– Что вы удочерили меня. Мерседес закрыла лицо руками.
– Поэтому-то, когда он сильно на меня злился, он всегда называл меня одними и теми же словами: несчастным выблядком. Прошли годы, прежде чем я начала понимать значение этих слов. И только сегодня я узнала, почему он так меня называл. Несчастный выблядок – это случайно зачатый ребенок, которому одна дорога – в сиротский приют, в надежде, что для него найдутся приемные родители.
Мерседес подняла на нее мокрое от слез лицо.
– Ты никогда не была нежеланным ребенком. – Она заключила Иден в свои объятия и крепко прижала к себе. – Мы так хотели тебя, дорогая!
– Почему ты сказала папе, что не можешь иметь детей?
– Потому что в моей жизни случилось нечто ужасное.
– Но ведь ты была замужем. И у тебя уже был ребенок. Разве он не знал об этом?
– Нет. Твой отец ничего не знал. – Она вытерла слезы – Я не могла позволить себе иметь еще одного ребенка, Иден. Не могла. Я считала себя испорченной, грязной, недостойной быть матерью.
– Но почему? Из-за Джоула?
– Из-за обстоятельств, связанных с его рождением.
– Потому что ты отказалась от него?
– Частично.
– Почему же еще?
– Я не могу тебе этого сказать.
– А почему ты от него отказалась?
– Прошу тебя, не спрашивай меня об этом!
– Вечно у тебя секреты, мама. – Иден нахмурилась. – Всё тайны, запретные темы. – Затем ее взгляд прояснился. – Ну да ладно. Выпытывать не стану. Но все остальное ты все-таки должна мне рассказать. Я имею право знать.
Мерседес тяжело вздохнула.
– О Господи, пожалуй, мне надо выпить.
– И мне тоже.
– Тебе нельзя. Доктора сказали…
– Я прекрасно себя чувствую. И пошли они в задницу, эти доктора. Иди в сад, мама. Я все принесу туда.
Иден принесла расположившейся в тени старого дуба Мерседес бутылку вина и, сев к столику, наполнила два бокала. Они молча кивнули друг другу и сделали по глоточку.
– А Шона О'Кифа ты любила больше, чем папу? – немного погодя спросила Иден.
Мерседес задумчиво скривила губы.
– Видишь ли, тогда было совсем другое дело… Да, я очень любила Шона. По-своему, это были счастливые для нас дни. И у нас просто не было времени, чтобы надоесть друг другу или разочароваться в нашей любви. И, когда Шон погиб, мое чувство к нему навсегда осталось таким же свежим и прекрасным.
– И Джоул его сын?
Мерседес отвела в сторону взгляд. Она с минуту помолчала, потом откинулась на спинку своего кресла и кивнула.
– Да. Только Шон умер еще до того, как родился ребенок. Я стала вдовой, и к тому же беременной. Мне необходимо было уехать из Испании. Поэтому я обратилась в американское посольство в Мадриде, к человеку, которого звали Карлтон Хейс. Он был моим добрым другом и помог мне перебраться в Штаты. А позже он же помог мне получить американское гражданство. Я приехала в Лос-Анджелес, потому что у посла Хейса здесь были хорошие связи, и я получила работу, на которой могла использовать единственное свое ценное качество – умение разговаривать и по-испански, и по-английски. Но у меня на руках был ребенок. И у меня не осталось другого выбора, кроме как отдать его приемным родителям. – Она развела руками. – И к тому же я работала по восемнадцать часов в сутки в качестве двуязычного секретаря одной экспортно-импортной фирмы, занимавшейся торговлей с Южной Америкой. Я просто не смогла бы позаботиться о своем малыше. И если ты, Иден, думаешь, что это не разрывало мне сердце, то ты сильно ошибаешься.
– Бедная мама. Бедный Джоул…
– Я не собиралась снова выходить замуж. Мою душу страшно терзало чувство вины. Но мне было так одиноко… И тут на моем пути встретился твой отец, и… – Она пожала плечами. – После того как мы поженились, я делала все, чтобы избежать беременности. Тогда это было не так просто, как сейчас. Но я и мысли не допускала, чтобы родить еще одного ребенка, поэтому и делала все, что могла. Не говоря Доминику. А ему ужасно хотелось иметь детей. Я очень жалела его и даже чуть было не сказала ему всей правды. И, может быть, следовало это сделать… Но ты стала своеобразным поворотным пунктом в нашей жизни, и…
– О, мама.
– Короче, Доминик предложил удочерить девочку. Сначала эта идея показалась мне отвратительной. Но потом я увидела в ней определенную логику я отказалась от собственного ребенка и теперь должна была вырастить ребенка другой женщины. У меня появилась возможность стать матерью, не замарав дитя своим позором. Я могла искупить свой грех. О, Иден, день, когда мы принесли тебя в наш дом, был самым счастливым в моей жизни. Впервые я почувствовала, что мое существование имеет смысл. У меня появилась цель. До этого я никогда не испытывала подобного чувства. Да и потом тоже.
– Но твоя жизнь всегда имела смысл, мама. Я просто не знаю более целеустремленного человека, чем ты.
Мерседес нежно взяла ее за руку.
– Между прочим, это не мы назвали тебя Иден. Это имя дала тебе твоя настоящая мать. Красивое имя… Место, в котором нет ни греха, ни боли. Сад целомудрия и чистоты. Нам очень хотелось, чтобы такой стала и твоя жизнь.
– Почему вы никогда не рассказывали мне? К чему было скрывать?
– Не мы одни так решили. Держать все в тайне нам посоветовали в агентстве. Они сказали, что правда может причинить тебе боль.
Иден поморщилась.
– А что, неужели эта правда была такой отвратительной?
– Нет. Твоя мать из очень приличной семьи. Единственная дочь. Вот и все. Просто в те дни все так советовали. Сейчас иные времена. Изменились взгляды людей на многие проблемы. А тогда подобные вещи хранились в величайшей тайне. Твое подлинное свидетельство о рождении было опечатано специальным постановлением суда, и тебе выдали новые документы, уже с новым именем и новыми датой и местом рождения. Ты по всем статьям стала нашим настоящим ребенком. И мы очень хотели этого, Иден. Следующие пять лет были самыми счастливыми в моей жизни. Да, думаю, и в жизни Доминика тоже.
Мерседес допила вино. Иден снова наполнила ее бокал и внимательно посмотрела в лицо матери.
– Но потом, видимо, что-то пошло не так.
– Я узнала правду о нем. О кокаине. О том, что он привозил его не только для себя. Он закупал кокаин целыми партиями и на его перепродаже сколачивал свое огромное состояние. Да, ты права, что-то пошло не так. После того как мне стало это известно, я лишилась сна и все думала, что с нами будет, если его поймают. И прежде всего, что будет с тобой. Я твердо решила уйти от него, как только ты немного подрастешь. А потом, когда тебе было лет пять-шесть, он начал меняться. Превратился в самое настоящее дерьмо – иначе это не назовешь. Кроме собственного удовольствия, его ничто уже больше не интересовало. Стал заводить себе любовниц. Так что Франсуаза была у него далеко не единственной. Причем они становились все моложе и моложе, иногда почти совсем дети. В конце концов ты оказалась единственным связующим звеном между мной и Домиником. А после нашего возвращения из Европы со мной случилась беда. Во время поездки я забеременела. Думаю, это произошло в Венеции. Ужасная ошибка. Мне тогда было сорок два. Аборт скрыть не удалось, и Доминик все узнал. Он понял, что на протяжении всей нашей совместной жизни я просто-напросто обманывала его. А объяснить, почему делала это, я не могла. Да это и не помогло бы. И он обозлился на меня. И на тебя тоже. На нас обеих. Он сказал, что полностью потерял веру в нас. Возможно, так оно и было. Я не вправе осуждать его. – Ее пальцы на мгновение сжали руку Иден. – Этот твой ночной кошмар… я очень хорошо помню тот вечер. Доминик был пьян и едва ли отдавал отчет своим словам. Он разорался на меня и стал крушить все вокруг. Ты проснулась и пришла к нам в спальню. Тогда-то он и стал говорить тебе все эти гадости, дорогая. Что ты не его дочь… Что ты просто паразит, навязанный ему обманом… И прочее, и прочее. А ты стояла, словно остолбенев, и, широко раскрыв глаза, молча смотрела на него…
Иден порывисто прижала ладони к ушам, чтобы ничего больше не слышать. Даже спустя столько лет она продолжала испытывать боль и отвращение. Прошло несколько минут, прежде чем она нашла в себе силы опустить руки и взглянуть на мать.
– О, мама…
– Потом с тобой случилась страшная истерика. Я даже подумала, что эта душевная травма останется у тебя навсегда. Однако на следующее утро ты проснулась веселая и жизнерадостная, как будто ничего и не произошло. Мы решили, что ты обо всем забыла. Но через несколько месяцев после этого ты начала становиться какой-то не такой, как прежде. Стала дикой. Непослушной. А к тому времени, когда у тебя начались месячные, ты была уже просто неуправляемой. Мы потеряли тебя.
– Это навсегда осталось во мне, мама, – дрожащим голосом проговорила Иден. – Мне казалось, что у меня внутри что-то гноится, и это ощущение заставляло меня ненавидеть себя. Я начала принимать наркотики, чтобы хоть как-то забыться. Чтобы заглушить боль, от сознания, что все мое существование – это только обман, что я не нормальный человек, а всего лишь несчастный выблядок.
Мерседес, не в силах более сдерживаться, бросилась к дочери, и обе они разрыдались в объятиях друг друга.
– Я больше никогда не буду принимать наркотики, – чуть позже сказала Иден, глядя на мать заплаканными изумрудными глазами. – Может быть, я бы и не устояла перед соблазном, если бы не перенесла гепатит. Я ведь чуть не умерла от него… так что желания в другой раз испытывать судьбу у меня нет.
– Я знаю.
– До сих пор у меня полностью отсутствовало чувство собственного достоинства. Мне на все было наплевать, я всегда считала себя ничтожеством. Но Джоул сделал меня другой, мама.
Мерседес нежно погладила дочь по голове.
– Ты сама заставила себя начать новую жизнь, Иден. Жизнь, свободную от прошлого. Свободную от наркотиков. Ты обрела собственное «я», знаешь себе цену. Из тебя выросла великолепная женщина. Я очень горжусь тобой.
– А я тобой, – взволнованно проговорила Иден. – Теперь, когда я все знаю.
Слегка улыбнувшись, Мерседес покачала головой.
– Нет. Ты не все знаешь, Иден. Моя жизнь не стоит того, чтобы ею гордиться. – Она приложила палец к губам дочери, чтобы остановить ее протесты. – Я не хочу, чтобы ты гордилась мной. Все, о чем я могу Просить Бога, – это чтобы ты простила меня.
– За что?
– За то, что я сделала. Ты ведь не знаешь меня, доченька. И, возможно, так никогда до конца и не узнаешь. Может, это и хорошо. Но с годами ты будешь узнавать обо мне все новые и новые подробности, многие из которых, наверное, заставят тебя ужаснуться.
– Я не верю в это.
– Уж поверь. Это у меня в крови. Порочность.
– Да брось ты, мама! – отмахнулась Иден. – Все это прямо какое-то средневековое испанское мракобесие.
– Нет, Иден. – Мерседес казалась спокойной и трезвой. За последние девять месяцев она заметно постарела. У нее на висках появились седые пряди, а на лице стали заметны морщины. Ее красота переходила в новую фазу – от расцвета зрелости к аскетической строгости пожилого возраста. – И я благодарю Бога, что в твоих венах не течет моя кровь.
– Ты говоришь страшные вещи!
– Нет. У меня был ребенок, и он оказался проклятым.
– Джоул не проклятый! Просто ему пришлось много страдать, и он совсем запутался.
Мерседес отвела взгляд.
– Какое бы зло я ни совершила, запомни, это зло прежде всего обратилось против меня. Я надеюсь, когда-нибудь ты это поймешь. И не возненавидишь меня.
У Иден запершило в горле.
– Да как же я смогла бы тебя ненавидеть, мама? Ты ведь меня так любила. Ты отдала за меня все, что у тебя было. И это при том, что я даже не твой ребенок.
– О, конечно же, ты мой ребенок, – мягко сказала Мерседес. – Я поняла это, когда ты была у Джоула. Ты мое любимое дитя. Единственное, что в конце концов по-настоящему дорого мне. – Она огляделась вокруг. – И вот я здесь – гость в твоем доме.
– Не смей называть себя гостем! Этот дом – твой!
– Нет, он твой. – Ее глаза остановились на изящном профиле Иден. – И день ото дня ты становишься все сильнее. Я уже не могу делать вид, что живу здесь, чтобы ухаживать за тобой. Скоро мне придется оставить тебя.
– Тебе вовсе ни к чему покидать это ранчо!
– Я просто не могу выразить словами, как дороги мне наши с тобой теперешние отношения. Пусть они всегда останутся такими.
Иден с нежностью погладила руку матери.
– Но куда, в таком случае, ты поедешь?
– Вернусь в Испанию.
– Ты будешь так далеко от меня!
– Да. Уеду от греха подальше. Хоакин де Кордоба сделал мне предложение. Пожалуй, я соглашусь.
– Я столько нового о тебе узнала…
– Да, много, – с улыбкой согласилась Мерседес. Они молча сидели, глядя, как сад погружается в вечерние сумерки. Тени становились длиннее. Легкий ветерок шелестел у них над головами листвой.
– Если хочешь, – сказала Мерседес, – я помогу тебе достать твое подлинное свидетельство о рождении.
Иден подняла голову.
– Зачем?
– Чтобы ты могла разыскать свою настоящую мать.
– Мне это не нужно, – улыбнулась Иден. – Ты же сама только что сказала, что ты моя настоящая мать. А вот кое-что гораздо более важное я должна действительно сделать.
– Что же?
– Найти Джоула.
Лицо Мерседес исказила гримаса страдания.
– Оставь его, дорогая. Довольно того, что вы сделали друг с другом. Кончено. Навсегда.
– Нет, мама. Ничего еще не кончено.
– Он может только принести тебе новые мучения.
– Я никогда не полюблю другого человека, – спокойно сказала Иден. – По крайней мере, так, как я люблю Джоула. Когда папа сказал мне сегодня, что я не… – Она встряхнула головой. – Теперь в том, что я люблю его, уже нет больше греха.
– Это просто абсурд!
– Может быть. Но нас не связывает кровное родство. Остальное меня не волнует. Он должен знать это. Он обещал вернуться ко мне. И не вернулся. Что ж, придется мне самой поехать к нему и все рассказать. Рассказать, что он не мой брат. Что, если он хочет, чтобы я вышла за него…
– Нет! – в отчаянии воскликнула Мерседес.
– Что, если он хочет, чтобы я вышла за него замуж, я согласна, – решительно проговорила Иден. – В Аризоне его уже нет. Не знаю, в Америке ли он вообще. Может быть, решил остаться в Мексике. Я давно уже пытаюсь его найти. Не понимаю, почему он не ищет меня. Как только я достаточно поправлюсь…
– Он думает, что ты умерла, – натянуто сказала Мерседес.
Иден резко повернула голову.
– Что?!
– Поэтому он и не пытается найти тебя. Я сказала ему, что ты умерла. И попросила в больнице, чтобы, если он позвонит, ответили то же самое.
– Мама! Как ты могла!
– Так было лучше.
– Лучше? – Иден побледнела от потрясения. – Как ты могла поступить так жестоко?
– Я хотела, чтобы он оставил тебя. Сейчас ты стоишь на пороге новой жизни. А он пропащий человек, Иден.
– Он не пропащий! Ты ошибаешься, мама. Я спасу его. Так же, как он спас меня. Это мой долг перед ним. Он меня так любит! – Она изо всех сил старалась держать себя в руках и не нагрубить матери. – Ты очень дурно обошлась с ним.
– Это он дурно обошелся со мной, – зло заявила Мерседес. – Он едва не убил тебя. И отобрал у меня больше, чем просто деньги… Но я сказала, что ты умерла, не для того чтобы наказать его. Я только хотела защитить тебя.
Иден медленно покачала головой.
– Да-а, мама, у тебя очень острые когти.
– Я обязана была иметь острые когти! А у тебя вообще нет когтей! – Она сделала глубокий вдох и уже спокойнее добавила: – Ты не такая, как я, Иден. Мы сделаны из разного теста. Ты нежная, а я нет. Ты никогда не умела постоять за себя. Мне же то и дело приходилось пускать в ход когти, чтобы уберечь тебя от неприятностей.
– Я люблю его.
– Я молилась, чтобы это прошло.
– Но это не прошло. И никогда не пройдет. Было почти заметно, как Мерседес боролась с собой.
Ее губы дрожали. Затем она встала и, не проронив ни слова, пошла в дом. Чуть помедлив, Иден последовала за ней. Она нашла мать сидящей в полутемной комнате у окна.
– Я не могу запретить тебе искать его, – холодно проговорила наконец Мерседес. – Но я хочу предупредить тебя, что он может быть морально сломлен. Во время той нашей встречи в пустыне я сказала ему нечто такое, чего он мог просто не вынести. Если же он все-таки пережил этот удар и захочет все рассказать тебе, пусть рассказывает. Я не могу. Эта тайна принадлежит ему. Ему одному.
– Опять секреты и недомолвки, – почти устало произнесла Иден. – Тайны, покрытые мраком. Да кончится ли это когда-нибудь?
– Нет, – ответила Мерседес.
В доме уже стало темно. Иден не спеша обошла комнаты, включая везде свет, пока все вокруг не засияло огнями и тьма не отступила. Потом она вернулась к матери.
– Ты права, мама. У меня никогда не будет таких когтей, как у тебя. Я другая. Но я верю, что могу спасти Джоула. Возможно, он заставит меня страдать. Надеюсь, что этого не случится, но я готова на все. У меня просто нет выбора, мама. Я должна найти его. Он моя судьба.
– Что ж, тогда поезжай.
Иден поцеловала мать в щеку, и они улыбнулись друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41