– Теперь особенно важно найти Кирстен Фицрой. Может быть, она осталась единственной, кто знает, что случилось с Микки.
Сдвинув стулья в круг, мы проводим «совещание».
Маргарет и Джин удалось разыскать нескольких бывших сотрудниц Кирстен. Это женщины от двадцати двух до тридцати четырех, многие с иностранными именами. Они нервничали, когда говорили: никто обычно не афиширует, что занимался такого рода работой. Ни одна из них не видела Кирстен с того времени, как агентство закрылось.
Тем временем Роджер посетил ее бывший офис. Управляющий показал ему две коробки документов, оставшихся после того, как агентство прекратило свое существование. Среди бумаг есть чеки из клиник. Женщин проверяли на наличие венерических болезней.
В одной из папок находятся зашифрованные сведения о кредитных карточках и чьи-то многочисленные инициалы. Вероятно, Кирстен вела дневник, где использовала эти коды. Я провожу пальцем по странице, надеясь найти инициалы сэра Дугласа. Нет.
– На данный момент мы обзвонили четыреста клиник и операционных, – говорит Рэйчел. – Никто не заявил о жертве огнестрельного ранения, но двадцать пятого сентября обокрали аптеку в Саутуорке. Украли бинты и анальгетики.
– Перезвоните аптекарю. Спросите, не нашли ли полицейские отпечатки пальцев.
Маргарет передает мне кофе. Не успеваю я сделать глоток, как Джин выхватывает чашку у меня из рук и бежит ее мыть. Кто-то достает бутерброды и напитки. Я чувствую прилив сил, и на душе удивительно светло.
Джо выходит на лестницу и присаживается рядом со мной.
– Вы не сказали о бриллиантах. Что вы с ними сделали?
– Положил в надежное место.
Я вспоминаю, как бархатные футляры зашивались в животе шерстяного мамонта в старой комнате Али. Наверное, стоит сказать Джо. Если со мной что-то случится, никто не узнает, где они. Но, с другой стороны, я не хочу подвергать его опасности.
– Вы знаете, что слоны с поднятыми хоботами символизируют удачу?
– Нет.
– Это мне Али сказала. У нее пунктик на слонах. Не знаю, принесли ли они ей удачу.
У меня пересохло во рту. Я просовываю руки в рукава куртки.
– Вы ведь собираетесь встретиться с Алексеем? – спрашивает Джо.
Я готов поклясться, что он умеет читать мысли.
Мое молчание само по себе ответ.
– Вы знаете, что это безумие, – говорит он.
– Безумие – то, что устроил Алексей, и я должен это прекратить.
Знаю, это кажется глупым и старомодным, но я одержим идеей, что есть нечто достойное и благородное в том, чтобы взглянуть в лицо своему врагу и встретиться с ним взглядом, а потом вонзить ему в сердце ятаган.
– Вам нельзя идти одному.
– Иначе он со мной не станет говорить. Я назначу встречу. Когда люди назначают встречу, их не убивают.
Джо обдумывает мои слова.
– Я поеду с вами.
– Нет, но за предложение спасибо.
Не знаю, почему люди постоянно предлагают мне помощь, в то время как должны бежать от меня без оглядки. Али говорит, что я внушаю доверие, но мне кажется, я просто пользуюсь добротой других, даже не надеясь им когда-либо отплатить. Я не безупречный человек. Я циник и пессимист, и иногда мне кажется, что меня заперли в этой жизни благодаря нелепой случайности рождения. Но бывают минуты, когда добрый поступок или нежное прикосновение другого человека заставляют меня поверить, что я могу измениться, исправиться, очиститься. Вот Джо, например, всегда оказывает на меня такое влияние. Нищий не имеет права так много брать в долг.
Мой звонок Алексею перебрасывают с линии на линию, и наконец из трубки доносится его голос. Я различаю шум воды. Река.
– Я хочу поговорить. Без адвокатов, полиции и третьих лиц.
Кажется, я слышу, как он думает.
– И где собираетесь встретиться?
– На нейтральной территории.
– Нет. Если хотите меня увидеть, приходите ко мне сами. Гавань Челси. Вы меня найдете.
Черное такси высаживает меня у входа в гавань незадолго до десяти. Я смотрю на часы и отсчитываю последние минуты. Нет смысла торопиться на собственные похороны.
Свет прожекторов отражается от белых яхт и катеров, рассыпаясь по воде разноцветными пятнами. По сравнению с открытым пространством реки внутренние доки выглядят темными и ветхими, на сваях, торчащих из грязи, болтаются ржавые буйки.
Лодка Алексея, залитая легким светом, пришвартована к пирсу при помощи двух канатов. Это изящная двухпалубная яхта с плавными линиями корпуса. На верхней палубе установлены радиоантенна и тарелка спутниковой системы слежения.
Я пять лет промотался на лодках и знаю, что они высасывают уйму денег. Говорят, что чем лучше у человека чувство равновесия, тем больше вероятность, что он заболеет морской болезнью. Я могу поручиться за свой вестибулярный аппарат, но час в дурную погоду на пароме через Канал все же кажется мне годом.
На сходнях с бронзовыми перилами лежит толстый резиновый коврик. Когда я ступаю на палубу, судно едва заметно покачивает. Через открытую дверь видна кают-компания с большим столом красного дерева и восемью сидячими местами. Справа находится бар, напротив плоского телеэкрана укреплено несколько кресел.
Спускаясь по ступенькам, я пригибаю голову, что делать совсем не обязательно. Алексей Кузнец сидит, склонившись за письменным столом и читает что-то на экране лэптопа. Он поднимает руку, выставив вперед ладонь и удерживая меня этим жестом на месте. Дочитав, поворачивает руку, подзывая меня движением пальцев.
Подняв глаза, Алексей смотрит сквозь меня, словно я забыл что-то принести. Выкуп. Ему нужны бриллианты.
– Красивая лодка.
– Это моторная яхта.
– Дорогая игрушка.
– Напротив, это мой офис. Я построил ее по американским чертежам на Черном море возле Одессы. Видите ли, я беру все лучшее от разных культур: американский дизайн, немецких инженеров, итальянских плотников, бразильский тик и славянских рабочих. Люди часто критикуют Восточную Европу за то, что там якобы не умеют жить при капитализме. Но правда заключается в том, что именно там исповедуют чистейшую форму капитализма. Если бы я захотел построить такую лодку в Англии, мне бы пришлось тратиться на премиальные, компенсации рабочим, национальную страховку, оплату дизайна и взятки, чтобы договориться с профсоюзом. То же самое происходит, когда строишь дом. Тебя могут остановить на любой стадии. А в России, Латвии или Грузии это не имеет значения – были бы наличные. Вот это я называю истинным капитализмом.
– Так вы поэтому продаете имущество? Собираетесь домой?
Он презрительно смеется.
– Инспектор, вы зря считаете меня патриотом. Я нанимаю русских на работу, спонсирую их школы и больницы, покупаю их политиков, но не ждите, что я стану с ними жить.
Он подходит к бару. Я лихорадочно оглядываю каюту, напряженно ожидая, когда же захлопнется ловушка.
– Так почему же вы продаете имущество?
– Захотелось пастбищ позеленее. Новых возможностей. Может, куплю футбольный клуб. Это теперь, кажется, в моде. Или просто подамся на зиму в теплые края.
– Никогда не понимал людей, любящих жаркие страны.
Он смотрит в темноту за окном.
– У каждого человека свое представление о рае, инспектор, но любить Лондон нелегко.
Он протягивает мне стакан скотча и придвигает ведерко со льдом.
– Вы хороший моряк?
– Нет, в общем-то.
– Жаль. А мое слабое место – полеты. Вы помните тот эпизод из «Сумеречной зоны», когда Уильям Шатнер смотрит в иллюминатор на высоте двадцать тысяч футов и видит, как гремлин отрывает крыло самолета? Потом его повторили в фильме, но там он не столь хорош. Так вот, нечто подобное чувствую и я, когда вхожу в самолет. Я единственный человек, знающий, что он рухнет.
– Значит, вы не летаете?
Он поднимает ладони вверх, показывая, что это очевидно.
– У меня есть моторная яхта.
Глоток скотча приятно обжигает горло, но послевкусие не так хорошо, как бывало прежде. Морфин убил мои вкусовые ощущения.
Алексей – деловой человек, привыкший заключать сделки. Он знает, как составить баланс, как уменьшить риск и увеличить доход.
– Возможно, у меня есть что продать вам, – заявляю я.
Он снова поднимает руку, но на этот раз подносит палец к губам. Появляется русский: кажется, что его заперли в плохо сидящем костюме.
– Я уверен, вы поймете, – извиняется Алексей и, пока его телохранитель проводит металлоискателем по моей одежде, отдает по рации указания. Начинают работать моторы, лед стучит о стенки моего стакана.
Алексей знаком приглашает следовать за ним по проходу к кубрику, где узкая лестница выходит на нижнюю палубу. Мы подходим к тяжелой двери, которая ведет в машинное отделение. Меня оглушает шум.
Блок цилиндров двигателя – высотой в шесть футов, с трубами, клапанами, счетчиками, пружинами и лакированной сталью. На металлических мостках, идущих по обеим сторонам помещения, укреплены два стула. Алексей усаживается, словно пришел на концерт, и ждет, когда я последую его примеру. Все еще сжимая в руке стакан, он смотрит на меня с холодным любопытством.
Повышая голос, чтобы перекричать моторы, я спрашиваю его, как он нашел Джерри Брандта. Он улыбается. Это та же дерзкая, всезнающая улыбка, которую я видел у него на лице перед «Уормвуд-Скрабз».
– Я надеюсь, вы не обвиняете меня ни в каких правонарушениях, инспектор?
– Значит, вы знаете, о ком идет речь?
– Нет. О ком?
Для него это игра: мелкий раздражитель по сравнению с более важными делами. Если я не перейду к делу, я просто ему наскучу.
– Кирстен Фицрой еще жива?
Он не отвечает.
– Я здесь не для того, чтобы обвинять вас, Алексей. Я хочу обсудить одну гипотетическую сделку.
– Гипотетическую? – Теперь он уже открыто смеется, и я чувствую, как испаряется моя решимость.
– Я готов обменять ваши бриллианты на жизнь Кирстен Фицрой. Оставьте ее в покое и получите бриллианты назад.
Алексей проводит пальцами по волосам, оставляя дорожку в своей идеальной укладке.
– Мои бриллианты у вас?
– Гипотетически.
– Тогда гипотетически вы обязаны вернуть их мне. Почему я должен торговаться из-за своей собственности?
– Потому что пока все только гипотетически, но я могу превратить это в реальность. Я знаю, что вы подбросили бриллианты ко мне в дом, чтобы подставить меня. Кибел должен был получить ордер на обыск, но я нашел их первым. Вы думаете, что я что-то видел той ночью. Думаете, что я могу вам как-то навредить. Я вам клянусь в обратном. Никто не должен пострадать.
– Правда? – саркастически спрашивает он. – Не советую вам идти в торговлю.
– Это реальное предложение.
– Гипотетическое. – Алексей смотрит на меня, облизывая губы. – Позвольте мне говорить прямо. Мою дочь похищают, и вам не удается ее найти. Ее убивают, но тело вы тоже не находите. Потом из меня пытаются выкачать два миллиона фунтов, и вы не можете поймать этих людей. Вы крадете мои бриллианты и обвиняете меня в том, что я вам их подбросил. И в довершение всего этого вы хотите, чтобы я все простил и забыл. Такие люди, как вы, – это мерзость. Вы нажились на горе моей бывшей жены. Вы воспользовались моей добротой и желанием исправить ситуацию. Не я начал всю эту историю…
– Но у вас есть возможность ее закончить.
– Вы принимаете меня за человека, который жаждет мира и гармонии. Вы ошибаетесь. Я жажду мести.
Он встает. Переговоры окончены.
Я чувствую, как на меня накатывает ярость.
– Ради бога, Алексей, я ведь пытаюсь найти Микки. Она ваша семья. Разве вы не хотите знать, что произошло?
– Я знаю, что произошло, инспектор. Она мертва. Она умерла три года назад. И позвольте мне сказать вам кое-что о семьях: им придают слишком большое значение. Они – наша слабость. Они нас бросают, разочаровывают, или же их у нас отнимают. Семьи – это обуза.
– Поэтому вы избавились от Александра?
Он не отвечает и открывает тяжелую дверь. Теперь, когда мы вышли на свежий воздух, я снова слышу свои мысли. Алексей все еще продолжает говорить:
– Вы просите доверять вам. Вы предлагаете сделку. У вас ведь нет никаких версий, правда? Вы как те три мудрые обезьяны, только в одном лице. А теперь позвольте мне предложить вам сделку – гипотетическую, естественно. Вы возвращаете мои бриллианты и бросаете это дело. Пусть другие сами о себе позаботятся. Рыночные отношения, капитализм, спрос и предложение – вот это я понимаю. Что посеешь, то и пожнешь.
– Так Джерри Брандт пожал свое? – Я быстро хватаю его за руку. Он даже не морщится. – Оставьте Кирстен в покое.
Его глаза потемнели и сузились, за ними притаилось что-то ядовитое. Он думает, что я полный тупица, не способный придумать более утонченного способа вести допрос, чем пустить в ход кулак и палку. Так я себя веду.
– Вы знаете, кто такой Слонопотам? – спрашиваю я.
– Друг Винни-Пуха.
– Нет, это вы с Пятачком путаете. А Слонопотамы и бяки – это порождения его фантазии, которые снятся ему в кошмарах. Он боится, что они украдут его мед. Их никто не видит, кроме Пуха. Вот кого вы мне напоминаете.
– Слонопотама?
– Нет. Медвежонка Пуха. Вы думаете, что мир населяют люди, которые хотят вас обокрасть.
Небо посерело, вечерний воздух тягуч и влажен. Боль пульсирует у меня в голове в собственном ритме, отличном от ритма работы мотора. Алексей подводит меня к сходням. Русский идет за ним, слишком широко размахивая левой рукой из-за кобуры, что висит у него под мышкой.
– Вы никогда не думали о том, чтобы заняться нормальным бизнесом? – спрашиваю я.
Алексей обдумывает мое предложение.
– Может, нам обоим пора сменить род занятий.
И тут я понимаю, что он прав: мы с ним не такие уж разные. Мы оба разрушили свою личную жизнь и потеряли своих детей. И еще мы оба слишком стары, чтобы заниматься другим делом. Две трети жизни я провел, ловя преступников, в основном мелких воришек и затюканных жизнью созданий. Алексей – вот тот объект, к которому я стремился. Он – моя цель. Он причина, по которой я выбрал свою профессию.
Когда я ступаю на сходни, русский оказывается в двух шагах позади. Веревочные поручни натянуты вдоль медных опор. Он приближается, и я чувствую, как теплый металл пистолета касается моего затылка, ероша короткие волосы.
Алексей объясняет:
– Мой сотрудник поедет с вами и заберет бриллианты.
В ту же секунду я бросаюсь в сторону и, схватившись за перила и повиснув над водой, накреняю сходни. Русский пролетает мимо меня.
Закинув здоровую ногу на палубу, я поднимаюсь. Алексей смотрит, как русский барахтается, пытаясь удержаться на плаву.
– По-моему, он не умеет плавать, – замечаю я.
– Некоторые люди не способны учиться, – равнодушно бросает Алексей.
Я снимаю с мачты спасательный круг и кидаю в воду. Русский прижимает его к груди.
– Последний вопрос: откуда вы знали, где выкуп попадет в реку? Вас кто-то должен был предупредить.
Алексей складывает губы в гримасе, но его взгляд пуст.
– У вас есть время до завтрашнего утра, чтобы вернуть мои бриллианты.
34
Али спит в переплетении трубок, несущих в ее тело необходимую жидкость, дающих ей возможность жить. Через определенные промежутки на смену предыдущему приходит новый пакет обезболивающего. Время измеряется этими промежутками.
– Вам нельзя оставаться, – говорит медицинская сестра. – Приходите утром, когда она проснется.
Коридоры больницы почти пусты. Я иду в комнату для посетителей, сажусь на стул и закрываю глаза. Как жаль, что мне не удалось объяснить все Алексею, но его ослепила собственная ненависть. Он не верит, что Микки жива. Он думает, что люди воспользовались его слабостью – его семьей.
Я вспоминаю Люка и думаю о том, что, возможно, Алексей прав. Даж до сих пор не может пережить потерю своей семьи. Я переживаю за Клэр и Майкла и ломаю голову над тем, в чем именно ошибся, строя наши отношения. Если бы нам было все безразлично, было бы легче.
У меня болят все мышцы, словно организм борется сам с собой. В голове толпятся призрачные образы, мне мерещатся тела, сброшенные в реку или смытые в канализацию. Потом наступает очередь Кирстен.
В окна ломится темнота. Я смотрю вниз, на улицу, и чувствую тоску по деревне. Ритм городской жизни устанавливается пневматическими дрелями, светофорами и расписаниями движения поездов. Я почти не замечаю смены времен года.
Рядом со мной на стекле появляется еще одно отражение.
– Так и думал, что найду вас здесь, – говорит Джо, усаживаясь рядом и закидывая ноги на низкий столик. – Как прошла встреча с Алексеем?
– Он не стал меня слушать.
Джо кивает.
– Вам надо поспать.
– Вам тоже.
– Отосплюсь после смерти.
– Так говорил мой отчим. Теперь у него предостаточно времени для сна.
Джо приглашает меня сесть на диван напротив.
– Я думал.
– И?…
– Полагаю, я догадался, почему это расследование для вас так важно. Когда вы сказали мне, что случилось с Люком, вы рассказали не всю историю.
Я чувствую, как в горле у меня что-то застревает. Даже если бы я захотел, я бы не смог говорить.
– Вы сказали, что он ехал на санках один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Сдвинув стулья в круг, мы проводим «совещание».
Маргарет и Джин удалось разыскать нескольких бывших сотрудниц Кирстен. Это женщины от двадцати двух до тридцати четырех, многие с иностранными именами. Они нервничали, когда говорили: никто обычно не афиширует, что занимался такого рода работой. Ни одна из них не видела Кирстен с того времени, как агентство закрылось.
Тем временем Роджер посетил ее бывший офис. Управляющий показал ему две коробки документов, оставшихся после того, как агентство прекратило свое существование. Среди бумаг есть чеки из клиник. Женщин проверяли на наличие венерических болезней.
В одной из папок находятся зашифрованные сведения о кредитных карточках и чьи-то многочисленные инициалы. Вероятно, Кирстен вела дневник, где использовала эти коды. Я провожу пальцем по странице, надеясь найти инициалы сэра Дугласа. Нет.
– На данный момент мы обзвонили четыреста клиник и операционных, – говорит Рэйчел. – Никто не заявил о жертве огнестрельного ранения, но двадцать пятого сентября обокрали аптеку в Саутуорке. Украли бинты и анальгетики.
– Перезвоните аптекарю. Спросите, не нашли ли полицейские отпечатки пальцев.
Маргарет передает мне кофе. Не успеваю я сделать глоток, как Джин выхватывает чашку у меня из рук и бежит ее мыть. Кто-то достает бутерброды и напитки. Я чувствую прилив сил, и на душе удивительно светло.
Джо выходит на лестницу и присаживается рядом со мной.
– Вы не сказали о бриллиантах. Что вы с ними сделали?
– Положил в надежное место.
Я вспоминаю, как бархатные футляры зашивались в животе шерстяного мамонта в старой комнате Али. Наверное, стоит сказать Джо. Если со мной что-то случится, никто не узнает, где они. Но, с другой стороны, я не хочу подвергать его опасности.
– Вы знаете, что слоны с поднятыми хоботами символизируют удачу?
– Нет.
– Это мне Али сказала. У нее пунктик на слонах. Не знаю, принесли ли они ей удачу.
У меня пересохло во рту. Я просовываю руки в рукава куртки.
– Вы ведь собираетесь встретиться с Алексеем? – спрашивает Джо.
Я готов поклясться, что он умеет читать мысли.
Мое молчание само по себе ответ.
– Вы знаете, что это безумие, – говорит он.
– Безумие – то, что устроил Алексей, и я должен это прекратить.
Знаю, это кажется глупым и старомодным, но я одержим идеей, что есть нечто достойное и благородное в том, чтобы взглянуть в лицо своему врагу и встретиться с ним взглядом, а потом вонзить ему в сердце ятаган.
– Вам нельзя идти одному.
– Иначе он со мной не станет говорить. Я назначу встречу. Когда люди назначают встречу, их не убивают.
Джо обдумывает мои слова.
– Я поеду с вами.
– Нет, но за предложение спасибо.
Не знаю, почему люди постоянно предлагают мне помощь, в то время как должны бежать от меня без оглядки. Али говорит, что я внушаю доверие, но мне кажется, я просто пользуюсь добротой других, даже не надеясь им когда-либо отплатить. Я не безупречный человек. Я циник и пессимист, и иногда мне кажется, что меня заперли в этой жизни благодаря нелепой случайности рождения. Но бывают минуты, когда добрый поступок или нежное прикосновение другого человека заставляют меня поверить, что я могу измениться, исправиться, очиститься. Вот Джо, например, всегда оказывает на меня такое влияние. Нищий не имеет права так много брать в долг.
Мой звонок Алексею перебрасывают с линии на линию, и наконец из трубки доносится его голос. Я различаю шум воды. Река.
– Я хочу поговорить. Без адвокатов, полиции и третьих лиц.
Кажется, я слышу, как он думает.
– И где собираетесь встретиться?
– На нейтральной территории.
– Нет. Если хотите меня увидеть, приходите ко мне сами. Гавань Челси. Вы меня найдете.
Черное такси высаживает меня у входа в гавань незадолго до десяти. Я смотрю на часы и отсчитываю последние минуты. Нет смысла торопиться на собственные похороны.
Свет прожекторов отражается от белых яхт и катеров, рассыпаясь по воде разноцветными пятнами. По сравнению с открытым пространством реки внутренние доки выглядят темными и ветхими, на сваях, торчащих из грязи, болтаются ржавые буйки.
Лодка Алексея, залитая легким светом, пришвартована к пирсу при помощи двух канатов. Это изящная двухпалубная яхта с плавными линиями корпуса. На верхней палубе установлены радиоантенна и тарелка спутниковой системы слежения.
Я пять лет промотался на лодках и знаю, что они высасывают уйму денег. Говорят, что чем лучше у человека чувство равновесия, тем больше вероятность, что он заболеет морской болезнью. Я могу поручиться за свой вестибулярный аппарат, но час в дурную погоду на пароме через Канал все же кажется мне годом.
На сходнях с бронзовыми перилами лежит толстый резиновый коврик. Когда я ступаю на палубу, судно едва заметно покачивает. Через открытую дверь видна кают-компания с большим столом красного дерева и восемью сидячими местами. Справа находится бар, напротив плоского телеэкрана укреплено несколько кресел.
Спускаясь по ступенькам, я пригибаю голову, что делать совсем не обязательно. Алексей Кузнец сидит, склонившись за письменным столом и читает что-то на экране лэптопа. Он поднимает руку, выставив вперед ладонь и удерживая меня этим жестом на месте. Дочитав, поворачивает руку, подзывая меня движением пальцев.
Подняв глаза, Алексей смотрит сквозь меня, словно я забыл что-то принести. Выкуп. Ему нужны бриллианты.
– Красивая лодка.
– Это моторная яхта.
– Дорогая игрушка.
– Напротив, это мой офис. Я построил ее по американским чертежам на Черном море возле Одессы. Видите ли, я беру все лучшее от разных культур: американский дизайн, немецких инженеров, итальянских плотников, бразильский тик и славянских рабочих. Люди часто критикуют Восточную Европу за то, что там якобы не умеют жить при капитализме. Но правда заключается в том, что именно там исповедуют чистейшую форму капитализма. Если бы я захотел построить такую лодку в Англии, мне бы пришлось тратиться на премиальные, компенсации рабочим, национальную страховку, оплату дизайна и взятки, чтобы договориться с профсоюзом. То же самое происходит, когда строишь дом. Тебя могут остановить на любой стадии. А в России, Латвии или Грузии это не имеет значения – были бы наличные. Вот это я называю истинным капитализмом.
– Так вы поэтому продаете имущество? Собираетесь домой?
Он презрительно смеется.
– Инспектор, вы зря считаете меня патриотом. Я нанимаю русских на работу, спонсирую их школы и больницы, покупаю их политиков, но не ждите, что я стану с ними жить.
Он подходит к бару. Я лихорадочно оглядываю каюту, напряженно ожидая, когда же захлопнется ловушка.
– Так почему же вы продаете имущество?
– Захотелось пастбищ позеленее. Новых возможностей. Может, куплю футбольный клуб. Это теперь, кажется, в моде. Или просто подамся на зиму в теплые края.
– Никогда не понимал людей, любящих жаркие страны.
Он смотрит в темноту за окном.
– У каждого человека свое представление о рае, инспектор, но любить Лондон нелегко.
Он протягивает мне стакан скотча и придвигает ведерко со льдом.
– Вы хороший моряк?
– Нет, в общем-то.
– Жаль. А мое слабое место – полеты. Вы помните тот эпизод из «Сумеречной зоны», когда Уильям Шатнер смотрит в иллюминатор на высоте двадцать тысяч футов и видит, как гремлин отрывает крыло самолета? Потом его повторили в фильме, но там он не столь хорош. Так вот, нечто подобное чувствую и я, когда вхожу в самолет. Я единственный человек, знающий, что он рухнет.
– Значит, вы не летаете?
Он поднимает ладони вверх, показывая, что это очевидно.
– У меня есть моторная яхта.
Глоток скотча приятно обжигает горло, но послевкусие не так хорошо, как бывало прежде. Морфин убил мои вкусовые ощущения.
Алексей – деловой человек, привыкший заключать сделки. Он знает, как составить баланс, как уменьшить риск и увеличить доход.
– Возможно, у меня есть что продать вам, – заявляю я.
Он снова поднимает руку, но на этот раз подносит палец к губам. Появляется русский: кажется, что его заперли в плохо сидящем костюме.
– Я уверен, вы поймете, – извиняется Алексей и, пока его телохранитель проводит металлоискателем по моей одежде, отдает по рации указания. Начинают работать моторы, лед стучит о стенки моего стакана.
Алексей знаком приглашает следовать за ним по проходу к кубрику, где узкая лестница выходит на нижнюю палубу. Мы подходим к тяжелой двери, которая ведет в машинное отделение. Меня оглушает шум.
Блок цилиндров двигателя – высотой в шесть футов, с трубами, клапанами, счетчиками, пружинами и лакированной сталью. На металлических мостках, идущих по обеим сторонам помещения, укреплены два стула. Алексей усаживается, словно пришел на концерт, и ждет, когда я последую его примеру. Все еще сжимая в руке стакан, он смотрит на меня с холодным любопытством.
Повышая голос, чтобы перекричать моторы, я спрашиваю его, как он нашел Джерри Брандта. Он улыбается. Это та же дерзкая, всезнающая улыбка, которую я видел у него на лице перед «Уормвуд-Скрабз».
– Я надеюсь, вы не обвиняете меня ни в каких правонарушениях, инспектор?
– Значит, вы знаете, о ком идет речь?
– Нет. О ком?
Для него это игра: мелкий раздражитель по сравнению с более важными делами. Если я не перейду к делу, я просто ему наскучу.
– Кирстен Фицрой еще жива?
Он не отвечает.
– Я здесь не для того, чтобы обвинять вас, Алексей. Я хочу обсудить одну гипотетическую сделку.
– Гипотетическую? – Теперь он уже открыто смеется, и я чувствую, как испаряется моя решимость.
– Я готов обменять ваши бриллианты на жизнь Кирстен Фицрой. Оставьте ее в покое и получите бриллианты назад.
Алексей проводит пальцами по волосам, оставляя дорожку в своей идеальной укладке.
– Мои бриллианты у вас?
– Гипотетически.
– Тогда гипотетически вы обязаны вернуть их мне. Почему я должен торговаться из-за своей собственности?
– Потому что пока все только гипотетически, но я могу превратить это в реальность. Я знаю, что вы подбросили бриллианты ко мне в дом, чтобы подставить меня. Кибел должен был получить ордер на обыск, но я нашел их первым. Вы думаете, что я что-то видел той ночью. Думаете, что я могу вам как-то навредить. Я вам клянусь в обратном. Никто не должен пострадать.
– Правда? – саркастически спрашивает он. – Не советую вам идти в торговлю.
– Это реальное предложение.
– Гипотетическое. – Алексей смотрит на меня, облизывая губы. – Позвольте мне говорить прямо. Мою дочь похищают, и вам не удается ее найти. Ее убивают, но тело вы тоже не находите. Потом из меня пытаются выкачать два миллиона фунтов, и вы не можете поймать этих людей. Вы крадете мои бриллианты и обвиняете меня в том, что я вам их подбросил. И в довершение всего этого вы хотите, чтобы я все простил и забыл. Такие люди, как вы, – это мерзость. Вы нажились на горе моей бывшей жены. Вы воспользовались моей добротой и желанием исправить ситуацию. Не я начал всю эту историю…
– Но у вас есть возможность ее закончить.
– Вы принимаете меня за человека, который жаждет мира и гармонии. Вы ошибаетесь. Я жажду мести.
Он встает. Переговоры окончены.
Я чувствую, как на меня накатывает ярость.
– Ради бога, Алексей, я ведь пытаюсь найти Микки. Она ваша семья. Разве вы не хотите знать, что произошло?
– Я знаю, что произошло, инспектор. Она мертва. Она умерла три года назад. И позвольте мне сказать вам кое-что о семьях: им придают слишком большое значение. Они – наша слабость. Они нас бросают, разочаровывают, или же их у нас отнимают. Семьи – это обуза.
– Поэтому вы избавились от Александра?
Он не отвечает и открывает тяжелую дверь. Теперь, когда мы вышли на свежий воздух, я снова слышу свои мысли. Алексей все еще продолжает говорить:
– Вы просите доверять вам. Вы предлагаете сделку. У вас ведь нет никаких версий, правда? Вы как те три мудрые обезьяны, только в одном лице. А теперь позвольте мне предложить вам сделку – гипотетическую, естественно. Вы возвращаете мои бриллианты и бросаете это дело. Пусть другие сами о себе позаботятся. Рыночные отношения, капитализм, спрос и предложение – вот это я понимаю. Что посеешь, то и пожнешь.
– Так Джерри Брандт пожал свое? – Я быстро хватаю его за руку. Он даже не морщится. – Оставьте Кирстен в покое.
Его глаза потемнели и сузились, за ними притаилось что-то ядовитое. Он думает, что я полный тупица, не способный придумать более утонченного способа вести допрос, чем пустить в ход кулак и палку. Так я себя веду.
– Вы знаете, кто такой Слонопотам? – спрашиваю я.
– Друг Винни-Пуха.
– Нет, это вы с Пятачком путаете. А Слонопотамы и бяки – это порождения его фантазии, которые снятся ему в кошмарах. Он боится, что они украдут его мед. Их никто не видит, кроме Пуха. Вот кого вы мне напоминаете.
– Слонопотама?
– Нет. Медвежонка Пуха. Вы думаете, что мир населяют люди, которые хотят вас обокрасть.
Небо посерело, вечерний воздух тягуч и влажен. Боль пульсирует у меня в голове в собственном ритме, отличном от ритма работы мотора. Алексей подводит меня к сходням. Русский идет за ним, слишком широко размахивая левой рукой из-за кобуры, что висит у него под мышкой.
– Вы никогда не думали о том, чтобы заняться нормальным бизнесом? – спрашиваю я.
Алексей обдумывает мое предложение.
– Может, нам обоим пора сменить род занятий.
И тут я понимаю, что он прав: мы с ним не такие уж разные. Мы оба разрушили свою личную жизнь и потеряли своих детей. И еще мы оба слишком стары, чтобы заниматься другим делом. Две трети жизни я провел, ловя преступников, в основном мелких воришек и затюканных жизнью созданий. Алексей – вот тот объект, к которому я стремился. Он – моя цель. Он причина, по которой я выбрал свою профессию.
Когда я ступаю на сходни, русский оказывается в двух шагах позади. Веревочные поручни натянуты вдоль медных опор. Он приближается, и я чувствую, как теплый металл пистолета касается моего затылка, ероша короткие волосы.
Алексей объясняет:
– Мой сотрудник поедет с вами и заберет бриллианты.
В ту же секунду я бросаюсь в сторону и, схватившись за перила и повиснув над водой, накреняю сходни. Русский пролетает мимо меня.
Закинув здоровую ногу на палубу, я поднимаюсь. Алексей смотрит, как русский барахтается, пытаясь удержаться на плаву.
– По-моему, он не умеет плавать, – замечаю я.
– Некоторые люди не способны учиться, – равнодушно бросает Алексей.
Я снимаю с мачты спасательный круг и кидаю в воду. Русский прижимает его к груди.
– Последний вопрос: откуда вы знали, где выкуп попадет в реку? Вас кто-то должен был предупредить.
Алексей складывает губы в гримасе, но его взгляд пуст.
– У вас есть время до завтрашнего утра, чтобы вернуть мои бриллианты.
34
Али спит в переплетении трубок, несущих в ее тело необходимую жидкость, дающих ей возможность жить. Через определенные промежутки на смену предыдущему приходит новый пакет обезболивающего. Время измеряется этими промежутками.
– Вам нельзя оставаться, – говорит медицинская сестра. – Приходите утром, когда она проснется.
Коридоры больницы почти пусты. Я иду в комнату для посетителей, сажусь на стул и закрываю глаза. Как жаль, что мне не удалось объяснить все Алексею, но его ослепила собственная ненависть. Он не верит, что Микки жива. Он думает, что люди воспользовались его слабостью – его семьей.
Я вспоминаю Люка и думаю о том, что, возможно, Алексей прав. Даж до сих пор не может пережить потерю своей семьи. Я переживаю за Клэр и Майкла и ломаю голову над тем, в чем именно ошибся, строя наши отношения. Если бы нам было все безразлично, было бы легче.
У меня болят все мышцы, словно организм борется сам с собой. В голове толпятся призрачные образы, мне мерещатся тела, сброшенные в реку или смытые в канализацию. Потом наступает очередь Кирстен.
В окна ломится темнота. Я смотрю вниз, на улицу, и чувствую тоску по деревне. Ритм городской жизни устанавливается пневматическими дрелями, светофорами и расписаниями движения поездов. Я почти не замечаю смены времен года.
Рядом со мной на стекле появляется еще одно отражение.
– Так и думал, что найду вас здесь, – говорит Джо, усаживаясь рядом и закидывая ноги на низкий столик. – Как прошла встреча с Алексеем?
– Он не стал меня слушать.
Джо кивает.
– Вам надо поспать.
– Вам тоже.
– Отосплюсь после смерти.
– Так говорил мой отчим. Теперь у него предостаточно времени для сна.
Джо приглашает меня сесть на диван напротив.
– Я думал.
– И?…
– Полагаю, я догадался, почему это расследование для вас так важно. Когда вы сказали мне, что случилось с Люком, вы рассказали не всю историю.
Я чувствую, как в горле у меня что-то застревает. Даже если бы я захотел, я бы не смог говорить.
– Вы сказали, что он ехал на санках один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37