Склон горы, на которой разместилась Митанова, прорезала узкая полоса дороги, а по обеим сторонам ее вилась виноградная лоза, достояние клана Монделло. Укрытые утесом от холодных ветров с Адриатики, теснились белые лачуги, а выше по склону опять росли виноградники. Ему нравилось бродить глазами по этим просторам, сознавать, что эта земля принадлежит ему, и мечтать о том, чтобы стать ее полновластным хозяином.
Но, подымаясь по извилистой тропе, ведущей к дому, он с тоской вспомнил о предстоящем дне, полном утомительного труда под немилосердными лучами солнца, грубые шутки и гогот поденщиков. Он вспомнил острый запах пота, смешанный с тяжелым запахом земли, оскомину от кислого винограда, вспомнил про непроходящую боль в спине, про изрезанные ладони.
В жизни все было не так, как в мечтах. Ничего тут ему не принадлежало. Он был средним братом и в свои двадцать два года не владел ничем.
Подходя к дому, он увидел во дворе старшего брата Джованни. Он запивал чашку кофе стаканом вина и громко хрустел сухарем.
– А, Энцо! Где это ты пропадал? – издали закричал ему брат, смахивая со стола крошки. – Вместо того, чтобы шляться невесть где, давно бы уж был на винограднике!
Энцо передернул плечами от отвращения: от брата разило перегаром, он не просыхал со вчерашнего вечера.
– И ночью тебя не видать было! – Джованни больно шлепнул Энцо по спине. – Ступай скорехонько переоденься и за дело. Повкалываешь маленько, у тебя снизу зуд-то и оттянет! – Он загоготал и выплеснул остатки вина на землю.
– Моча, а не вино. – Он сплюнул в красную лужицу у ног. – Моча и есть. А Вадала думает, хорошей лозой разжился. Ха-ха! – Джованни опять вспомнил про брата. – Чего стоишь столбом, Энцо! Сказано – ступай работай!
Он отвернулся, крикнул в дом, чтобы ему принесли еще кофе, и, не дожидаясь, сам пошел на кухню.
Энцо постоял, глядя, как братец исчезает в полумраке дома, послушал его пьяную ругань, и лицо его перекосилось от ненависти.
– Свинья! – сплюнул он и пошел переодеваться.
День уже приближался к полудню, было не по-весеннему жарко. Когда позвали обедать, Энцо успел насквозь промокнуть от пота, кожа на его мускулистых руках потемнела от загара. Кончики пальцев кровоточили, и он высасывал кровь из порезов, чтобы не получить заражение.
Взяв куртку, Энцо подошел к старшему и сказал ему несколько слов. Из-за жары обеденный перерыв должен был затянуться надолго, и ему хотелось провести это время у себя в комнате, где никто не помешает думать о Франческе.
Дорога была не из приятных. Зной донимал все сильнее, и запах собственного пота сделался Энцо нестерпимым. Во дворе младший брат Джузеппе, сидя на крыльце, мыл к обеду виноград.
– Энцо, гляди, что я достал в деревне! – Беппе протянул ему кисточку винограда и засмеялся.
Энцо рассеянно улыбнулся. Голова его была занята мыслями о Франческе.
– Молодец, Беппе, – бросил он на ходу. – Вымой как следует, ладно?
Беппе в ответ рассмеялся еще звонче.
– Уже вымыл, Энцо, посмотри!
В тот момент, как Энцо нагнулся, чтобы взглянуть на виноград, сзади подошел Джованни и с силой пнул брата ногой в спину. Виноградная гроздь выпала из его рук. Беппе кинулся собирать рассыпавшиеся в пыли виноградины.
Энцо поднялся на ноги.
– Джованни… – начал было он и сразу осекся. Джованни уже не было во дворе. Его раздражало общество младшего брата: у восемнадцатилетнего Беппе, красивого, хотя щупловатого юноши, был разум шестилетнего ребенка.
Беппе положил виноград в миску с водой и закрыл лицо руками. Энцо успокаивающе потрепал брата по голове. В ответ послышались сдавленные рыдания. Энцо покачал головой и повел Беппе в дом.
Окна в доме были закрыты ставнями, и в комнатах стоял прохладный полумрак. Стол уже накрыли к обеду. Энцо взял только кусок хлеба и пошел наверх к себе в комнату. Ему хотелось остаться наедине со своими мыслями о Франческе.
– Эй, Энцо!
Энцо остановился на площадке лестницы и посмотрел на Джованни.
– Ну-ка, давай сюда! – крикнул тот. – Больно много внимания уделяешь своей особе. Обед на столе.
Энцо пришлось спуститься в столовую. Джованни уже сидел за столом. Он налил себе стакан вина, расплескав его на белоснежную скатерть.
– Присаживайся, браток, – сказал он с неприятной усмешкой.
Энцо сел.
– У меня кое-какие делишки в деревне, так что оставайся дома и присмотри тут за хозяйством вместо меня. Идет?
Энцо согласно кивнул. Джованни встал, подошел к двери и крикнул:
– Беппе! Обедать!
Вернувшись на место, он сел, развернул салфетку и приладил ее к рубахе. Но такой салфеточкой его пузо не прикроешь. Джованни взял кусок хлеба, положил на него соленый огурец и стал жевать, не закрывая рта.
– Тебе, наверно, интересно, что у меня за дела, Энцо. – Изо рта его летели брызги слюны и крошки. – Ты мне все уши прожужжал, чтобы я женился. – Заметив удивление брата, он засмеялся. – Ну вот, я же говорил, что тебе интересно будет!
Энцо равнодушно отвернулся.
– Скажу по совести, Джованни, – сухо сказал он, – что мне ровным счетом наплевать, на ком ты женишься.
– Неужто? – С губ Джованни не сходила усмешка.
– Истинная правда.
Джованни отложил вилку и уперся глазами в брата. Обычное для Энцо равнодушие, конечно, его раздражало, но на сей раз он знал, что сможет досадить ему как следует.
– Что-то я сомневаюсь, браток, – сказал он со смешком и потянулся к бутылке. – Сдается мне, что на эту штучку тебе не наплевать!
Джованни расхохотался прямо в лицо Энцо, продолжавшего сидеть с каменным лицом. В комнату вошла экономка, следом за ней Беппе.
– Чтой-то у вас тут весело, как на похоронах, – сказала женщина, ставя на стол блюдо с дымящейся пастой и усаживая рядом с собой Беппе. Ей никто не ответил, но она не обратила внимания – привыкла к грубому обращению – и стала спокойно раскладывать еду по тарелкам. Обед закончился в неприязненном молчании.
После обеда Джованни поднялся к себе. Он любил вздремнуть в это время в прохладной комнате, но сегодня у него намечалось важное дело. Ему предстояло нанести один визит.
Он сменил вонявший потом комбинезон на воскресный костюм, с трудом застегнув на животе пуговицы рубашки и едва справившись с брючной «молнией». С трудом нагнувшись, влез в сандалеты из искусственной кожи. Галстук повязывать не стал – воротник рубашки и так не сходился на шее, да и не умел он возиться с узлами.
Посмотрев на себя в зеркало, Джованни плюнул на ладони и пригладил волосы. Потом поковырял в зубах зубочисткой и вышел из дому.
Энцо, сидевший за конторскими книгами, услышал со двора гул «мерседеса». Любопытство заставило его встать и посмотреть в щель между ставнями. Джованни сидел в машине.
Он пытался вывести старый драндулет из тесного деревянного сарая. Когда это ему наконец удалось, Джованни махнул на прощание рукой, и Энцо заметил, что брат был в воскресном костюме. Энцо удивился. Джованни вырулил на дорогу. Энцо отвернулся от окна, сам не понимая, почему вдруг заинтересовался делами брата.
Джованни остановил машину в глухом переулке возле лавки Никколи, вылез, разгладив ладонями помявшиеся брюки, и вытер лоб платком. Он не привык носить костюм и ужасно потел в нем. Из-за этого чувствовал себя неловко и, подойдя к дому, сперва немножко постоял, а потом слегка покашлял, чтобы привлечь внимание Франчески.
Франческа как раз заканчивала портрет какого-то деревенского малыша и настолько погрузилась в работу, что не сразу поняла – пришел гость. Отложив работу, она встала и подошла к двери.
– Чем могу служить? – спросила она, бросив короткий взгляд на Джованни, и принялась перебирать пасхальные открытки на витрине. Отец учил ее не проявлять излишнего рвения в обслуживании клиентов. К тому же она была робкой от природы, и ей трудно было общаться с людьми.
– Да уж послужите, будьте добреньки.
Джованни не отрываясь смотрел на девушку, жадно щупая ее глазами. Чтобы справиться с охватившим его возбуждением, он несколько раз глотнул слюну. И снова откашлявшись, сказал:
– Ваш папаша разрешил мне с вами сегодня повидаться. У меня к вам разговор.
– Ко мне?
– Да, к вам. – Он подошел поближе к девушке. – Папаша ваш позволил мне пригласить вас погулять. – Джованни попытался улыбнуться, но он не привык к любезностям, и улыбка вышла кривая и фальшивая. – Ну вот я и пришел пригласить вас прогуляться нынче вечерком.
Франческа, не сходя с места, недоверчиво оглядела гостя. Джованни Монделло. Она знала, кто он таков, знала, что о нем болтают в деревне, знала, какого мнения о нем отец Анжело, но ни разу не перемолвилась с ним ни единым словом. Пойти с ним гулять! От одной мысли об этом ее бросило в дрожь. Она покачала головой и отвела глаза от его испытующего взгляда.
– Вы, должно быть, ошиблись, – тихо проговорила она. – Мой отец никогда бы… Я уверена, здесь какая-то ошибка.
Джованни опять улыбнулся. На этот раз у него получилось естественней.
– Да нет, никакой ошибки нету. – Он засмеялся и, не найдя платка, вытер лицо рукавом. – Ваш папаша мне разрешил. Вчера это было. Только он здорово набрался и, видать, позабыл вам сказать. Может, не захотел вас в постельке беспокоить. – Он подошел еще ближе. – Но он своего обещания не забудет. – Джованни знал, что долги Лено не дадут ему пренебречь словом, данным своему кредитору. – В общем, он меня на это дело благословил, Франческа.
Ей в лицо ударила волна винного перегара.
– Право, не знаю, смогу ли я…
Джованни коснулся горячим влажным пальцем ее щеки.
– Еще бы ты не смогла, крошка.
Он ущипнул ее за щеку и уронил руку, задев ее грудь. Девушка с отвращением отпрянула.
– Ладно уж, поговори со своим папашей, Франческа, а завтра ровно в семь я за тобой приду. – Он повернулся, чтобы идти к двери, и ей бросилось в глаза темное пятно от пота на спине Джованни.
– Значит, завтра в семь, – сказал он, открывая дверь.
Она растерянно смотрела ему вслед. Язык будто прирос к гортани.
Через мгновение, опомнившись, она кинулась к двери и закрыла ее на щеколду. На душе было муторно. Отец никогда не позволял ей ни с кем встречаться – и вот пожалуйста, обещал Джованни Монделло, этому отвратительному пьянчуге, игроку, неуклюжему увальню, что она пойдет с ним погулять. Франческа брезгливо вытерла ладонью кожу на щеке, которой касались пальцы Джованни. Нет, это невозможно. Нелепость какая.
Но тут она услышала скрип половиц от отцовских шагов, какие-то пьяные вскрики и поняла, что слова Джованни очень похожи на правду.
– Франческа! Франческа!
– Бегу, папа!
Она взбежала по лестнице. – Монделло уже был?
Она с трудом разжала губы.
– Да, – прошептала она. На пороге комнаты вырисовалась темная фигура отца.
– Не слышу, что ты там шепчешь! – Он медленно раскачивался, прислонясь к стене.
– Да, он… – Она откашлялась. – Он был здесь несколько минут назад. – И после паузы добавила: – Он сказал, чтобы я пошла с ним завтра погулять.
– Ну и хорошо. – Лено Никколи повернулся, чтобы уйти опять к себе в спальню. – Значит, пойдешь погуляешь, – бросил он через плечо. Он старался не смотреть на дочь: ее робкий взгляд и кроткий вид наводили на него тоску. Он захлопнул за собой дверь, и лестница погрузилась во тьму. Франческа вернулась в лавку. Прислонившись к прилавку, чтобы не упасть, она закрыла глаза. Ей было противно думать о Монделло, но страх перед отцом был сильнее всех других чувств.
3
В пять часов еще стояла дневная теплынь. Направляясь через площадь к кафе, что напротив церкви, Лено Никколи чувствовал спиной горячие лучи послеполуденного солнца; глаза слепили отблески солнца на каменных плитах. Рано наступившая жара не доставляла ему радости – и так голова раскалывалась с похмелья. Лено молча прошел мимо компании, рассевшейся на солнцепеке, вошел в кафе и сразу двинулся к стойке. Ужасно хотелось промочить горло.
– Лено! – без особого энтузиазма окликнул его хозяин. Никколи тут не слишком привечали, но ему было на это наплевать.
– Бутылочку бренди, пожалуйста.
Хозяин покачал головой.
– Извини, Лено, я тебя обслуживать не буду. – С этими словами он не торопясь отошел. От этого Лено Никколи одни неприятности. Жуткий тип.
Лено передернул плечом, вытащил из кармана пачку денег и бросил на стойку.
– Сколько я тебе задолжал, Маротта?
Бармен с интересом оглянулся.
– Сто двадцать тысяч лир. – Он не отрывал глаз от лежащих на стойке купюр, будто опасаясь, что они в любой момент могут исчезнуть. – Это твои, Никколи?
Лено кивнул. Он взял из пачки несколько бумажек и пододвинул их бармену.
– Бутылку бренди, пожалуйста.
Лено отошел от стойки и сел за боковой столик. Ну вот он и расплатился, теперь можно опять пить в долг. И некоторое время к нему будут относиться с уважением.
Наслаждаясь минутами покоя, Франческа сидела у открытого окна, слушая уличный гул, который так приятно наполнял однообразную тишину ее жизни. Последний луч солнца тонкой полоской лег на деревянный пол. Его тепло уютно согревало убогую унылую комнату.
На коленях у девушки лежала синяя коробочка, перевязанная белой лентой. Руки Франчески нежно теребили простенькую вещицу словно нечто драгоценное. Она открыла крышку. В этой шкатулке было собрано все, что осталось от покойной матери.
Несколько выцветших черно-белых фотографий, письмецо, карандашный рисунок, сделанный отцом, – портрет ее матери. Для Франчески все это было бесценно. Взяв в руки портрет, она долго всматривалась в дорогие черты, в это лицо, освещенное светом великой любви. Франческа прочла надпись, которую знала наизусть: «Элизабет – в день рождения нашей любимой дочурки Франчески. С любовью к вам обеим – Лено».
Франческа все шептала и шептала про себя эти слова, изо всех сил желая в них поверить. Вот уже много лет она хранила их в своем сердце, черпая в них надежду в самые трудные минуты жизни. Ведь тогда отец любил ее и, может быть, верила она, еще полюбит вновь.
Она положила портрет в шкатулку и вынула фотографии. На этих потертых листочках картона смеялись веселые лица: отец в своей мастерской в Риме; мать – высокая, светловолосая, сразу видно – англичанка, свежая и холодноватая даже под знойным итальянским солнцем. Вот их новая лавка в Митанове. А вот и она сама, обожаемый ребенок. Теперь все это в далеком прошлом… Вдруг она услышала тяжелые шаги отца, подымающегося по лестнице. Сердце ее привычно замерло.
Было слышно, как отец идет, спотыкаясь на ступенях, и раз он даже упал, и тогда раздался пронзительный женский вопль. Отец выругался, сплюнул, женщина опять завизжала мерзким злым голосом. Дверь наконец отворилась, и отец ввалился в комнату. Девушка резко вскочила, шкатулка упала на пол, ее содержимое вывалилось наружу. Девушка кинулась собирать свои сокровища, но было поздно.
– Франческа! Франческа! Ты куда подевалась! – отец угрожающе двинулся прямо на нее. – Это что тут у тебя? – Он увидел валявшийся на полу портрет. – Это что такое? – Он одним прыжком перемахнул комнату и схватил Франческу за запястье. Она вскрикнула от боли. – Ну-ка, дай сюда! – Он больно вывернул ей руку. – Отдай сейчас же!
Преодолевая боль, она крепко держала портрет в своей руке. Отец навалился на нее своей тяжестью, девушку обдала волна перегара.
– Ну-ка, отдай, сучонка ты эдакая!
Он вырвал рисунок, оставив уголок в ее пальцах. Франческа отчаянно зарыдала.
– Где это ты взяла, воровка паршивая? – Он грубо оттолкнул ее в сторону от валявшихся на полу вещиц. – Ну, чего ты еще у меня наворовала? Покажи! – дико заорал он. – Все показывай, тварь несчастная!
Она дрожа собрала рассыпанные сокровища, подала ему и, опустив голову, молча стала, не смея поднять глаз.
Он вдруг с размаху ударил ее по лицу. Девушка упала. Лицо ее горело от боли.
– Да как же ты осмелилась это трогать, стерва! А ну встать! – он рывком поднял ее на ноги. – Живо одеваться! – Он вытолкнул ее за дверь и поволок прочь из комнаты.
– Вот, вот куда этому хламу дорога! – выкрикнул он и, отворив печную заслонку, швырнул фотографии в огонь.
– Папа! Не надо! – Франческа рванулась, но Лено крепко держал ее за руку. – Папа, пожалуйста! Умоляю тебя, не надо!
Она пыталась сдержать охватившие ее рыдания.
Хрупкие воспоминания исчезали в жарком пламени.
– Это мое прошлое, Франческа, тебе это не принадлежит. Я… – голос его задрожал. – Я не могу их видеть. – Он выпустил ее руку. – А теперь ступай оденься. Скоро Монделло придет. – Отец бросил в ее сторону жесткий взгляд. – Надень платье, которое я тебе купил, и постарайся выглядеть попривлекательней. Черт знает, на что ты похожа. Замухрышка.
Он еще раз взглянул на нее и вышел, хлопнув дверью. Франческа услышала, как он грохнулся на кровать. Тут же забормотал телевизор.
Сдерживая слезы, девушка взяла кувшин с водой и пошла переодеваться.
Ровно в семь Джованни Монделло нажал кнопку звонка у дверей дома Никколи и, дожидаясь, пока откроют, стоял, разглаживая ладонью пиджак на животе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47