Но не успело это предположение мелькнуть у меня в голове, как Клэр вздрогнула.
– Посмотрите! – воскликнула она.
– Что такое?
– Вон на ту женщину, там, в зеленом бархатном платье.
– Я вижу.
– Знаете, кто это?
– Кто же? – Я вспомнила изречение Леди Ди по поводу лжи.
– Сильвия Кассельмен, – прошептала Клэр.
Она всегда так называла ее, словно желая сказать этим: я такая же ван Тьювер, как и она.
– Вы уверены? – спросила я, чтобы только сказать что-нибудь.
– Я видела ее двадцать раз. Мне удивительно везет на этот счет. Сейчас она разговаривает с Фредди Аткинсом.
– Скажите! – только и произнесла я.
– Я знаю почти всех мужчин, с которыми она бывает в обществе. Но мне приходится делать вид, будто я никогда не встречалась с ними. В каком странном мире мы живем, не правда ли?
Я от всего сердца согласилась с ней.
– Послушайте, – быстро перебила я ее. – Вы свободны сейчас? Если да, то пойдемте выпьем чаю в «Роялти».
– А почему нам не выпить здесь?
– Я ждала оттуда одного человека, и мне надо оставить ему записку. После этого я буду считать себя свободной.
К великому моему облегчению, она встала, и мы вышли. Я чувствовала, что Сильвия провожает меня взглядом, но не осмелилась сделать ей знака и решила, что объяснение я придумаю потом. «Кто была ваша элегантная знакомая?» – спросит она меня, наверное.
Но в эту минуту меня занимало только одно – какой получился бы эффект, если бы Сильвия на глазах у мистера Фредди Аткинса подошла ко мне и Клэр?
Мы уселись в пальмовой комнате другого отеля, и я с удовольствием выпила чай, считая, что вполне заслужила его. Клэр потребовала себе рюмку какого-то ликера фантастического цвета, излюбленного напитка дам в этих местах. Комната напоминала сад с тропическими растениями, брызжущими фонтанами и множеством прелестных птиц в образе женщин. Я любовалась прекрасными созданиями и размышляла о том, сколько их расплачивается за свое оперение той же монетой, что и моя спутница. Ведь если бы я не знала Клэр, то, наверное, приняла бы эту элегантную даму за жену дипломата. Ее костюм стоил не меньше тысячи долларов, и фасон ясно указывал, что она не сберегла его с прошлого сезона. Она была очень красива и умела носить вещи. Ее дерзкие черные глаза ясно говорили, что она знает себе цену, и, глядя в них, можно было поверить в мягкость характера их обладательницы. Я была недовольна, что мое свидание с Сильвией расстроилось, и рассеянно прислушивалась к болтовне Клэр. Но вдруг слова ее привлекли мое внимание.
– Ну вот, я все-таки встретилась с ним!
– С кем?
– С Дугласом.
– С Дугласом ван Тьювером? – спросила я в изумлении.
Она утвердительно кивнула головой, а я с трудом подавила восклицание.
– Говорила я вам, что он вернется ко мне, – со смехом добавила она.
– Вы хотите сказать, что он был у вас?
Я не могла скрыть своего интереса, но в этом, собственно, не было особенной надобности. Тщеславие Клэр было польщено, и она охотно поделилась со мной своим успехом.
– Нет, пока еще не был. Но он придет. Я встретилась с ним у Джека Тэйлора на званом ужине.
– А он знал, что вы будете там?
– Нет. Но, когда он меня увидел, он больше не отходил от меня.
Наступила пауза. Я молчала, боясь выдать себя чем-нибудь. Но Клэр не собиралась мучить меня любопытством.
– Не думаю, чтобы он был счастлив с ней, – заметила она.
– Почему вы так думаете?
– О, я заметила кое-что. Ведь я хорошо знаю его. Он и не пробовал уверять меня, что счастлив.
– Быть может, он просто не хотел говорить об этом с вами.
– О, нет, не потому. Он не стесняется со мной.
– Но мне кажется, что говорить о своей жене при подобных обстоятельствах не совсем удобно, – засмеялась я.
Клэр тоже рассмеялась.
– Слышали бы вы, что Джек рассказывал о своей половине! Она находится сейчас в Пальм-Биче.
– Лучше бы ей было вернуться домой, – заметила я.
– Джек рассказывал, в какой строгости она держит его. Стоит только какой-нибудь женщине взглянуть на него, чтобы она тотчас же закатила ему дикую сцену. Он говорит, что брак этот сущий ад. А Реджи Чаннинг заявил, что семейная жизнь не что иное, как пара стоптанных ночных туфель, к которым вы давно привыкли. На это Джек рассмеялся и сказал: «Вы находитесь в той стадии, когда мужьям кажется, что они разрешают проблему брака, изменяя своим женам».
Я молчала. Клэр на несколько минут погрузилась в размышления. Затем она повторила:
– Он не сказал мне, что он счастлив. Когда мы прощались, я задержала его руку и спросила: «Ну, Дуглас, как же ты живешь?»
– А он что? – спросила я.
Но она не хотела больше говорить. Я подождала еще минутку.
– Клэр, оставьте вы его, – заговорила я. – Не разбивайте их счастья.
– А чего ради? – спросила она враждебным тоном.
– Ведь она не сделала вам ничего дурного. – Я знала, что поступаю глупо, но все же не могла удержаться и не сказать этого.
– Разве она не отняла его у меня? – Глаза Клэр вдруг загорелись ненавистью, часто встречающейся у таких отверженных. – А зачем она женила его на себе? Почему она миссис ван Тьювер, а не я? Потому что отец ее был богат, потому что у нее были положение и власть, в то время как мне приходилось пробиваться в жизни собственными силами? Так, что ли?
Я не могла отрицать, что в этом есть доля правды.
Но ведь теперь они женаты, – сказала я, – и он любит ее.
– Меня он тоже любит. И я до сих пор люблю его, несмотря на то что он так дурно поступил со мной. Он единственный человек, которого я любила по-настоящему. Что же вы думаете, что я запрячусь в нору, пока она будет сорить его деньгами и строить из себя принцессу? Извините…
Я молчала. Попытаться разве еще раз «потолочь воду?» Побранить Клэр, сказать ей, пожалуй, как дурнеет и грубеет ее лицо, отражая такие чувства? Не напомнить ли ей, какую благородную и великодушную особу она старалась изобразить из себя в день нашей первой встречи? Я могла попробовать повлиять на нее, но что-то удержало меня. В конце концов все зависело только от Дугласа ван Тьювера.
Я встала.
– Ну, мне пора. Но я буду наведываться к вам, чтобы узнать, как подвигаются ваши дела.
Она вдруг напустила на себя важность.
– Я, может быть, не захочу рассказывать вам об этом.
– Что же, – равнодушно ответила я, – дело ваше. Но об этом я ничуть не беспокоилась. Клэр нуждалась в человеке, которому она могла бы поверять все свои огорчения или восторги, смотря по обстоятельствам.
С Сильвией я увиделась два дня спустя и извинилась перед ней. Я сказала ей, что встретила приятельницу с Запада, которая уезжала часа через два обратно.
Я убедилась, что семя не заглохло. Со времени нашего последнего свидания она только и делала, что отговаривала своего мужа от костюмированного бала, который он задумал. Она решительно отказалась быть хозяйкой на этом празднестве.
– В одном он, разумеется, прав, – заметила она. – Мы не можем оставаться в Нью-Йорке, не устроив какого-нибудь пышного приема. Все ждут от нас этого. Мы могли бы привести в свое оправдание только одно объяснение, но его-то Дуглас и не хочет приводить.
– Я испортила вам жизнь, Сильвия, – сказала я.
– Не вы одна тут виноваты. Все это назревало во мне, как нарыв, а вы сыграли лишь роль припарки.
У Сильвии было четверо младших братьев и сестер, поэтому у нее, естественно, возникали в голове такие домашние сравнения.
– Нарывы в области головы, – заметила я, – часто обезображивают человека.
Наступила пауза.
– Как обстоит дело с вашим биллем о детском труде? – спросила она вдруг.
– Все благополучно.
– Но я прочла в газетах письмо, в котором сообщалось, что он передан в подкомиссию и что это лишь уловка, чтобы задержать его до следующей сессии.
Я не могла ничего возразить ей. До этой минуты я надеялась, что она не видела этого письма.
– Как вы думаете, – сказала она, – если бы я выступила теперь, удалось бы мне чем-нибудь помочь вам?
Я снова промолчала.
– Если бы я набралась мужества и произнесла речь на митинге и разоблачила бы этот маневр, удалось бы мне добиться цели?
– Мне кажется, что да, – ответила я. Она долго молчала, опустив голову.
– Детям придется подождать, – сказала она наконец как бы про себя.
– Дорогая моя, – ответила я (что я могла ответить ей другое?), – дети уже привыкли ждать.
– Мне противно идти на попятный, – воскликнула она. – Я не хочу, чтобы вы говорили, что я трусиха.
– Я не стану говорить этого, Сильвия.
– Я знаю, что вы слишком добры, чтобы сказать так, но ведь это же правда.
Я постаралась успокоить ее. Но кислоты, которыми я обычно пользовалась, были рассчитаны на более толстую кожу. Они прожгли ее до самых костей и остановить их действие было уже невозможно.
– Вы должны понять, – сказала она, – насколько я считаю серьезным то, что жена выступает против мужа. Мне с детства внушали, что это самая ужасная вещь, которую может совершить женщина.
Сильвия остановилась, и, когда она заговорила снова, лицо ее выражало глубокое страдание.
– Вот к какому решению я пришла. Если я сделаю теперь что-нибудь носящее публичный характер, то муж мой окончательно отшатнется от меня. С другой стороны, если я пережду немного, то мне, может быть, удастся найти выход из этого положения. Мне нужно заняться своим образованием, и я надеюсь попутно перевоспитать и его. Если мне удастся заставить его почитать что-нибудь, хотя бы несколько страниц в день, я смогу постепенно изменить его точку зрения и приучить его относиться терпимее к моим собственным убеждениям. Во всяком случае, я должна попытаться. Я уверена, что это единственный разумный, хороший и справедливый способ выйти из создавшегося положения.
– А как же вы поступите относительно бала?
– Я увезу мужа подальше от этого шума и суеты, одеваний и переодеваний, от бесконечных встреч и пустой болтовни.
– А он согласен?
– Да. Собственно говоря, он сам и предложил мне это. Он думает, что книги, которые я читала, и знакомство с миссис Эллисон и миссис Фросингэм выбили меня из колеи. Он надеется, что вдали от них я успокоюсь и снова обрету здравый смысл. У нас есть теперь хороший предлог. Мне нужно позаботиться о своем здоровье.
Она запнулась и отвела глаза. Я увидела, как краска медленной волной залила ее щеки. Этот румянец напоминал очаровательные тона ранней зари, которыми всегда так восхищались поэты.
– Через четыре или пять месяцев… – и она снова запнулась.
Я ласково положила свою большую руку на ее маленькую ручку.
– У меня тоже было трое детей, – сказала я.
– Таким образом, – продолжала она, – это покажется вполне естественным. Некоторые из наших знакомых знают об этом, а остальные догадаются сами. Никаких разговоров не будет, я хочу сказать, таких разговоров, какие пошли бы, если бы распространился слух, что миссис ван Тьювер из сочувствия к социалистическим идеям отказалась тратить деньги мужа.
– Понимаю, – ответила я, – это, конечно, самое разумное, и я очень рада, что вы нашли такой удачный выход. Мне, само собой, будет тоскливо без вас, но мы можем писать друг другу длинные письма. Куда вы отправляетесь?
– Еще не знаю наверное. Дуглас предлагает морское путешествие в Вест-Индию, но я предпочту сидеть на одном месте. У него есть прелестный дом в горах Северной Каролины, и он хотел бы отвезти меня туда. Но это слишком людное и шумное место, и кругом расположены богатые поместья. Я уверена, что меня снова втянут там в светский водоворот. Я подумывала о лагере в Адирондаке. Там чудесно было бы увидеть среди зимы настоящие леса. Но меня пугает холод, ведь я выросла в теплых краях.
– «Лагерь» – это что-то примитивное и, пожалуй, не годится для вас, – заметила я.
– Вы думаете так, потому что никогда не бывали там. На самом деле это большой дом в двадцать пять комнат, с паровым отоплением и электричеством. Полдюжины слуг находятся там постоянно, чтобы содержать его в порядке, когда никто не живет в нем, а пустует он уже несколько лет.
Я улыбнулась, угадав ее мысль.
– Вы, кажется, готовы чувствовать себя несчастной оттого, что не можете жить сразу во всех домах вашего мужа.
– Я предпочитаю другой дом, – сказала она, не желая отвечать на мою шутку. – Он носит название «Рыбачья хижина» и находится на одном маленьком острове близ Флориды. Туда прокладывают теперь железную дорогу, но пока в «Рыбачью хижину» можно попадать только на баркасе. Судя по фотографиям, это очаровательнейший уголок на земном шаре. Представьте себе, какое наслаждение кататься в моторной лодке по этим зеленым водам…
– Да, все это звучит соблазнительно, – ответила я. – Но не слишком ли это уединенное место для вас?
– Мы будем недалеко от Ки-Уэста, и муж хочет, чтобы с нами поехал врач. Это местечко обладает тем преимуществом, что там мы, при всем желании, не сможем принимать много гостей. Я приглашу к себе тетю Варину – милое, ласковое существо, горячо привязанное ко мне. А затем, если мне понадобятся какие-нибудь новые впечатления, может быть, и вы согласитесь приехать?..
– Не думаю, чтобы это понравилось вашему мужу, – сказала я.
Она быстрым движением протянула мне руку.
– Я совсем не собираюсь отказываться от нашей дружбы. Вы должны понять, что я намерена учиться и развиваться. Сейчас я подчиняюсь его желанию. Я, разумеется, должна считаться с ним и заботиться о здоровье моего ребенка. Но ребенок вырастет, и мужу рано или поздно придется предоставить мне право думать по-своему и жить собственной жизнью. Вы должны быть около меня и помогать мне, что бы ни случилось.
Я протянула ей руку, и мы расстались, как оказалось, на довольно значительное время. Я еще раз побывала в Албани, чтобы сделать последнюю тщетную попытку спасти наш драгоценный билль. Когда я находилась там, от Сильвии пришла записка, в которой она сообщала мне, что уезжает во Флориду.
КНИГА ВТОРАЯ
В течение трех месяцев после этого я имела сведения о Сильвии только из писем. Она оказалась прекрасной корреспонденткой, и письма ее были на редкость живыми и красочными. Не могу сказать, чтобы она изливала передо мной свою душу, но эти исписанные листки давали мне достаточно яркое представление о ее душевном состоянии и о развитии ее семейной драмы.
Прежде всего она описала мне местность, в которой поселилась: очаровательный уголок, где каждая женщина должна была бы чувствовать себя счастливой. Это был маленький островок, окаймленный рощами кокосовых пальм, которые шептались день и ночь под дыханием морского ветерка. Весь остров был покрыт тропической растительностью. Недалеко от моря стоял длинный уединенный бунгало с крытыми террасами, а перед ним расстилалась полоса белого прибрежного песка. Вода была ярко-синяя; она ослепительно сверкала на солнце, а вдали зеленели чуть заметные точки островов. И все это – воздух, вода и остров – было пронизано горячим южным солнцем.
«Я сама не сознавала, – писала она, – пока не попала сюда, что для меня не может быть настоящего счастья на севере. Там я словно обороняюсь от жестокого врага, а здесь я у себя дома. Я сбрасываю свои меха, расправляю руки, расцветаю. Боюсь, что на некоторое время я совсем перестану думать, забуду обо всех огорчениях и тревогах и буду только греться на песке, как ящерица.
А вода! Мэри, вы представить себе не можете эту воду. Сверху она голубая, а когда заглянешь в глубину – совсем зеленая. Почему это? У меня есть свой собственный ялик, на котором я пускаюсь в плавание, и я провожу в нем много счастливых часов, изучая морское дно. Передо мной все цвета радуги, и я вижу все, что творится в глубине, так же отчетливо, как в аквариуме. Я занимаюсь рыбной ловлей. Однажды поймала тарпуна, это было настоящее событие. И правда, я испытала необычайно волнующее ощущение. Если бы вы видели, как это чудовище извивалось и корчилось, пока я вытаскивала его из воды! Разумеется, руки мои очень быстро отказались от борьбы с ним, и я передала леску мужу.
Это одно из самых замечательных мест в мире по обилию и разнообразию рыбы, и я очень рада этому, потому что мужчины, по крайней мере, не будут скучать, пока я греюсь на солнышке».
«Я нашла для себя восхитительное развлечение, – писала она во втором письме. – Мы переправляемся в баркасе на самый уединенный из островков, мужчины уходят ловить рыбу, а меня предоставляют самой себе на целый день, и я радуюсь, точно дитя на пикнике. Я брожу по берегу, сняв туфли и чулки, – ведь здесь нет поблизости газетных репортеров с фотографическими аппаратами. Я не решаюсь заходить далеко в глубь острова, потому что там водятся какие-то огромные черные твари с ужасными жалящими хвостами. Правда, при моем приближении они убегают, поднимая за собой целые тучи песка, но одна мысль о том, что я могу нечаянно наступить на одну из них, приводит меня в ужас. Мягкие волны омывают мне ноги, и я выуживаю руками мелкую рыбешку и собираю прелестные раковины. Иду дальше и вдруг вижу в воде большую черепаху;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26