Пренебрежение ими, их потребностями, их жизнью противоречит всей сущности большевизма. Это противоречит и чисто деловым соображениям: закрепление кадров есть основа движения вперед, растрата кадров – это неминуемый крах плана. Но можно ли отрывать деловые соображения от политических? Разве можно решать вопросы: как делать, не поняв, что делать? Вернер и Гранатов рвались вперед, не поняв толком – что, не решив до конца – как делать. Они гнали строительство на полный ход, лихорадочно закладывая фундаменты, разворошив всю строительную площадку, игнорируя очередность объектов, желая сразу сделать все. У них не оставалось ни времени, ни сил, чтобы обеспечить тыл, создать резервы, подготовить почву для дальнейшего увеличения стройки, позаботиться о людях, о строителях. Скорее, скорее, скорее! В этом стремлении они встречали поддержку молодого и пылкого коллектива рабочих. Может быть, никогда еще не была так ярко выражена, так сильна коллективная мечта о завершении гигантского строительства, которое еще только начиналось. Морозов знал эту молодежь – они ждали первого корабля как личного счастья. Они не умели рассчитывать силы и не щадили себя. Но именно поэтому надо было особенно заботливо беречь их, именно потому так высока была ответственность руководителей.
Вернер и Гранатов взяли большой разгон. Морозов сравнивал этот разгон с поведением нерасчетливого бегуна, расходующего максимум сил на первых же километрах и не умеющего сберечь себя для финиша. Он пытался противодействовать линии хозяйственников. Он доказывал, что строить зимою все цехи не удастся, что придется законсервировать ряд объектов до весны. На зимнее строительство не хватило бы ни сил, ни оборудования. Правительственные задания устанавливали очередность строительства, при которой некоторые уже заложенные объекты надо было законсервировать надолго. Вернер заупрямился. Он мечтал и верил, что сумеет значительно сократить правительственные сроки. Зима, о которой столько говорили, застала его все-таки врасплох.
Бедственное положение с жильем и снабжением дополнялось нехваткой кадров, а вербовка новых кадров еще более усложняла положение с жильем и продовольствием. Тогда Вернер понял – лето упущено. Морозов был прав, Каплан была права… Но он отстранил от себя неприятную истину. И Вернер и Гранатов продолжали упорствовать. Они рапортовали о процентах готовности цехов, уже обреченных на консервацию. Они увлекались подсчетами: за пять месяцев сделано столько-то, за шесть месяцев – столько-то… Вернер уже видел неизбежность зимней консервации, но пугался и не принимал решений, когда Морозов нажимал на него. Гранатов не видел и не хотел видеть. «Еще напряжение, еще добавочные жертвы, но будем продолжать!» То, что было ясно Морозову, то, что сразу зорким глазом увидела Клара Каплан, того не желали понимать хозяйственники. Почему? Может быть, потому, что двигаться прямо вперед легче, чем маневрировать по сложному плану? Или потому, что для этого надо отказаться от рапортов, от увеличивающихся процентов, от славы сегодняшнего дня? Или есть еще причина – более скрытая и потому более страшная?
Морозов шел и улыбался. Собственно говоря, радоваться было нечему. Морозову было очень тяжело работать. Но, как свойственно сильным людям, он радовался своим силам. Сегодня, в резком столкновении с руководителями стройки, он решил, что надо делать, и в предстоящей борьбе ему все было ясно.
Они крупно поспорили сегодня – Вернер, Гранатов и он. Вернер нарушил свое обычное спокойствие и сказал сдавленным от бешенства голосом:
– Странно, что ты, секретарь парторганизации, не понимаешь, что мы работаем на оборону и каждый день нам дорог.
– Да, – сказал Морозов, – я понимаю это глубже, чем ты. Я хочу дать продукцию скорее и лучше. Именно поэтому надо в корне изменить методы. Надо отказаться от широкого фронта работ, обеспечить строителей, запастись стройматериалами, форсировать подготовительные цехи, а потом развернуться на этой основе вдвое быстрее. Мы спорим не о сроках – мы спорим о методах.
– Ты не веришь в наши силы, – сказал Гранатов. – Ты не веришь в силы рабочих, комсомольцев!
Кто из них сопротивлялся упорнее? И почему они так сопротивлялись? Где кончается искренность убеждения? Неужели они так ослеплены? Нет ли тут более серьезного зла? Была минута, когда Морозов крикнул, потеряв терпение:
– Я начинаю думать, что здесь не только заблуждение, но и злой умысел.
Он тотчас спохватился. Вернер стал очень бледен. Гранатов вспыхнул, его щеки задергались.
– У кого же злой умысел? – справившись с собою, холодно спросил Вернер. – У меня? У Гранатова? У обоих?
Морозов уже жалел об этом преждевременном выкрике. Если есть хотя бы один шанс против девяноста девяти, что здесь налицо злой умысел, зачем открывать карты заранее? Но есть ли, возможен ли этот один шанс? Или их десять против девяноста, или пятьдесят против пятидесяти?
– Ну что же, – сказал Гранатов с неожиданным хладнокровием, – посмотрим, может быть злой умысел и есть. Будем говорить прямо – вредительство. Ты ведь это имеешь в виду? В заготовительном аппарате оно было. Я уверен, что следствие подтвердит мои предположения. Может быть, оно есть и выше. Присмотреться не мешает никогда.
Морозов стал совершенно спокоен. Выдержка, хладнокровие, острая наблюдательность – вот что теперь нужно. Поговорить с Андронниковым… Продумать, вспомнить, оценить весь пройденный путь… Проанализировать каждый недостаток, каждую ошибку… А пока – выдержка.
Разговор стал деловым. Решили проверить работу во всех звеньях, проверить безжалостно, до конца выявляя недостатки собственного руководства. Начать с подсобных предприятий: лесопильный завод, каменный карьер, кирпичный завод. Не откладывая, сегодня же вечером решили пойти по предприятиям, собрать рабочих и инженеров, поговорить по душам, выяснить их требования, поднять их настроение. Распределились: Вернер – на лесопильный завод, Морозов – на кирпичный, Гранатов – на каменный карьер.
– Хочешь, поменяемся? – предложил Морозов Гранатову. Он хотел подчеркнуть свое доверие – Гранатов много занимался кирпичным заводом.
– Нет, нет, – категорически отказался Гранатов, – я могу быть пристрастен. Ты лучше уловишь плохое и меня проверишь.
И вот Морозов шел на кирпичный завод. Дорога лежала через тайгу. За полчаса ходьбы можно было хорошо и свободно подумать. Ошибки – или злой умысел? Нет, это не только ошибки! Значит?.. Как бы там ни было, он докопается до всего, что тормозит дело. Он знает, что делать. Он перевернет все управление, он сделает его гибким, смелым, конкретно руководящим. Он напишет письмо в край, в ЦК. Общая линия должна быть проверена и выправлена, он этого добьется. А если враги есть – найдем и врагов. Мало ли врагов сломили на недолгом веку! И ведь не зря ему кажется, что он ухватил какую-то нить… Да. Да. И не один шанс против девяноста девяти, а пятьдесят против пятидесяти… Как он поймал нить?.. Легкое подозрение. Движение. Взгляд… Проверить надо. Проверить!
Мысли его устремились вперед, к предстоящей работе. Он обдумывал, что скажет комсомольцам, мастерам, инженерам. От того, насколько быстро на месте этого кусочка тайги, разделяющего промплощадку и кирпичный завод, вырастут многочисленные дома нового города, – от этого зависят сила родины, сила края, его обороноспособность, его несокрушимость.
Враги работают. Будьте наблюдательны, проверяйте каждую ошибку, возражайте против каждого мелкого недостатка, – кто знает, к каким крупным открытиям может привести ничтожная деталь!
Тайга была беззвучна. В синем небе дрожали ясные крупные звезды. Скрипел под валенками снег.
Откуда-то издалека донеслись веселые голоса. В тишине можно было уловить даже скрип лыж. Лыжники удалялись в сторону сопок.
Потом послышался другой звук – вблизи. Щелчок? Треск ветки? Морозов огляделся, но увидел только неподвижные деревья, посыпанные снегом. Ни следов, ни шороха, ни качающейся ветки. И все-таки у него было ощущение, что он не один в этом пустынном лесу.
Чистый воздух с каждым глотком проникал в легкие. Силы удесятерялись при этом кратком общении с природой. Нет, здесь никого не было. На маленьком отрезке тайги, сохранившемся между двумя участками строительства, он был наедине с природой, с небом, со звездами. Все было бело, все нежно светилось в рассеянном свете звезд. На дороге не было ни одного следа, кроме тяжелых вмятин его валенок.
Он старался представить себе молодых ребят, которые окружат его через полчаса. Любят ли они этот край? Он им скажет о новых условиях, о том, что надо работать не покладая рук во имя богатства и мощи края. Они готовы на любое усилие. Но ему хотелось, чтобы они по-настоящему оценили и полюбили край, ради освоения и обороны которого им приходилось столько переносить. Он будет говорить с ними не только о кирпичах – нет, он им скажет также: выйдите вечером в тайгу, посмотрите на зимнюю тайгу, освещенную звездами. Чем больше любви к стране, к краю, тем больше будет и кирпичей… Посмотрите, ребята, посмотрите на тайгу, освещенную звездами…
Острая боль ударила между лопаткам», подкинув его тело. Вспышка сознания отметила резкий сухой треск, оживила ощущение – я не один, вернула воспоминание – щелчок!.. Щелчок не ветки, а курка… Забила тревогу: «Я никому не успел сказать»…
Широко раскрытые глаза увидели звезды – уже не наверху, а прямо перед собою. Взмахнув руками, он повернулся на месте и боком повалился в нетронутый ласковый снег.
23
Катя и Валька шли рядом на лыжах по тихой озаренной звездами тайге.
– Остепенишься! – говорил Валька.
– Не остепенюсь! – отвечала Катя и, оттолкнувшись палками, выносилась вперед.
– Остепенишься, – повторял Валька, догоняя ее.
– А вот не остепенюсь!
– А вот остепенишься, – настаивал Валька. – Сына заведем – остепенишься.
Катя вспыхнула и пустилась бежать. Валька погнался за нею и уже настигал ее, когда она крикнула:
– Вот еще! Жены ему мало, сына захотел! – и залепила в него огромным снежком. Но она была благородна и не побежала дальше, пока он фыркал и отряхивался.
– Ну и захотел, – упорствовал Валька, крутя головой, чтобы стряхнуть снег.
– Ну и хоти!
– А ты не хочешь?
Катя снова умчалась вперед и оттуда крикнула:
– Некогда!
– А бегать время есть?
– Бегать – это организованная борьба с цингой.
Они снова пошли рядом.
– В здоровом теле здоровый дух, – важно продолжала Катя, – а ты с глупостями. Ты сперва заслужи сына, а потом проси.
– А разве я не заслужил?
– А что ты такого сделал?
– А ты?
– Я тебя спрашиваю, на обратных не ездят.
Валька схитрил:
– Раз я заслужил тебя, наверно я что-нибудь да сделал.
Катя запнулась было, но потом нашлась.
– Я тебе поверила авансом, – сказала она. – Ты еще должен оправдать доверие.
– Я тоже тебе поверил авансом, – буркнул Валька. – Можешь особенно не задаваться, я не хуже тебя.
– Хвастун! – крикнула Катя. – От такого хвастуна и сын хвастунишка будет!
Он нагнулся за снежком, но Катя изо всех сил побежала вперед. Они долго гонялись по тайге, крича и смеясь. Когда Валька настиг ее и хотел натереть ей лицо снегом, она с размаху кинулась к нему на шею; он выронил снег, поворчал для виду и поцеловал ее. Все еще запыхавшиеся от быстрого бега, они стояли, опершись на палки, очень счастливые.
В морозной тишине отчетливо прозвучал выстрел.
Они стояли и прислушивались.
– Охотится кто-нибудь? – неуверенно сказал Валька. Но Кате вдруг стало страшно. Тайга показалась темной и время – поздним.
– Пойдем, – шепотом сказала она и направила лыжи в сторону, где раздался выстрел.
Они вышли к кирпичному заводу и, обогнув его, пошли по снежной дороге в город. И оба разом остановились.
На снегу, раскинув руки в обледенелых рукавицах, лежало запрокинутое назад неподвижное тело.
Они наклонились над ним и узнали. Широко раскрытые глаза Морозова остекленели, в них отражались звезды. Катя и Валька, дрожа, смотрели на него и друг на друга.
Потом Катя сказала:
– Беги скорее.
Он без слов надел лыжи и побежал.
Катя сидела одна в лесу около трупа, слишком подавленная, чтобы бояться.
По дороге, взметая снежную пыль и подпрыгивая, летели сани. За санями на лыжах несся Валька. Андронников соскочил на ходу. За ним выскочил врач, спрыгнул с облучка с докторским чемоданчиком в руке Тарас Ильич.
– Незачем, – сказал Андронников, отстраняя врача. – Поздно.
Катя быстро рассказывала:
– Идем мы, остановились. Вдруг выстрел, Валька говорит – охотятся. А я подумала – нет. Говорю, пойдем. И так мне стало страшно. Бежим, бежим… А тут он лежит…
Она заплакала и снова села на снег рядом с Морозовым.
Андронников осматривался по сторонам: «Морозов шел из города… Стреляли сзади. Справа или слева? По тому, как упало тело, скорее справа». Он надел лыжи и вошел в тайгу. Валька и Тарас Ильич шли по бокам, настороженно вглядываясь в каждую тень. Тарас Ильич первым крикнул:
– Здесь!
Они увидели примятую в снегу ямку, потревоженные оголенные ветви куста и уходящий в тайгу лыжный след.
– Так! – сказал Андронников и приказал Тарасу Ильичу: – Возьмите у Ставровой лыжи.
Они втроем шли по следу. Но убегающий был хитер. Он добежал до чужого следа и пошел по нему. Валька узнал следы свои и Катины. Вот здесь они поспорили, вот здесь, где взрыхлен снег, Катя лепила снежок, чтобы бросить в него. Здесь он догнал ее, и они поцеловались.
Немного далее беглец свернул в сторону. Они побежали по его следу. Но он снова свернул на чужие следы. Он бежал до сопки, где Катя и Валька катились по склону. Здесь следы спутывались.
Три человека внимательно обошли весь склон.
– Вот! – крикнул Валька в середине склона. – Вот глядите, он прыгнул в кусты.
Беглец сделал искусный прыжок в сторону, в кусты, продрался сквозь них и снова побежал, заметая веткой лыжный след. Вот и обломанный сучок, а вот дальше брошенная ветка. По редким и сильным отпечаткам палок можно понять, как быстро он бежал.
Они побежали тоже. След вел к узкоколейке. Вот он нырнул в канаву около полотна, вот следы ног человека, взбиравшегося на полотно. Тарас Ильич лег, разглядывая след.
– В унтах был, – сказал он, вскакивая, и схватил Андронникова за локоть. – Чуешь? В унтах… Не иначе, как он… ехидна!.. Вот он кого караулил у дома дирекции…
На полотне узкоколейки следы терялись на промерзшем истоптанном снегу, где постоянно ходило много людей – на каменный карьер и обратно. Три человека долго шарили кругом при скудном свете звезд, пытаясь найти потерянный след.
А в клубе строительства коммунисты и комсомольцы укладывали на последнее ложе тело своего руководителя… В клубе было тихо и очень тесно. Раздавались только краткие распоряжения Круглова:
– В комитете кумач. Флаги несите. Хвои побольше. Девчата, венки делать!
На полу, обхватив руками ножку стола, плакала Мооми. Она хотела плакать громко, плакать и завывать, как полагалось около покойника. Круглов сказал: «Не надо, тише». Она поняла, что у русских другой обычай, и подчинились. Но тогда слезы хлынули непроизвольно, от жалости и горя.
Прибежал Вернер. Он скинул у двери шапку, торопливо подошел. Губы его были плотно сжаты, скулы напряжены. Он очень торопился сюда, а теперь застыл, без слова, без жеста. Сотни глаз смотрели на него – он их не замечал. Текли минуты. Его рука вдруг поднялась и каким-то теплым товарищеским движением дотронулась до холодной руки покойного. Он отвел руку, резко повернулся и почти бегом вышел из клуба.
Гранатов пришел вместе с Андронниковым, прямо с дрезины, на которой они примчались с карьера. Андронников разыскал среди собравшихся Касимова и Епифанова и ушел с ними. А Гранатов остановился перед покойником, низко склонив голову, положив свои израненные руки на край стола. Комсомольцы смотрели на его руки, на склоненный профиль. Они видели, как судорожно задергалась щека Гранатова, как скатилась по ней одинокая слеза.
Тоня подошла, коснулась пальцами его плеча, сказала:
– Не надо.
Он вскинул голову. Узнал ее. Удивленно оглядел ее и снова поник головой. Когда он вышел из клуба, Тоня догнала его. Она вся дрожала.
– Не ходите один! – крикнула она. – Не ходите!
Он снова удивленно оглядел ее и, слегка улыбаясь, взял ее под руку.
– Ну что ж, пойдемте вместе. Но почему же мне нельзя идти одному?
– Довольно одной жертвы, – все еще дрожа, сказала она.
– Но вот вы же идете и не боитесь?
– Я? – вскрикнула Тоня с презрением. – Кому нужна моя жизнь?.. А вы… вы…
– Девушка, вы слишком пылко ко мне относитесь. Пылко… а может быть, и нежно, а?
И он сжал ее руку. Тоня дернула руку, обиженная и удивленная.
– Как вы можете шутить в такую минуту?
Но он не выпускал ее локтя, только стал серьезнее.
– Не сердитесь, девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76