Боже мой, что я наделал! Я не мог ошибаться больше. Али, Рэйчел, Микки – я всех их подвел.
– Вы не представляете, сколько раз мне хотелось все изменить, – говорит Кирстен. – Я сама привела бы Микки домой. Я подвела бы ее к самой двери. Поверьте мне!
– Вы же были подругой Рэйчел! Как вы могли так с ней поступить?
На какой-то момент ее печаль сменяется злостью, но это отнимает слишком много сил. Она шепчет:
– Я не хотела причинять им боль… ни Микки, ни Рэйчел.
– Тогда почему?
– Мы крали у самого главного вора, мы брали деньги у Алексея Кузнеца, настоящего чудовища. Он же убил собственного брата, боже мой!
– Вы хотели сразиться с самым большим задирой на детской площадке.
– Мы живем в феодальный век, инспектор. Мы воюем за нефть и предлагаем программы реконструкции в обмен на политические выгоды. У нас больше охранников на парковках, чем полицейских…
– Ради бога, избавьте меня от речей.
– Мы никому не хотели причинять зла.
– Рэйчел пострадала бы в любом случае.
Она поднимает на меня мокрые глаза, в которых кажется, видна соль.
– Я не хотела… мы отпустили Микки. Я никогда бы… – Она роняет руку с револьвером на одеяло, потом опускает голову и, качая ею, бормочет: – Мне жаль… Мне так жаль…
Эта жалость к себе раздражает меня. Я вытягиваю из нее остаток истории. Кирстен не смотрит на меня, описывая подвал и подземную реку. Рэй Мерфи пригнал туда под землей лодку и нарисовал для Джерри Брандта карту. Тому надо было пройти только несколько сотен футов, а потом передать Микки через сточный люк.
– Рэй знал место, где ее можно было спрятать. Я там никогда не была. В мою задачу входило послать письмо с требованием выкупа.
– И кому вы его послали?
– Алексею.
– А как же купальник?
– Джерри его придержал.
– Во что она была одета, когда вы ее отпустили?
– Точно не знаю.
– А у нее было полотенце?
– Джерри сказал, что оно было для нее почти талисманом. Она не выпускала его из рук.
Я напряженно раздумываю. Из всех возможных сценариев я упустил Говарда, будучи убежден в его невиновности. Я взвесил все улики и возможности и решил, что его осудили несправедливо. Кэмпбелл кричал, что я закрываю глаза на очевидное. А я думал, что это он не видит ничего, кроме собственных предрассудков.
– Но почему, скажите ради бога, вы попытались получить выкуп второй раз? Как вы могли снова заставить Рэйчел пройти через все это? Вы убедили ее, что Микки еще жива.
Ее лицо морщится, словно я задел ее больное место.
– Я не хотела. Вы не понимаете.
– Так объясните мне.
– Когда вы арестовали Говарда за убийство Микки, Джерри потерял голову. Он все твердил, что помог ее убить. Он сказал, что не может снова вернуться в тюрьму – только не за убийство ребенка. Он знал, как в тюрьме поступают с убийцами детей. Я сразу же поняла, что у нас проблема. Нам надо было или заставить Джерри замолчать, или помочь ему исчезнуть.
– И вы отправили его за границу.
– Мы дали ему вдвое больше, чем он заслуживал: четыреста штук. Мы думали, что он испарится, но он спустил все деньги на игровых автоматах или наркоте.
– Он купил бар в Таиланде.
– Какая разница.
– И вот он вернулся.
– Я впервые узнала о выкупе уже после того, как Рэйчел получила открытку. Джерри сам додумался до этого. Тело Микки не нашли. У него оставались ее купальник и прядка волос. Я была вне себя от злости. Его жадность и глупость угрожали всем нам. Рэй сказал, что остановит Джерри, пока он всех нас не выдал.
– Но вы могли отойти от дела. И никто не узнал бы.
– Я хотела его убить – честное слово.
– И отчего же вы передумали?
– Никто из нас не ожидал, что Алексей согласится – после того, как уже выплатил один выкуп, – но он согласился сразу же. Я тогда чуть не пожалела его. Наверное, ему очень хотелось верить, что Микки жива.
– У него не было выбора. Отцы должны верить.
– Нет, ему нужна была месть. Ему было наплевать, сколько она стоит. Ему было наплевать на Микки и на Рэйчел. Он хотел, чтобы мы умерли, – и это его истинный мотив.
Возможно, она права. Алексей всегда предпочитал вершить собственный вариант правосудия.
Возле тюрьмы «Уормвуд-Скрабз», а потом еще раз в участке он сказал: «Я не плачу дважды». Так вот что он имел в виду. Он уже заплатил выкуп за Микки и не расстался бы со вторым.
– Почему вы воспользовались той же схемой?
– У нас не было времени придумать новую. Видимо, Алексей обо всем догадался. Я же сказала, мы не предполагали, что он согласится. Нам пришлось готовить все в спешке. Я не хотела в это ввязываться, но Рэю требовались деньги, и он сказал, что во второй раз все пройдет легче.
– Вы знали, что я был в машине с Рэйчел?
– Нет, пока мы не заставили ее пересесть в другую машину. Но вот чего мы точно не ожидали, так это того, что кто-то окажется настолько глуп, чтобы последовать за выкупом в канализацию.
– Во время процедуры я слышал детский голос. Это ведь были вы?
– Да.
В комнате стемнело, и Кирстен превращается в тень. Пространство между нами стало шире и холоднее.
– Когда началась стрельба, я поначалу решила, что это полиция. Но они все стреляли.
– Вы видели снайпера?
– Нет.
– Вы вообще кого-нибудь видели?
Она мотает головой.
Выговорившись, она чувствует себя лучше, несмотря на то, что устала. Она не помнит, сколько времени провела в воде. Течение пронесло ее мимо Вестминстера. Она выбралась на ступеньки Банковской пристани возле театра «Глобус». Влезла в аптеку и украла бинты и лекарства. Остаток ночи провела в магазине, закрытом на ремонт, где спала под малярными простынями.
Она не могла сбежать или пойти в больницу. Алексей нашел бы ее. Как только он узнал, кто похитил Микки, его уже ничто не могло остановить.
– И с тех пор вы прячетесь?
– Жду смерти. – Ее голос звучит так тихо, словно она в соседней комнате.
Сладковатый запах пота и гниения сгустился в воздухе. Либо все, что рассказала мне Кирстен, правда, либо это тщательно продуманная ложь.
– Пожалуйста, отойдите от окна, – говорит она.
– Почему?
– Мне все время мерещатся красные точки. Они въелись мне в глаза.
Я понимаю, о чем она говорит. Поставив стул у кровати, я наливаю ей стакан воды. Ее палец больше не лежит на курке.
– Что вы собирались сделать с выкупом?
– У меня были планы. – Она описывает новую жизнь в Америке, рисуя возможность, против которой трудно устоять: уйти и ни разу не оглянуться, – смакует романтику жизни с чистого листа.
Меня иногда тоже посещают такие мысли: как здорово было бы стать другим человеком и начать жизнь заново, – но потом я понимаю, что не испытываю никакого желания видеть мир, что мне вполне хватает неприятностей со старыми друзьями и я не хочу заводить новых. От чего мне убегать? Я был бы похож на собаку, гоняющуюся за собственным хвостом.
– Мы сглупили. Мы должны были уйти и благодарить небеса за то, что никто не узнал правды о Микки. А теперь поздно.
– Я могу вас защитить.
– Никто не сможет этого сделать.
– Я могу договориться в прокуратуре. Если вы дадите показания против Алексея, вас поместят…
– Какие показания? – обрывает она меня. – Я не видела, чтобы он кого-то убил. Я никого не могу ни описать, ни опознать. Ну и что, что он заплатил выкуп дважды, – это не противозаконно.
Она права. Самое большее, в чем виноват Алексей, – это сокрытие от полиции информации о первом выкупе.
Но должен же быть какой-то выход. Человек самовольно казнит людей, и никто не может ему помешать.
Впервые за долгое время я не представляю, что делать. Знаю, что должен позвонить в полицию. Но я также должен обеспечить безопасность Кирстен. Существуют программы защиты свидетелей против ИРА и организованной преступности, но что мы в состоянии предложить этой женщине? Она не может сдать Алексея. Она не может доказать его причастность к убийствам или другим преступлениям.
– А что если нам организовать встречу?
– Что?
– Свяжитесь с Алексеем, договоритесь о встрече.
Она закрывает руками уши, не желая слушать. Ее кожа похожа на металл: она блестит в свете лампы.
Она права. Алексей ни за что не согласился бы.
– Вы меня не спасете. На вашем месте я позвонила бы ему прямо сейчас и сказала, где я. Вы могли бы получить помилование.
– Я позвоню в «скорую».
– Нет.
– Вам нельзя здесь оставаться. Сколько пройдет времени, прежде чем хозяйка вас сдаст?
– Мы старые друзья.
– Я так и подумал! Во сколько вам обошлось такое длительное пребывание?
Она показывает мне руки. Ее украшения исчезли.
Мы сидим молча, и через какое-то время я слышу, что ее дыхание стало мерным. Она уснула. Подойдя к ней, я аккуратно забираю револьвер у нее с коленей и накрываю ее одеялом. Потом выхожу на площадку и звоню «новичку» Дэйву. У меня трясутся руки.
– Я нашел Кирстен Фицрой. Мне нужны «скорая» и полицейское сопровождение. Не говори Мелдрану и Кэмпбеллу.
– Хорошо.
Когда я возвращаюсь в комнату, Кирстен открывает глаза.
– Они едут?
– Да.
– Кавалерия или катафалк?
– «Скорая помощь».
Стиснув от боли зубы, она скидывает ноги с кровати и садится, отвернувшись от меня. Черная рубашка, мокрая от пота, так прилипла к ее телу, что оно кажется облитым нефтью.
– Может, сегодня вы и защитите меня, но это только один день, – говорит она, с трудом встает и шаркает в сторону ванной. Чувствуя, что я сейчас за ней пойду, останавливает меня. – Мне надо на горшок.
Мне положено подождать на площадке, что я и делаю, радуясь тому, что сбежал от нездорового запаха и лицемерия. Какая гора лжи и предательства – просто уму непостижимо. Микки умерла! Я потерпел неудачу. Я хочу заползти назад в канализацию, где мне и место.
В дверь внизу стучат. Миссис Уайльд открывает. Я перегибаюсь через перила, ожидая увидеть «новичка» Дэйва. Но это курьер. Мне не слышно, что он говорит.
Миссис Уайльд отворачивается от двери с букетом цветов в руках. В тот же момент я слышу глухой удар металла по кости. Она падает вперед, придавив цветы своим телом. Курьер в кожаном костюме и блестящем черном шлеме перешагивает через нее.
Я надавливаю кнопку повторного набора на мобильном телефоне. Номер Дэйва занят. Наверное, он звонит в больницу.
Я представляю себе, как убийца крадется, водя пистолетом по широкой дуге. Он профессионал. Бывший военный.
Кирстен спускает воду и выходит из ванной. Я знаком велю ей лечь, и она со стоном падает на колени. В моих глазах она видит что-то, чего не было раньше.
– Не бросайте меня, – неслышно выговаривает она.
Я прижимаю палец к губам и показываю наверх.
Курьер услышал, как опорожнили бачок и как набирается вода. Он уже у лестницы. Я отворачиваюсь от Кирстен и поднимаюсь на один пролет. Снова нажимаю кнопку. Занято.
Ступеньки прогибаются одна за другой. Этот звук отдается в моем теле. Кирстен выстрелила дважды.
Если предположить, что револьвер был заряжен полностью, у меня осталось четыре патрона.
Я должен чувствовать страх, но, возможно, я еще не осознал до конца серьезность положения. Я почему-то думаю о прошедших шести неделях, когда Алексей играл со мной. Я не чувствую ни злости, ни горечи. Это похоже на сказку «Три медведя», где девочку выгоняют из дома за то, что она съела кашу и сломала стул. Но только в моей, обновленной версии она возвращается с ружьем и теперь уж постарается выстрелить не слишком высоко и не слишком низко, а точно в цель.
«Новичок» Дэйв берет трубку.
– Код один. Полицейский в беде. Помогите.
Курьер уже на лестнице, держится поближе к стене, чтобы обезопасить себя от выстрела сверху. Когда он повернет на площадке, я смогу прицелиться. Я жду в темноте, пытаясь уменьшиться в размерах. По спине течет целая река.
Еще один шаг. Я вижу его тень. У него автоматический пистолет, который двигается из стороны в сторону. Мой палец осторожно надавливает на курок, отводя назад тягу и сжимая спусковую пружину в рукоятке. Барабан вращается, пуля перемещается в выбрасыватель и оказывается на одном уровне со стволом.
Он показался – собирается зайти в спальню. За пластиком шлема мне не видно его лица.
– Полиция! Бросьте оружие!
Он падает и перекатывается к стене, стреляя вверх вслепую. Пули проделывают дырки в обоях рядом с моей головой и крошат перила. Щепка царапает мне шею.
Когда я выстрелю, он увидит вспышку и будет знать, где я прячусь. Я изо всех сил нажимаю на курок.
Пуля попадает ему в плечо и проходит через грудь. Он ударяется головой о стену. На меня смотрит темный пластик шлема. Мы стреляем одновременно, и курьера отбрасывает назад.
У меня во рту вкус крови, потому что я прикусил язык, а легкие страшно болят. Куда делся весь кислород? На улице слышен визг тормозов. «Новичок» Дэйв врывается в дом с такой скоростью, что едва не спотыкается о миссис Уайльд.
Опустившись на колени, я роняю револьвер и смотрю себе на грудь. Дэйв бежит по лестнице, выкрикивая мое имя. Расстегнув пуговицы, я ощупываю грудь. Аккуратная ямка, все еще теплая от пули, расположилась прямо посредине жилета.
Черт меня побери! Али спасла мне жизнь.
Через перила я вижу тело курьера, скорчившееся у подножия лестницы. Сорок три года в полиции, тридцать пять из них в должности следователя, и мне удалось никого не убить. Теперь перейден еще один нежелательный рубеж.
36
Четыре часа назад был выписан ордер на арест Алексея, но это ни к чему не привело. Его судно покинуло гавань Челси в полночь пятницы, всего через час после нашей встречи. Шкипер сказал, что направляется в док Моуди на южном берегу Хэмбла, но к полудню субботы яхта там так и не показалась.
Береговая охрана и спасательные службы были поставлены в известность, и всем судам в пределах пятисот морских миль было предписано сообщать любую информацию о яхте. Описание судна также рассылается в гавани Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Португалии и Испании.
Я не ожидал, что Алексей сбежит. Я до сих представляю себе, как он является в полицейский участок в сопровождении команды адвокатов, самодовольный и готовый к схватке. Он знает, что против него нет ничего, кроме косвенных улик. Никто не может подтвердить, что он был на месте преступления. Если Кирстен умрет, я даже не сумею доказать, что он заплатил первый выкуп.
Конечно, в мои обязанности не входит ничего доказывать, как мне твердит Кэмпбелл, мечась по больнице в своем пальто из серого твида. Каждый раз, когда наши взгляды пересекаются, он отводит глаза. Он был прав, а я совершил огромную ошибку. Несмотря на всю идиотскую суматоху последних недель, факты остались незыблемыми: Микки умерла три года назад, и убил ее Говард Уэйвелл.
Рентген показал только ушибы ребер, а порез на шее не требует наложения швов, так что я в порядке. Кирстен находится наверху под охраной. Ее имени не знают даже врачи, которые отправили ее в палату интенсивной терапии.
Утром в понедельник Эдди Баррет и Грач потребуют, чтобы Говарда Уэйвелла освободили. Они заявят, что Микки была похищена с целью получения выкупа и убита похитителями. Кадры с камер слежения на «Лестер-сквер» могут изображать кого угодно. Полотенце, найденное на кладбище Ист-Финчли, было специально подброшено, чтобы обвинить Говарда в убийстве, которого он не совершал.
Эту версию гораздо легче доказать, чем правду. Все дело против Говарда изначально основывалось на косвенных уликах. Нам приходилось выкладывать доказательства перед присяжными по листочку, чтобы продемонстрировать существующую между ними связь. Теперь это больше похоже на карточный домик.
Дело Говарда будет пересмотрено, и у нас есть единственная надежда оставить его за решеткой – заставить присяжных поверить Кирстен. Но адвокаты толпой ринутся чернить ее облик: сознавшаяся похитительница, вымогательница и управляющая эскорт-агентством.
Я ошибался насчет Говарда, ошибался насчет Микки, ошибался почти во всем. Убийца ребенка выйдет на свободу. И я несу за это ответственность.
Когда полицейский убивает человека, начинаются неприятности. Еще больше неприятностей возникает, когда человека убивает бывший полицейский. Комиссия по жалобам проведет расследование. Меня ждут анализы на наркотики и психиатрическое обследование. Я знаю о морфине недостаточно, чтобы сказать, остались ли его следы у меня в крови. Если результаты окажутся положительными, я здорово вляпаюсь.
Человека, которого я убил, не опознали. Он приехал на угнанном мотоцикле, у него не было документов. Пломбы на зубах были поставлены где-то в Восточной Европе, а автоматический пистолет украден из полицейского участка в Белфасте четыре года назад. Его единственной приметой оказался серебряный крестик на шее, украшенный самоцветом – фиолетовым чароитом, редким видом силиката, добываемым только в Восточной Сибири. Возможно, Интерполу повезет больше.
Часы посещений закончились, но медсестра меня пропускает. Хотя Али все еще распластана на спине и смотрит в зеркало над головой, я получаю более теплую улыбку, чем заслуживаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37