собаки рвутся с привязи,
отпустил их, и одной удалось вспрыгнуть на крышу с низенькой пристройки.
Там завязалась яростная схватка, и я услышал ужасающее жужжание,
которого никогда не забуду. А потом почувствовал этот чудовищный запах.
Примерно в этот же момент прогремели выстрелы, и пробившие крышу пули едва
не настигли меня. Я думаю, что основные силы этих существ подошли с холмов,
и собаки разделились, отвлеченные происходящим на крыше. В чем там дело, я
еще не знал, но боялся, что эти твари научились лучше управляться со своим
крыльями. Я погасил свет в доме, распахнул окна, как бойницы, и открыл огонь
по кругу, стараясь стрелять так, чтобы не угодить в собак. На этом все и
закончилось, а утром я обнаружил во дворе большие лужи крови, а рядом с ним
зеленую липкую жижу, с запахом, отвратительнее которого мне до сих пор не
встречалось. Я вскарабкался на крышу и там обнаружил ту же отвратительную
липкую гадость. Пятеро собак были убиты, причем, боюсь, что одну подстрелил
я сам по неосторожности, потому что она получила пулю в спину. Теперь я
заделал дыры от пуль и собираюсь в Бреттлборо за новыми собаками. Люди на
тамошней псарне наверняка думают, что я сумасшедший. Позже напишу вам еще.
Видимо, через одну-две недели я буду готов уехать, хоть мне тяжело даже
думать об этом. Извините, спешу -
Эйкели".
Но это было не единственное письмо, опередившее мое. На следующее утро
- б сентября - пришло еще одно; на этот раз неистовые каракули, которые
совершенно поставили меня в тупик, так что я не знал, что делать дальше. Это
письмо я тоже постараюсь воспроизвести как можно полнее, насколько позволяет
моя память.
"Вторник
Облака так и не рассеялись, луны вновь не видно - да она и так на
ущербе. Я бы опутал дом электрическими проводами и поставил бы прожектор, не
будь я уверен, что они перережут кабель, как только он будет протянут.
Кажется, я схожу с ума. Может быть, все, о чем я вам пишу, это сон или
бред безумца. И раньше это было ужасно, но теперь превзошло все пределы.
Прошлой ночью они со мной говорили -говорили этим проклятым жужжащим голосом
и сказали такие вещи, которые я не решусь вам передать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10