Он увидел вдали косой балкон дачи Муртузовых, куда однажды затащила его Тахмина и где они любили друг друга на брошенных на пол матрасах…
Заур свернул к даче и резко затормозил — у самых ворот стояла машина. Через секунду он увидел, что это «Волга», что она бордового цвета, что ее номер читается одинаково справа — налево и слева — направо, и еще через секунду сообразил, что эта машина Спартака. Заур медленно и осторожно объехал ее, стараясь не задеть, — дорога здесь была довольно узкой.
Уже благополучно проехав, он подумал: что же в такое время года понадобилось Спартаку на даче, — и тотчас догадался: наверняка он с какой-нибудь цыпочкой. Заур не хотел, чтобы Спартак заметил его, и быстро поехал по направлению к морю. Хотя день был погожий, совершенно пустой декабрьский берег неуловима навевал ощущение зимы: море в такую погоду было бы приятным лишь из окна жарко натопленной рыбацкой хижины. Заур медленно ехал по долгому берегу и, не встретив ни души, минут через сорок выбрался на шоссе. Ему не хотелось снова проезжать мимо дачи Спартака — он еще мог быть там. И он выехал на автостраду по другой, песчаной улице поселка. И после вязкого песка снова ощутил спокойную жесткость бетонированного шоссе. Он с наслаждением набавлял и набавлял скорость. Дорога была совершенно пустынной. Дорожные указатели, призывы, плакаты, адресованные проезжим, выглядели бессмысленно. Вглядываясь в даль, Заур заметил машину, мчащуюся навстречу ему. Она быстро приближалась, и с какого-то мгновения все происходящее стало представляться ему как во сне или как в фильме с замедленной съемкой: начался какой-то другой отсчет времени, иное восприятие действительности. Навстречу Зауру неслась бордовая «Волга» Спартака. За рулем сидел сам Спартак, а рядом с ним была женщина, и, когда они промчались мимо него и дальше, Заур понял, кто была эта женщина. Он еще мчался по инерции в своем направлении с колотящимся сердцем, не до конца осознав случившееся и еще не зная, как быть. И только метров через триста резко затормозил, повернул и помчался обратно.
Бордовая «Волга» маячила уже где-то у железнодорожного переезда, и Заур понял, что Спартак прибавил скорость. Он догнал бы их через минуту, но увидел, как они пронеслись под опускающимся шлагбаумом, а ему, Зауру, пришлось переждать длинный состав. Но теперь Заур уже все ясно и четко понимал, — и почему «Волга» Спартака стояла у ворот дачи, и почему они, заметив его и увидев, как он повернул за ними, прибавили скорость и промчались прямо под опускающимся шлагбаумом — лишь бы выиграть время, дистанцию и вообще все. Выиграть у него по всем статьям. По всем статьям жизни. Выиграть и обсмеять его — наивного дурачка, который так долго верил басням распутной бабы, верил, что у нее действительно по субботам репетиции, тракты, и терпеливо ждал ее в комнате с обоями, которые «расцвели в тот день, когда он пришел к ней». А все это, оказывается, была ложь, самая бессовестная и наглая из всех самых бессовестных и наглых. В дни «репетиций» она, оказывается, приезжала на эту самую дачу и отдавалась Спартаку, как и ему, Зауру, на тех же самых матрасах, брошенных на пол. Представляя все это, Заур чувствовал, что готов броситься с машиной на мчащийся поезд, разбиться, разлететься, но ему не хотелось потрафить тем двоим. Он смотрел на освещенные окна пробегающих вагонов и мучительно зримо, подробно видел Тахмину со Спартаком в дачной комнате, набитой барахлом, и ему не терпелось, чтобы этот проклятый состав наконец кончился и он догнал бы их, уверенных в своей безнаказанности, в своем превосходстве, в своем праве дурачить тех, кто еще способен верить. Злоба его была направлена прежде всего на Тахмину; о Спартаке, как ни странно, он думал с меньшим озлоблением, просто как о человеке более ловком и менее глупом, чем он сам, Заур, достаточно умном, чтобы не попадаться на такие вот удочки. Уж Спартак точно посмеялся бы над уловками Тахмины и всеми ее ласковыми словами, кошачьими нежностями, вкрадчивым голосом, за которым, как теперь Зауру было абсолютно ясно, стояли лишь отработанные приемы опытной жрицы любви. И теперь он готов был каждый ее жест, каждую отлучку, каждое знакомство считать признаком ее глубокой развращенности, и память услужливо подсовывала ему все новые и новые тому доказательства.
Наконец этот проклятый поезд прошел. Коренастая женщина в черном ватнике медленно прокрутила колесо с натянутым канатом, и шлагбаум стал подниматься. Заур тронул машину и проехал под еще поднимающимся шлагбаумом. Стрелка на спидометре дрожала между 130 и 135 километрами. Он увидел их вдали, у поворота на аэродром, и теперь уже знал, что догонит, чего бы это ему ни стоило, но, к его удивлению, расстояние между ними, резко сократившись, как бы застыло на одной дистанции, если слово «застыло» подходит к движению на такой скорости. Они заметили его и явно убегали, и, очевидно, стрелка на спидометре Спартака показывала то же, что у Заура. Заур сделал еще один рывок, и они ехали теперь почти впритык, и Заур успел подумать, что, если он сейчас врежется в бордовую «Волгу», наверняка погибнут все трое, и это будет естественным завершением всей трагикомедии.
Но этого не произошло, сдали нервы Спартака, он сбавил скорость, и Заур обошел их, проехал примерно метров двести, тоже резко сбавляя скорость, потом затормозил и, развернувшись, поставил свою машину поперек дороги. Спартак так же резко затормозил, и его «Волга», проскользнув на лазах, почти доползла до Заура.
Заур вышел из машины и пошел к ним. Спартак тоже вышел из машины, но не двигался, а стоял, облокотившись о крыло своей «Волги». Он был без пальто, в костюме и рубахе с открытым воротом. В заходящих лучах солнца Заур заметил только золото, которое блестело на Спартаке — золотые часы, золотой перстень, золотая цепочка, свисавшая с шеи на распахнутую волосатую грудь, и два передних золотых зуба. Спартак улыбался, хоть и был бледен. Заур заметил еще, как он вынул золотой портсигар, взял сигарету и чиркнул зажигалкой «Ронсон». Тоже, наверное, подарок Тахмины, подумал Заур и сам удивился, как это он сейчас фиксирует не имеющие никакого значения мелочи, даже то, например, что Спартак, как бы в дополнение ко всему своему золоту, закурил сигарету «Золотое руно» — Заур почувствовал это по приторному аромату. Он не смотрел в сторону Тахмины, хотя и заметил боковым зрением ее окаменевшую на переднем сиденье фигуру.
Спартак прижал сигарету языком к верхним зубам, рот его был приоткрыт, и сквозь золотые зубы и дым сигареты с тревожной, но по-прежнему нагловатой ухмылкой он сказал:
— Ну что, испытал машину на скорость? Отличная машина. Поздравляю.
Мерзостная ирония почудилась Зауру в этой фразе, и он ударил Спартака в подбородок. Спартак пошатнулся, но не упал, и зубы его, клацнув, откусили кончик сигареты; тлеющий окурок упал ему за открытый ворот рубахи, он смешно подергался, засунув руку за пазуху, долго там рылся, наконец выудил окурок и бросил наземь. Улыбка сошла с его лица, он быстро открыл дверцу машины и сунул руку в карман пальто, переброшенного через спинку сиденья. В тот же момент хлопнула вторая дверца, и Тахмина, выскочив из машины, подбежала к Зауру. Заур не смотрел на нее, он смотрел на Спартака, который, выхватив из кармана пальто нож, уже шел прямо на него, и лицо его показалось Зауру незнакомым, полным какой-то мрачной ярости. Нож был финский, с рукояткой из козьей ножки, острый и с одной стороны пилообразный. Заур думал о том, как выбить нож из рук Спартака до того, как тот попытается нанести удар, если он вообще намерен это сделать, — лучше всего правой ногой, — и вдруг он обнаружил между собой и Спартаком голубое платье Тахмины — то самое, в котором она была в Москве, в ресторане Дома кино, и которое так нравилось Зауру. Тахмина намертво обняла Спартака.
— Умоляю, Спартак, умоляю! — прерывисто говорила она и отталкивала его к машине.
Конечно, при сильном желании он мог бы отбросить ее и вырваться, но, похоже, он этого не очень хотел, хотя и делал вид, что рвется к Зауру. Первоначальная ярость быстро гасла. Правой рукой все еще держа за запястье его правую руку с ножом, Тахмина левой открыла дверь машины. Потом левой же рукой она обняла его и, как показалось Зауру, гладя его волосы, что-то торопливо говорила. Словами, руками, всем охраняющим его гибким телом ей удалось втолкнуть Спартака в машину и закрыть за ним дверь. Молча, с опущенной головой, не поднимая глаз, она прошла мимо Заура к своей двери, открыла ее и села. Они еще о чем-то говорили там, в машине, а Заур все стоял, не двигаясь, ждал: ему не хотелось уходить первым. Наконец Спартак завел мотор, развернулся и поехал назад — к морю, к берегу, а может быть, к даче с косым балконом.
«Какой дурак! Какой я был дурак! — думал Заур, подъезжая к городу. — Из-за такой шлюхи я мог столько переживать, так мучиться. Зачем она нужна мне? И как только я, мог подумать, что люблю ее? Со всеми ее словечками, приемчиками вся, вся насквозь фальшива. Со Спартаком! Подумать только — со Спартаком! И какие только фокусы она не придумывала — «нарочно оставляет машину у моих дверей»! Ах ты стерва! Ничего, я ей это так не оставлю. Как бы только сделать, чтобы ей было побольнее. А как она обнимала его, меня, понимаете ли, спасала от ножа. Плевал я на его нож. Спартаку я здорово врезал. А как сигарета ему за пазуху упала — просто умора. Ну и Тахмине я врезал тогда у нее тоже неплохо. Мало ей, подлюге! Ну, ничего. Смеются сейчас, наверное, там, на даче, и это их возбуждает, распаляет. Пусть смеются. Посмотрим, кто последним посмеется. Обмануть меня? Ну хорошо, я их всех так обману!»
Он представил, как в далеком будущем он случайно встретит Тахмину и она ему грустно скажет: «Зауричек, кто бы мог подумать — ты оказался хитрее нас всех, ты всех нас обманул и обкрутил». А он, Заур, лишь снисходительно улыбнется. Но это в будущем, а вот как сейчас ей сделать больно-больно, больно-больно?
Он уже ехал по улицам вечернего города.
Зивяр-ханум не могла поверить.
— Ты это всерьез?
— Абсолютно, — сказал Заур. — Я о многом подумал за это время. Пора браться за ум. И кооператив готов. Так что действуйте!
— Хорошо, — сказала Зивяр-ханум. — Мы завтра же пошлем к ним сватов. Ну, а ты не передумаешь? — спросила она с опаской.
— Я не мальчишка. И такими вещами не шутят, — сказал Заур с расстановкой.
Мать прошла в кухню, потом обратно. Она суетливо искала сама не зная что, и все это было от растерянности, от неожиданного решения сына, заставшего ее врасплох. Наконец она подошла к нему, долго и внимательно смотрела ему в глаза и сказала:
— Ты умница, — и поцеловала его. — Да буду я твоей жертвой. И отец обрадуется. Я уж не говорю об их семье. Алия всю жизнь об этом мечтала.
Заур удобно устроился у телевизора в предвкушении хоккейного матча. «Как я это удачно придумал, — размышлял он, — жизнь, что ни говори, прекрасная штука. Как хорошо быть молодым сильным, здоровым, а главное, свободным…» Ну, о чем еще мечтать: машина, кооперативная квартира — он обставит ее по своему вкусу, соберет причудливые корни деревьев, ветки, куски коры, шишки, уникальные камни… запишет на магнитофон голоса птиц, звуки леса, ветра, моря. Он будет путешествовать по разным странам и привозить африканские маски, японские куклы, индийские деревянные фигурки. Он объездит весь Союз, а дома будет ждать его красивая молодая и верная жена и красивые чистые дети. Все у него будет, все — и семья, и духовная пища, и достаток. Все. Назло Тахмине. К семи стали собираться. Пришел двоюродный брат Меджида — Бахрам, дядя Зивяр-ханум и один из сослуживцев отца. Неожиданным для Заура было появление Дадаша. Но Зивяр-ханум вызвала Заура в кухню и сказала:
— Ты только, ради бога, не злись, что мы и Дадашу сказали. Дело в том, что с их стороны будет свояк Муртуза — Неймат, а Дадаш его начальник. Это даже удачно: начальник с нашей стороны, подчиненный — с их. Вообще говорить будет он: не станет же отец или дядя тебя хвалить. А Дадаш работает с тобой и вроде бы посторонний человек…
— А зачем меня хвалить? Они меня что, не знают?
— Они-то знают, но ведь у них тоже будут свои люди, те тебя не знают, и тебя надо представить, и надо, чтобы какой-нибудь солидный человек, и посторонний, представлял тебя, так что ты не косись на Дадаша.
— А что мне коситься, — сказал Заур устало. — Дадаш так Дадаш, не все ли равно?
К восьми сваты пошли к Муртузовым, а Заур стал решать кроссворд и никак не мог вспомнить название города в Африке из десяти букв на К. Женщины-родственницы и жена отцова сослуживца болтали на кухне с мамой, и Заур знал, о чем они говорят, то понижая голос, чтобы он их ни в коем случае не услышал, то возвращая голосу нормальное звучание, демонстративно обсуждая нейтральные темы.
* * *
— Собственно, особо представлять Заура незачем, — говорил Дадаш, попивая чай и хрумкая сахаром, — он вырос у вас на глазах. И семью его вы прекрасно знаете: это одна из самых уважаемых семей в городе. Меджид-муаллим — наш крупнейший ученый, прекрасный семьянин, а как у нас говорится, трава на своем корню растет. Так что, имея такие корни, и Заур не мог вырасти другим. Мы с ним два года работали вместе — он большим уважением пользуется в коллективе: скромный, честный, ну, немножко, может быть, наивный, простодушный, — я думаю, это даже красит его: ведь он еще очень молод, не знает всех хитростей и козней, искренне верит людям. Я думаю, что он перспективный и, главное, порядочный молодой человек, у него блестящее будущее. Уж мы бы за недостойного человека и не пришли сватать. Вот и наш Неймат может подтвердить — мы ведь все коллеги.
Неймат промямлил в ответ что-то неопределенное, но благожелательное, что должно было означать согласие. Муртуз сидел нахмурившись. Бравый вояка был немного растерян: как-никак это для него тоже было дебютом — впервые выдавал замуж дочь, впервые принимал сватов. Зато другой его свояк — юркий Джаббар вел себя довольно активно. Переглянувшись с Муртузом и получив согласие, он быстро-быстро затараторил:
— Для нас честь, что такие видные люди пришли к нам. И Заура мы знаем как хорошо воспитанного и перспективного молодого человека. Ну, и вы знаете семью Муртузовых. Муртуза Балаевича вы, конечно, прекрасно знаете — он один из наших уважаемых ветеранов, крупный военачальник. Фирангиз выросла на наших глазах, но мы пока ее голоса даже не слышали: она удивительно застенчива и скромна, не в пример некоторым нынешним молодым девицам. Я думаю, что этот брак будет счастливым. Аллах хейир верси (дай бог счастья).
Сваты заулыбались. И через минуту Алия, Таира и Сурея принесли на подносах чай в стаканах армуду, уже сладкий, как и полагается по обычаю, после того как согласие дано. И Дадаш, а за ним и другие сваты, согласно опять-таки обычаю, начали громко мешать ложечками сахар, стучать ложками о бока стаканов, и все заулыбались.
Все поздравили Меджида, Муртуза, Алию, других родственников, а Дадаш с Нейматом заговорили о делах издательства.
К девяти часам сияющие сваты вернулись, и первым За-ура поздравил Дадаш. Он даже не прочь был, по-видимому, облобызать Заура, но Заур непроизвольно отстранился.
И почему-то в этот момент он вспомнил название города в Африке из десяти букв: Касабланка. Конечно же Касабланка.
На следующий день встретились женщины.
Зивяр-халум спустилась к Алие, они обговорили всю программу предстоящих действий. Заур уже работал в геологическом управлении и через месяц должен был отправиться в экспедицию. Да и по другим, конечно, не высказанным ни Зивяр-ханум, ни Алией-ханум, но подразумеваемым как той, так и другой причинам особенно тянуть не стоило — вдруг передумает. Так что решили в течение ближайших двух недель сделать и нишан, и свадьбу. Тем более что и с той и с другой стороны все было готово. Алия чуть ли не со дня рождения дочери собирала ей приданое — отрезы, покрывала, сервизы, золото и серебро, все необходимое для жизни — от пианино до солонки. Правда, крупные вещи — мебель, например — еще не были куплены. Но это обещал в кратчайший срок устроить Спартак, который к тому же взялся и уплатить за три мебельных гарнитура арабскую столовую из двенадцати предметов, румынскую спальню из семи предметов и белоснежную финскую кухню, состоящую из стола, стульев, шкафа и моек. Холодильник марки «ЗИЛ» купили Джаббар и Таира, хрустальные люстры Неймат и Сурея.
И у Зейналлы тоже были давно приготовлены подарки для невесты и ее родичей (в том числе отрез на костюм для Спартака) и припасены деньги на большую свадьбу в шикарном ресторане — человек на семьдесят. Нишан, по обычаю, должны были устроить родители невесты, а свадьбу — родители жениха.
Разговор Алии и Зивяр-ханум прошел мирно и при полном взаимопонимании, а в конце беседы Алия пригласила их семью — ее, Меджида и Заура — завтра на обед в узком семейном кругу, так сказать, «аяг ачды» — визит жениха к невесте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20