Дом Джорджа Уэлча она миновала несколько раз, проезжая туда и обратно по Мэйн-стрит, прежде чем обнаружила его. Высокая густая живая изгородь полностью скрывала строение, не позволяя увидеть его с дороги, а на въезде не было ни указателя с фамилией владельца, ни почтового ящика. У крыльца был припаркован мощный автомобиль. Двери, ведущие в дом, были распахнуты.
Фрэнсис остановилась на пороге и заглянула в холл. Упакованные картонные коробки и несколько свернутых в трубку ковров громоздились вдоль стен. Пылесос, какие-то пакеты, зонты, теннисные ракетки, ношеные туфли и прочее барахло, которое, видимо, раньше хранилось в стенном шкафу, образовывали теперь внушительных размеров кучу посередине холла.
– Привет. Кто-нибудь есть дома? – подала голос Фрэнсис.
– Кто там? – откликнулся мужчина откуда-то сверху.
– Я Фрэнсис Пратт из прокуратуры округа Суффолк. Мне нужен мистер Уэлч.
– Я сейчас спущусь.
Лысеющая голова появилась из-за лестничной балюстрады, словно вписанная в массивную раму, которую мужчина держал перед собой. Избавившись от ноши, он начал спускаться, вытирая руки пыльной тряпкой. Пот струился по его лбу. Он был в шортах цвета хаки и рубашке-поло с заметной дыркой на животе.
– Я Джордж Уэлч.
– Простите, я оторвала вас от дел.
– Все зависит от того, зачем вы здесь. Я могу быть и рад тому, что меня прервали, могу и нет… Как видите, мы переезжаем, – объяснил он. – Дом продается, и если у вас на примете есть кто-нибудь, кого это заинтересует…
– Буду иметь в виду, – кивнула Фрэнсис.
– Чем могу быть вам полезен? – осведомился он.
– Я бы хотела задать вам несколько вопросов по поводу смерти Клио Пратт, если вы не против. Клио была замужем за моим отцом.
– Так вы, значит, дочь Ричарда? – Джордж Уэлч вгляделся в нее с откровенным любопытством. – Я улавливаю сходство. Мы с Ричардом давно знаем друг друга. Мы оба закончили одну школу, только он на несколько лет раньше.
– Мир тесен, – вставила Фрэнсис на всякий случай.
– Там, где мы живем, люди стараются его еще больше сузить.
– Мне нужно расспросить вас о вашей деятельности в приемной комиссии клуба.
Джордж пристально посмотрел на нее, словно стараясь прочесть, что на самом деле у Фрэнсис на уме.
– Мне понадобится при этом разговоре адвокат? – спросил он.
Вопрос поверг Фрэнсис в смущение. Она напомнила себе, что пришла сюда лишь потому, что Уэлч был единственным в приемной комиссии, кто решительно воспротивился действиям Клио в отношении четы Льюис и открыто ими возмущался. Следует ли ей посоветовать ему воспользоваться своими гражданскими правами? Возможно ли, что гнев заставил его потерять голову и свести счеты с Клио? Мужчина средних лет, выпускник престижной школы, давний житель Саутгемптона, преуспевающий бизнесмен и общественный деятель, хоть и местного масштаба, никак не походил на одержимого злобой фанатика идеи расового равноправия, задумавшего и осуществившего весьма изощренное убийство женщины из своего круга, пусть лично ему и неприятной.
А впрочем, кто знает, как выглядит убийца Клио?
– Выбор за вами, – сказала Фрэнсис уклончиво, – но я лично собираюсь отнять у вас лишь пару минут.
Джордж, помедлив, пожал плечами:
– Ну хорошо… входите. Думаю, мы найдем, где сможем присесть. Извините за беспорядок.
Он провел ее в соседнюю комнату – нечто вроде маленького кабинета, сплошь заваленного пачками книг. Но там хоть были два свободных кресла, сдвинутых в угол.
– Атмосфера напоминает мое жилище, только я никуда, в отличие от вас, не переезжаю, – сказала Фрэнсис.
Джордж вежливо улыбнулся.
В окно Фрэнсис разглядела ухоженный сад с бассейном.
– У вас здесь очень симпатично. Почему вы переезжаете?
– Предложим, что дела обернулись не так, как я планировал. – Он вздохнул. – Я бы предложил вам что-нибудь выпить, но не уверен, что найду чистые стаканы в этом хаосе.
– Не беспокойтесь, я ничего не хочу.
– Ну, тогда, может, приступим? Что вас интересует?
– Когда вы вышли из состава приемной комиссии «Фейр-Лаун»?
Джордж удивленно поднял брови.
– Когда? Первого июня этого года. Я и клуб тоже покидаю. Больше я туда ни шагу. Впрочем, моя супруга, вернее, моя экс-супруга, в скором времени намерена поселиться в клубе до конца лета.
– Жить в клубе? – удивилась Фрэнсис.
– Там очень комфортабельно. Кроме того, у нас нет других вариантов, чтобы разъехаться. Все отели заполнены.
– Как долго вы были членом клуба?
– Лет двадцать. Мы приобрели этот дом году в 75-м или 76-м. Должно быть, почти сразу и вступили в клуб. Точно я не помню.
– Вы подали в отставку из-за того, что случилось с Генри Льюисом?
– Вот уж не представлял, что прокуратуру округа Суффолк настолько интересует, как обстоят дела в частном теннисном клубе.
– Нас не это интересует.
– Тогда что же?
– Лишь конфликт в приемной комиссии клуба. Я так понимаю, что он возник по поводу заявления Генри о приеме в клуб. Клио Пратт была против, а другие члены комиссии поначалу не возражали, но она, как говорится, выкрутила вам всем руки, угрожая «черным шаром».
– Да, это так, – кивнул Джордж.
– Мне также известно, что ее решение вас лично предельно возмутило. Генри ваш друг, не так ли?
– Я люблю и уважаю Генри, и одно время мы были очень дружны, но в настоящее время наша дружба дала трещину.
– По какой причине?
– Из-за того, что он возлагает вину на меня. Упрекает за чужие грехи, за то, как ведет себя общество в отношении людей его цвета кожи, за неспособность нашего общества к переменам. Он считает, что я такой же, как и все остальные.
– И даже после вашего заявления об отставке в знак протеста? – удивилась Фрэнсис.
– На его взгляд, мой протест был недостаточно громким и слишком запоздалым. Принципиальность, конечно, соблюдать хорошо и благородно, но она чаще всего не приводит ни к каким результатам. Вы со мной не согласны? Ультиматумами людей не проймешь.
– А почему вообще, как вы думаете, возникла ситуация, когда члены комиссии выступили против Генри Льюиса?
– Думаю, что если бы вы спросили кого-нибудь, то вам привели бы причины, не имеющие ничего общего с цветом его кожи. За исключением Клио. Я отдаю должное этой женщине за то, что она была, во всяком случае, искренна. Остальные прибегают к эвфемизмам типа: «Он и его жена чуждаются общества», или «У нас не было возможности как следует узнать его», или «Он, возможно, будет приводить в клуб не совсем приятных для нас гостей»… Иные начнут разглагольствовать о традициях. Так или иначе это все жалкий камуфляж единственной проблемы. Генри – черный. Они – белые. Они не хотят видеть черных на своих теннисных кортах. Как бы это ни бесило меня, Клио – и только она одна – вела себя честно из всей собравшейся там компании.
– Как это назвать? Коллективная паранойя?
– Я не социолог и не психиатр. Но я ясно увидел перед собой группу супербогатых личностей, не желающих допускать в свой круг кого-то со стороны. Они руководствуются ошибочным мнением, что, отгородившись от зла, которым якобы пропитан окружающий мир, сохранят в неприкосновенности свой малый мирок, свой привычный образ жизни, будут развлекаться, встречаться на званых обедах и обмениваться новостями, кто на ком женится и кто покупает дом – где и какой.
Проблема в том, что все их старания обречены на провал, хотя они уверены в обратном. Никакие деньги не уберегут никого от житейских неприятностей и бед, от болезней, разводов, от тоски, наконец.
Посмотрите на здешнее молодое поколение. Юнцы слишком много пьют, тратят родительские деньги на наркотики, а затем мчатся навстречу гибели за рулем «Порше», подаренного папочкой и мамочкой к шестнадцатилетию своего отпрыска. Никто уже не стремится достичь чего-нибудь в жизни. А если они не развлекаются, то не знают, куда себя девать. Двое ребят, которых я знал, покончили с собой в прошлом году. А где искать корни всего этого?
Джордж сделал паузу, порылся в карманах шорт, отыскал мятый платок, вытер вспотевший лоб.
– Никто не задается подобным вопросом и пальцем пошевелить не хочет, хотя и копать глубоко не нужно. Ответ лежит на поверхности. Самоизоляция, которая приходит с большими деньгами. А они еще страшатся проникновения в свою среду чужаков – будь то черные, евреи или латиносы… – тех, кто более удачлив, талантлив, обаятелен и образован, чем они сами. Жители Саутгемптона образовали свое маленькое государство и выдвинули своих лидеров. Другим сюда нет доступа.
Внезапно, как бы вспомнив, по какому поводу затеялся весь этот разговор, он вернулся к личности Клио.
– Как раз Клио Пратт я и имел в виду, говоря о лидерах.
В памяти Фрэнсис всплыла фраза, вышитая на коврике в гардеробной Клио: «Слишком стройных, как и слишком богатых – не бывает». Вот принцип, по которому жила Клио и живет люд, населяющий Саутгемптон. Клио добивалась и того, и другого и на это только не жалела усилий.
– Инакомыслящему одиночке трудно противостоять этой среде, – продолжал Джордж: – Их цементирует то, что они все схожи. Каждый видит в своих друзьях и приятелях отражение самого себя. Это укрепляет его веру в собственную значимость и правоту. Я не в силах здесь что-то изменить. Я опасаюсь проповедовать свои взгляды. Я плыву по течению, меня несет в общем потоке, я лишь барахтаюсь иногда как могу. Но с лицемерной маской на физиономии принимать все, что тут творится, я тоже не в состоянии. Поэтому я покидаю эти места… с тяжелым чувством, но хотя бы с чистой совестью.
Джордж откинулся в кресле, явно опустошенный этим неожиданно выплеснувшимся диалогом.
Фрэнсис выждала некоторое время, прежде чем заговорить. После такой исповеди требовалось помолчать и подумать.
Затем она осторожно спросила:
– Вы были в «Фейр-Лаун» в прошлую субботу?
– Да. Я приехал, чтобы очистить свой письменный стол. С тех пор я там не был.
– Вы виделись с Клио в то утро?
– Нет. Но я был в здании, когда раздался крик.
– Чем вы были заняты в тот момент?
– Заполнял какие-то бумаги у конторки неподалеку от дамского туалета… за углом и чуть дальше по коридору. Для такого заведения, как «Фейр-Лаун», отставка члена приемной комиссии и добровольный отказ от членства в клубе – события, чреватые скандалом и разными сложностями. Поэтому на опрометчивого смельчака, решившегося на такой шаг, наваливается уйма бумажной работы. Я должен был во многом отчитаться, сочинить приемлемые дипломатические объяснения. У меня голова шла кругом. Я надеялся разобраться со всем этим до того, как хлынет толпа после завершения турнира. Мне не хотелось ни с кем встречаться, ни появляться там еще раз.
– Кто-нибудь вам помогал?
– Там была юная девица за конторкой. В ее обязанности входит отвечать на телефонные звонки. Директор клуба через нее передал мне документацию и таким образом вежливо самоустранился.
– Что вы делали, когда раздался крик?
– То, что, по моему разумению, сделал бы всякий. Побежал туда, откуда он послышался. В туалете увидел кричащую женщину, затем Клио на полу в открытой кабинке. Я пытался привести ее в чувство, хлопал по щекам, но бесполезно. Проверил пульс – его не было. Джек Ван Фюрст появился там сразу вслед за мной. Он побежал звонить 911. Я остался при Клио, но к ней больше не прикасался. Когда прибыла полиция, я рассказал им то, что и вам сейчас.
– Кому еще вы рассказывали о происшедшем?
– Только полиции. Честно говоря, у меня появилось столько своих личных проблем, что я почти ни с кем не вижусь.
– А с Генри Льюисом?
– Я говорил с ним после того, как ему было отказано в приеме, но ничего хорошего это никому из нас не принесло. Наоборот. Я неоднократно пытался опять вызвать его на разговор, но жена Генри каждый раз сообщала мне через дверь, что его либо нет, либо он слишком занят. Достичь взаимопонимания с ним не удалось, а раз так, я махнул рукой. А теперь пришло время и мне уехать.
– Куда вы собрались?
– Думаю податься на юг, на отмели Северной Каролины. Рассчитываю купить там домик на побережье. Поживу у океана, порыбачу. Это моя страсть. Таковы ближайшие планы. Дальше вперед не заглядываю. Жене останется квартира на Манхэттене.
– И вы расстаетесь со всем этим без сожаления? – Фрэнсис оглянулась по сторонам.
– «Это», как вы выразились, не стоит того, чтоб о нем жалеть и брать с собой…
– В новую жизнь? – улыбнулась Фрэнсис.
– Слишком сильно сказано, но… пожалуй, что так. – Он тоже улыбнулся слегка застенчиво.
Она встала, протянула ему руку. Он задержал ее руку в своей чуть дольше, чем принято между людьми, которые еще как следует не успели познакомиться.
– Спасибо, что уделили мне время.
– Желаю удачи в вашем расследовании.
Отъехав немного от дома Уэлча, Фрэнсис остановила машину у обочины. Беседа с Уэлчем, его исповедь странно подействовали на нее. Почему-то ей стало душно на этой продуваемой теплым, напоенным цветочными ароматами ветерком улице, среди этих домов за высокими оградами. В ней проснулось желание бежать отсюда, бросив все, оборвав все нити и привязанности, желание, сходное с тем, какое овладело Уэлчем в переломный момент его жизни.
Может, Малкольм был прав? Может, ей и вправду следует держаться в стороне, а не копаться в личной жизни людей, чьи пути пересеклись с дорожкой, по которой следовала Клио к своему трагическому и в чем-то грязному, вызывающему чувство брезгливости концу.
Фрэнсис обожала отца и не любила мачеху. Но эти двое, две души, слившиеся воедино, жили в своем, отдельном от Фрэнсис и, в общем-то, чуждом ей мире. Сдирать с него покровы, обнажать его сущность – не кощунственно ли для дочери?
Казалось, что Ричард не сдвигался с того самого места, где они расстались двадцать четыре часа назад. На нем был тот же черный костюм, та же белая рубашка и серый галстук – все то, во что одела его Блэр для похорон Клио. Еще резче обозначились под глазами, испещренными красными прожилками, темные мешки. При ярком солнечном свете кожа на лице казалась мертвенно-серой.
Лили, присевшая на кушетке неподалеку, держала на коленях поднос с сандвичем, салатом и сыром на тарелочке. Очевидно, она, расставшись с надеждой убедить его что-нибудь поесть, все же упорно отказывалась унести поднос обратно на кухню.
– Прости, что я вчера не возвратилась сюда, – начала Фрэнсис мягко, чтобы не потревожить отца.
Ричард не проявил никакого видимого интереса к ее появлению, словно он ее не услышал или даже не заметил, что кто-то еще находится в комнате. Фрэнсис переглянулась с Лили. Та поджала губы и передернула плечами. Она тоже выглядела изможденной.
– Я хотела вернуться, но со столькими людьми мне пришлось встретиться и переговорить, что все затянулось допоздна. Расследование этого требует.
Отец не пошевелился.
– Блэр оставалась здесь с тобой? Ведь так? Молчание.
– Блэр уехала совсем поздно, – сообщила Лили.
– Я беседовала с Льюисами, с Генри и Луизой. – Фрэнсис встала прямо перед ним.
Отец смотрел невидящим взглядом, как бы сквозь нее, не шевелясь и никак не реагируя на ее слова.
– Луизу ты знаешь. Ребенком она часто играла с Блэр.
– У них был домик на чердаке, – вдруг произнес Ричард, делая большие паузы между словами.
– Ну да, помню. Из желтого картона. Того же цвета, что и такси.
Она надеялась, что воспоминание вызовет у него улыбку, но никакой реакции вообще не последовало. Все же она решилась:
– Мне нужно спросить у тебя кое-что. Мне не хочется задавать этот вопрос, но придется. Почему Клио была так настроена против приема Льюисов в клуб?
Ричард молчал. Лили поднялась с места и удалилась, забрав с собой поднос и предупредив, что в случае нужды ее можно вызвать с кухни.
– Давай поговорим об этом, – попросила Фрэнсис отца. – Пожалуйста.
Взгляд Ричарда не оживился, остался пустым, но все же он заговорил. В голосе его чувствовалось напряжение, слова давались ему даже с большим трудом, чем обычно.
– «Фейр-Лаун» не готов к приему черных… Мы допустили сперва католиков… в 1979-м… И Саутгемптон сразу стал другим. Несколько лет назад к нам пришел первый еврей. Многие были против. Мы не хотели устраивать здесь у себя второй Голливуд. Мы не хотели превратиться в Ист-Хемптон, в котел, где бурлит непонятно какое варево…
Фрэнсис раздражал медленный, размеренный тон отца, но, боясь спугнуть его, она замерла на месте.
– Клубу нужно время, чтобы приспособиться к переменам.
Это была уже целая философия, убежденность, пропитавшая его мозг до самой последней клеточки. Стали ли взгляды этой пары – Ричарда и Клио – причиной расправы над женщиной, целеустремленной, наглой и упрямой, но ослепленной верой в собственную правоту? Неважно. Фрэнсис вдруг потеряла интерес к расследованию. Но выслушать отца, дать ему возможность исповедоваться было необходимо.
– Наше решение было на пользу Генри. В клубе его бы подвергли остракизму. Тебе не понять, что это такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42