– Какой ты жестокий сегодня, Константин!
Зелеев пожал плечами.
– Допустим. Лететь через океан, чтоб пообедать в этой клоаке – это не делает меня добрым. Или я неправ?
Александр ничего не ответил.
– Зачем ты забрал Eternit?, Александр?
– Чтоб спасти ее… конечно… и ты это знаешь.
– Тогда завтра утром у тебя будет шанс достичь своей цели.
– Если бы банки были открыты, я бы сделал это немедленно.
– Отлично, – Зелеев широко зевнул. – А теперь тебе лучше отдохнуть.
– А ты не пойдешь в отель? – спросил Александр.
– Я не оставлю тебя одного этой ночью.
– Тогда ложись на мою кровать.
– Тебе привычнее спать со вшами, чем мне, mon ami. Я просто посижу здесь – несмотря на маленькие неудобства. Но я потерплю.
Меньше чем через полчаса Зелеев, допив бутылку водки, крепко уснул, навалившись на стол, лицо его упало на руки. Было уже больше трех ночи. У Александра сна не было ни в одном глазу, и он просто смотрел на русского. Безжалостность Зелеева больно ранила его, но он был достаточно честен перед собой, чтоб согласиться – все справедливо. Да и потом, немногие бросили б все и полетели через Атлантику – к такому дегенерату-неудачнику, каким он себя считал.
– Конечно, – произнес он мягко. – Никто. Кроме Магги.
Этот человек опекал и защищал его дочь, когда собственный отец так и не смог этого сделать. Этот человек двадцать лет назад спас его от тюрьмы и все еще не отрекся от него. И он был единственной ниточкой, тянувшейся к Магги и внуку.
Очень бережно, стараясь не пробудить Зелеева от пьяного сна, он поднял его со стула, обхватил за талию и отвел на кровать. Константин слегка застонал. Александр снял с него щегольские, сиявшие блеском ботинки и укрыл его дорогим, безупречно сшитым пиджаком. Несмотря на тошноту, мутившую желудок, Александр улыбнулся. Да, этот человек никогда не менялся, не расставался со своими дорогостоящими привычками и запросами. Он высоко держал свою планку. Габриэл слегка коснулся рубашки Зелеева из чистого шелка, расстегнул пуговицу у ворота и вдруг напомнил себе, что Зелеев тоже не без греха и изъяна. Уж кто-кто, а Александр лучше других знал, что русский был способен на периоды самого необузданного разгула. Но тем не менее – вот он лежит, по-прежнему джентльмен, такой безупречный и сильный. И все еще друг.
Зелеев начал шевелиться.
– Спи, спи, – прошептал Александр и сел на стул. Вцепившись пальцами в свою пропахшую потом рубашку, он видел, как его руки дрожали, и знакомые боли в желудке опять начались. Ему так отчаянно нужен был морфий – и он лгал, говоря Зелееву, что нет больше дозы. Он был наркоманом. А наркоманы всегда лгут.
Он должен завязать, он знал – это будет самым трудноодолимым решением за всю его жизнь. Он знал свою слабость. Он может не выжить. Но нужно пытаться – иначе нельзя.
Но это все – завтра. Он посмотрел на свои дешевые наручные часы – слабое напоминание о красивых вещах, что он имел в том далеком и уже нереальном прошлом. Ничего не осталось – все ушло на оплату его слабостей. Было четыре утра. Если сейчас он использует последнюю дозу – бодрящий эффект пропадет очень скоро. Значит, ему нужно ждать, стиснув зубы – насколько еще хватит сил. Потому что завтра утром ему нужно действовать, нужно мужество – чтоб выйти из комнаты и вести себя так, как другие на улице. Нормальные, здоровые. Обычные люди.
Он опять почувствовал тупую боль в желудке и подавил стон. Он протянул руку и коснулся скульптуры, которая стала еще больше значить теперь для него. Самое дорогое, что было у его отца. И теперь, больше, чем когда-либо, он был уверен – она принадлежит Магги. И если он сможет сделать всего одну только вещь – отдать Eternit? в ее руки, увидеть опять в глазах ее радостный блеск… Господи, это стоит всех самых невероятных усилий на свете.
Он посмотрел опять на Зелеева, зябко свернувшегося на кровати, которую он отверг. Его ресницы слегка трепетали, и рыжие усы взлетали вверх-вниз от ровного дыхания.
Александр промокнул вспотевший лоб рукавом.
– Я на страже, мой друг, – прошептал он чуть слышно. – Ни одна тварь не будет пить твою кровь, пока я с тобой.
Когда Зелеев проснулся, с чугунной головой, около десяти, Александра не было в комнате. Он сел, ощущая, как кровь стучит в висках, а потом быстро встал и пошел посмотреть, нет ли Габриэла в ванной.
– Merde!
Вещи Александра были все на месте – но его собственный пиджак исчез, как исчез и старый чемодан, который он заметил вчера у стены. И пропала скульптура.
Бешенство разлилось по его телу, как горный поток. Какой он дурак, тупица и тряпка! Он подошел к надтреснутому тазу, налил холодной воды и ополоснул лицо, потом вынул платок из кармана и вытерся. Его бумажник остался в пиджаке – там достаточно денег для недельной дозы морфия, больше чем достаточно, чтоб купить Александру билет в один конец – на небеса. Может, он уже мертв, валяясь один, Бог знает где.
Зелеев вдруг отряхнулся, как собака – боль в его голове была просто чудовищной. Такого похмелья он не знал вот уже много лет. И это теперь, когда ему нужно решать, нужно думать, иметь ясную голову… Дверь распахнулась.
– Где тебя черти носили?
– Сделано!
– Где она?!
– В надежном месте.
– Ради всего святого, что ты сделал с моей скульптурой?
Александр опять дрожал – от волненья и усилий, ему нелегко было взбираться по ступенькам. Но глаза его были почти сияющими, и в них явно читалось удовлетворение. Он поставил чемодан и тяжело сел на кровать.
– Извини за пиджак, – сказал он, снимая его осторожно. – Мой собственный жутко заношен. А в твоем я выглядел почти респектабельно.
– К черту мой пиджак! – взревел Зелеев. – Где Eternit??!
Он схватил чемодан, но понял по весу, что он пустой, и отшвырнул его прочь.
– Александр, сукин сын, говори, что ты наделал!
– То, что ты мне сказал, – Габриэл неожиданно обмяк. Он уже использовал свою последнюю дозу морфия в семь утра – иначе он не мог бы справиться со своей задачей. А теперь он уже вплотную подошел к началу ломки и жутко боялся. – Она в банке, в Национальном Банке, на бульваре Рошешуар. В их сейфе.
Зелеев опустился на стул.
– Почему ты не разбудил меня?
– Зачем? – Александр все еще дышал с трудом. – Да и потом… мне было так важно сделать самому.
Русский молчал.
– Ведь именно этого ты и хотел, – сказал Александр. – Ради Магги.
– Да.
Александр посмотрел на него.
– Я напугал тебя. Извини.
– Пустяки.
– А что теперь? – вопрос был нерешительный, робкий. – Мне нужен врач, Константин.
Он запнулся.
– Если мне срочно не помогут – со мной все кончено.
Зелеев, немного придя в себя, пошел и взял с кровати пиджак, смахивая пыль и встряхивая его.
– Пойдем в отель Крийон – мне нужно принять ванну, а позже мы можем позвонить Магги.
– Нет.
– Почему?
– Я не могу идти в хороший отель в таком состоянии. Посмотри на меня… ты думаешь, я не понимаю, как я выгляжу? – он потер рукой глаза. – Да и потом, пройдет еще несколько часов – и я не смогу вести связную беседу. – Он взглянул наверх, и его рот задрожал от волнения. – Я хочу говорить с ней. Лучше сделать это прямо сейчас, или будет слишком поздно.
– Но сейчас еще нет и пяти в Нью-Йорке. Ты об этом подумал?
– Ты думаешь, она будет недовольна? – Его темные глаза были умоляюще заискивающими.
– Конечно, нет, – смягчился Зелеев. – Ты готов с ней говорить?
– Я не уверен, что вообще когда-нибудь буду готов.
За три с половиной тысячи миль от почтового отделения на бульваре де Клиши, в квартире Зелеева на Риверсайд Драйв, Мадлен услышала звонок телефона и оторвала голову от подушки, едва соображая после сна.
– Мадлен?
– Константин? – в гостиной было еще темно. – Что-то случилось? Плохое?
– Вот уж нет, – Зелеев сделал паузу. – Со мной рядом кое-кто, кто хочет с тобой поговорить.
– Кто это? – она терла глаза. – Ной?
– Твой отец.
Мадлен почувствовала, как ее ноги слабеют, и она схватилась за стену.
– Папа?
– Он здесь, здесь, ma petite. Даю ему трубку. Она едва могла дышать.
– Магги?
Горячие слезы хлынули у нее из глаз.
– Папа? – она тесно прижимала к себе трубку. – Это, правда, ты?
– Правда, я, – у Александра перехватило горло. – Как ты, Магги?
– Хорошо, папочка… – ее голос дрожал и прерывался. – А ты?
– Не так уж плохо, Sch?tzli.
– О, Господи! – проговорила она.
– Я знаю.
Это было так странно и неловко – неожиданное и растерянное словесное воссоединение двух людей, которые так лелеяли свое прошлое, любили свои воспоминания – почти что миф. Александр оставался для Мадлен ее удивительным, любящим и ласковым, всегда обнимавшим ее папочкой, трагичным в своих заблуждениях, но всегда бесконечно любимым. А он так мечтал увидеть опять свою Магги, свою малышку с упрямыми волосами, с запахом детства, великодушную и порывистую девочку Магги.
– У тебя теперь есть внук, – сказала она ему взволнованно и быстро. – Ты уже знаешь?
– Мне сказал Константин, – ответил Александр. – Твой муж… – он колебался. – Мне так жаль, Магги, так жаль…
– Как он нашел тебя, папа? Или это ты нашел его? Ты приедешь вместе с ним? – слова так и рвались из нее.
– Нет еще, Магги – но скоро… очень скоро.
Она услышал дрожь в его голосе.
– Но почему, папа? Почему?
– Пока это невозможно.
– Тогда я приеду к тебе!
– Нет, Магги.
– Ради Бога, не нужно… не нужно терять больше времени, – она умоляла. – Я люблю тебя, папа! Я так люблю! Все остальное неважно – неважно… ничто!
Мадлен рыдала, и голос ее обрывался, но она бросилась вперед, боясь потерять хоть секунду.
– Я знаю, что случилось тогда… той ночью в Цюрихе, но мне все равно… я хочу, чтоб ты приехал ко мне, приехал домой! Я хочу дать тебе Валентина… ты возьмешь его на руки… папочка!.. он такой чудесный… самый лучший ребенок на свете…
– Прости меня, Магги.
– За что? Что мне прощать?!
– Я знаю, что я наделал, Sch?tzli. И я никогда не смогу объяснить и искупить…
– Папа, не надо, это все…
– Нет, подожди, пожалуйста… Я просто хочу, чтоб ты знала, как я люблю тебя, Магги. Как я жалею обо всем, что случилось – больше, чем ты даже можешь представить – и чтоб ты знала, я буду пытаться… изо всех моих сил.
– Я слышу тебя, папочка, слышу, – Мадлен едва могла говорить, но она все пыталась сказать. – Мы будем ждать тебя, папочка… Руди и я… он скоро приедет… скоро. Константин сказал тебе про Руди? Он так вырос… он такой замечательный! Я даже и не мечтала, что мы снова будем все вместе…
В трубке затрещало, и его голос стал слабеть.
– Магги, ты еще меня слышишь?
– Да, папочка, да!
– Храни и благослови тебя Бог, Sch?tzli.
– И тебя, папочка, и тебя!
Связь прервалась – в трубке стало тихо. И в темноте гостиной, в тихой квартире на Риверсайд Драйв Мадлен стояла неподвижно с телефонной трубкой в руке, и слезы радости и потери лились по ее щекам.
Зелеев отвел Александра назад в ту жуткую комнату на рю Клозель, а потом опять ушел и вернулся, принеся два сэндвича с ветчиной, сыр и бутылку вина.
– Еще я купил аспирин, – сказал он Габриэлу. – Чтоб тебе стало полегче, если будет ломать. Да, и вот еще…
Он положил на стол книгу.
– Я помню, ты обожал Чандлера. Александр взял ее.
– Спасибо. – Его руки опять дрожали, и он быстро положил книгу на стол. – Тебя долго не будет?
Зелеев покачал головой.
– Мне нужно принять ванну и немного отдохнуть.
– Я закрою дверь.
Русский ободряюще улыбнулся, почти ласково.
– Не бойся так, Александр. Если никто не вышел из тени сегодня утром, когда ты шел в банк, значит… сомневаюсь, что они знают, где ты.
Он сделал паузу.
– Ты хочешь, чтоб я забрал с собой ключ от сейфа – для надежности?
– Нет, спасибо. Со мной полный порядок, – Александр снял свой изношенный пиджак. Он начал покрываться потом. Телефонный разговор выжал его, и он надеялся, что сможет уснуть. – Как я рад был слышать ее голос, Константин! Я никогда не смогу ничем отплатить тебе за твою доброту.
– Просто оставайся здесь, mon ami. Не исчезай опять. Это все, о чем я прошу, – Зелеев пошел к двери. – Когда я немного отдохну, разузнаю про хорошего врача. А потом вернусь сюда.
– И все же я не могу перестать благодарить тебя. За то, что примчался сюда по первому зову, а теперь… это больше, чем я заслужил.
Зелеев пожал его руку.
– Просто не огорчай больше Мадлен. Думай о ней. И о внуке.
Роскошь и комфорт отеля Крийон были просто бальзамом для Зелеева после похмелья, и вообще он устал. И он нырнул в глубокую ванну и нежился там, пока вода не остыла. А потом уснул на мягких хрустящих простынях в большой чистой постели, и все его сны были прекрасными: Мадлен, с золотистым алмазом Ирины на шее, и Eternit?, выставленная на мягчайшем бархате на обозрение обмершей от восхищения публики…
Он проспал до шести, и резко проснулся, голодный, и съел превосходных жареных голубей на обед, выпил рюмку коньяку в баре, а потом, чувствуя себя бодрым и посвежевшим, заставил себя вернуться на рю Клозель.
Его нос морщился от отвращения, когда он поднимался по ступенькам и стучался в дверь. Как и в прошлый раз, ответа не последовало, и поэтому он забарабанил сильнее.
– Александр! – звал он громко, а потом, не услышав ничего в ответ, заколотил еще усерднее, и звал опять и опять.
Согнувшись, он приложился глазом к замочной скважине. Ключ был по-прежнему в замке. Ничего не оставалось, как только вышибить дверь. Немного отойдя назад и благодаря свою физическую силу он саданул по двери правым плечом, и дверь поддалась с сильным треском.
Габриэл лежал навзничь на кровати. Зелеев перевернул его, пощупал пульс на шее и понял, что он мертв, и заметил, что бутылка с аспирином на полу возле кровати была пустой. Два листка сложенной бумаги лежали на столе. Взяв их, Зелеев увидел, что это были листки обложки Чандлера, оторванные из-за отсутствия писчей бумаги. Он быстро пробежал их глазами. Почерк Александра был торопливым и дрожащим, но смысл записок был ясен. Он не хочет быть оставленным в одиночестве в Париже или отвезенным в Швейцарию. Он просит Константина о последней услуге – сделать так, чтоб его тело было отправлено в Америку, к его любимой дочери.
Его записка к Мадлен была очень короткой, но трогательной и мучительно-горькой.
«Я бы только огорчил тебя опять. Прости меня, если можешь».
Приехала полиция, и карета медицинской помощи увезла тело. Они взяли обе записки, дали Зелееву расписку и обещали вернуть их так скоро, как только возможно.
– Если хотите, мы вас уведомим, – сказал офицер, – что нет никаких осложнений.
– А они могут быть? – полюбопытствовал Зелеев.
– Это все вещи мсье Габриэла? – ответил вопросом на вопрос другой офицер.
– Насколько я знаю.
– У покойного не было дома, как вы нам сообщили?
– Он был наркоманом, – сказал Зелеев. – Он вел кочевую жизнь.
– И вы считаете, он умер от чрезмерной дозы аспирина?
– Бутылка была полной, когда я уходил от него днем.
Зелеев сделал паузу.
– Думаю, сегодня утром он употребил морфий, хотя мне сказал, что у него больше его нет. Только аспирин. – Зелеев посмотрел полицейскому в глаза. – Я дал ему только аспирин.
– Зачем вы это сделали, мсье?
– Потому что знал – ему что-нибудь потребуется. И подумал, лучше пусть он заглотит немного аспирина, чем пойдет искать наркотики. Бог знает, какой дряни он мог бы наглотаться.
– Вы не думаете, что у него были причины покончить с собой?
– Напротив, – ответил Зелеев. – Когда я уходил, Александр был… Он казался полным надежд и собирался искать помощи, чтоб покончить с наркоманией.
– А что вселило в мсье Габриэла эти надежды?
– Я сопровождал его на почтовое отделение – чтоб он мог поговорить по телефону с дочерью. Они не говорили друг с другом вот уже много лет, и этот разговор был для него огромной радостью. В сущности, единственным выходом. Она хотела, чтоб он приехал в Америку и жил с ней и внуком.
– Тогда, как вы думаете – почему же он принял такую дозу аспирина?
– Боязнь поражения, – спокойно ответил Зелеев. – Похоже, я недооценил тяжести его состояния. Совершенно очевидно, что его нельзя было оставлять одного.
Он опять сделал паузу.
– Хотя, конечно, он по большей части был один вот уже много лет.
– Итак, вы не знаете ничего определенно, мсье?
– Нет.
Зелеев сделал все необходимое для того, чтоб гроб с телом Александра мог быть отправлен в Нью-Йорк неделей позже. Зелеев не мог решиться сообщить страшную новость Мадлен по телефону, и он боялся за ее рассудок, если она будет встречать их в аэропорту.
Были улажены все формальности и подписаны необходимые бумаги, и он мог свободно покинуть Париж, но Зелееву нужно было сделать еще один визит. С того самого момента, когда он увидел труп Александра, он знал, что сделает это, что это было его право. Он поступает правильно.
Он вынул ключ из кармана брюк Габриэла, прежде чем позвонить в скорую. Если б они нашли его, начались бы бесконечные вопросы, и нет никакой гарантии, что скульптура добралась бы наконец до Мадлен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46