..
Когда он начал пилотировать тяжелые корабли и, случалось, по двое суток не появлялся дома, она думала: не выдержит... Однако выдержала... Только не уходила из дому, пока его не было. Случалось, он ругал ее:
- Ну а если я неделю проболтаюсь? Ты тоже будешь, как наседка на гнезде сидеть? Сходила бы с ребятами в кино, в гости...
Но она все равно оставалась дома до его возвращения.
Сегодня Галина Михайловна ждала Игоря и, хотя он был не в боевом и не в испытательном полетах, а всего лишь на школьном экзамене - волновалась. Экзамен был последним. От его исхода не зависела ни жизнь, ни здоровье сына, и все-таки... как это было нужно, чтобы все закончилось благополучно и он убедился - свидетельство дадут.
Зазвонил телефон:
- Ну что там, мама? Не приходил еще?
- Рано еще, Ирочка. Чего, я не понимаю, ты волнуешься? Сдаст.
- Интересно, а кто будет волноваться за этого чертова идиота, болвана набитого, если не я? Ты ж у нас железобетон...
- Ириша, ты из клиники говоришь, а ругаешься нехорошо.
- Но так положено - ругать, пока экзамен не кончится. И не я одна его ругаю, все стараются и все переживают.
Не успела Галина Михайловна отойти от телефона, раздался новый звонок.
- Ну как там ваш дурачок? Есть сведения?
- Кто это?
- Таня, вы меня не узнали, Галина Михайловна? Не волнуйтесь, пожалуйста. Вадька говорит, что Игорь знает все, как бог! Можно, я через часок еще позвоню?
Телефон на время успокоился, и Галина Михайловна подумала: "Ругаем, ругаем его, все ругаем, а душа болит. Значит, он все-таки ничего человечек. Чем-то привлекает к себе".
И тут появился Игорь.
- Все, ма! Трояк. Штыком и гранатой пробились ребята!
- Доволен?
- Не то слово! Я хожу босиком по седьмому небу...
Позвонила Ирина.
Позвонила Таня.
Позвонил Алексей.
И снова тренькнул аппарат - междугородная - и донесся еле слышный голос Карича: "Ну как?"
- Порядок. Ответил, - сказал Игорь.
- Я не слышу, но догадываюсь... да или нет?
- Да-да-да-да-да! - проорал в трубку Игорь с таким рвением, будто хотел, чтобы его услышали на луне...
Галина Михайловна кормила Игоря завтраком и обедом одновременно. Заглатывая мясо, макароны, хлеб, маринованные помидоры и кружки лука, он говорил возбужденно и бестолково:
- Когда-нибудь, когда я достигну... Например, буду бакалавром... Ма! Что такое бакалавр? Французский кандидат наук? Нет... когда я буду доктором философии, разработаю теорию ожидания. У меня Нинка, вот честное слово, седой волос вырвала. Думаешь, вру? Я убрал его в блокнот, вот сюда, - Игорь похлопал ладонью по карману. - Угадай, что я сделаю с ним?
- Ужас, сколько ты болтаешь, Игорь, подавишься!
- Не, я не подавлюсь. Но не суть. Скажи, что я сделаю с первым седым волосом, который лежит в этом кармане?
- Откуда мне знать, что тебе может взбрести в голову!
- Я наклею этот волос на полоску черной фотографической бумаги под стеклом и торжественно преподнесу, как бесценный сувенир, Белле Борисовне...
- Мне кажется, к Гарику ты был снисходительнее, - как бы вскользь сказала Галина Михайловна.
- Животных надо жалеть. Экология! Есть возражения? Нет. Констатирую: доводы его были неотразимы, логика звенела, как сталь! Здорово я научился высказываться? "Так выпьем за тех, кто командовал ротами и погибал на снегу, кто в Ленинград пробирался болотами, горло ломая врагу..."
- Это не из твоего репертуара.
- Разве репертуар Вавасича охраняется законом?
- Ты уверен, что Валерию нравится, когда ты называешь его так?
- А что делать? Папой не могу. По имени и отчеству - не хочу. Товарищ Карич? Смешно. Между прочим, я у него спрашивал, и он сказал: как хочешь, так и зови.
К вечеру пошел дождь - мелкий и спорый. Ирина вышла из клиники и увидела - асфальт стал черным, блестящим, словно отлакированным, вокруг фонарей радужные круги; она почувствовала одуряющий, негородской запах молодой травы.
Постояла на крыльце, подумала: "Туфли новые. Жалко". И тут же шагнула под дождь. Она не прошла и пяти шагов, как столкнулась с закутанной в плащ фигурой.
- Добрый вечер, - сказала фигура и щелкнула зонтом: - Прошу!
- Алешка? Что ты здесь делаешь? - обрадовалась Ирина.
- Встречаю.
- Кого?
- Главным образом тебя. Держи, - и он вытащил из-под накинутого на плечи, но не надетого в рукава плаща гвоздики.
- Ты с ума сошел.
- Почему? Классическая ситуация - репетитор младшего брата влюбляется в старшую сестру, делает предложение и оказывается отвергнутым по причинам: бедственного материального положения и сословных предрассудков литература девятнадцатого века!..
- Алеша, я же старушка по нормам девятнадцатого века!
- Один мой приятель сказал бы: "Она бешено любила комплименты и умела подставлять себя под их сокрушительные удары", но я не такой галантерейный, опускаю двадцать четыре такта и приступаю к сути: в "Новый Арбат" хочешь? Сегодня я богат и независим!
- Ты серьезно решил за мной ухаживать?
- Это очень безнравственно?
- Нет. Но за мной надо не так ухаживать. Во-первых, перед тем, как звать в "заведение", надо предупредить: я же с работы - голова, как метелка, одета в расчете на халат... Во-вторых, сегодня день неподходящий...
- Что за день?
- Игорь закончил. Надо домой. Мама хотела отметить.
- Можно подумать, он защитил докторскую!.. Носитесь вы с ним... Подумаешь, событие - восемь классов одолел. Памятник ему! Ты не спеши мне глаза выцарапывать, я к твоему братику, то есть к нашему братику, совсем неплохо отношусь, и ты это знаешь. Зря вы вокруг него выплясываете. По опыту говорю - с тринадцати лет отец таскал меня в гараж, и я там будь здоров вкалывал... И никто не умилялся: такой шкет, а в карбюраторе разбирается... Только покрикивали: "Давай, Алеха!" И дома картошку чистил, полы мыл, по хозяйству с первого класса занимался... И что?
- Действительно, и что? - не без вредности спросила Ирина.
- И получился отличный, трудолюбивый, уравновешенный, выдержанный... прелесть, что за товарищ. И только крайне ограниченные эгоцентристы могут не оценить достоинств. Я кончил и передаю слово...
- Предлагаю: покупаем торт или что-нибудь в этом роде, берем такси и катим к нам. По дороге ты рассказываешь все, что не успел рассказать... Проводим тихий семейный вечер... Для начала...
- А целоваться будем?
- Целоваться? Валяй.
Ирина захлопнула зонтик, остановилась посреди Большой Пироговской и с вызовом уставилась на Алешу.
Редкие прохожие по-разному реагировали на странную пару, застывшую на мгновение под дождем - кто-то отвернулся, кто-то улыбнулся, кто-то прошипел злобно, а какая-то суетливая старушка громко, чтобы все слышали, хихикнула:
- Дождик к счастью.
- Однако! - переведя дух, тихо сказала Ирина. - Ты специалист! Теперь без глупостей! Едем к нам?
- Едем, - согласился Алеша, хотя ехать на семейное торжество ему совсем не хотелось.
В магазине, где они купили торт, конфеты, апельсинов, Алешу окликнул пожилой полковник в авиационных погонах:
- Простите, молодой человек, можно вас на минутку?
- Да, пожалуйста, - удивился Алеша.
- Конечно, это не мое дело, еще раз прошу прощения, но тут - зеркало, загляните. - Полковник сделал странное движение и пояснил: - Мужчине больше пристали шрамы, чем такая роспись...
И тут старый авиатор увидел Ирину. На какое-то мгновение лицо его сделалось напряженным, глаза сосредоточенными, взгляд изучающим, будто он что-то припоминал и не мог вспомнить.
- Слушайте, или я сошел с ума, или вы дочка Петелина?
- Петелина, - сказала Ирина, не слышавшая слов, сказанных перед этим.
- Такого поразительного сходства невозможно вообразить. - И, обернувшись к Алеше, старательно стиравшему помаду с лица, полковник сказал весело и громко: - Не мучайтесь! Если ваша девушка в отца, не ототрете! Поздравляю.
- Кого? - с вызовом спросила Ирина.
- Молодого человека, естественно, - сказал полковник.
- С чем? - спросил Алеша.
- С такой девушкой.
- Вы думаете, я подарок? - смеясь, спросила Ирина.
- Хочу верить. Я очень уважал и любил вашего отца...
Странно, когда мужчина говорит о другом мужчине - я его очень любил, еще удивительнее, когда это говорит незнакомый полковник. Ирина растерялась, и Алеша, бойкий, находчивый, что называется, палец в рот не клади, Алеша тоже растерялся.
- Желаю счастья! - полковник козырнул и пошел своей дорогой.
Они постояли немного, потом Ирина сказала:
- Неловко получилось, и фамилии не спросили... Может, мама знает?
- А может, так даже лучше? - сказал Алеша.
- Чем же лучше?
- Приговорил меня к тебе и ушел. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит?..
- Шальной ты, Алешка, с завихрением.
- Может быть, я последний романтик на этой грешной земле... Упустишь, другого не найдешь...
Дома никого не было, Игорь слонялся из угла в угол, впервые за много дней можно было ничего не делать.
Он притащил высокую табуретку в коридор, подставил ее под антресолями, примерился, убедился, что с табуретки до антресолей ему не добраться, притащил вторую - и возвел целое сооружение: табуретка плюс табуретка. Осторожно балансируя, поднялся на сотворенную высоту, открыл дверки и стал копаться в имуществе, сложенном на антресолях. Чтобы добраться до нужного чемодана, пришлось спустить на пол две картонные коробки, рюкзак и кое-какую мелочь. Когда эта работа была исполнена и чемодан обнаружился, Игорь понял, что даже с двух табуреток до него не дотянуться. Примерился, попытался достать чемодан щеткой, не добился толку, вцепился в край антресолей, подпрыгнул и отжался на руках. Табуретки с грохотом полетели на пол, а сам он повис на краю антресолей: руки, голова, плечи - внутри, остальное - наружи...
Вернувшаяся в это время Галина Михайловна с трудом отворила дверь, припертую коробками, рюкзаком, двумя табуретами, и увидела болтающиеся ноги Игоря.
- Что такое? - почти вскрикнула она.
- Ничего. Вишу... - глухо отозвался Игорь.
- А что ты там делаешь?
- Лучше подпихни меня, поговорим потом...
Галина Михайловна поспешно опустила сумку на пол, и стоило ей только прикоснуться к ноге Игоря, как он стал уползать вверх и исчез в антресолях. Какое-то время он пыхтел и тяжело ворочался, в конце концов из дверок выполз сначала чемодан, аккуратно обвязанный парашютным стропом, потом появилась голова Игоря. Он был красный, перепачканный пылью. Галина Михайловна хотела подхватить чемодан, но Игорь рявкнул страшным голосом.
- Отойди! Тяжелый! - и грохнул чемодан вниз.
Когда он и сам оказался на полу, Галина Михайловна спросила:
- Теперь ты можешь объяснить, чего тебе там надо?
- Куртку.
- Она же тебе велика и такая ободранная, что ее невозможно надеть. Новая была на отце...
Он аккуратно прибрал в коридоре, протер влажной тряпкой пыльный чемодан и унес его к себе в комнату.
Куртка лежала сверху, на планшетах, на кобуре, на летном, вылинявшем комбинезоне и каком-то еще потрепанном тряпье. Куртка была вытертая на плечах и на груди. Игорь надел ее и обнаружил - рукава в самый раз, плечи, правда, широковаты... Он пошел в коридор поглядеться в зеркало и столкнулся с матерью.
- Нормально, в плечах я маловат... А так - вполне...
Галина Михайловна смотрела на сына и не могла слова выговорить. Конечно, она и раньше знала и ей постоянно напоминали об этом, что дети похожи на отца, но сейчас в слабо освещенном коридоре она вдруг увидела не Игоря, а Пепе, таким или почти таким он был на фронте - худой, долговязый, все летные куртки были ему широковаты.
- Так как, мам?
- Ты собираешься ходить в таком виде по улице?
- Самое то! Кожанка должна быть обтертая. Ребята по джинсам кирпичом шаркают... кожаные заплатки нашивают.
- Я понимаю, Игорек, у каждого времени свои моды. И воевать против широких или узких штанов мне кажется нелепым. Мне только неприятно, когда длинные волосы бывают немытыми, когда люди щеголяют неряшливостью. Пусть будет любая мода, но не отменяйте мыло и зубную щетку!
- Усёк категорически: да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое, как дальше я забыл, но, наверное, что-нибудь в таком роде: плюс зубной порошок, голубой гребешок и красивый, пузатый, трехлитровый горшок!..
- Балбес ты все-таки, Игорь, с тобой совершенно невозможно серьезно разговаривать.
- Почему? Можно. Ты говори и не обращай на меня внимания. Сегодня я просто глупею от радости, но я запоминаю все. Мне больше не надо ходить в эту школу! Ты говори, говори, мама.
- Собственно, я уже все сказала, основное.
- Значит, ты не возражаешь, чтобы я принял на вооружение эту робу?
- Носи. Только все-таки не забывай - не кирпичом кожа стерта, парашютными лямками, о кабины изодрана.
Было тепло и солнечно. Сам того не замечая, Игорь прошел сквозь всю улицу Жуковского, свернул в проезд Талалихина и оказался на улице Петелина. Отсюда до сквера и памятника отцу оставалось два шага.
Игорь не был здесь со дня торжественного открытия, когда сам перерезал ленту. Сегодня сквер выглядел совсем буднично. Какие-то незнакомые старушки гуляли с малышами, женщина вела на тоненьком поводке собаку.
Игорь присел на свободной лавочке, поглядел на памятник. И странно ему показалось, будто камень этот, и застывшие в неровном изломе крылья птицы, и такой знакомый профиль отца - все это было здесь всегда, еще до того, как родился он, Игорь. Ощущение нелепое, он понимал это и не мог от него отделаться.
На скамейку рядом с Игорем опустилась старая женщина в поношенном темно-синем костюме, когда-то именовавшемся костюмом английского покроя. Этого Игорь не знал и обратил внимание на другое: к широкому лацкану жакета был привернут значок мастера парашютного спорта, с потемневшей от времени подвеской - "500". Подумал: "Ого! 500 прыжков. Сильна бабуся..."
Женщина закурила дешевую сигарету. Поглядела на памятник, на Игоря. Ему показалось, что сейчас старушка заговорит с ним. Говорить не хотелось. Он встал и пошел к выходу.
В конце пешеходной дорожки обернулся. Женщина смотрела ему вслед. Сам не зная зачем, он помахал старушке рукой. И та помахала в ответ, а потом сжала в кулачок правую руку и оттопырила большой палец вверх. Игорь не был авиатором, но понял: все в порядке, - означает на языке всех старых летчиков мира торчащий вверх большой палец правой руки.
Когда в группе что-нибудь затевалось, Грачев, нет, не знал - знать он не мог - но чувствовал это заранее. Анатолий Михайлович и сам не умел объяснить, по каким внешним признакам, оттенкам поведения, интонациям ребят он ощущал приближение этого "чего-нибудь", но так было.
В это утро, стоило ему войти в мастерскую, поздороваться, дать указания на день, мельком взглянуть в мальчишечьи глаза, как он ощутил знакомое ожидание.
Надо заметить особо: ощущение это бывало разным - в одних случаях беспокойным, и тогда надо было особенно тщательно следить за соблюдением техники безопасности, остерегаться какой-нибудь рисковой выходки; в других случаях приподнятым, и тогда можно было особо не волноваться. На этот раз ничего плохого он не ожидал.
До перерыва все шло обычно, все делали свое дело, он подходил то к одним тискам, то к другим, тихим ровным голосом делал замечания, которые почти всегда звучали в форме вопроса:
- А не лучше будет, Леша, сначала засверлить все отверстия?
- Может, не надо так глубоко опиливать? Тише едешь...
И все в этих вопросах было значительным - и содержание, и тон, и уважительное обращение...
В перерыв к Грачеву подошли человек пять, и Юсупов спросил:
- Анатолий Михайлович, а что вы думаете, Петелин пойдет к нам в училище?
- Ничего я про это не думаю. Если кому думать, то ему...
- Мы ездили к ним, Галина Михайловна для музея кое-что дала, с ним говорили: приходи! Он вроде хочет, но как-то... не твердо.
- А чего вы так беспокоитесь? - спросил Грачев.
- Мы не беспокоимся, мы только думали, может, подманить его?..
- Как, как - подманить? - удивился Грачев.
- А ребята предлагают: давайте набор слесарный сделаем, в красивый ящик сложим и сочиним какую-нибудь надпись поинтереснее: сыну летчика-испытателя, Героя Советского Союза и так далее...
"Вот оно", - подумал Анатолий Михайлович и внимательно взглянул в мальчишечьи лица, у половины не было отцов или были такие, что ими не загордишься, и понял - разговор надо провести на самой деликатной ноте.
- Чкалова знаете? - спросил Грачев, глядя в синее-синее небо.
Такого вопроса ребята не ожидали и ответили не сразу.
- Был такой знаменитый летчик...
- Герой Советского Союза...
- Челюскинцев спасал...
- Челюскинцев Валерий Павлович, положим, не спасал, - сказал Грачев, - но на Север летал и в Америку трассу проложил первым. Он был замечательным испытателем и очень знаменитым в свое время человеком... И вот какую историю я вам расскажу.
Перед новым, тридцать восьмым годом в квартиру Валерия Павловича пришла особенно большая почта. Он сидел за столом и вскрывал письма. Поздравления были от частных лиц, от предприятий, от школ, от детских садов... Чкалов был тогда, пожалуй, самым популярным человеком в стране, и удивляться тут нечему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30