это не позволяло избавиться от
впечатления, что кабинет переполнен живыми существами - их, по всей
видимости, было куда больше, чем позволяли предположить голоса. Истинную
природу царившего там возбуждения и шума описать трудно, ибо не с чем было
сравнить происходящее. По комнате передвигались какие-то предметы, причем
словно они были разумными существами; звук их шагов был подобен тяжелому
топоту - как будто по полу тяжело и неуклюже шатались плохо
скоординированные создания из твердой резины или роговой массы. Если
применить более конкретное, но менее точное сравнение, - как будто люди в
разбитых деревянных ботинках не по размеру ковыляли и топали на полированном
полу. Я даже не пытался представить себе происхождение и внешний вид тех,
кто издавал эти звуки.
Вскоре я понял, что разобрать что-то связное в происходившем разговоре
мне не удастся. Отдельные слова - включая имя Эйкели и мое - звучали время
от времени довольно разборчиво, особенно когда их произносил механический
голос; однако подлинное значение их оставалось неясным. И по сей день я не
могу вывести определенного связного содержания из услышанного, а страх,
порожденный ими, был скорее внушенным, чем открывшимся в результате
ужаснувшего меня откровения. Леденящий кровь конклав собрался там, внизу,
понимал я; но что именно обсуждалось - было загадкой. Любопытно, что меня
охватило ощущение безусловного святотатства и гибельности происходящего,
вопреки уверениям Эйкели о дружелюбии Существ Извне.
Терпеливо прислушиваясь, я, наконец, начал отличать голоса друг от
друга, хотя еще не в силах был схватить суть произносимого внизу. Однако мне
удалось, насколько я понял, уловить эмоции, владевшие основными участниками
обсуждения. Один из жужжащих голосов, несомненно, принадлежал носителю
каких-либо властных полномочий, поскольку в нем слышались нотки
авторитарности; механический же голос, несмотря на свою громкость и
регулярность, явно принадлежал носителю подчиненной позиции, в нем была даже
мольба. В голосе Нойеса звучали примирительные оттенки. Что касается других
участников, то тут я не решался сделать предположения. Я не расслышал уже
знакомый мне шепот Эйкели, но это меня не удивило, поскольку столь слабый
звук ни за что не проник бы через массивный пол моей комнаты. Я попытаюсь
привести здесь кое-что из разрозненных слов, а также других звуков, с
указанием тех, кто их произносил, разумеется, по моей догадке. Первые
разборчивые фразы принадлежали говорящей машине.
(Говорящая машина)
"...взял это на себя... получить обратно письма и запись... кончить на
этом... обманут... видеть и слышать... черт побери... безличная сила, в
конце концов... новенький, блестящий цилиндр... Боже правый...":
(Первый Жужжащий Голос)
"...в этот раз мы остановились... маленький и человеческий... Эйкели...
мозг... говорит..."
(Второй Жужжащий Голос)
"...Ньярлатхотеп... Уилмерт... Записи и письма... дешевое
жульничество..."
(Нойес)
"...(Непроизносимое слово или имя, может быть, - Н'га-Ктхан)...
безвредно... покой... пару недель... театрально... говорил вам об этом
раньше..."
(Первый Жужжащий Голос)
"...нет повода... первоначальный план... результаты. Нойес может
стеречь... Круглый Холм... новый цилиндр... машина Нойеса..."
(Нойес)
"...ладно... все ваши... здесь внизу... отдохнуть,... место"
(Несколько Голосов одновременно и совершенно неразборчиво)
(Топот множества ног, сливающийся с возбужденным шумом и грохотом)
(Странный звук хлопающих крыльев)
(Шум заведенного автомобиля, постепенно удаляющийся)
(Тишина)
Вот какие звуки донеслись до моих ушей снизу, пока я, не шевелясь,
лежал на кровати в этом сельском доме - пристанище призраков,
расположившемся вблизи демонических холмов - я лежал совершенно одетый,
сжимая в правой руке револьвер, а в левой - карманный фонарик. Сна у меня не
было, как я уже сказал, ни в одном глазу; и тем не менее какой-то жуткий
паралич сковал меня до тех пор, пока эхо последних звуков не исчезло вдали.
Я слышал тиканье старинных деревянных коннектикутских часов откуда-то снизу,
а также неровный храп спящего человека. Видимо, Эйкели заснул после этого
бурного ночного обсуждения, и я нисколько не был удивлен.
Даже просто подумать, что все это значит или решить, что мне делать, я
не мог. В конце-то концов, что я услышал, .помимо того, на что меня уже
навела предыдущая информация? Разве я не знал, что Пришельцы теперь свободно
приходят в этот дом? Эйкели, несомненно, был удивлен их столь неожиданным
визитом сегодня. И все-таки что-то в этом отрывочном разговоре невообразимо
испугало меня, пробудило самые чудовищные подозрения и самые ужасные
сомнения, заставило страстно желать, чтобы все это оказалось не более, чем
сном. Я думаю, что мое подсознание уловило нечто, недоступное пока моему
рассудку. Но как там Эйкели? Как он себя вел? Разве он не мой друг и разве
он мог допустить, чтобы мне был причинен какой-нибудь вред? Мирное
похрапывание снизу, казалось, доказывало смехотворность охвативших меня
страхов.
Возможно ли, чтобы Эйкели был использован зловещими силами в качестве
средства, чтобы заманить меня сюда, в эти холмы, вместе с письмами,
фотографиями и записью фонографа? Неужели эти существа собрались уничтожить
нас обоих, потому что мы слишком много знаем о них? Вновь мне на ум пришла
мысль о неожиданности и неестественности того изменения ситуации, которое
произошло между предпоследним и последним письмами Эйкели. Что-то,
подсказывало мне чутье, было не так. Все было не так, как выглядело. Этот
кислый кофе, который я выплеснул, - не было ли тут попытки со стороны
неизвестной силы подмешать яд или наркотик? Я должен поговорить с Эйкели,
причем немедленно, и призвать его к трезвой оценке ситуации. Они
загипнотизировали его своими обещаниями космических путешествий и открытий,
но теперь он вынужден будет прислушаться к доводам рассудка. Мы должны
выбраться отсюда, пока не поздно. Если ему не хватает силы воли, чтобы
вырваться на свободу, то я должен его поддержать. Ну, а уж если мне не
удастся убедить его, то, по крайней мере, самому нужно отсюда бежать. Я
уверен, что он одолжит мне свой "форд", а я могу оставить его в Бреттлборо,
в гараже. Я увидел его в сарае - дверь была приоткрыта, и я был уверен, что
машину удастся сразу завести. Та минутная неприязнь к Эйкели, которую я
ощутил во время нашего вечернего разговора и сразу после его окончания,
теперь бесследно исчезла. Теперь он был в таком же положении, как и я, так
что мы должны были держаться друг друга. Зная о его болезненном состоянии, я
очень не хотел будить его, но иного выхода не было. Я понял, что оставаться
в этом доме до утра невозможно.
Наконец, я почувствовал, что смогу начать действовать, и вытянулся,
чтобы напрячь все мышцы и восстановить свой контроль над ними. Поднявшись, я
стал действовать очень осмотрительно и тихо, повинуясь скорее импульсу, чем
сознательному обдумыванию. Я нашел свою шляпу, взял саквояж и направился
вниз по лестнице, освещая себе путь фонариком. В правой руке я по-прежнему
нервно сжимал револьвер, держа в левой и саквояж и фонарик одновременно.
Зачем я предпринял эти предосторожности, я не очень понимал, поскольку на
самом деле спускался вниз, чтобы разбудить единственного, помимо меня,
обитателя дома.
Спустившись на цыпочках по скрипящей лестнице в нижний холл, я смог
услышать спящего более явственно и понял, что он, скорее всего, находится в
комнате слева от меня - гостиной, в которую я не заходил. Справа от меня
разверзлась дверь кабинета, из которого я некоторое время назад слышал
голоса. Открыв незапертую дверь гостиной, я провел дорожку светом фонарика
по направлению к источнику храпа и, наконец, осветил лицо спящего. Но в
следующее мгновение я резко отвел от него луч фонарика и быстро, по-кошачьи
выскочил в холл, на этот раз проявив осторожность не инстинктивно, а
совершенно сознательно. Дело в том, что спящим на диване был вовсе не
Эйкели, а мой бывший попутчик Нойес.
В чем тут дело, я не мог понять; но здравый смысл подсказывал мне, что
самое безопасное было бы - выяснить как можно больше, прежде чем кого-либо
будить. Вернувшись в холл, я тщательно прикрыл за собой дверь в гостиную;
тем самым снизив шансы разбудить Нойеса. После этого я тихонько вошел в
кабинет, где ожидал увидеть Эйкели, спящего или бодрствующего, в большом
угловом кресле, которое, очевидно, было излюбленным местом его отдыха. Пока
я двигался вперед, луч фонарика поймал большой центральный стол, на котором
стоял один из этих дьявольских цилиндров, с машинами для зрения и слуха,
присоединенных к нему, а также с говорящей машиной, которую можно было
присоединить в любой момент. Здесь, как я предполагал, находился мозг,
который говорил со мной во время той жуткой встречи предыдущим вечером; на
секунду я испытал непреодолимое желание присоединить к нему говорящую машину
и посмотреть, что он теперь скажет.
Должно быть, он и сейчас ощущал мое присутствие; ибо приборы для зрения
и слуха не могли бы пропустить свет моего фонарика и скрип половиц под моими
ногами. Однако мне сейчас было не до того, чтобы выслушивать эту штуку. Я
безучастно отметил про себя, что это было совсем новенький цилиндр с именем
Эйкели на нем, который я раньше видел на полке и который мой хозяин просил
не трогать. Вспоминая теперь это обстоятельство, я могу только пожалеть о
своей робости и думаю, что необходимо было заставить этот цилиндр говорить.
Бог знает, какие тайны, ужасные сомнения и вопросы это могло бы прояснить!
Но в тот момент с моей стороны оказалось милосердием, что я оставил этот
препарат в покое.
Со стола я перевел луч фонарика в угол, где, как я думал, сидит Эйкели,
но обнаружил, к своему изумлению, что кресло было пустым, то есть в нем
никто не сидел. С сиденья на пол свешивался знакомый старый домашний халат,
а рядом с ним на полу лежал желтый шарф, а также громоздкие бинты - повязки
на ступни, которые показались мне такими странными. Пока я размышлял, куда
мог деваться Эйкели и почему это он так легко расстался со своими
аксессуарами больного, я заметил, что комната очистилась от странного запаха
и что вибрация, на которую я обращал внимание раньше, тоже отсутствует. Что
же, в таком случае, было их источником? Неожиданно я сообразил, что ощущал
их только во время присутствия здесь Эйкели. Они были сильнее всего там, где
он сидел, и полностью отсутствовали за дверью этой комнаты. Я остановился и
стал обводить комнату лучом своего фонарика, напрягая свой мозг поисками
объяснений того, что произошло здесь.
О, если бы Небу было угодно, чтобы я ушел прежде, чем свет фонарика
упал на пустое кресло еще раз! После того, как это все-таки произошло, я не
мог уйти тихо; вместо этого я издал приглушенный крик, который, видимо,
потревожил, хотя и не разбудил спящего с другой стороны холла. Мой
сдавленный крик и прежнее ровное похрапывание Нойеса были последними
звуками, которые я слышал в подавленном безумием доме под покрытой черными
деревьями вершиной холма, населенного призраками, - в этом доме, ставшем
средоточием транскосмического ужаса меж одиноких зеленых холмов и шепчущих
проклятия ручьев этой древней земли.
Удивительно, что я не выронил из рук фонарик, саквояж и револьвер во
время своего панического бегства, но мне как-го удалось все это удержать. Я
выбрался из ужасной комнаты и из этого дома без всякого лишнего шума, сумел
забраться со своими пожитками в старый "форд", стоявший под навесом, и
вывести эту древнюю развалюху, чтобы отправиться на ней в неизвестную мне
пока зону безопасности посреди этой черной безлунной ночи. Последовавшая
затем гонка была похожа на бред, порожденный воображением По или Рембо, или
гравюрами Гюстава Доре, но в конце концов я достиг Тауншенда. Вот и все.
Если мое психическое здоровье до сих пор сохранилось, то это чистая удача.
Время от времени меня охватывает страх при мысли, что принесут предстоящие
годы, особенно это проявляется с тех пор, как была открыта столь неожиданно
планета Плутон.
Как я уже упоминал, тогда мой фонарик вновь вернулся к пустому креслу,
описав перед этим круг по комнате; и тут я в первый раз заметил на сиденье
странные предметы, поначалу не разглядев их из-за разбросанных пол пустого
халата. Эти предметы, всего три, не были впоследствии обнаружены
следователями. Как я сказал уже в самом начале, ничего собственно ужасного в
них не было. Кошмар определялся тем, что можно было предположить, исходя из
их присутствия здесь. Даже теперь меня не покидают сомнения - моменты, во
время которых я почти готов разделить скепсис людей, приписавших все
случившееся со мною сну, галлюцинациям и расстроенным нервам.
Эти три предмета были чертовски умно сконструированы и снабжены весьма
оригинальными металлическими зажимами для их присоединения к органическим
образованиям, о которых я не пытаюсь делать никаких предположений. Я надеюсь
- искренне надеюсь - что то были восковые объекты, произведения искуснейшего
художника, хотя мой глубоко кроющийся внутренний страх подсказывает
совершенно иное. Боже праведный! Этот шепчущий во тьме, окруженный
отвратительным запахом и вибрациями! Колдун, чародей, посланник, ребенок,
подмененный эльфами, тот, что извне... этот страшный шепот... подавленное
жужжание... и все это время - в новеньком блестящем цилиндре на полке...
бедняга... "Потрясающий уровень хирургических, биологических, химических и
механических возможностей..."
Дело в том что три предмета на кресле были совершенными, до самой
последней микроскопической детали точными копиями - или оригиналами - лица и
обеих рук Генри Уэнтворта Эйкели.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10