Горохов Александр
Аферисты - Славные времена
Александр ГОРОХОВ
Аферисты - Славные времена
повесть
глава 1
Скорее всего сказался возраст - пятьдесят восемь лет не тот период расцвета всех духовных и физических сил, чтоб быстро и правильно среагировать на испуганный крик женщины:
- Ой, муж вернулся! Что будет?!
Прежней, молодой реакции на ситуацию - не было. Но тем не менее, Альфред Викторович Комаровский суетливо выскочил из постели, заметался по спальне, накинул шелковый халат Нины и традиционно бросился к окну, что было решением выздорным и лишенным смысла спальня располагалась, на втором, очень высоком этаже особняка и, без риска переломать ноги, вниз никак не спрыгнешь.
А муж уже миновал калитку, оставив свой желтый "мерседес" на темной улице поселка, прошел к крыльцу и грохнул входными дверьми. Следом за ним двигался и его телохранитель, легкий в поступи, гибкий парень, напряженный и настороженный от пяток до макушки - нежданное возвращение хозяина домой из командировки момент для охраны всегда достаточно ответственный и непредсказуемый.
Высокое благородство натуры Альфреда Викторовича удерживало его от великого соблазна быстренько нырнуть под кровать или забраться в полированный платяной шкаф. Но тяжелые шаги уже скрипели на деревянных ступенях лестницы и хотя бы какие-то меры к обороне следовало предпринять.
- Нина, ты где?! - прозвучал с лестницы трубный голос мужа.
Молодая женщина, не одеваясь, с визгом ринулась в ванную комнату и В тот момент, когда бизнесмен распахнул двери в оскверненную супружескую спальню - Альфред Викторович опустил пальцы на клавиатуру инструмента и взял первые, уверенные аккорды "Лунной сонаты" бессмертного Людвига Ван Бетховена. Строго говоря, кроме этих первых нескольких тактов сонаты Альфред Викторович более ничего исполнить не мог. Следует признать, ни на одном из музыкальных инструментов он вообще играть не умел, если не считать детский барабан за инструмент. Но весь вид его у фортепиано был столь одухотворенным и возвышенным, что со стороны казалось, будто за этим занятием он и проводил весь вечер - скажем так: с девяти часов до второго часа пополуночи. Теперь эта лирика должна была присечся внезапным появлением бизнесмена Чуракова.
Альфред Викторович отчаяно паниковал и никак не мог понять, отчего ревнивый муж вместо того, чтобы до конца недели заниматься делами своего бизнеса в Египте, объявился дома в столь поздний и крайне неурочный ночной час.
Альфред Викторович уже в пятый раз сыграл разученные им первые такты сонаты, когда дверь в каминный зал неторопливо приоткрылась и бизнесмен Федор Михайлович Чураков, слегка опаленный египетским солнцем, застыл на пороге. Весь вид этого тридцатилетнего атлета, без шеи, с руками до колен и плечами штангиста ничего хорошего не предвещал. Одет он был в смокинг, при галстуке "бабочке" и лакированных туфлях - прямо из казино города Каира, получалось, прибыл. Лицо его явно не блистало повышенной интеллектуальностью и он был не настолько утончен, чтобы заслушаться музицированием Альфреда Викторовича. А главное - категорически отказывался верить, что седеющий красавец в чужом халате забрался в отсутствие хозяина к нему на виллу, только затем, чтобы предаваться изысканным наслаждениям за антикварным инструментом.
Чураков терпеливо выждал, пока Альфред Викторович в девятый раз исполнит все те же первые, известные ему такты, а потом окликнул негромко, но очень нехорошим голосом.
- Альф... Свинья... Ты бы лучше сейчас для себя похоронный марш сыграл.
Альфред Викторович вздрогнул, словно его оторвал от молитвы варвар-святотатец, повернулся и сказал рассеяно.
- А-а... Это вы, Федор Михайлович... Добрый вечер. Вы тоже любите Бетховена?
- Люблю. - ответил Чураков. - Еще как люблю, вонючка.
А затем Чураков сделал какие-то поразительные при его фигуре три легких, стремительных скачка и в заключительной фазе последнего - его правый кулак врезался точно в горбатый нос Альфреда Викторовича, а когда пианист уже падал, левый кулачище, непризнающего Бетховена в своем доме бизнесмена, - левый кулачище ещё успел подцепить музыканта под челюсть.
Само собой разумеется мелодия прервалась, а исполнитель распластался на ковре без признаков жизни, точнее - какого либо телодвижения и дыхания не отмечалось.
Этот заключительный и грубый аккорд сонаты отметился веселым ржанием от дверей: охранник по имени Ишак таким образом похвалил боевую сноровку своего босса. Длиннорожий, сухопарый Ишак казался вполне законченным балбесом, хотя таковым и не был, отхохотавшись - посоветовал вполне разумно.
- Передохни, босс. Ты в ярости. Еще убьешь старого дурака.
- Ты лучше позаботься, где его закопаешь! - проворчал Чураков и сделал было шаг, наклонился к поверженному оскорбителю, но Ишак перешел от слов к делу - перехватил босса поперек пояса, без усилия приподнял и опустил на диван.
- Босс, могилку мы ему выкопаем, однако надо обезопасить себя от неприятностей. И потом, это плохо поможет проблеме.
- В чем ещё не поможет? - от злости Чураков не очень правильно понимал ситуацию и степень оскорбления своего достоинства, а главное конечную цель и меру намечаемого отмщения.
- Пришибить его до смерти нет смысла потому, что положения это уже не изменит. - рассудительно сказал Ишак. - А к тому же, если я правильно все понимаю, могилок придется копать разом две. Или одну большую, объемистую.
- Это почему две могилы?
- Босс, виноватых в таких ситуациях, как правило, двое.
Из ванной донесся отчаянный крик.
- Федя, если ты будешь ко мне ломиться, я повешусь!
Бизнесмен понял, что дело отработано пока только на половину и закричал в полный голос, призывая любимую супругу.
- Нинка, сука поганая! Ты где?! Вылазь, зараза, я тебя калечить буду!
- Не вылезу! Ты сам во всем виноват! - прозвучало из ванной.
- Убью, стерва!
Ишак почесал крепкий затылок и опять же проявил разум.
- Этого сейчас делать, босс, я бы тоже не посоветовал.
- Как это - не посоветовал?! За что я тебе башли плачу?!
- Видишь ли, босс, я отвечаю не только за твое тело, но и за благополучие в целом.. Конечно, если тебе хочется получить "вышку" или срок - дело другое. Но все равно - поначалу выпей стакашку, подумай, а уж потом хоть обоих режь на куски. Только дай мне расчет, выходное пособие и я поеду домой.
- Струсил, холуй? - сердито спросил Чураков.
- Никак нет. Но ситуация неуправляема, босс. Я этого не люблю. Пришибем паскудников до смерти и сядем. А за решеткой сидеть - скучно.
К этому моменту Альфред Викторович уже пришел в себя, но богатый опыт жизни подсказал ему, что определять для врагов свое вернувшееся сознание и способность к действиям - будет неразумно. Он лишь слабо застонал, на долю миллиметра приоткрыл глаза и напряг слух, пытаясь уловить смысл развивающихся событий, чтобы наметить пути спасения.
- Так что ты предлагаешь? - немного остыл Чураков.
- Альфа, козла старого, - сурово наказать. Нинку - поколотить в меру.
- И всего? - обиделся Чураков.
- Нет. Еще следует проверить сейф, наличность, всякие ценности. Этот похабник, босс, не чист на руку.
Вторая вспышка гнева бизнесмена вылилась в длинную тираду, основная часть которой состояла из слов не входящих в официальный состав русского словаря. Затем тональность повысилась до крика, но смысл гневных выражений был уже определенный.
- Что она, стерва, нашла в этом вонючем старикашке?! Это же один пшик, да еще, оказалось, приворовывает, скотина! Да я ему сейчас обе ноги выдерну! Неужели от него ещё какой-то толк под одеялом есть?!
- Об этом следует спросить жену, босс. - опять же проявил разум Ишак и закончил резко . - Вставайте, пан Комаровский, нечего кривляться, вы давно все слышите!
Встать Комаровский не сумел, в головушке звенело и шумело. Он ограничился тем что сел, опираясь на опрокинутый рояльный табурет, и сказал обидчиво, с аристократическим прононсом - в ноздри.
- В приличном обществе, господа, даже при наличии щекотливой ситуации, порядочные люди так себя не ведут.
- Ах, ты глиста во фраке! - заорал Чураков, не справляясь с третьей волной возмущения. - Что ты за падаль такая? Я же тебя считай целый год одевал, кормил, деньги на кабак давал! Друг дома! А ты мне какую свинью подложил?! Да Нинка же тебе если не во внучки, то в дочери наверняка годится! Ей же двадцать четыре, а тебе, пердун, сколько?
- Пятьдесят, - изрядно сбавил свой возраст Альфред Викторович.
- Да что ты мне арапа заправляешь?! Тебе на седьмой десяток пошло, дармоед блудливый!
Бизнесмен ещё ярился, но Альфред Викторович уже почувствовал, что вероятность продолжения физической расправы крайне незначительна, а потому обычные спесь и повышенные амбиции вернулись к нему.
- Я вас просто не понимаю, Федор Михайлович! - высокомерно завил он. - Вы пытаетесь оскорбить меня тем черствым и горьким куском хлеба, который швыряли мне из своих закромов! Но вы забываете, что влияние моей высокой культуры, моего глубокого интеллекта, всего за полгода превратили вас из плебея, быдла - в более или менее приличного, почти воспитанного человека. Еще несколько месяцев и...
- Что-о?
- Да. Теперь если вас ещё и нельзя пускать на дипломатический прием, то, во всяком случае, вы можете сидеть в прихожей, вместе с шоферами и извозчиками. Они вас признают за равного и это - моя заслуга. Год назад вас дальше дворницкой не пускали. Тоже касается и воспитания вашей супруги.
От тяжелой хрустальной пепельницы, полетевшей в голову - Комаровский увернулся без труда и, что более существенно, - не испугался. Совершенно не испугался потому, что звук собственного, хорошо поставленного голоса всегда придавал ему решительность и уверенность в себе. Он твердо верил, что когда начинают звучать СЛОВА - всякие кулаки и даже оружие уже не обладают решающей силой. А в жонглировании пустопорожними фразами означенный пан Комаровский не имел себе равных.
- И если вы, господин Чураков, задумаетесь над тем, что я сказал, то поймете, что я, ваш личный имиджмейкер, глубоко прав.
- Значит, вы правы и ни в чем не виноваты господин Комаровский? - с несколько пугающей вежливостью спросил Чураков.
- Абсолютно и категорически! - безапелляционно заявил Комаровский. Свой хлеб, хлеб профессионального имиджмейкера я отработал. Даром ваши кислые бутерброды не вкушал. Теперь вас можно выпускать на улицу без поводка н намордника. Вы почти похожи на человека.
Чураков смотрел на ожившего Альфреда Викторовича с откровенным изумлением - этому молодящемуся козлику все было нипочем! Ни тебе руки не трясутся, ни в глазах страха нет, хотя ведь должен знать, что из себя представляют и он, Чураков, и способный на многое - телохранитель Ишак. Будучи и сам крутым мужиком, Чураков терялся, когда натыкался на наглость в абсолютном проявлении.
- Ну что ж, козел... Допустим, кое в чем от тебя был толк... Это следует признать. Кое - какой этот имидж для меня ты помог нарисовать. Но, гнида ты позорная, зачем к Нинке в кровать полез?!
- Для завершения и её культурного воспитания. - твердо ответил Комаровский.
- Какого воспитания?!
- Сексуального. - он даже глазом не моргнул. - Вы убедитесь в этом при первом же эротическом сеансе любви. Вы оба, извините, были приучены к собачьим случкам, а не высоким наслаждениям.
Чуракова задумался, переваривая сказанное, а потом печально и тихо сказал.
- Ишак, бей его.
- Бить? - деловито спросил телохранитель.
- Бей его так, чтобы он уже никому больше и никогда не мог давать никаких сексуальных уроков.
- Только не по голове! - испугался Комаровский и закрыл лицо руками. - И попрошу не в морду! Это мой товар.
К чести костолома Ишака надо сказать, что бить противника явно десятикратно слабее себя, он не мог - остатки совести не позволяли. Ишак вяло пнул ногой в печень Альфреда Викторовича, чего оказалось достаточным, чтоб тот вновь принял лежачее положение и заскулил от боли.
Скорее всего все виды наказания на этом бы и закончились, если б из ванной не донесся жалобный крик Нины.
- Феденька, не верь ему! Он меня охмурил, он меня опоил! Чего-то подлил в шампанское! Я бы так просто никогда не далась!
Чураков медленно встал с кресла и столь же неторопливо, но многозначительно снял с каминной полки бронзовый кандилябр. Подбросил его на руке, словно прикинул массу этого ударного оружия - Альфред Викторович понял, что нить его жизни опять опасно натянулась в последнем сопротивлении перед разрывом. Но у него хватило родовой шляхетской спеси выпрямиться, вскинуть голову и бросить в лицо бизнесмена презрительно.
- Не пугай, урод! Комаровский сумеет умереть достойно! - в критические моменты, наподобие настоящему, Альфред Викторович величал себя в третьем лице - это придавало мужества.
- Ты не умрешь, ты - подохнешь. - пообещал Чураков и уверенной рукой поднял кандилябр в дюжину свечей над головой.
Ишак преградил хозяину дорогу, сказал мягко.
- Босс, извини, но Нина врет. Опаивать наркотиками её никакой нужды не было. Она и без того шампанское пила, как кобыла. Ящик порожних бутылки в спальне стоит и второй тоже уже начат. Так что значения не имеет, подливал ли он ей чего-нибудь или нет.
Чураков недовольно глянул на своего телохранителя.
- Ты на чьей стороне играешь, Ишак?
- На твоей босс. И не допущу неразумных действий во вред фирме. Мне за это ты платишь деньги.
- Что же получается, Ишак?! Так его и отпустим? - растерялся бизнесмен.
- Отпустим - но не совсем так. К тому же нам, босс, самим не выгодно позором фирму покрывать. Ты ведь в этом халате ходить больше не будешь? он указал на Комаровского. - После этого козла?
- Еще чего! Мне этим халатом теперь зад подтирать противно! возмутился Чураков, а Ишак все так же неторопливо заметил.
- Тогда он получит достойное наказание...Но мы и сами виноваты.Я тебе давно говорил, босс, охраны у ворот дачных участков - недостаточно. Надо ставить и свою, прямо при фазенде, в доме.
- Ты был прав. Сегодня же организуй, - бросил Чураков, плюнул на шелковый халат Комаровского и пошел к ванной комнате, на ходу выкрикивая.
- Нинка! Открывай добром, а то ещё хуже будет!
Судьба Нины Комаровского на данный момент мало заботила - он полагал, что в конечном счете, семейные разборки закончатся миром. Больше его волновали неторопливые действия Ишака, которые поначалу показались странными и лишенными смысла.
Ишак забрался на подоконник и содрал шторы, а затем освободил длинную штангу, на которой эти шторы висели. Штанга оказалась крепкой, отделанной под бронзу. После этой предварительной операции, Ишак вежливо предложил Комаровскому встать на ноги и вытянуть руки в сторону. И тут же очень ловко продел штангу сквозь оба длинных рукава халата, а кисти рук Альфреда Викторовича жестко привязал шнуром к штанге, так что Комаровский оказался крестообразно распростер в пространстве, словно Христос на Распятие. Определить точнее - более всего Альфред Викторович напоминал сейчас огородное чучело, когда на две скрещенные палки надевают пиджак и шляпу. Затем Ишак плотно увязал на чреслах Альфреда Викторовича пояс халата, отошел в сторону, полюбовался своей работой и крикнул в коридор.
- Босс, будешь прощаться с мерзавцем?
- Гони его в шею! - прозвучало из глубины квартиры: там события развивались своим чередом, с криками и угрозами, поскольку Нина дверей ванны так и не открывала - держала оборону, пережидая, пока муж остынет.
Ишак взял Комаровского за шиворот и повел на выход, что оказалось делом несколько сложным - штанга, укрепленная на плечах Комаровского в горизонтальном положении, оказалась настолько длинной, что по лестнице пришлось спускаться боком и так же боком - выйти на крыльцо.
Уже после того, как они миновали калитку, Ишак поставил Комаровского в стартовое положение, с короткого разбега дал ногой в зад прощальный пинок и добрый совет на дорогу:
- Счастливого пути, козлик! Никогда не лезь в постель благодетеля! и заржал, крайне довольный своим трюком.
Альфред Викторович по инерции удара пробежал пару шажков, пал лицом в мокрый, мартовский снежок, но тут же поднялся, хотя это упражнение, учитывая его зафиксированную позу "а ля чучело", выполнить было нелегко.
Он обернулся. Ишак уже ушел в дом, откуда слышались крики Чуракова и какой-то грохот. Судя по высокому женскому голосу, теперь и Нина перешла в атаку, обвиняя своего мужа во всем случившемся. Так что в семье - все было в порядке, чего никак нельзя было сказать про положение Альфреда Викторовича.
Его шикарный вечерний костюм, две пары туфлей, нижнее белье, дубленка, красивая меховая шапка и чемодан со сменой одежды - остались в особняке, а сам он оказался в хозяйском халате, под которым не было ничего, кроме трусов гавайской расцветки. Учитывая, что температура воздуха была около ноля, сырой туман завис в воздухе, а с неба, как оказалось, падал редкий снег в перемежку с дождем, назвать положение Альфреда Викторовича смешным было никак невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26